Текст книги "Душегубы"

– Значит, как я понял, для вас бандитизм – освобождение от рабства?

– Да. Я свободен, абсолютно свободен. Нет такого закона, которого я не могу нарушить при желании. Меня могут убить, могут запереть в тюрьму, но во мне нет того внутреннего надсмотрщика с плеткой, который орет: «Низ-зя!»

– Но ведь вы главный, а остальные-то вам должны подчиняться, хотят они или не хотят?

– А я не держу у себя тех, кто не понимает меня и не принимает добровольно моих правил игры. Вот ты в любой момент можешь сказать «нет» – и послезавтра встретишься с папой. Или, может быть, с военным прокурором, если очень того захочешь.

– То есть вы придумали для меня три варианта, а теперь говорите, чтоб я свободно выбирал?

– Нет, ты можешь предложить четвертый, и пятый, и даже шестой, если придумаешь, готов их с тобой обсудить.

Ваня задумался. Ничего в голову не шло. Между тем зуд какой-то уже поселился в его душе. Точно ведь, спровадит к отцу. Конечно, там его в тюрьму не отдадут. Папаша скорее сам сядет за взятки, чем позволит Ваню посадить. Но зато возьмет в такие ежовые рукавицы, что не вырвешься. И бесспорно, превратится Ваня в раба. Папа с мамой наденут на него золотой ошейник, прикуют к импортной тачке, запрут в трехэтажном бараке с бассейном и сауной, сами найдут для него нужную в хозяйстве жену… Может быть, отправят учиться в какой-нибудь заморский край, где ему шагу не дадут ступить без всяких там милых и предупредительных надсмотрщиков и надзирателей. И так пройдет жизнь. Если, конечно, не грянет новый 1917 год со всеми вытекающими последствиями. А ведь дедушка Егора Тимуровича уже в 16 лет полком командовал! В 16, черт побери! Бонапарт в двадцать с чем-то генералом был. Ване же уже двадцатый идет, а он – рядовой. Никто! И ему нечего будет вспомнить в старости – разве что эти вот два дня, после побега из части…

– Ну как, придумал? – спросил Фрол. – Ты можешь не спешить. Посиди еще маленько в своей комнатке, поразмышляй… Если до вечера ничего не изобретешь, то буду считать, что ты согласен на второй вариант, то есть ехать к папе за небольшой выкуп.

– Нет, – набравшись духу, произнес Ваня, – я хочу быть бойцом. И в общем мне плевать за что, лишь бы это было интересно.

– Хорошо сказано, – усмехнулся Фрол, – по крайней мере откровенно. Интересно будет, обещаю. Но и опасно будет, и страшно. Еще раз подумай! Ты сейчас, может быть, судьбу свою определяешь. Учти, я тебя за этот вариант не агитирую. Ты его сам выбираешь, понял? Мне приятно, что ты этот выбор делаешь, но все еще сомнительно – все ли ты осознал? Может» все-таки вернешься к отцу?

– Нет, – твердо сказал Ваня, стараясь, чтобы у Фрола не было никаких сомнений. – Я хочу стать бойцом.

– Посмотрим, сможешь ли. Одного хотения мало. Ты пока посиди еще чуть-чуть в одиночестве. Полчасика, ну, может, час. Позавтракай, кстати. И подумай, подумай как следует! Ведь через день можешь разочароваться. Даже через час. Думай!

Фрол подмигнул охранникам, те молча подошли к Ване и, бережно взяв его под локти, отвели в камеру.

Водворив Соловьева на место и заперев дверь, бойцы вывели из камеры Валерку, только что съевшего на завтрак отличную пшенно-гороховую кашу с тушенкой и вволю наевшегося хлеба, масла и сахара. Его путь также лежал на аудиенцию к Фролу.

Тут разговор получился совсем иной – и по продолжительности, и по стилистике, и по содержанию.

– С добрым утром, – мрачно поприветствовал Русакова Фрол. – Ну как, не замерз?

– Живой же, видите? – ответил Валерка.

– Это хорошо, что живой. Будет кого расстреливать.

Валерка этого не испугался, как ни странно. Потому что не поверил. Слишком уж хорошо поел перед встречей с Фролом.

– Что молчишь, воин? – спросил Фрол.

– А чего говорить надо? Я ж не знаю.

– Ну, хоть бы поинтересовался насчет своих перспектив в этом мире. Или тебе все до фени?

– Не все. Только все равно – я пешка. Чего придумаете, то и будет. Какие тут перспективы, и так ясно…

– Ну, я тебе их все-таки доведу, чтоб знал. Первая: сдать тебя ментам или сразу комендатуре. Это без разницы. По совокупности преступлений тебе может вполне вышак набежать. Ну, из уважения к твоему юному возрасту и всяким там смягчающим обстоятельствам могут тебе скостить до пятнашки или десятки, но не более того. Но в СИЗО тебя, как мне мыслится, удавят. Потому что ты сильно обидел одного крутого дядю. Он, может, и проявит снисхождение, узнав, что у тебя было трудное детство, попросит, чтоб тебя по-быстрому пришили. Жить, однако, не даст. Ты много знаешь, еще наговоришь следователям лишнего.

Вторая перспективка такая. Лично для меня и многих моих корешков самая спокойная и безопасная. Кончить тебя здесь, не мучая и ничем не интересуясь. Потом пихнуть в топку котельной, а то, что останется, размолоть в порошок. Не страшно?

– Вам видней, – пробормотал Русаков. – Живым в печку – страшно, а мертвым – начхать. Короче, я сам себе гроб выбрал, когда Тятю с товаром к вам повез. Надо было грохнуть его там, суку, а порошок ваш сжечь к свиньям. И катить на машине, пока бензина хватит.

– Смело говоришь, юноша! – скривил рот Фрол. – Ну а если тебя и впрямь живым в топку бросить?

– С вас станется, – еще злее, должно быть, от отчаяния проговорил Валерка. – Знал, к кому в пасть лезу, дурак! Тяте вашему передайте, что я к нему по ночам приходить буду, как Фредди Крюгер с улицы Вязов. Пока не сдохнет, пидор гребаный!

Фрол не сумел удержать на лице суровую мину. Даже улыбнулся.

– Нормально! Уважаю, – произнес он почти серьезно, – – А раз так, то из уважения могу предложить тебе то, чем тебя заманивал Тятя. То есть чистую ксиву, немного деньжат и гражданку по размеру. А дальше – крутись как хочешь. Правда, есть опасность, что на воле ты долго не проживешь, потому что ребята, которых ты обидел, тебя найти смогут даже в городе Хренморжовске Таймырского автономного округа. Если там есть такой, конечно.

– Я ж сказал – вам выбирать. Если б я выбирал, то, конечно, согласился бы побегать. Если б вы мне и ту пушечку отдали, которую я у Чижа забрал, то еще посмотрел бы, как эти козлы меня б достали. Мне терять нечего, я уже не одного уделал.

– Да, я и забыл как-то… – с деланной рассеянностью произнес Фрол. – Мне, знаешь ли, скоро понадобятся такие люди, которым нечего терять. Кроме своих цепей, конечно. А что они приобретут в результате, помнишь?

– Кто?

– Ой, я и забыл, что у вас теперь «Коммунистический манифест» уже не проходят! Ладно, тогда попросту: хочешь работать у меня?

– На каких условиях, интересно?

– Без всяких, шпана. На условиях временного сохранения жизни и здоровья.

– Что делать надо будет?

– Что прикажут.

– А если прикажут кому-то задницу лизать или еще чего-нибудь по этой части – лучше стреляйте, на фиг.

– Стало быть, готов умереть, а чести не отдать?

– Так точно.

Фрол снял свои темные очки и уставился на Валерку.

– Допустим. Ну а если придет к тебе какой-нибудь господин и скажет: «Вот тебе пять тысяч долларов, только продай мне дядю Фрола со всеми потрохами». Что скажешь, только честно?

– Совсем честно? Не убьете сразу?

– Не убью.

– Не продам. Меня с долларами кинут обязательно. Я их в руках не держал ни разу.

– Спасибо. За откровенность спасибо. Ну а если, допустим, рублями дадут?

– Тоже не продам. Цены настоящей не знаю.

– А если узнаешь?

– Кто ж мне ее скажет?

Фрол улыбнулся.

– Интересно, а почему ты не состроил возмущенную рожу, не ударил себя в грудь и не сказал, что не продашь Ни под каким видом?

– Потому что это не правда. Если б я так сказал, вы б все равно не поверили. А цены вашей я действительно не знаю. В смысле не знаю, хороший вы человек или плохой. Хорошего человека я ни за какие деньги не продам, а плохого задаром отдам и копейки не попрошу.

– Ух ты какой! – подивился Фрол. – Мудёр! Значит, теперь ты желаешь меня судить. Покажусь я тебе приличным человеком – стало быть, живи спокойно, дядя Фрол, а не покажусь – подаришь первому встречному?

– Первому встречному дарить не стану. Если кто-то еще хуже вас попадется, то с ним мне не по дороге.

Фрол хмыкнул. Таких парнишек он еще не встречал. Что Ваня, что Валерка – экземпляры еще те.

– Смелый ты мальчишка. Прямо комсомолец какой-то из сказки.

– Я в комсомол не успел, его уже закрыли, – объяснил Валерка, – но там, наверно, всякие ребята были.

– Ладно. Ты мне понравился. Уничтожать тебя не буду. Выбирай одно из двух. Или получишь гражданскую одежку с паспортом – могу даже пушку дать, которую ты просил (с ней тебя быстрее поймают), или останешься у меня для дальнейшего прохождения службы.

– А как Ванька? – спросил Валера.

– Тебе как, откровенно сказать? Не станешь плохим человеком считать?

– Нет, откровенно – не буду.

– Тогда скажу, что он сам рвется у меня остаться, а я сомневаюсь, стоит ли его брать. Велел ему еще подумать, пока я с тобой разговариваю.

– Если вы соврали, то я у вас не останусь.

– Это твое право. Ну что, позвать его сюда?

– Позовите.

– А если я правду сказал насчет Вани, ты останешься?

– Останусь.

– Привести Соловьева! – распорядился Фрол. На Ванино решение превратиться в бойца и выдавить из себя раба не повлиял ни плотный завтрак, ни полчаса на раздумье. Он вошел и, едва увидел в кабинете Валерку, просиял:

– Привет! Ты жив?

– А ты не знал? – подозрительно спросил Валерка.

– Догадывался, но спрашивать боялся.

– И Фрол тебе не говорил, что, мол, я уже давно согласен?

– Нет… – пробормотал Ваня. – Мы с ним про тебя не говорили. Сегодня.

– Ты согласен у него остаться? – Это Валерка спросил строгим тоном. Фрол в разговор не вмешивался.

– Конечно. Он меня брать не хочет, не доверяет. Хочет к отцу отправить, понимаешь? А это для меня – хуже смерти.

Валерка молча и пристально посмотрел на Ваню. То ли пытался разглядеть на морде следы от каких-либо быстро убеждающих аргументов, то ли старался разобраться, поехала у этого обормота крыша или нет. Впрочем, это вполне по-соловьевски: проситься добровольцем, когда других из-под палки загоняют, удрать из части, чтоб пробраться на войну в Чечню, отказываться от возвращения в родной дом, к богатым и обожающим сынка родителям… Еще раз позавидовал Валерка. Был бы у него такой, да просто любой отец, он, наверно, не стал бы от него отрекаться,

– А ты-то согласен? – спросил Ваня.

Русаков не сразу ответил. Минуту подумал, даже две. Конечно, он-то не дурак был, чтоб не понимать, какой выход в данный момент наилучший. Паспорт и гражданка не помогут. Бежать-то некуда. Дома-то фактически нет. Мать сидит, а у Валерки даже ключа нет от своей квартиры. К тому же там-то его наверняка сцапают менты. А если, как говорил Фрол, на него и впрямь обиделся какой-то крутой пахан, то он даже отсюда уехать не сумеет. Нет, за компанию, как известно, даже один гражданин известной национальности удавился. Все одно, терять-то нечего, как говорил другой гражданин все той же национальности, кроме своих цепей. А приобрести можно как-нибудь невзначай, весь мир (Валерка это изречение все-таки слышал).

– Согласен, – кивнул он.

Фрол посмотрел сперва на одного, потом на другого.

– Еще раз спрашиваю: это твердое решение?

– Твердое! – ответил Ваня. Валерка вслух не подтвердил, но кивнул.

– Придется это проверить. Если откажетесь прямо сейчас выполнить одно психологически сложное задание – будем прощаться. Ивана отправлю к папаше, а тебя просто выгоню отсюда. Доводить до вас это задание? Выдержат нервишки? Или сразу откажетесь?

– Доводите, – сказал Валерка, – может, сразу со страху не помрем.

– Хорошо. Я провел небольшое расследование по вчерашней истории с вагоном. Тятя меня предал. Вас он хотел подставить в благодарность за то, что вы его развязали и привезли сюда с товаром. За предательство я караю. Сам, своей властью. У меня нет ни судей, ни адвокатов. И прокурора тоже нет. Тятя мной приговорен к смерти. А вот то, как он умрет, будет зависеть от вас. Выбор невелик. Или он полетит в топку живым, или вы его предварительно расстреляете. Думать некогда. Либо вы исполняете и остаетесь, либо прощаемся, но перед тем вы посмотрите, как Тятя повторяет подвиг товарища Лазо.

– Сурово… – сказал Ваня, внутренне сжимаясь.

– Ты там что-то говорил по поводу проверки на вшивость? – припомнил Фрол. – Вот это она и есть.

– А зачем его вдвоем стрелять? – спросил Валерка задумчиво. – Неужели одной пули не хватит?

– Вообще-то хватит, – так же задумчиво произнес Фрол, – даже и одну тратить необязательно. И так сгорит, если кому-то мараться неохота. Значит, передумали?

– Нет, но… – Ваня уже понимал, что никакие «но» приниматься во внимание не будут.

– Нет, я лично не передумал, – сказал Валерка, – и могу Тяте облегчить последние минуты жизни, хотя он мне смерть подстраивал. Но, может, для Ваньки вы полегче задание подберете?

– А чего ты за меня решаешь? – вскинулся Ваня. – Я что, по-твоему, маменькин сынок, да? Ты думаешь, я не смогу, да?

Фрол внутренне усмехнулся, но на морде у него ничего не отразилось.

– Значит, будем работать? – сказал он. – Хорошо! Топайте за мной. А вы, – он повернулся к охранникам, – доставьте Тятю в тир. Следом за Фролом Валерка и Ваня спустились вниз, в свою бывшую тюрьму. Выяснилось, что если пройти коридор до конца и отпереть крепкую стальную дверь в торцовой стене, то окажешься в длинном подвале с цементным полом, где у Фрола был оборудован 25-метровый тир.

Фрол открыл стальной шкаф, где хранились пистолеты, выдал два «ПМ» с пустыми обоймами Валерке и Ване. Потом достал патроны.

– Снаряжайте каждую тремя. Если не сможете попасть с трех раз – на хрен вы мне нужны. В это время привели Тятю.

– Привет, – сказал Фрол, когда охранники подвели к нему бледного, трясущегося детину. – В Бога веришь?

– В-верю… – пролепетал Тятя.

– Тогда молись. Прежде всего за то, чтоб у ребятишек со страху руки не тряслись и они тебя здесь насмерть завалили. Если они все промажут или на добивание патронов не хватит – будешь живым гореть. Иди и становись вон там, на третьем направлении.

Тятя молча упал на колени. У него, должно быть, дар речи пропал. Почти совсем мертвый человек, только пристрелить осталось.

– Вставай, – приказал Фрол, – даже сдохнуть как следует не можешь… Поставьте его на ноги! Оттащите и привяжите, раз стоять не может…

Из-под Тяти полилось – нервы подвели окончательно. Охранники поволокли его в дальний конец подвала, к изрешеченным пулями фанерным щитам. На цементном полу за Тятей остался мокрый парной след. Фрол в это время деловито и без суеты включил лампы, освещавшие мишени. При свете стало видно, что щиты прибиты верхним и нижним краями к прочным рейкам, а рейки – к трем вертикальным столбам, упирающимся в потолок. Охранники завернули Тяте руки за спину и пристегнули его наручниками к среднему столбу. Сам по себе он бы, наверно, давно упал, а так только обвис – наручники не пускали.

– Вы, вообще-то, из пистолета стреляли? – поинтересовался Фрол у Валерки и Вани, осмотрев снаряженные ими пистолетные магазины.

– Я много стрелял, – сказал Ваня, – меня отец учил.

– А я в армии один раз… – сознался Валерка.

– Тогда понятно, – хмыкнул Фрол, – почему ты сначала пытался патрон задом наперед пристроить. Посмотрел, как у товарища, и поправился. А еще просил тебе на прощание «стечкина» дать! Догадываюсь, что ты мог невзначай все двадцать пуль в собственное брюхо определить. Одной очередью. Специально для тебя напоминаю, что застрелить нужно вон того, – он мотнул головой в сторону Тяти, – а не самого себя или товарища. Оружием не вертеть! Пистолеты старые, разболтались, спуск легкий. Магазин – в рукоятку, затвор назад, быстро отпускай, не «„сопровождай“, как говорится. И сразу на предохранитель! Сейчас ребята уйдут, и приступим.

Охранники, установившие Тятю в качестве мишени, вернулись и отошли в сторонку, встав чуть позади Валерки и Вани, у двери, ведущей в тюремный коридор. Валерке показалось, что они устроились там неспроста. Например, если б им с Ваней пришла в голову отчаянная фантазия сначала бабахнуть по Фролу, а уж потом по Тяте, то молодцы в камуфляже уложили бы их с опережением на пару секунд.

– Взять пистолеты, – спокойно распорядился Фрол, – снять с предохранителя, навести в сторону цели. Огонь открывать самостоятельно.

С этими словами он отошел от стрелков и уселся на стул, придвинув его к какой-то трубе, похожей на маленький телескоп.

– Буду корректировать огонь, – объяснил он. Ваня все сделал как надо, как отец учил, но в тот самый момент, когда надо было плавно надавить на спуск, Тятя у своего столба заворочался. Внезапно как-то, хотя до того висел, как мешок. От этой неожиданности Ваня почему-то зажмурился и к тому же слишком резко дернул спуск. А на Валерку произвел впечатление неожиданно громкий звук выстрела, и он тоже выпалил зажмурясь.

– Оба – в «молоко», – вздохнул Фрол. – Как вы там, на карьере, сумели шестерых перестрелять не понимаю!

– Там же из автомата, – попытался оправдаться Ваня, но Фрол оборвал его:

– Не отвлекайся, огонь!

Ваня от волнения опять дернул спуск и снова не попал. Валерка на сей раз не стал палить сразу, а спросил:

– Двумя руками можно пистолет держать?

– Можно.

Пока Валерка приноравливался, Ваня выстрелил третий раз.

– А-а-ая! – взвыл Тятя, задергавшись у столба.

– Бедро, – прокомментировал Фрол. – Ваш вклад в победу скромен, солдат Соловьев. Разряжай! Предохранитель, так. Магазин вынуть! Затвор! Контрольный спуск! Отойди в сторону и отдыхай.

Валерка, тщательно поддерживая правую руку левой и стараясь не слышать Тятиного воя, послал пулю в цель. От ее удара вой оборвался. Тятя опять обвис, и, казалось, уже навсегда, но Фрол в свою трубу разглядел, куда попала пуля:

– Грудь, правая сторона, ближе к плечу. Можно сутки помирать даже без медицинской помощи… Голову видишь?

– Он ее низко опустил.

– Возьми под нее, спуск плавнее, дыхание задержи… Ба-бах! – раскатилось по подвалу. Валерка увидел, как дернулась от удара пули стриженая башка Тяти и как от нее отлетело что-то, оставив темный отпечаток на столбе.

– Готов, – констатировал Фрол. – Наповал. Для второго раза стрельбы из пистолета – отлично. Разряжай!

Охранники молча пошли к столбу – отстегивать труп. А Фрол выдал Валерке и Ване принадлежность для чистки пистолета, показал малограмотному Валерке, как его разбирать, и, пока они приводили оружие в порядок, произнес:

– От показа процесса утилизации пока воздержусь. Вон там, за щитами – маленькая дверь. Через коридорчик можно пройти в кочегарку. В печке все выгорает. Черепок и костяшки пропускаем через шлакодробилку, остается порошок и больше ничего.

Протирая ствол, Валерка искоса взглянул туда, где возились охранники. Они уже выволакивали Тятю в ту самую дверцу.

– Вообще-то, – пооткровенничал Фрол, – если честно, то я вас проверял еще по одной линии. Очень мне было интересно поглядеть, как вы стреляете. Все-таки шестерых положили на карьере. Грешен, подозревал, что есть у вас кое-какая дополнительная подготовка. Но теперь вижу, что зря. Повезло вам там, обстоятельства удачно сложились. Бог помог, если он есть.

– А вдруг мы только прикидывались, что стрелять не умеем? – с неожиданным нахальством спросил Валерка.

– Милок, – снисходительно произнес Фрол, – есть такая пословица в спортивном обиходе: «Мастерство не пропьешь!» Так вот, бывает, что любителям неплохо удается имитировать профессионализм. Но профессионалу имитировать любительство, как правило, не удается. Сразу видно, что он кривляется. Сразу и подробно не объяснишь, но только тогда, когда я поглядел, как ты обращаешься с пистолетом и как Ваня из него стреляет, мне окончательно стало ясно, что никто вас ко мне не засылал. Так что будем работать. Подпишете контракт, честь по чести. Получите документы, вполне доподлинные по исполнению, но на новые имена и фамилии. Правда, сразу предупреждаю, что свобода в течение этого месяца у вас будет ограничена. Я понимаю, вы молодые, активные, опять же по жизни соскучились, но пока мне не станет на сто процентов ясна степень вашей надежности – никуда и никогда. Полчаса назад еще можно было сказать: «Я пошел отсюда!» Сейчас уже нет. Теперь вы все выбрали сами, осознали необходимость и свободно отдали мне право собой распоряжаться. Дисциплина здесь строгая. Самоволка у меня не губой карается, а смертной казнью. Обман, измена, разгильдяйство с серьезными последствиями – так, как с Тятей. Усвойте! Физ-подготовка и другие занятия – интенсивные, мало не покажется. Но кормежка, одежка и быт – в лучшем виде.

Фрол посмотрел, как его новые подчиненные провели чистку оружия, нашел качество работы удовлетворительным и убрал пистолеты в шкаф. В это время вернулись охранники с ведром и тряпкой, стали протирать пол тира, ликвидировать лужи, оставшиеся после Тяти.

– Такую работу тоже придется делать, но не часто, – прокомментировал Фрол. – В кочегарке побываете, в порядке психологической подготовки. Но это попозже, когда закалки прибавится… И еще вот о чем предупреждаю. Вы все время будете под контролем. Но главное – сами себя контролируйте. С вами будут другие ребята. Дедовства здесь нет, но ухо надо держать востро. Языком не трепать, на провокации – типа употребления алкоголя и наркоты – не поддаваться. Курить тоже старайтесь поменьше. Если возникнет острая тоска по бабе – докладывайте, не стесняйтесь. Выдадим. Тоже, соответственно, без лишнего трепа, без открытия тайников души. И само собой – никаких бесед на служебные темы. Хотя будут провоцировать наверняка и всякими невинными вопросиками вытягивать информацию. Конечно, они потом все изложат, что и как, а я буду делать выводы.

– Вопрос можно? – поинтересовался Валерка. – Цель-то всей этой фигни какая?

– Цель, дорогой товарищ Русаков, у нас, как всегда. Великая!