Текст книги "Большой шухер"

Луза даже поежился.

Направившись в цветочный ряд справа от входа, эрзац-сыщики добрались до некой конструкции, сваренной из тонких стальных прутков, грубо покрашенной краской-серебрянкой. Конструкция походила на неправильную треугольную призму, поваленную набок. На обращенной к публике грани этой призмы было нечто вроде решетки, к которой были приварены кольца, согнутые все из тех же прутьев. В эти кольца были вдеты пластмассовые вазы и кувшины с букетами, обернутыми в целлофан.

Люся выглядела и впрямь не очень. Свежая рыжина ее волос только подчеркивала общую вульгарность. В ее трепаной копне, чего доброго, можно было и вшей нашарить. Блеклые мятые щеки, наскоро наведенные брови, тени под глазами, размазавшиеся ресницы. На голове прозрачный полиэтиленовый капюшон от дождя. На Западе таких дам близко к торговым точкам не подпускают, чтобы покупателей не пугали.

– Здравствуйте, Люсенька! – немного сюсюкающим тоном поприветствовал Гребешок.

– Здрасте… – растерянно хлопнула глазами цветочница, пытаясь, видно, припомнить, что это за тип.

– Почем цветочки? – Гребешок ткнул пальцем в алые розы.

– Десять тыщ штучка, – сказала Люся.

– Надо же, – удивился Гребешок. – А один друг наврал, будто он у тебя девять роз за триста штук купил.

– Это Валера, что ли? – наморщила лоб Люська. – Которого менты искали?

– Насчет ментов не знаю, – внутренне порадовавшись, но не показывая виду, произнес Гребешок. – А вот то, что он у красивой девушки Люси букет за триста штук купил, слышал.

– Ну, если хочешь, можешь и ты триста штук выложить, – усмехнулась торговка.

– А что, он правда триста штук кинул?

– Ну, кинул. Друг у тебя клевый, конечно. Полгорода три месяца свои триста штук дожидаются, а этот подошел, глянул на кувшин и достает три бумажки. «Хватит или нет?» – спрашивает. Мне бы сказать: «Гони еще двести!»

– заплатил бы. Но уж больно оторопела от такого.

– Анекдот слышала?

– Который?

– Про «нового русского». Встречаются, значит, в Штатах двое «новых». Один спрашивает: «Почем галстук брал, братан?» – «Сто долларов». – «Ну, ты лопухнулся! Здесь, за углом, такие по двести идут!»

– Нормально! – похвалила Люська.

– А вообще-то Валере у вас на рынке не понравилось, – деланно зевнув, сказал Гребешок. – Час проходил, а нормального шампанского для девушки не нашел.

– Ой, да он не больно его и искал! Он со Светкой Коваленко вон в том павильоне весь этот час проторчал.

– Правда? – очень правдоподобно нахмурился Гребешок.

– Поди спроси сам. Он сразу от меня туда пошел. А оттуда почти бегом за ворота.

– Надо ж, Сева. – Гребешок сделал обиженную рожу и подергал Лузу за рукав. – А нам мозги пудрил: «Целый час искал! Ни хрена не мог найти!»

– Фуфло! – довольно удачно подыграл Луза. Он, свято выполняя приказ старшего товарища, пытался углядеть, не присматривают ли за ними. Пока вроде бы никто подозрительный в поле зрения не попадал.

– А что там продают? – спросил Гребешок невинным тоном.

– Все помаленьку, как в палатке. Чего, решили на Светку поглядеть?

– Ну, в том числе и на Светку, – ухмыльнулся Гребешок, – хотя ты лучше. Это я тебе как врач говорю.

– «Врач» – это от слова «врать»?

– Понимай, как тебе лучше. Чао, розочка ты наша! В павильоне (вообще-то он громко назывался коммерческим магазином «Илларион») особо активной коммерческой деятельности не наблюдалось. Кроме двух продавщиц и кассирши, пересчитывавших что-то у кассового аппарата, в торговом зальчике был только молоденький «барсик» с дубинкой у пояса. Он сидел сбоку от двери и читал фантастическую книжку с жуткими монстрами на обложке.

– Игорек, – заметил Луза, помнивший паренька по прежнему месту службы, – ты не здорово работаешь. Был бы я налетчик, ты бы и проснуться не успел.

– Кому мы тут нужны… – зевнул Игорек.

– Что вас интересует, молодые люди? – с некоторым беспокойством спросила вполне изящная длинноногая блондинка в голубовато-серой униформе. На курточку спереди был приколот прямоугольный значок-визитка с надписью:"Старший продавец Коваленко Светлана Юрьевна».

Гребешок вынул из кармана почти настоящее удостоверение (то самое, с которым он в гостиницу ходил), раскрыл на секунду и представился:

– Капитан Гребнев. Я хотел бы, Светлана Юрьевна, поговорить с вами об этом человеке. – И он вытащил фотографию Воинова-Лушина.

– Опять? – удивилась блондинка. – Второй раз приходите…

– Я лично первый. У вас есть место, где можно спокойно поговорить?

– Только подсобка.

– Сойдет. Мой помощник здесь останется.

В подсобке «капитан» уселся на пластмассовый ящик из-под пустых бутылок, а Светлана – на маленькую скамеечку. Окошек в этом помещении не было, но лампы дневного света, горевшей под потолком, вполне хватало на то, чтоб осветить пятачок пола, стиснутый со всех сторон ящиками и коробками.

– Давайте, Светлана, говорить так, будто вы еще никому ничего не рассказывали, – приветливо улыбнулся Гребешок. – Итак, в известный нам обоим день, примерно в 14.20, вас посетил вот этот гражданин. Где-то около 15.10 он покинул территорию рынка. По некоторым данным, он все это время провел здесь. Это верно?

– Верно.

– Вы знали его до этого?

– Знала. Он дружил с моим братом…

В мозгах у Гребешка чего-то законтачило, и он вспомнил, что на Пустырной, 12, в 67-й квартире, Ростик спрашивал Коваленко. А бабка из 66-й рассказывала ему насчет того, что Сергея убили, отец, Юрий Аркадьевич, от рака умер… Насчет Светы ничего не говорилось, какую-то Наташу вспоминали.

– С Коваленко Сергеем Юрьевичем? – Гребешок сказал это так естественно, будто уже давным-давно знал, что это так. Вообще-то запросто мог попасть пальцем в небо, Коваленко не такая уж уникальная фамилия.

– Да, с ним. У меня других братьев не было.

– С Наташей вы дружно жили? – спросил Гребешок главным образом для того, чтобы выяснить, кем эта Наташа доводилась Коваленкам.

– Издеваетесь?! – на лице Светланы появилась не то что неприязнь, а прямо ненависть. – Влезла в семью, окрутила Сережку, мать уморила, чтобы ей гулять не мешала, пока Сережка в командировки ездил. Меня из моей родной квартиры выжила. Дрянь такая!

– Могу я задать нескромный вопрос? – прищурился Гребешок.

– У вас, милиционеров, все вопросы нескромные, – буркнула Светлана.

– Вы с Ростиславом в близких отношениях были? Светлана немного поежилась и молча кивнула.

– Долго?

– Лучше бы спросили: «Давно?» – саркастически произнесла Светлана. – Отвечу – очень давно. Так давно, что кажется неправдой.

– И когда протекал ваш роман?

– Пять лет назад. Весной загорелись, к осени потухли.

– Странно. А мне казалось, что букет он для вас покупал.

– Покупал для меня. Только я его не взяла. Почти час уговаривал без толку. Вот тут, на этом самом месте.

– Уговаривал взять букет? – Гребешок позволил себе чуточку поехидничать.

– Уговаривал к нему в гостиницу ехать.

– В какую, если не секрет?

– В «Береговию». Эдак лихо: «Бросай всю эту лавочку, я тебе там ванну шампанским налью!» Купец!

Вот тут Гребешок жутко удивился. Выходит, что Ростик ни «хвоста», ни слежки не почуял и собирался спокойно ехать в гостиницу, да еще с бабой, которую намеревался купать в шампанском. Или просто шутил, придуривался? Трудно представить, чтоб ему, если он действительно засек слежку, вообще было до шуток. Да и эта поездка на базар выглядела совсем странно. Отправляясь в «Парк Горького пьяницы», Гребешок предполагал, что Ростик мог очутиться здесь по двум причинам: во-первых, потому, что у него тут была какая-нибудь запасная явка (на которой его, кстати, могли и урыть за ненадобностью), а во-вторых, чтобы сменить прикид. Сначала Гребешку первый вариант казался предпочтительнее. И даже версия выстроилась насчет причин потери Ростиком своей непутевой башки. Думалось, что тем дружкам, у которых Воинов собрался искать убежища, приглянулось то, что было у него в коробочке. Опять же, если он сказал друганам, что за ним хвостили, то те могли начать беспокоиться. Вот для спокойствия его и замочили, поуродовав как Бог черепаху.

А после того как выяснилось, что Ростик с рынка уехал, то Гребешку подумалось, что он заезжал поменять прикид. Слишком светился его московский костюмчик по здешней серости. То, что он уехал в этом же костюме, ничего не говорило. В пакет могли влезть какие-нибудь джинсы тверского производства, курточка, выпущенная здешней швейной фабрикой, и даже что-нибудь типа кроссовок китайского производства. Отъехал от рынка и переоделся где-нибудь.

Но теперь и эта версия накрылась медным тазом.

– Ванна с шампанским… – задумчиво произнес Гребешок после минутной паузы. – Надо очень ненавидеть бывшего возлюбленного, чтоб от такого отказаться. Или я ошибаюсь?

– Ошибаетесь. У меня к нему ненависти нет. Просто я его не люблю, да и не любила никогда. Что было, то прошло. Сейчас у меня жених есть. Я его люблю, он меня тоже. Через месяц свадьба… На фига мне этот Ростик? Хрен знает где носился, сидел, кажется, неизвестно чем занимался. Может, он СПИД поймал где-нибудь. Была бы сейчас одна – может, и переспала бы с ним разок. Но мужу гадить перед свадьбой не хочу.

– Ну и как он отреагировал?

– Матом, конечно. Пугал, что под машину бросится, из окошка выпрыгнет, в гостинице удавится. А я ему так спокойненько говорю: «Веревочку дать? Нам как раз нейлоновый шнур завезли».

– Жестоко, – покачал головой Гребешок. – А что, если б он пошел и удавился?

– Он? Да он так себя любит, что палец сам себе не порежет. Уж я-то знаю! А вот когда он сказал, что меня задушит, испугалась. У нас, сами видите, какой мальчик в охране. Так, для мебели. Ему Ростика даже не оттащить от меня, не то что скрутить. Но тут, слава Богу, ребята с фирмы товар привезли и шли в подсобку. Сразу трое, здоровые, «семь на восемь». А Ростик – молодец против овец. Скис и руки убрал. Сказал только: «Что ж, извиняюсь за беспокойство». Забрал букет и уехал. Я думаю, что он к Наташке подался. Она сейчас опять холостая.

– А почему вы так думаете? – притаив самый горячий интерес к этому сообщению, спросил Гребешок. – У них с Натальей тоже был роман?

– Какой там роман! Просто трахались от скуки и довольны были, что и меня, и Сережку надувают. Сережка дома почти не бывал, а этой сучке все по фигу – лишь бы кто. Отца уже не было, мать болела, я на работе. Между прочим, с Наташкой у него еще до меня началось. И я это знала. Если хотите, я и гулять с ним начала только для того, чтоб Наташке досадить. Сережка эту дуру любил. Вот он-то, если бы узнал, что она гуляет, мог бы глупостей натворить. Думала, отвлеку Ростика, женю на себе, и он от Наташки отвяжется. Фиг! У Ростика и на меня, и на нее сил хватало.

– Значит, вы считаете, что он к Наташе поехал? – Гребешок произнес это с вполне натуральной задумчивостью. Конечно, ему хотелось тут же спросить у Светланы адресок. Но ежели, допустим, продавщица уже сообщила это оперативникам, то, поехав туда, можно нарваться на ментов. Поэтому Гребешок решился на небольшой риск и мелкую провокацию.

– А почему вы об этом раньше не сказали? Тем, кто до меня приходил? – спросил он строго. Рисковал он не многим. Если бы Светлана возмущенно сказала: «Как же так? Я говорила!», то можно было наморщить лоб и посетовать на то, что разгильдяи-подчиненные об этом не доложили. Но его ждала более крупная удача.

– А потому не сказала, – ответила Светлана, – что они меня спрашивали по-другому: «Скажите, а куда он направился по выходе из магазина?» Я говорю: «По-моему, к воротам, на выход». – «А мог он пойти не к воротам, а в парк?»

– «Конечно, – говорю, – мог». Они ни про Сережку, ни про Наташку не спрашивали.

– Значит, раз не спрашивали, можно и не говорить? – пожурил Гребешок. – Жаль, может быть, вы этим направили следствие по ложному пути. Придется мне проверить вашу чистосердечность. Адрес Наташи знаете? И телефончик ее, если можно.

– Пожалуйста. Артемьевская улица, дом 22, квартира 56. А телефон сейчас в записной книжке гляну… – Светлана вытащила маленький блокнотик из кармана своей униформы. – 56-47-34. Сергачева Наталья Антоновна. А теперь можно вопрос задать? За что его ищут?

– Не могу вам этого сообщить, Светлана Юрьевна! – вежливо расшаркнулся Гребешок. – В интересах следствия. Если понадобитесь, официально вызовем, снимем показания по всей форме. Здесь, на рынке, и вообще поменьше говорите на эту тему. Возможно, к вам еще не раз будут подходить люди, справляться насчет Ростика. Требуйте, чтобы их личности подтверждал лично лейтенант Балахонов. Обязательно. Преступник пошел грамотный, удостоверения подделывают просто так. Будьте очень осторожны! Иначе можете оказаться в опасной ситуации. Ну, большое вам спасибо. До свидания!

Неприятности на Артемьевской

Минут через десять «девятка» с Гребешком и Лузой уже катила прочь от «Парка Горького пьяницы», держа курс на Артемьевскую. Гребешок, держась за баранку двумя пальцами правой руки, а левой время от времени, поднося ко рту зажженную сигарету, на ходу втолковывал Лузе изменившуюся ситуацию.

– Так выходит, что мы его не спугнули? – удивился Луза. – А на фига он через кинотеатр проходил?

– Кино не понравилось. Бывает так, смотришь на афишу, вроде название незнакомое. А потом начинаешь смотреть и видишь, что уже пару раз эту чушь видел. Вот он и свалил с сеанса.

– Ну понятно. Хотя и не очень. Он же коробку с бульвара Декабристов вез. И вдруг – решил в кино. Ежели там чего путевое было, так надо было в гостиницу поскорее ехать. Я бы точно поехал.

– Во-первых, мы толком не знаем, что там в коробке было. Может, просто будильник или плейер. Купил на бульваре, да и все. А гаишник, который на нас наехал, к нему вообще отношения не имел. Просто ему срочно бабки были нужны, вот он и прицепился к стеклу.

– Ладно. А тогда скажи, с чего он, выйдя из кино, поперся на рынок? Если он такой влюбленный в эту Светку, то почему сперва по городу крутился, а не сразу к ней намылился?

– Хрен его знает. Может, потому, что был когда-то в этой «Руси» со Светкой. Воспоминания там, то да се. А потом разогрело – вышел из кино на «Марихуанскую», сел на частника – и ту-ту!

– Долго ехал. Частника он успел поймать быстро, иначе бы мы смогли подъехать туда. Мы через пять минут туда прикатили. Значит, он за эти пять минут снял иномарку типа «Запорожец», а не ждал полчаса. Верно?

– Верно, Ватсон! И даже с учетом высокоскоростных качеств этой машины ему никак не удалось бы добраться до парка медленнее, чем за двадцать минут. Вы это хотите сказать, сэр?

– А фига ли он час катался?

– Могу предположить только одно: он сперва заехал к Светке домой, а потом попилил к ней на работу.

– А где эта Светка живет? – настырничал Луза.

– Нам это, сказать откровенно, по хрену с горчицей. Нам надо сейчас прикинуть, как с Натальей общаться, если она дома окажется.

– Надо бы пожрать где-нибудь, – заметил Луза, – в брюхе бурчит. Там, на рынке, шашлыки продавали. Надо было порубать.

– Ну да, – саркастически поджал губы Гребешок, – шашлычок у тебя без сухонького в горло не полезет, потом беленького захочется… Так дела не делаются. Ты еще помнишь, что у нас три дня и три ночи? Точнее, два с половиной дня осталось и пока три ночи. Учти, менты тоже могут докопаться до этой Натальи. Кстати, и без всякой Светки. Начнут припоминать, с кем он спал, и наверняка к ней пожалуют. Может, они вообще уже там.

– А что тогда делать?

– Там увидим. Сейчас надо Бога молить, чтобы их там не было.

– А если там те, которые его замочили?

– Приедем, увидим. Но ты сейчас лажу сказал. Не думаю, чтоб его у нее грохнули. Артемьевская – не медвежий угол. Там дома приличные и люди видные.

Луза посопел немного, потом сказал:

– Слушай, ты мне полчаса разъяснял, что его замочили в парке. А получается, что он из парка уехал. Как же он на улице Матросова оказался? Это от Артемьевской три лаптя по карте.

– Давай, братан, версии и прочие размышлизмы будем доставать в отсутствие фактов. Пока поедем на Артемьевскую. Надо сообразить, что говорить. Доставай сотовый, набирай 56-47-34.

– А чего говорить?

– Ничего не говорить. Мне отдашь, если баба подойдет.

За окнами машины мелькнула табличка «Артемьевская ул.». И номер дома – 12. До места оставалось совсем чуть-чуть.

Луза начал нажимать кнопочки своими короткими и толстыми, как сардельки, пальцами. Послышались длинные гудки, потом что-то щелкнуло, и откликнулся довольно приятный женский голосок. Луза поскорее передал телефон Гребешку.

– Алло! – Гребешок приткнул машину к тротуару у солидного «сталинского» дома 22. – Будьте добры Наталью Антоновну.

– Я у телефона, – похоже, ничуть не смутившись тем, что незнакомый голос называет ее по имени-отчеству, вежливо произнесла дама.

– Наталья Антоновна, – пытаясь придать голосу интеллигентное звучание и не вымолвить невзначай матерное слово, произнес Гребешок. – Приношу вам свои извинения за беспокойство. Торговая фирма «Милтонс косметик» проводит рекламную кампанию. Компьютер выбрал ваш номер среди двенадцати тысяч абонентов городской телефонной сети. Поздравляем вас, госпожа Сергачева: вы выиграли уникальный набор французской косметики и парфюмерии!

– Да?! Неужели?! – в голосе «госпожи Сергачевой» слышалось нечто вроде восторга. – Бесплатно?

– Абсолютно! Стоимость такого набора в магазинах Европы – от двухсот до пятисот долларов, – вдохновенно врал Гребешок. – Через полчаса наши сотрудники совершенно бесплатно доставят вам ваш выигрыш или выплатят его стоимость деньгами – по вашему выбору.

– Значит, можно и деньгами? – Наталья сильно засомневалась.

– Да, выбор за вами. Триста долларов США или уникальный набор косметики!

– Гребешку было все равно, что обещать. У него ни набора косметики не было, ни денег (даже в рублях по курсу ММБ).

– Я хочу набор.

– В течение получаса ждите!

Гребешок закрыл телефон. Потом полез под куртку и вытащил пистолет. Прячась от случайных взглядов, вынул обойму, убедился, что все восемь в магазине, а девятый в стволе. Луза тоже проверил свой «Макаров».

– Идем? – спросил он у Гребешка.

– Погодим минут пять. Что-то мне не понравилось, только не пойму что. В голосе у этой дуры слишком уж много беспечности было. Судя по тому, что Светка рассказывала, она должна быть порядочной пройдохой, которая так дешево не покупается.

– А чего? – удивился Луза. – Бабы всегда рады что-нибудь заполучить на халяву. Тем более если это косметика.

– Все верно, но такая баба должна быть более недоверчивой. У нее наверняка кое-что есть и в квартире, и на кармане. Так просто с бухты-барахты, ничего не переспрашивая, доверять какому-то телефонному благодетелю? Ой, не то что-то! Либо она совсем дура, либо у нее и впрямь там бригада сидит. Либо ментовская, либо еще чья-то. Не знаешь, что хуже.

– Может, не пойдем? – опасливо произнес Луза.

– Пошли! – твердо сказал Гребешок.

Они выбрались из машины и вошли в подъезд. Лифт, поднимавшийся по решетчатой стальной шахте, вокруг которой спиралью обвивалась лестница, доставил их на третий этаж, где располагались квартиры с номерами 52-56. Гребешок молча указал Лузе место – сбоку от двери, чтоб его неинтеллигентная морда раньше времени не была замечена.

– Господи, благослови! – прошептал себе под нос Гребешок и нажал кнопку звонка. Через выпуклую стекляшку «глазка», вкрученного в металлическую дверь, проникал желтоватый свет из прихожей.

– Кто там? – услышал он голос Наташи, и свет в «глазке» померк – хозяйка смотрела на гостей.

– «Милтонс косметик»! – придав голосу самое дружелюбное звучание, произнес Гребешок, держа руки за спиной и с беспокойством думая, что будет, если хозяйка сперва попросит показать набор. Набора, конечно, не было. Гребешок держал за спиной пистолет. Но, слава Богу, на сей раз психология Гребешка не подвела. Любопытство и алчность сработали. Лязгнуло несколько замков, дверь приоткрылась. Гребешок крепенько толкнул ее плечом, отодвинув и прижав к стене ошалевшую хозяйку. Пистолет, прижатый к ее носу, в корне пресек попытку завизжать. Наталья не успела даже пискнуть. Следом за Гребешком влетел Луза и захлопнул за собой дверь.

Квартира была что надо, если бы, конечно. Гребешок с Лузой жаждали накрутить себе 146-ю статью за разбой (162-я нового ук еще не действовала). Здесь было что брать, начиная с хрустальных люстр и кончая бриллиантовыми сережками в ушах у Наташи. Наверняка у Лузы даже сердце екнуло, но заниматься. Пришлось совсем другим.

– Тихо! – прошипел Гребешок. – Пошла вперед! Пикнешь – убью!

Квартира была аж четырехкомнатная, но не было ощущения, что в ней проживает много народу. И вообще в ней было слишком чисто для российской квартиры, слишком прибрано. Паркет, покрытый лаком, был почти не поцарапан, ковры и мебель недавно пылесосили, даже на большущем телевизоре не отслеживалось ни пылинки. Много было подсвечников, ваз, разных дорогих побрякушек и безделушек, а вот детских игрушек не просматривалось. Впрочем, это все Гребешка не интересовало. Главное, что бросилось ему в глаза, – здоровенный букет из широко раскрывшихся за трое суток алых роз, стоявший на большом столе в хрустальной вазе. Роз было девять…

Хозяйку, пребывавшую в шоке. Гребешок затолкал в спальню, самую дальнюю комнату от двери. Луза с пушкой наготове пробежался по остальным помещениям

– проверял, нет ли еще кого в квартире. Очень при этом боялся, потому что тогда, возможно, пришлось бы стрелять, а Луза еще не знал толком, получится ли у него среди бела дня и в доме.

– Дверь контролируй! – приказал Гребешок, когда Луза добрался до спальни. Нужно это было или нет. Гребешок еще, правда, не решил. Просто Луза был слишком непрезентабельным. «Мадам Сергачева» и так не поняла, будут ее

убивать, грабить или ограничатся изнасилованием. А Гребешок торопился поскорее привести ее в чувство.

– Наталья Антоновна, – сказал он, похлопав ее по щекам. – Мы не грабители и не насильники. С вами ровным счетом ничего не случится, если вы правдиво ответите на несколько вопросов. Если нет, мы вас будем мучить.

– К-какие в-вопросы? – дрожащим голосом пробормотала дама. Она была, пожалуй, покрасивее Светки Коваленко. Точнее, более ухоженной, приглаженной и явно не перетруждала себя домашними заботами. Гребешок за время службы в милиции повидал немало шлюх, но таких шикарных, конечно, на улице не попадалось.

– Вопрос первый: вы знаете этого человека? – Гребешок показал Сергачевой фото живого Ростика.

– Да, знаю… Это Ростислав Воинов.

– Приятное начало. Когда видели его в последний раз?

– Три дня назад.

– Очень хорошо. Где вы встречались?

– Здесь. Он приезжал ко мне.

– В котором часу?

– Еще четырех не было.

– Что он с собой привозил? – Гребешок снова подумал, что таинственная хреновина, о которой так беспокоится Сэнсей и, должно быть, сам Ворон, могла быть всего лишь коробкой с чаем или банкой с кофе.

– Торт «Марика» привозил, шампанское французское, названия не знаю. Цветы. Букет роз. В гостиной стоят.

– Что праздновали?

– Да ничего. Просто давно не виделись, несколько лет, и вот опять повстречались… Слушайте, вы кто, бандит или милиционер?

– У меня смежная профессия, – пошутил Гребешок, – ночью ворую, а днем следствие веду. Правда, здорово? А у вас глазики симпатичные. Если бы вы еще не очень трусили, были бы просто прелестной. Жалко, у меня так времени мало. Было бы побольше, я бы вас не пугал, а очаровывал. Честное слово, так противно совать даме пушку под нос! Но я должен вас спросить, леди: этот Воинов – ваш любовник?

– Ну конечно. Сами могли бы догадаться. Что еще хотите знать? В каких позах имели половой акт? – Похоже, Наталья оправилась от шока и, почуяв, что Гребешок слишком пристально поглядывает на ее очень длинные и ровные ножки, небрежно прикрытые алым махровым халатом, явно начала наглеть.

– Нет, это не существенно, – мотнул головой Гребешок. Заглядываться на эту заразу не стоило. Конечно, ей трахнуться с незнакомым мужиком или даже сразу с двумя – одно развлечение. Но при этом сучка могла усыпить бдительность и устроить какую-нибудь заподлянку.

– А что существенно? – уже откровенно строя глазки, спросила Сергачева. – Сколько имели сношений?

– Нет, все проще, – ухмыльнулся Гребешок. – Когда он от вас ушел?

– Часов в восемь вечера.

– А почему он у вас ночевать не остался? – Гребешок даже сам удивился, насколько естественно выговорил эту фразу.

– Увы, я не могла оставить. У меня есть муж. Он, правда, до сих пор из командировки не приехал, но должен был приехать либо ночью, либо утром. Решили мы с Ростиком не рисковать и расстаться. С тех пор я его не видела.

– А муж ваш о себе давал знать?

– Да. У него возникли сложности с каким-то контрактом, и он был вынужден задержаться… – и Наталья опять несколько раз стрельнула глазками. Да, эта холеная стерва прямо-таки вовсю напрашивалась на изнасилование! Но Гребешок при горячем сердце имел холодную голову и на провокации не поддавался.

– Вы его провожали? – спросил он.

– Зачем? – пожала плечиками дама. – Посмотрела из окошка, как он ловит машину, помахала ручкой, когда он садился. Пальцем еще погрозила, когда какие-то девчонки в ту же машину сели…

– А не запомнили случайно, какого цвета была машина?

– Конечно, запомнила. В восемь часов еще светло. «Жигуленок», голубой… По-моему, «шестерка». Я в них не очень разбираюсь, но, по-моему, это была «шестерка». Ростик проголосовал, частник притормозил, в это время подбежали две девчушки и, видно, тоже напросились. Они сели на заднее сиденье, Ростик на переднее… Что вы на меня так смотрите? Я вам все сказала, честное слово! Неужели вы правда меня собираетесь убить? Зачем?!

– Наталья Антоновна, – мрачно сказал Гребешок, – убивать вас я не собираюсь. Хотя, скажем так, для профилактики это было вполне возможно. Вы мне все абсолютно откровенно рассказываете?

– Конечно! Зачем мне врать?

– Ну, если мужу врете, то и нам наврать можете.

– Но я, ей-Богу, не вру. Хотя, может быть, и надо было соврать. Я ведь не знаю, зачем вам Ростик понадобился. А вдруг вы его убить хотите?

– Ладно. Еще несколько вопросов. Куда он собирался ехать от вас?

– В гостиницу. В «HOTEL BEREGOVIA».

– Вас он к себе не приглашал туда?

– Приглашал, конечно. Ноя побоялась ехать. Ведь муж должен был вернуться. Хороша бы я была, если бы он утром меня на пороге встретил!

– А с чем Ростислав от вас уходил? – спросил Гребешок, лелея надежду, что таинственная фигулина осталась у Натальи.

– В смысле? – она не поняла вопроса.

– Ну, что у него в руках было, когда он уходил?

– А-а… Пакет пластиковый. С обнаженной красоткой. Он в этом пакете шампанское принес. А когда уходил, то у него там только какая-то коробка лежала. Маленькая, но тяжелая.

– Он не открывал ее при вас?

– Нет. Зачем? Я, конечно, вначале думала, что он мне духи принес, но раз сам не показал, я не стала спрашивать.

– А внешне-то видели? Хотя бы по размеру какая?

– Ну, что-то вроде кубика, вот такого размера, – Наташа раздвинула кончики большого и указательного пальцев примерно на пять-шесть сантиметров.

– Но увесистая.

– Неужели не посмотрели? – прищурился Гребешок с лукавинкой. – Раз думали, что духи?

– Да не смотрела я! – обиделась Наталья. – Только сверху заглянула и все. Картонная коробка, белая, без наклеек и картинок. Заклеенная. Может, если бы была не заклеенная, я бы посмотрела. А так не решилась. Ростик строгий, он не любит, когда в его вещи лазят без спросу.

– Значит, он ее унес?

– Конечно. Знаете, гражданин начальник, я чувствую, что вы мне эти дурацкие вопросы не зря задаете. Скажите прямо: вы арестовали Ростика? Ни за что не поверю, что вы бандит. Очень у вас, извините, ментовские манеры просматриваются. Учтите, у меня в милиции много знакомых… – Это не прозвучало совсем угрожающе, но произвело на Гребешка нехорошее впечатление.

– Знаете, Наташа, – передразнил он собеседницу, – если вы думаете, что мне сейчас можно будет взятку предложить, то, увы, ошибаетесь. Я бы сам многим людям взятки дал, лишь бы ваш Ростик был живой и на свободе. Только это никак не получится. Господь Бог взяток не берет…

– Что вы сказали? – на кукольно-макияжном личике Наташи вновь появился испуг.

– То, что слышали, – вздохнул Гребешок. – Я бы вам мог показать картинку, на которой заснят ваш Ростик через несколько часов после того, как он от вас уехал. Но не покажу, пожалею.

– Его… убили?! – ахнула Наташа и побледнела. Нет, видно, Ростик был для нее чем-то побольше, чем дежурный бахарь. Это Гребешок своим зорким взглядом тут же усек. И уже почти не сомневался, что гражданин Воинов отдал концы не при ее посредничестве.

– Да, – сурово произнес Гребешок. – Зверски убили. И есть основания предполагать, что из-за той штучки в картонной упаковке. Может, исходя из этих, так сказать, «вновь открывшихся обстоятельств», добавите что-нибудь?

Но Наташа, тонко завыв, упала на кровать и уткнулась в подушку. Гребешок растерянно поглядел на нее. Увидеть бабу, ревущую от страха или физической боли, он, пожалуй, был морально готов. Но увидеть страдания от душевной муки и скорбной тоски – нет.

Рев мог затянуться, а Гребешку было некогда. Он неловко погладил Наташу по голове и пробормотал не очень вразумительно:

– Ну, вы, не надо… Это самое… Вообще…

И тут, словно гром среди ясного неба, раздался звонок в дверь.

– Кого черт несет? – встрепенулась Наташа так, будто в квартиру, которую она собиралась ограбить, внезапно вернулись хозяева.

– Открой! – вновь переходя на «ты», прошипел Гребешок. – Да в «глазок» смотри повнимательней.

Наташа заторопилась к дверям, а Гребешок, стараясь идти только по коврикам и не топать, подобрался к двери, где уже прижался к стене перепуганный Луза.

– Кто там? – припадая глазом к окуляру «глазка», спросила Наташа.

– Да это я, Макаровна, – послышался через дверь добродушный бабий голос.

– Домработница приходящая, – шепотом объяснила Наташа.

– Пускай, – одними губами прошептал Гребешок, пряча пушку под ветровку и жестом показал Лузе, чтобы тот сделал то же самое.

Вошла толстая, поперек себя шире, пожилая тетка в вязаной кофте и платке.

– Ох, да у тебя гости… – с пребольшим интересом произнесла баба. – Извиняюсь… Я ненадолго, Наташенька. Чего хотела спросить: ты мне послезавтрева зарплату не отдашь? А то хрыч-то мой вчера опять с катушек съехал, двадцать тыщ сразу пропил. Не дотянем, боюсь…

– Но до послезавтра-то доживешь? – спросила Наталья.

– Доживу, до послезавтрева доживу. Я сорок тыщ припрятала. На два дня еще переможем. А дальше никак. Если бы дурак мой еще не пил, так могли бы протянуть. Выручи, а?

– Выручу, Макаровна, выручу.

– Спасибо, благодетельница. Свечку в церкви за тебя поставлю! Когда бабка убралась, Наташа, шмыгнув носом и смахнув слезинки, сказала, обращаясь к «налетчикам»: