Текст книги "Котел"

– Конечно. – Глаза чиновника нервно сверкнули в сторону Соловьева. Случаи, когда на встречу с президентом в последний момент допускались дополнительные участники, были крайне редки. А значит, за этим офицером следует приглядеть. И, возможно, его надо опасаться. Чиновник кивнул в сторону Арсенала. – Не согласитесь ли следовать за мной, господа?

Кабинет российского президента помещался в довольно-таки небольшой комнате, скорее захламленной, чем обставленной. Большой письменный стол с мраморной крышкой, несколько плюшевых кресел, более современный и безликий стол с компьютером – все это помещалось на небольшом пространстве, устланном армянским ковром ручной работы. Тяжелые занавеси закрывали полукруглое окно, выходящее во внутренний двор Арсенала. Остальные стены были завешаны фотографиями президента – седоволосого мужчины с мальчишеским выражением лица, улыбающегося лидерам других государств во время разнообразных встреч на высшем уровне.

Только приглядевшись как следует, можно было понять, что теперешний обитатель этого кабинета – тот же самый мужчина, который снят на фотографиях В последнее время на президенте начинало сказываться то чудовищное напряжение, с которым неизбежно связано управление страной, которой вообще едва ли возможно управлять. Его густые седые волосы начинали редеть, глаза были красными, взгляд рассеянным. Новые морщины, появившиеся на лбу и в углах рта, придавали ему изможденный вид.

– Рад видеть вас, Юрий, – в словах президента слышалось больше энтузиазма, чем в его тоне. Президенту приходилось постоянно чем-то расплачиваться за то, что Каминов оказывал поддержку его политическим и экономическим реформам, а он был человеком, который терпеть не мог быть кому-то чем-то обязанным.

– Господин президент, – Каминов указал рукой в сторону Соловьева. – Я не думаю, чтобы вам уже приходилось встречаться с полковником Валентином Соловьевым.

– Нет, кажется, не имел удовольствия. – Президент сделал паузу, явно роясь в памяти. Глаза его сузились – Но я слышал много... интересных... вещей об этом молодом офицере. Вы были первым среди своего выпуска в Академии имени Фрунзе, так?

Соловьев покачал головой.

– Вторым, господин президент. Но человек, который был первым, погиб в Афганистане. А я выжил. – Полковник усилием воли прогнал от себя мысли о погибших, покалеченных людях, о горящих, разрушенных деревнях. Годы постоянных боев, нападений, зверств. И все это зря.

Президент внимательно смотрел на полковника, как будто ожидая, что тот скажет что-нибудь еще. Затем он понимающе кивнул. Очень немногие ветераны Афганистана любили распространяться о своем боевом опыте. Любые воспоминания об этой ужасной войне были горестными. Президент указал на два стула, стоящих перед его столом.

– Садитесь, господа. Приступим к делу, не так ли?

Они сели.

– Итак, маршал, что же такое срочное привело вас ко мне, что не могло подождать до очередного заседания Совета обороны?

– Судьба нации, господин президент, – безо всякого выражения ответил Каминов. – Именно этот не терпящий отлагательства вопрос мы должны обсудить. И решить.

Президент удивленно понял бровь. Рука его как бы сама собой переместилась ближе к стоящему на столе телефону. Глава Генерального штаба вряд ли пытается устроить здесь государственный переворот, имея рядом лишь одного офицера. Но последние несколько лет в России случались и гораздо более странные вещи.

– Может быть, вы объясните ваши слова?

– Конечно. – Каминов нахмурился. – Любой, кто смотрит на мир открытыми глазами, не может не заметить опасностей, подстерегающих Россию этой зимой. – Маршал начал перечислять их, загибая пальцы. – Голод и анархия в городах. Хаос и бандитизм в сельской местности. Наши фермеры прячут необходимое стране продовольствие. Наши заводы и фабрики ржавеют в бездействии.

– Со всеми этими проблемами мы сталкивались и до сих пор, и выжили, Юрий. Что конкретно имеете вы в виду сегодня?

– Если долго балансировать на краю пропасти, господин президент, рано или поздно обязательно сорвешься вниз. – Каминов наклонился вперед. – В этом году дела обстоят совсем по-другому. Начать хотя бы с того, что мы не получим больше гуманитарной помощи от Германии и Франции, не говоря уже об Америке. У них слишком много своих собственных проблем, чтобы заниматься еще и нашими. Я прав?

– Правы. – Президент выглядел обеспокоенным. – Я говорил е ними со всеми. Видит бог, они по-прежнему вежливы, но это вежливость с пустыми руками.

– Именно так. – Каминов казался довольным тем, что президент соглашается с ним. – А это означает, что мы не сможем больше справляться с нашими бедами благодаря поддержке извне. Мы должны поддерживать порядок своими силами. Всеми силами, какие только имеются в распоряжении государства.

Маршал легонько стукнул кулаком по столу, как бы желая придать более веское звучание тому, что сказал.

– А эти самые силы разваливаются на части прямо на наших глазах. – Он поглядел на Соловьева. – Вы захватили с собой рапорты, полковник?

Соловьев молча открыл "дипломат" и передал увесистую пачку документов своему шефу.

Каминов подвинул их через стол к президенту.

– Прочтите это! Забастовки милиции в Санкт-Петербурге, Волгограде и Екатеринбурге. Мятежи с требованием повысить оклады в двух мотострелковых дивизиях. В десятках других подразделений – убийства подчиненными своих офицеров.

Президент подвинул бумаги обратно к маршалу.

– Я читал эти рапорты, Юрий.

Каминов сурово взглянул на него.

– Значит, вы должны понимать, насколько важно опять взять в свои руки контроль над силами безопасности государства. А также восстановить контроль на железных дорогах и других транспортных магистралях. Мы должны предпринять действенные меры, чтобы страна смогла пережить эту зиму. И наши действия не должны стесняться юридическими ограничениями. – Он сделал небольшую паузу, как бы давая возможность переварить услышанное, а затем продолжал. – Вот почему мы настаиваем на том, чтобы вы немедленно ввели чрезвычайное положение.

– Мы, маршал Каминов? То есть вы и вот этот полковник? Или кто-нибудь еще поддерживает это. – Президент на секунду замялся, стараясь подобрать более или менее нейтральное слово. – Это ваше предложение?

Маршал мрачно кивнул.

– Есть и другие. И много других. – Он подвинул через стол документ, состоящий всего из одной страницы. – Возможно, это покажется вам интересным, господин президент. Здесь предварительный список мер, которые вам необходимо принять, чтобы в течение нескольких месяцев восстановить в стране порядок. Все, что вы должны сделать, это подписаться под ним.

Соловьев наблюдал, как президент внимательно изучает предложенный ему документ, приходя во все большее негодование по мере того, как до него доходил смысл этой бумаги, призывавшей к самым жестким и решительным действиям. Когда он дочитал до конца, руки его дрожали. Более десятка высших офицеров командования уже подписались под документом, включая пятерых главнокомандующих Российской армии. Предварительная подготовка Каминова была завершена.

Президент закончил читать и поднял глаза. Когда он заговорил, голос его был лишен какого-либо выражения.

– А если я не одобрю этот план? Если откажусь объявить военное положение?

Каминов откинулся на спинку кресла с видом полной уверенности в себе.

– Тогда я буду вынужден напомнить вам, что мой долг перед Матерью-Россией для меня превыше долга перед любым отдельным человеком, господин президент.

– Понимаю. – Лицо президента потемнело. Он забыл один из основных уроков политики и власти – не все государственные перевороты начинаются с танков на улицах. Некоторые организуются значительно тоньше. Президент вздохнул. Генералы практически оставили ему только один выход, позволяющий выжить и сохранить свой пост. И, что еще важнее, президент нисколько не сомневался, что они правильно сумели оценить общественное мнение. Люди устали от хаоса и безвластия. Они готовы были следовать за любым, кто окажется в седле. Он потянулся за ручкой.

Что ж, по крайней мере на какое-то время эксперимент с хрупкой российской демократией был закончен.

* * *

19 ОКТЯБРЯ, МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ, МОСКВА

Павел Сорокин выглядел так, как будто он прямо на глазах сбавляет в весе. А еще он выглядел встревоженным, и даже не на шутку испуганным.

– Николай! Как хорошо! Наконец-то вы здесь! – Бюрократ изобразил на лице некое подобие улыбки, глядя как Банич выбирается из лифта мимо двух неулыбчивых майоров авиации, которые поднимались выше. – А я боялся, что вы опоздаете.

Банич с любопытством посмотрел на Сорокина. Тот никогда не казался ему энергичным человеком или приверженцем протокола. Происходило что-то странное. Не было ли это связано со смехотворным, переданным в последнюю минуту требованием увеличить поставки воинским формированиям, расквартированным вокруг Москвы? Выглядело вполне похоже.

– Как видите, не опоздал, – успокоил он Сорокина. – А в чем дело?

Полковник покачал головой.

– Сейчас некогда рассказывать, Николай. – Он быстро взглянул на часы и закусил губу. – Пойдемте, я хочу, чтобы вы кое с кем познакомились.

По-прежнему сгорая от любопытства, Банич быстро пошел по коридору вслед за грузным Сорокиным. Тот вел его через те части здания Министерства обороны, где Алексу не приходилось бывать раньше. На стенах коридора через равные промежутки висели картины, изображающие различные сражения с участием русской армии. Офицеры в довольно высоких званиях входили и выходили из переполненных народом кабинетов и приемных. Изобилие военной формы и звезд на погонах еще яснее показывало Баничу, что только он и начальник снабжения министерства были здесь штатскими.

– Сюда, – Сорокин вошел в кабинет почти в самом конце коридора.

За дверью стоял стол с маленьким персональным компьютером и двумя телефонами, который как бы охранял проход дальше, в следующий кабинет. За столом сидел совсем юный лейтенант. Остальные офицеры, постарше, из других подразделений сидели на стульях вдоль стен. Каждый явно ожидал своей очереди войти в кабинет.

Сорокин обратился к лейтенанту с удивившей Банича вежливостью, почти заискивающе.

– Извините. Не могли бы вы доложить полковнику, что мы уже здесь? Павел Сорокин и Николай Юшенко. Он хотел нас видеть.

Лейтенант подозрительно взглянул на Сорокина, посмотрел на часы, затем в переплетенную кожей книгу, где были указаны часы аудиенций, и только после этого поднял трубку одного из телефонов.

– Господин полковник? Начальник отдела снабжения и его поставщик, которых вы хотели видеть, уже здесь. – Он выслушал ответ, положил трубку и кивнул в сторону двери.

– Входите.

Банич прошел в дверь, чувствуя себя неспокойно, настороженно, как никогда. Наверное, он слишком привык иметь дело с надутыми жадными администраторами вроде Сорокина. И что-то подсказывало ему, что сейчас он вступает в совсем иной мир – гораздо более опасный.

Первый же взгляд на человека, который ждал их, подтвердил опасения Банича. Те меры воздействия, которые Алекс использовал, чтобы подчинить своей воле Сорокина, явно ничего не дали бы с этим неприступным полковником.

– Вы – поставщик украинских товаров народного потребления Юшенко? – Высокомерный тон полковника наводил на мысль, что тот сомневается в том, что вообще получит ответ на свой вопрос, по крайней мере сейчас. Он так и не поднялся со своего места, когда они вошли в кабинет и подошли к столу.

– Да, так и есть. – После секундного размышления Банич заставил свой голос звучать легко, почти беззаботно. Он должен оставаться в образе, а Юшенко явно не должен был придавать значение власти и чинам.

– А кто, черт возьми, вы такой?

Банич услышал, как Сорокин нервно вздохнул.

Офицер несколько минут изучал Банича холодными серыми глазами, выглядывающими из-под светлых, почти невидимых бровей. Он, казалось, забавлялся ситуацией.

– А я – полковник Валентин Соловьев, господин Юшенко.

– И что же я могу для вас сделать, полковник? – Банич огляделся по сторонам в поисках стула, на который можно было бы сесть, но поиски его не увенчались успехом.

– Начать можете с того, что объясните мне вот это. – Соловьев передал ему листок бумаги.

Банич узнал бланк "Ново-Киевской торговой компании". Это было его собственное письмо, в вежливой форме сообщавшее, что фирма не может организовать дополнительные поставки для Министерства обороны. Алекс поднял глаза.

– Что тут надо объяснять. Нельзя надоить молока у коровы, у которой его нет. А я не могу достать товар, который вас интересует. По крайней мере, не в таких количествах. И разумеется, не за такие цены.

Теперь Павел Сорокин обливался холодным потом. Затем он вдруг как-то придушенно засмеялся.

– Николай, я уверен, что ты не имел этого в виду. Ведь в прошлом вы всегда доставали нам все и...

Соловьев заставил Сорокина замолчать, послав в его сторону всего лишь один разгневанный взгляд. Затем внимание его снова переключилось на Банича.

– Не очень умно с вашей стороны пытаться торговаться со мной, господин Юшенко. Могу пообещать вам, что это не окажется доходным делом.

– Послушайте, полковник, мне вовсе не интересно с вами торговаться. – Банич пожал плечами. – Но вы просите невозможного. Такого количества продовольствия просто нет в нашем распоряжении. И не будет этой зимой.

– Я ознакомился и с положением на рынке, и с прогнозом погоды. – Полковник нахмурился. – Если позволите, я выражусь яснее. Нам нужны дополнительные поставки. Нам нужно, чтобы продовольствие доставили в течение ближайших нескольких дней. И я получу это продовольствие любыми средствами.

Банич даже не пытался скрыть своего замешательства.

– Но почему такая спешка? Почему так много и так быстро? Почему не подождать до весны. Самое позднее к апрелю-маю продуктов станет больше и цены упадут.

– Потому что у нас нет времени ждать до весны! – Полковник сделал паузу, сердито сверкнув глазами. Когда он снова заговорил, голос его звучал так, будто Соловьев читает по бумажке заранее подготовленное заявление, в котором сам он не очень заинтересован. – Правительство наметило провести учения, чтобы проверить, способна ли армия поддержать порядок, в ближайшие месяцы. Часть наших действий во время этих учений состоит в том, что потребуется оперативно перебросить в столицу дополнительную дивизию из одного отдаленного района. После переброски эти войска примут участие в маневрах, целью которых будет оценить их способность оказать в случае необходимости содействие полиции. – Соловьев криво улыбнулся. – Зная сложившуюся ситуацию, я думаю, вы должны понять мое нежелание выпускать тысячи голодных солдат на улицы города. Даже если больше ничего не случится, это станет концом карьеры, которая весьма меня устраивает.

Банич почувствовал, как напряженно заработал его мозг. Учения! Черт побери! Никто, а меньше всех полуобанкротившееся правительство России, не станет перебрасывать десять-пятнадцать тысяч солдат просто ради собственного удовольствия или для какой-то дурацкой проверки способности армии справиться с массовыми беспорядками. Военные явно к чему-то готовятся. Что ж, хорошо. Интересно, имеет ли хоть один политический лидер страны понятие о том, что бы это могло означать?

В то же время ему лучше постараться найти способ удовлетворить нужды армии. Если порвать с ними сейчас, он потеряет доступ к информации о планах армии и перемещениях личного состава. Банич понимающе развел руками.

– Хорошо, полковник, вы объяснили все достаточно ясно. Я посмотрю, что можно сделать.

Слышно было, как рядом шумно и с облегчением вздохнул Павел Сорокин. Но облегчению его не суждено было продлиться долго.

– Но цена за тонну будет выше, – продолжал Юшенко. – Я не могу забыть о прибыли, несмотря на все, что вы сказали.

– Не торговаться, Юшенко. Помните! Вы удовлетворите наши нужды по нашим ценам, или же я позабочусь о том, чтобы вы потеряли лицензию на право вести дела в этой республике. Вам ясно?

– Да, – Банич скорчил гримасу. – И как по вашему должен я объяснить все это своему начальству? Я имею в виду торговлю в убыток.

– Очень просто, – Соловьев опять улыбнулся. Сейчас он как никогда напоминал тигра, играющего со своей жертвой. – Скажите им, что вы приобретаете в длительное пользование мое хорошее отношение.

Он резко кивнул головой в сторону двери, отпуская своих собеседников.

* * *

21 ОКТЯБРЯ, РАЙОН ПАРКА ГОРЬКОГО, МОСКВА

В первый час после восхода солнца столица России была окутана глубокой, обманчиво мирной тишиной.

Эрин Маккена бежала к югу вдоль покрытой серой рябью Москвы-реки, отмеряя шаг за шагом красивыми длинными ногами. За спиной Эрин развевались ее золотистые волосы, завязанные в хвост длинной черной лентой. Кругом никого не было видно. Хотя Сы несколько секунд Эрин могла насладиться полным одиночеством.

Девушка раздраженно встряхнула головой, услышав, как запищали часы на ее руке, напоминая, что пора возвращаться обратно и снова приниматься за работу. Эрин повернула налево и углубилась в парк.

Опавшие разноцветные листья лежали на дорожках парка. Часть их была собрана в кучи под оголенными деревьями. Несмотря на солнечный день, дорожки парка были пустынны. Очень немногие жители голодного города в эти тяжелые дни находили время и энергию совершать пробежки.

Эрин от души надеялась, что сама она никогда не окажется в подобном положении. Бег переключал ее мысли, помогал избавиться от напряжения, которое было результатом многих часов сидения над написанными убористым почерком отчетами или попыток отыскать нужную информацию в архивированных базах данных. Пробежки также давали ей возможность побыть наедине с собой – Эрин всегда ценила такие моменты. Время для собственных мыслей или же для того, чтобы вообще ни о чем не думать, а целиком отдаться успокаивающему ритму движения ног. Эрин давно доказала свою способность быстро бегать и побеждать, выиграв один за другим множество забегов на длинные дистанции. А теперь Эрин бегала просто ради удовольствия.

Тем более, что в последнее время удовольствий в ее жизни было немного. До сих пор ее работа в Московском отделении ЦРУ была сплошной халтурой. Несмотря на титанические усилия Эрин, оперативники Банича пока могли предоставить девушке лишь обрывки необходимой информации – смесь незначительных фактов и домыслов, которая вряд ли вообще стоила того, чтобы ее анализировать, и уж наверняка не заслуживала, чтобы ее передавали в Вашингтон. Работа Эрин по установлению личных контактов в деловых кругах города двигалась несколько успешнее, но все еще невыносимо медленно. Она не могла форсировать события, чтобы не вызвать подозрений у людей, которые руководили торговлей западных стран с Россией и другими государствами Содружества.

А теперь еще Алекс Банич и Лен Катнер оба были заняты каким-то собственным проектом, который держался в глубоком секрете. Последние два дня они сидели взаперти в посольстве, в одном из помещений службы безопасности, отлучаясь оттуда лишь затем, чтобы отправить шифрованное сообщение в Вашингтон или быстренько перекусить в кафетерии. И агенты, которые работали с Эрин, все время сновали с их срочными поручениями. Должно было произойти что-то очень важное. И Эрин явно не собирались давать доступа к информации.

Сама мысль об этом заставляла девушку злиться. Ей давно уже надоело, что к ней относятся как к любителю, который зря суется в настоящую работу. Ее служебная репутация была ничуть не хуже репутации Банича, которому, как и всем его людям, давно пора было начать относиться к Эрин как к полноправному партнеру. Пока что они сходились только в двух пунктах. В том, что Москва действительно является столицей России, и в том, что большинство политиков не способны даже самостоятельно завязать собственные ботинки.

Подумав об этом последнем пункте, Эрин с трудом сдержала улыбку. Столь циничное отношение к политическим деятелям выработалось у Эрин во время стажировки в качестве аналитика в сенатском комитете по делам коммерции. Уж слишком многие сенаторы, целыми днями читавшие проповеди о своей приверженности борьбе за равные права, после окончания рабочего дня норовили затащить в постель кого-нибудь из женского персонала. Для Эрин гораздо труднее было отбиваться от их постоянных домогательств, чем выполнять работу, за которую она отвечала. Однако Эрин конечно же подозревала, что неприязнь к политикам Алекса Банича имела совсем другое происхождение.

Девушка выбежала из парка и свернула налево, на широкую улицу с многорядным движением, когда-то известную как Ленинский проспект, но затем переименованную, как до революции – в Калужскую дорогу. Это по-прежнему была одна из главных магистралей столицы, вечно заполненная машинами. Но только не сегодня.

По пустынной улице, где обычно двигались бампер к бамперу, мчались сейчас, явно превышая скорость, всего несколько машин и такси. Это было странно. Впрочем, возможно это было связано с тем, что начала наконец действовать программа экономии топлива, о которой читала Эрин.

Низкий рокот дизельных моторов за спиной Эрин заставил ее оглянуться.

Мимо, на высокой скорости, двигались броневики, направляясь к северу, к Москве-реке, к Кремлю и Бульварному кольцу, опоясывающему центр. Солдаты ехали стоя, держа наперевес автоматы, внимательно глядя через люки в крышах на стоящие вдоль улицы дома. Проезжая мимо Эрин, солдаты свистели и зубоскалили.

– Эй, красотка, хочешь настоящего мужчину?

– У тебя красивые сиськи, малышка!

Эрин вспыхнула от негодования, но продолжала бежать. Необходимо было как можно скорее добраться до посольства и выяснить, что происходит. "Но что бы это ни было, Российская армия явно решила выступить в полную силу", – подумала Эрин, пытаясь сосчитать идущие мимо машины. Досчитав до тридцати, она оставила это занятие.

Въехав на Октябрьскую площадь, колонна разделилась. Часть ее разъехалась направо и налево по Бульварному кольцу, другая двинулась через Каменный мост прямо к Кремлю. Три машины, замыкавшие колонну, остановились, перекрыв Калужскую дорогу. По свистку командиров из машин выпрыгивали люди. Одни из них заняли удобные для стрельбы места у входа в гостиницу "Варшава", другие встали цепью вдоль тротуаров, третьи растягивали мотки колючей проволоки. Солдаты очень быстро оцепили довольно большое пространство. И, к величайшему сожалению, Эрин оказалась таким образом отрезанной от ближайшей станции метро.

Девушка перешла на шаг. Бежать прямо к колонне русских солдат было бы не очень разумно. Рука девушки потянулась к висевшей на поясе специальной сумке, разыскивая паспорт и дипломатическое удостоверение. Слава богу, все это было с собой. Солдаты увидят, что она не представляет опасности, и пропустят ее.

– Руки вверх!

Эрин остановилась, чувствуя, как учащенно за билось сердце. Десятки пар глаз и несколько стволов были направлены в ее сторону.

Офицер, окликнувший Эрин, подошел ближе, за спиной его шли двое солдат. У него было узкое высокомерное лицо, на котором застыло не слишком дружелюбное выражение. У Эрин складывалось впечатление, что пройти через кордон будет не так уж просто.

– Эй, ты, покажи мне документы. И побыстрее! – потребовал офицер, тыча в нее пальцем, причем было видно, что гораздо больше, чем документы, его интересует пышный бюст девушки. Солдаты за его спиной открыто ухмылялись.

– Я – американский дипломат. Ваши полномочия на меня не распространяются. – Эрин тщательно выговаривала русские слова, держа перед собой документы, которые у нее потребовали. – Понимаете?

Одной рукой офицер буквально вырвал у Эрин документы.

– Американка, говоришь? – Похлопывая рукой по подбородку, он несколько секунд изучал документы, затем неприязненно скривился. – А может, это все фальшивка, а?

Терпение Эрин лопнуло.

– Не будьте смешным! Прекратите маяться дурью и дайте пройти!

Это было ошибкой. Она сама дала этой мокрице повод придраться.

Офицер лениво улыбнулся.

– Возможно, девушка, вас зря не научили проявлять больше уважения. – Он обернулся к стоящим за спиной рядовым. – Эта так называемая американка может оказаться опасной шпионкой. Или уголовницей. Думаю, нам надо обыскать ее на предмет контрабанды. И как следует, а?

Оба солдата радостно закивали. Один даже облизнулся в предвкушении.

О, боже! Руки Эрин сжались в кулаки. Она посмотрела по сторонам, хотя заранее понимала, что бежать ей некуда. Почти все солдаты, устанавливающие кордон, остановились посмотреть на то, что сейчас произойдет.

– Пошли, ты, сучка! Посмотрим, что ты там несешь, под своим тоненьким свитерочком.

Он повернулся на каблуках и отправился к ближайшей штабной машине, даже не оглядываясь, чтобы убедиться, что Эрин следует за ним.

– Капитан! – неожиданный окрик раздался по другую сторону ограждения.

Эрин увидела, как к заграждению подъезжает черный "линкольн континентал" с дипломатическими номерами. Помощь подоспела вовремя. Впервые Эрин оценила раздражавшую ее настойчивость Алекса Банича, когда он требовал, чтобы она оставляла детальные описания маршрута, по которому собирается следовать, каждый раз, выходя за ворота посольства. То, что Алекс Банич приехал выручить Эрин из неприятной ситуации, могло означать только одно – они с Катнером заранее знали о том, что намечается.

Эрин нахмурилась, по-прежнему не будучи уверенной, должна ли она быть тронута готовностью Алекса прийти ей на помощь или же, напротив, рассержена тем, что ее держали в неведении относительно надвигающихся событий.

Одна из задних дверей "Линкольна" распахнулась, и оттуда вьглез Алекс Банич с перекошенным от гнева лицом. Он быстро пробрался сквозь кучку солдат, подсовывая каждому под нос дипломатическое удостоверение с таким видом, точно это был некий религиозный талисман. Выйдя из толпы, он оказался прямо перед офицером, собиравшимся обыскать Эрин.

– Вам лучше всего будет проводить мисс Маккену мимо своих кордонов, капитан. – Банич убрал удостоверение в пиджак и подбоченился. – Если же вы поступите иначе, то я могу обещать вам чудовищные неприятности.

– Мы просто...

– Можете не стараться мне соврать. Я вполне способен догадаться, что вы собирались сделать. – Банич в упор взглянул на более рослого офицера, явно подначивая его не согласиться и посмотреть, что же тогда будет.

Офицер нахмурился, но так и не раскрыл рта. Он конечно же собирался унизить одинокую американскую женщину, но никак не спровоцировать дипломатический конфликт.

– С вами все в порядке?

Эрин кивнула, все еще не решаясь заговорить. Она, черт возьми, не собирается демонстрировать этим солдатам свою слабость, по крайней мере в большей степени, чем уже продемонстрировала.

– Хорошо. – Банич взял документы Эрин из слегка дрожащей руки капитана. – Нам очень многое предстоит сегодня сделать. Как вы уже, наверное, догадались, правительство объявило военное положение. Поэтому у нас нет времени, чтобы размолоть в фарш этого придурка. – Последнюю фразу Банич произнес по-русски.

На этот раз наступила очередь капитана покраснеть от бессильной ярости. Эрин очаровательно улыбнулась офицеру и отправилась вслед за Баничем к ожидающему их "линкольну". Всю дорогу до посольства Эрин судорожно пыталась разобраться, где и что находится в этом мире после того, как его перевернули с ног на голову.

* * *

23 ОКТЯБРЯ, ЛОБНОЕ МЕСТО, КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ, МОСКВА

Когда-то в древности, задолго до большевистской революции, Лобное место на Красной площади использовали для публичных казней. Со временем Лобное место превратилось в идеальный фон, на котором обожали позировать для фотографий туристы. За спиной виднелся ГУМ и Собор Василия Блаженного. Теперь же, в условиях военного положения, введенного маршалом Каминовым, Лобное место опять сделалось ареной быстрых и безжалостных казней.

Несколько тысяч людей, толпившихся на Красной площади, вставали на цыпочки, чтобы было лучше видно место казни. По толпе пронесся возбужденный шепот, когда из армейского грузовика с брезентовым верхом вывели и подвели к каменным ступеням пятерых мужчин с завязанными глазами. Руки мужчин были связаны за спиной, а таблички, висящие у каждого на шее, сообщали толпе, что перед ней – воры и дельцы черного рынка.

Солдаты в тяжелых зимних шинелях развернули приговоренных лицом к толпе и заставили их опуститься на колени на верхней ступеньке. После этого пятеро офицеров подошли и встали за спинами заключенных.

Из динамиков, висящих по кольцу над площадью, раздался грубый бас:

– Граждане Матери-России! Много лет эти преступники крали у вас хлеб и наживались на ваших несчастьях! Но теперь этому пришел конец. Конец. Сейчас вы увидите, как свершится правосудие.

С разных концов площади послышались аплодисменты, однако большинство пришедших посмотреть на казнь молчали.

– Этих людей судили, предъявили им обвинения и признали виновными на одном из заседаний Особого военного трибунала Москвы. Апелляции были рассмотрены и отклонены вышестоящими органами.

Толпа, забившая площадь, взволнованно зашевелилась. Большинство людей не были до конца уверены в том, кто именно представлял теперь эти самые "вышестоящие органы". Хотя все видели по телевидению выступление президента, объявившего о военном положении, почти все остальные заявления правительства исходили с тех пор от людей в форме.

После того, как республиканские газеты, радиопередачи и программы новостей по телевидению стали выходить под строгой цензурой, достоверная информация стала весьма редким и ценным товаром.

– Солдаты Российской Республики! – громыхал бас из репродукторов. – Готовы ли вы выполнить свой священный долг перед Родиной? – Стоящие за спиной коленопреклоненных заключенных военные отдали честь. – Привести приговор в исполнение!

Раздались один за другим пять выстрелов из пистолетов, эхом отражаясь от стен каменных зданий, окружавших Красную площадь. Разбрызгивая ярко-красную кровь, пять тел покатились на булыжники мостовой. Когда последний труп свалился у подножия Лобного места, по толпе прокатился тяжелый вздох.

Голос в репродукторе опять заговорил:

– Так мы будем карать каждого, кто станет грабить и эксплуатировать народ Святой Матери-России. Дорогие сограждане, вы можете возвращаться домой и на работу, уверенные в тех, кто вас охраняет и защищает.

Зрители постепенно расходились под бдительными взглядами пехотного батальона, оцепившего площадь, и небольшой кучки седоволосых офицеров, сверкающих целым иконостасом золотых погон, нашивок и орденов. БТР-80 и тяжелые танки Т-80 стояли на соседних улицах, еще раз демонстрируя сомневающимся мощь российского оружия.

– Очень впечатляющее зрелище, полковник, – бросил через плечо маршал Каминов Валентину Соловьеву.