Текст книги "Путь к сердцу"

Глава 5

Стоя чуть поодаль, Ривлин молча наблюдал за узницей, которая стояла на коленях, молитвенно сложив руки. Секундой позже она подняла голову и выразительно взглянула на него. Ривлин сдвинул брови и неохотно снял шляпу. То была единственная часть обряда, которую он согласен был соблюсти ради такого типа, как Мэрфи.

Мадди легонько вздохнула, прежде чем произнести:

– Господь наш, мы сожалеем о смерти сержанта Мэрфи.

– По крайней мере, – пробурчал Ривлин, – было бы недурно получить от него несколько ответов на вопросы до того, как он отдал концы.

Мадди бросила на него укоризненный взгляд и продолжила:

– Мы просим тебя не судить его слишком строго за земные грехи…

Было нечто в блеске ее глаз, побудившее Ривлина высказаться откровенно.

– Бог не любит лицемеров, и я не хочу становиться одним из них. Мэрфи вполне заслужил свой конец. Я сожалею, что мне приходится стоять тут и слушать, как вы за него молитесь.

– Господь знает, что у вас в сердце, Ривлин Килпатрик. Лучше держите ваши суждения при себе. Богу все равно станет ведомо, как вы относитесь к Мэрфи. Только помните, что вам придется в свое время держать ответ за недостаток христианского милосердия.

Ривлин довольно повидал в жизни и отлично знал, что христианское милосердие – такая же редкая штука, как, к примеру, лиловая свинья. Если Мадди хочется верить в существование подобной вещи даже после всего, что она вытерпела, он может только пожалеть ее и не собирается терять время, чтобы раскрыть ей глаза на истинное положение дел.

– Недостаток милосердия – это последний из грехов, за которые мне придется держать ответ, Ратледж, – сурово сказал он. – Полагаю, я в них погряз настолько глубоко, что на небесах уже отдан приказ дьяволу прокомпостировать мой билет.

– Как это ужасно! И вы никогда не слышали об искуплении?

– Разумеется, слышал. Это положение навязло у меня в ушах еще со времен моей беспутной юности.

– И само собой, не произвело на вас никакого действия…

– Скажем, так – война и сражения с индейцами подействовали на меня сильнее. – Ривлин с натянутой улыбкой надел свою шляпу. – Бормочите ваши святые слова, мисс, а я буду ждать вас возле лошадей. – Повернувшись, он бросил через плечо: – Только не задерживайтесь надолго.

Прислонившись к боку Кабо, Ривлин молча наблюдал за тем, как Мадци отправляет молитвенную церемонию. Если отбросить все эти штучки, то что обнаружится? Она, разумеется, не из церковных ханжей-благотворителей. Каждая его шпилька возмущает ее, и она отнюдь не намерена подставлять другую щеку – отвечает ударом на удар, и глаза ее вспыхивают огнем. Он помнил, как они горели в ту секунду, когда она влетела в комнату дежурного тюремщика. Да, в душе у Мадди Ратледж полно огня, это уж точно. И все же – какова ее подлинная суть? И с какой стати, черт побери, это его занимает?

Ривлин вздохнул. Дело в том, что его узница – весьма привлекательная женщина, а он еще не настолько одеревенел, чтобы этого не замечать. Он обещал не укладывать ее силой на спину и сдержит слово, даже если это его убьет. Однако Ривлин остро помнил, как после покушения Мэрфи на убийство Мадди прижалась к нему всем телом, помнил тепло этого тела. Если бы она хоть намекнула, что не прочь прижаться к нему еще разок, он как пить дать соблазнился бы возможностью узнать, насколько силен ее огонь. За удовольствие пришлось бы расплачиваться дорогой ценой, но он подумал бы об этом после.

Весьма недовольный собой, Ривлин сердито хмыкнул. Мадди Ратледж – заключенная, находящаяся в его власти, и если он сделает малейшую попытку соблазнить ее, то окажется таким же подлецом, как Уильям Ходжес. Лучше лечь на муравейник, чем пасть так низко. Да, черт побери, и попросить Ходжеса, чтобы он его туда уложил.

Поднявшись с колен и отойдя от могилы, Мадди двинулась к Ривлину, но вдруг замерла на месте и стала разглядывать его лицо при свете занимающейся зари. Он на что-то злился: глаза потемнели, челюсть напряглась, плечи словно окаменели. Может, она слишком затянула благое дело?

– Погода портится, – заговорила она, чтобы отвлечь его. – Ветер задувает с востока. Как это ни скверно, но скоро пойдет дождь.

Подойдя к лошади, Мадди поставила ногу в стремя и вскочила в седло. Ривлин сделал то же самое со словами:

– Что верно, то верно. Обычная вещь в это время года. Она без всякой радости подумала о предстоящих днях пути: холодно, сыро – ничего хорошего.

– Неплохо было бы найти сухое местечко и переждать непогоду – это хоть как-то скрасило бы наше разнесчастное житье.

– Да, и помогло бы тем, кто хочет вас убить, – возразил Ривлин. – Поскольку у нас с вами не так уж велик выбор мест, куда поехать, они получили бы прекрасную возможность подкараулить нас по дороге в Уичито.

Ругнув про себя телеграфные линии, Мадди сказала:

– Если выбирать между неудобствами и смертью, я предпочитаю неудобства.

– У вас и нет иной возможности, Ратледж, – ответил Ривлин и потянулся к седельной сумке.

– А я воображаю, что есть. Это делает перспективу более приемлемой. – Мадди осталась совершенно невозмутимой, когда Ривлин повернулся к ней с наручниками в руке. – В них теперь нет необходимости.

– Это с вашей точки зрения, а с моей – такая необходимость есть. И она делает перспективу более реальной. Протяните руки. – Она не подчинилась, и он настойчиво добавил: – У вас и в этом нет выбора, Ратледж. Я или решу вопрос мирно, или применю силу, но в конце концов вы все-таки поедете дальше в наручниках.

Мадди быстро обдумала предложенную альтернативу. Она может принять его решение спокойно, а может вынудить прижать ее к земле. Не так давно, час или немного больше назад, она уже лежала под ним. Пусть и недолго, но их тела соприкасались… Мадди протянула вперед руки, поняв, что это наиболее безопасное решение проблемы.

Защелкнув наручники у нее на запястьях, Ривлин сказал:

– Я не стану держать вашу лошадь на поводу – вы просто поедете рядом; но если попытаетесь ускакать от меня, я вас догоню и вышибу из седла, понятно?

– Почему-то у вас периодически возникает желание угрожать мне…

Он пожал плечами и взялся за поводья.

– Я просто полагаю, что вам лучше знать условия до того, как вы предпримете какие-либо действия. Это всего лишь справедливо.

– Благодарю вас от всего сердца, Килпатрик, – съязвила Мадди. – Приятно сознавать, что вы считаете меня полной дурой.

– Я не говорил ничего подобного.

– Вы это подразумевали. Ну и куда бы я убежала, как вы считаете? – Не дав ему возможности ответить, она продолжала: – За свои двадцать семь лет я успела пожить в трех местах: в сиротском приюте, в миссии и в тюремной камере в Форт-Ларнеде. Добрые леди из приюта сдали бы меня констеблю в тот самый момент, как я переступила бы их порог. Индейские посредники немедленно убили бы меня, вернись я в Оклахому. И уж совершенно точно я бы постаралась не попасть снова в Форт-Ларнед.

– Страна велика, – спокойно заметил Ривлин, – в ней не так трудно затеряться.

– Разумеется, при том условии, что за тобой никто не следит.

– Да уж, если бы я за вами последовал, то нашел бы вас.

Ее конвоир, несомненно, был человеком уверенным в себе и, как полагала Мадди, немало потрудился, чтобы обрести такую уверенность. Он ткнул коня коленями в бока, посылая его вперед, и она тронулась вслед за ним. Поравнявшись с Килпатриком, она спросила:

– Просто из любопытства… скажите, почему именно вы получили приказ на сопровождение?

– Дьявол меня побери, если я знаю. – Ривлин недовольно покрутил головой. – Меня должны были направить на юг штата Миссури разбираться с угрозами федеральному судье, но в самый последний момент предписание изменилось. По неизвестной причине кто-то решил, что я лучше любого другого доставлю вас в Левенуэрт. Что ж, так или иначе, но я это сделаю.

У Мадди возникло ощущение, что, узнай Килпатрик, кто ему удружил с этим поручением, он бы с ним непременно посчитался.

– Может, этот кто-то питает к вам ненависть, – заметила она. – Или хочет убить вас, как и меня.

Ривлин с минуту помолчал, прежде чем ответить.

– Не слишком многие радуются тому, что я существую, но это вовсе не те люди, кто желает вам смерти, а вашим недоброжелателям как раз не с руки, что вас сопровождаю я.

Что ж, это очень похоже на правду. Но Мадди не сомневалась, что немало нашлось бы охотников стереть Килпатрика с лица земли. Он из тех, кому опасно перебегать дорогу, но в достаточной мере джентльмен, чтобы повернуться спиной к леди, которая купается, и в достаточной степени добрый человек, чтобы пришить недостающие пуговицы; и он же в случае необходимости может быть твердым и холодным, как сталь. Он убил Мэрфи не моргнув глазом.

Мадди бросила на своего спутника осторожный взгляд. Все-таки он очень красив в седле… Как это Майра говорила? Настоящий мужчина? Тогда это выражение показалось Мадди странным, но теперь она понимала, что Майра имела в виду. Таким, как Ривлин Килпатрик, многие хотели подражать.

Как он поступил бы, если бы она бросила ему вызов? Можно держать пари – ей не удалось бы удрать. Он мог испепелить ее взглядом, мог ругаться, мог угрожать – все это ее не остановило бы. Единственное действенное средство – швырнуть ее из седла на землю и навалиться на нее, не причиняя особой боли.

Мадди задохнулась при одном воспоминании об этом, сердце ее бешено забилось. И тут же она заставила себя прогнать грозное видение и сосредоточиться на расстилающейся перед ней безрадостной холмистой равнине. Лето стояло жаркое и сухое, невысокая трава давно пожухла, утратила краски и приобрела цвет потускневшего золота. Небо казалось толстым и плоским серым одеялом, а солнце сияло так, словно было где-то далеко от этих мест и от этого времени. Воздух, которым Мадди дышала, становился все прохладнее, влажность сгущалась с каждым порывом ветра, проносящегося над равниной. Гроза надвигалась с северо-запада, и облака на переднем крае грозового фронта при слабом свете зари казались особенно густыми, темными и тяжелыми.

Мадди поплотнее запахнула воротник и покрепче устроилась в седле.

– Остановитесь на минуту, – негромко скомандовал ее страж, натягивая поводья.

Мадди подчинилась и молча наблюдала за тем, как Ривлин извлекает из ее скатки непромокаемый плащ. Положив плащ себе на колени, он полез в карман за ключом от наручников. Мадди подождала, пока он достанет ключ, и протянула руки. Когда он отомкнул замок с одной стороны, она натянула на себя длинный плащ.

– Расскажите мне об этих посредниках, Ратледж. Кто они? Что вы знаете о них, о чем не должны поведать всем?

Мадди, не дожидаясь напоминаний, защелкнула кольцо на руке.

– Мне пришлось иметь дело с тремя. Том Фоли, главный агент, его помощники Сэм Лэйн и Билл Коллинз.

Килпатрик тронул коня, а Мадди, следуя за ним, продолжала рассказывать:

– Что мне о них известно? Не много. Том Фоли – уроженец Нью-Йорка, носит жилеты, вышитые золотом и серебром, черный касторовый цилиндр и до блеска начищенные ботинки. Любит бренди двадцатилетней выдержки, дорогие сигары и молоденьких женщин… предпочтительно моложе, чем его бренди. Сэм и Билл скроены по той же мерке, но не такие щеголи, как Том. Сэм – парень вспыльчивый и потерял немало зубов за то, что постоянно их оскаливал. Он игрок, и если не храпит в углу конторы агентства, значит, ищите его за ближайшим игорным столом. Билла можно обнаружить похрапывающим практически в любом месте и в любое время дня. Том – пьянчужка, мужик бесхитростный и простоватый; в тех редких случаях, когда он бодрствует, он попросту пустое место. Сэм родом из Огайо, Билл – из Индианы. Что касается того, чем они занимаются…

Неожиданно замолчав, Мадди пригляделась к тому, что происходило вокруг. Трава уже намокла, краски потемнели, и контраст между янтарными и золотыми пятнами на земле и свинцово-серым небом являл собой захватывающее зрелище.

– Так чем же они занимаются?

Мадди пожала плечами и начала говорить о том, о чем Ривлин скорее всего и так уже знал.

– Окружной судья сказал, что происходящее в Талекуа ничем не отличается от того, что происходит во всех других местах, где живут индейцы. До них никому нет дела – индейцы есть индейцы и не заслуживают ничего лучшего, чем испорченное мясо, изъеденные крысами и молью одеяла, червивая мука, гнилые семена и ломаный инвентарь. Судья был вынужден принимать мои жалобы, потому что так велит закон, но он тут же признавал их лишенными основания. Однако, как я уже говорила, судьей был Джордж Фоли, старший брат Тома, так что я ничего и не ждала от органов правосудия.

Ривлин повернул голову и с изумлением посмотрел на Мадди. Итак, она подавала жалобы на агента-посредника его собственному брату? Святый Боже, она, как видно, решила пробить стену лбом – другого разумного объяснения ее действиям не подберешь.

Вместо того чтобы растолковывать Мадди и без того очевидные причины ее неудач, он спросил:

– Каким образом Фоли, Лэйн и Коллинз получили должности агентов-посредников?

– Мне это точно не известно. Когда я приехала в Талекуа, достопочтенный Уинтерс говорил мне, что во время войны все они служили в интендантском подразделении – там-то и научились воровать. – Мадди невесело усмехнулась. – Надо полагать, так же как и Мэрфи.

– А этот ваш Уинтерс, – встрепенулся Ривлин. – Расскажите мне о нем.

– Он был милым стариком. Я думаю, что меня отправили в миссию скорее в качестве его экономки, кухарки и вообще компаньонки, чем учительницы.

– Был? – быстро переспросил Ривлин.

– Он умер в то время, когда я ждала суда по обвинению в убийстве.

– А как он умер?

– Лег вечером спать, а наутро не проснулся. Ему было уже под восемьдесят, и сил старику едва хватало даже на то, чтобы в воскресенье подняться на кафедру и произнести короткую проповедь.

– Выдвигал ли когда-нибудь этот добрый пастырь официальные обвинения против агентов-посредников?

– Он делал это до моего приезда, а потом возложил эту обязанность на меня. Дорога в суд была для него тяжела чисто физически. Я думаю, он просто устал вести бесплодную борьбу.

Что ж, достопочтенный Уинтерс обладал здравым смыслом, чтобы вовремя уйти со сцены, а вот что касается учительницы… Не попади она в тюрьму, наверняка и до сих пор ездила бы в суд и подавала жалобы на брата судьи.

– Есть ли еще хоть один человек, который мог бы свидетельствовать против Фоли, Лэйна и Коллинза?

Мадди некоторое время раздумывала над этим вопросом, потом нехотя произнесла:

– Мне кажется, можно было бы привлечь к этому возчиков, которые перегоняют фургоны с товарами. Кроме того, время от времени приезжал один парень с Востока – он выпивал вместе с Фоли, но никогда не оставался надолго и не привозил ни товаров, ни чего-либо еще. Стало быть, только две возможности, не считая самих индейцев.

– Только граждане страны имеют право давать показания в суде, а индейцы гражданами не являются, – напомнил ей Ривлин. – Наиболее подходящий вариант – это возчики, но они далеко не самый надежный народ, и даже их собственные матери частенько не знают, где они. Может быть, вам известно имя парня с Востока?

– Он выглядел богатым человеком, вроде Фоли. Наверное, это его друг.

Ривлин быстро прокрутил полученные сведения у себя в голове и заметил:

– Агент-посредник получает не так уж много. Откуда у Фоли деньги на модную одежду и дорогой бренди?

– Не знаю. Однажды я слышала, как Билл говорил, что Фоли вкладывает деньги для всех них, что у него большие деловые связи и что все они когда-нибудь станут принимать ванны из шампанского и ездить в золотых каретах. – Мадди негромко рассмеялась и озорно взглянула на Ривлина. – Самое главное, что никому и дела нет до того, в чем будет купаться Билл и в каких экипажах ездить, если до этого вообще дойдет когда-нибудь.

Ривлин настойчиво продолжал расспрашивать Мадди:

– Мог ли человек с Востока, которого вы видели, быть деловым партнером Фоли?

– Полагаю, что мог.

– Вы хоть раз слышали, как они обсуждают дела?

Она снова засмеялась.

– Вы не поверите, но, как только я входила в комнату, наступала мертвая тишина.

– Так они позволяли вам входить к ним в комнату?

– С этим ничего нельзя было поделать. – Глаза Мадди заблестели. – Я могу быть очень настойчивой, когда мне этого хочется.

Она и в самом деле могла быть настойчивой, в чем Ривлин уже убедился, однако в эту минуту он думал только о том, что Мадди Ратледж может быть чертовски красивой. Он откашлялся и заставил себя вернуться к сугубо деловой теме?

– Что вынуждает вас думать, будто этот человек – друг Фоли, а не деловой партнер?

– А зачем кому бы то ни было предпринимать такие долгие поездки только ради деловых контактов? По делам они могли обмениваться телеграммами. – Мадди покачала головой. – К тому же тот, о ком мы говорим, всегда привозил Фоли большие пакеты его любимых вещей, а это обычно делают друзья, когда приезжают в гости.

– Скоре всего вы правы, – неохотно согласился Ривлин.

– Скажите, Килпатрик, что я знаю такого, из-за чего меня хотят убить? – неожиданно спросила Мадди.

Поскольку Ривлин не знал, что ей ответить, он задал встречный вопрос:

– Какое отношение имеет убитый вами человек ко всему этому?

– Я уже говорила вам. Его имя Калеб. – Произнося эти слова, Мадди смотрела прямо перед собой, подняв подбородок и расправив плечи, словно уже находилась во власти судьи и присяжных. – Калеб был старшим сыном Тома Фоли, он не состоял на оплачиваемой должности и не имел общественных обязанностей, а находился там просто потому, что ему нравилось охотиться на слабых и беззащитных.

Ривлину не хотелось задавать этот вопрос, но ему необходимо было понять, по какой причине кто-то хочет убить вверенную ему заключенную; он по опыту знал, что месть родственников очень часто может служить такой причиной.

– За что вы его?

– В течение полугода кто-то изнасиловал и забил до смерти восемь девочек из племени чероки. Возраст самой младшей – одиннадцать, самой старшей – тринадцать. Все они были моими ученицами. – Мадди поплотнее запахнула воротник непромокаемого плаща и снова устремила взгляд на мокрую равнину.

– Вы уверены, что это дело рук Калеба?

– У меня имелись подозрения, как и у старейшин племени, но не хватало улик, которые позволили бы мне или кому-то еще предъявить Калебу формальное обвинение. А потом настал день, когда Люси Три Дерева не пришла на занятия. Я отправилась верхом к их хижине и обнаружила, что Калеб избивает девочку кочергой. Он кинулся с этой кочергой на меня, и я его застрелила. Я убила бы его даже в том случае, если бы он не напал на меня.

Ни гнева, ни сожаления. Это случилось, и она сделала то, что должна была сделать. У нее не оказалось выбора.

– Люси выжила?

– Она прожила два дня. Ей… – голос Мадди дрогнул, – еще не было десяти.

У Ривлина внутри все сжалось.

– Мне очень жаль.

– И мне. – Она надвинула шляпу пониже. – Дождь начинается…

Мадди не успела договорить, так как с северо-запада налетел сильный порыв ветра и почти сразу упали первые капли дождя. Потом полились водяные струи, вначале редкие, словно тянущиеся к земле толстые нити из серого одеяла над их головами. Через несколько секунд струи эти тысячекратно участились, сделались острыми, как ледяные ножи. Началась гроза.

Глава 6

Мадди не помнила, чтобы ей когда-нибудь в жизни приходилось так мерзнуть. Трудно было определить, какое теперь время дня: все то же мутно-серое небо тянулось куда-то за пределы бесконечности. Минуты проходили одна за другой, болезненное покалывание в руках и ногах казалось почти невыносимым, и в конце концов Мадди утратила всякую чувствительность. Она даже не попыталась сохранять видимость стоической выносливости и беспрерывно хлюпала носом. Зато ее конвоир держался так, словно над головой у него сияло ясное небо, дул легкий приятный ветерок и вокруг пели птички. Мадди сдвинула брови и уже хотела пожелать бравому служаке отправиться прямиком в ад, однако решила, что такая судьба была бы на грани благодеяния, поскольку в аду скорее всего сухо и тепло.

– Я проезжал здесь года два назад, – заговорил Ривлин, прерывая долгое молчание, – и помню, что где-то поблизости расположена заброшенная ферма. Тогда от нее немного оставалось, а теперь, может, и вообще ничего нет, но думаю, нам стоит поискать это место – если повезет, у нас появится шанс хоть немного обсохнуть.

Часть крыши фермы действительно обрушилась, а дверь повисла на единственной проржавевшей петле. Соломенные циновки, которыми некогда закрывали окна, частично унесли ветры прерии, частично уничтожили грызуны, однако в качестве сравнительно сухого убежища среди окружающей пустоты это помещение вполне годилось.

Ривлин повесил промокшие одеяла на. нижнюю балку, убив таким образом одним выстрелом двух зайцев: одеяла отгораживали часть хижины, над которой уцелела крыша, и одновременно сохли у хорошо разгоревшегося огня.

Поверх огня он наблюдал за своей спутницей. Мадди уселась, скрестив ноги, прямо на грязный пол и глядела на огонь, на котором кипели два котелка, изо всех сил стараясь сдерживать дрожь. Ривлин не представлял себе, насколько промерзла Мадди, пока не стал снимать с нее наручники. Кожа ее была ничуть не теплее металла, и он почувствовал укол совести: ему стоило заранее подумать, что эти чертовы железки отнимают у женщины последние силы. Однако когда он посоветовал Мадди снять отсыревшую одежду, она его не послушалась.

Упрямая баба, подумал Ривлин, наклонившись, чтобы помешать их вечернее жаркое. Когда с этим было покончено, он бросил листочки чая и кусочки высушенной лимонной корки в кипящую воду, а потом, прихватив обшлагами рубашки котелок с мясом, сдвинул его с огня. И тут Мадди произнесла наконец несколько слов – первых с той минуты, как они спешились:

– Вкусно пахнет.

– А вот это согреет вас изнутри. – Ривлин достал из седельной сумки бутылку и вылил добрую долю виски в чай. – Прекрасное средство от простуды, – заметил он, добавляя туда сахар.

Он перемешал содержимое котелка, дал ему настояться и разлил по кружкам. Мадди взяла свою с глубоким вздохом.

– Ну разве что для чисто медицинских целей.

– Исключительно, – заверил Ривлин, размышляя о том, сколько виски стоило добавить в чай, чтобы Мадди его почувствовала, но не опьянела, а хотя бы решилась все-таки снять промокшее платье. Его ни в малой мере не устраивала мысль о том, что заключенная пострадает от переохлаждения – это запятнало бы его послужной список. – Там еще что-нибудь осталось?

Ривлин растерянно поднял голову. Мадди держала в руке пустую кружку, с надеждой глядя на него. Налив ей еще порцию, он предупредил:

– Пейте помедленнее, иначе как бы вас не развезло.

Мадди, кивнув, сделала глоток, и Ривлину сразу стало ясно, что она не поняла предупреждения.

– Виски действует как бы исподтишка, через некоторое время после того, как вы пропустили стаканчик…

Мадди снова кивнула и сделала еще один глоток. Ривлин молча вздохнул. Оставалось только надеяться, что она будет достаточно трезва к тому времени, как мясо будет готово.

Огонь весело потрескивал, и Ривлин подложил в него еще несколько обломков свалившихся с крыши досок.

– Я не раз слышала, как люди превозносят действие горячего пунша, – заговорила Мадди чуть погодя. – Теперь я понимаю, почему у них сложилось столь высокое мнение об этом напитке. Он весьма сильно влияет на самочувствие.

Ривлин поднял голову и увидел, что Мадди улыбается, глядя в кружку.

– Согрелись? – спросил он, заранее зная ответ.

– О да, еще как! – Сняв шляпу, Мадди положила ее рядом с собой. – Я бы даже сказала, что мне чересчур тепло. – Она сунула палец под воротник плаща, расстегнула верхнюю пуговицу, потом посмотрела на Ривлина. – Прошу прощения, но у меня не остается иного выхода, как говорить с вами напрямик.

– О чем? – Он высоко поднял брови. Мадди глубоко вздохнула:

– Вода промочила мои мокасины и чулки, попала мне за воротник пальто и намочила рубашку. Я могу высушить одежду, только сняв пальто и разувшись.

Ривлин постарался спрятать улыбку. Медленно наклонив голову, он заметил:

– Хочу напомнить – я уже предлагал вам так поступить.

– Да, но тут есть некая проблема, – возразила Мадди. – Мне бы не хотелось, чтобы вы приняли мои действия… словом, если я сниму часть одежды, мне бы не хотелось, чтобы вы истолковали это как молчаливое приглашение…

– Я останусь по свою сторону от очага.

Мадди склонила голову набок и, испытующе сощурив глаза, посмотрела на Ривлина:

– Даете слово?

– Полагаю, я уже доказал, что могу быть джентльменом, когда хочу.

Она продолжала размышлять, но чуть погодя уголки ее губ приподнялись, а глаза озорно сверкнули – видимо, сказалось выпитое виски.

– А если вам не захочется быть джентльменом? Что тогда?

– Тогда все летит к чертям.

Мадди негромко засмеялась:

– Об этом нетрудно догадаться. У вашей матери, должно быть, хватало хлопот с воспитанием.

– Да, она кое-что говорила об этом… Так вы намерены поверить в мое самообладание или так и будете сидеть в мокрой одежде всю ночь?

– Ну… до известной степени. – Мадди снова засмеялась и показала свою пустую кружку. – Если вы нальете мне еще чашечку вашего дивного чая, я стану более покладистой.

Принимая от нее кружку, Ривлин подумал, что, будь у него душа пожестче, он без труда мог бы воспользоваться неопытностью и доверчивостью девушки.

– Почему бы нам не оставить чуть-чуть на потом? – предложил он, отставляя кружку в сторону.

Теперь улыбка не сходила с лица Мадди. Она сняла пальто, и от этого движения рубашка туже обтянула ее груди.

– Кстати о еде, – произнес Ривлин, потянувшись за жестяными тарелками. – Вы, наверное, здорово проголодались?

– Теперь, когда мне не угрожает смерть от холода, я чувствую, что умираю с голоду.

– Не одно, так другое, – усмехнулся он, раскладывая жаркое по тарелкам и исподтишка наблюдая за тем, как Мадди разувается. Когда она протянула босые ноги к огню, пошевелила пальцами и вздохнула, Ривлин был вынужден набрать побольше воздуха в грудь и напомнить себе о присяге.

– Расскажите мне о ваших мокасинах, – попросил он. – Вы сшили их сами?

– Это подарок одного из моих старших учеников. – Мадди приняла у Ривлина тарелку и откинулась спиной к стене хижины. – Было холодно, и он решил, что мне стоит обзавестись обувью потеплее, чем те опорки, в которых я ходила.

– Достопочтенный Уинтерс не позаботился снабдить вас приличными башмаками?

Мадди снова вздохнула:

– Достопочтенный пытался приобрести их для меня, но в очередных партиях товара подходящей обуви не доставили. У меня была пара ботинок, в которых я приехала из Айовы, но на одном ботинке сломался каблук и их нельзя было носить.

– Понимаю. Как же вас угораздило сломать каблук? Торопились в суд с жалобой?

– Колотила ногой в дверь.

– Что?

Мадди улыбнулась, и он понял, что его изумление доставило ей радость.

– Я же вам говорила, что могу быть настойчивой, если захочу.

Ривлин постарался сохранить серьезность.

– Расскажите поподробнее.

– Сначала фургон с товарами прибыл в агентство, – начала она. – Запах протухшего мяса любой почувствует за час до того, как его привезут, можете быть уверены. Я пришла в агентство заявить протест и обнаружила, что старший Фоли спрятался, запер дверь и отказывался ее открыть. Мне надоело стучать и взывать к его совести, поэтому я и пнула дверь ногой. Каблук сломался, но никто не обратил внимания на мою странную походку, когда я промаршировала через всю контору. Я, со своей стороны, не заметила посетителя Фоли и высказала что хотела, даже постучала кулаком по крышке письменного стола и расшвыряла бумаги для большей убедительности.

Ривлин расхохотался:

– Держу пари, вы произвели неизгладимое впечатление на присутствующих.

– Они просто окаменели. Я была вполне довольна собой, но, увы, не могла похвалиться, что чего-то добилась, – только высказала свое возмущение, вот и все.

– Вы подобрали каблук и взяли с собой, когда уходили?

Улыбка на лице Мадди сменилась выражением досады.

– Билл поднял его и вручил мне, а я запустила им в Тома Фоли. Каблук угодил его дружку прямо в лоб…

– Я бы дорого заплатил, чтобы увидеть это представление.

– Последний акт прошел не слишком успешно – трудно удалиться с достоинством, если вы потеряли один каблук. Потом я попробовала приладить на его место деревяшку, но у меня ничего не вышло. Достопочтенный Уинтерс заказал для меня несколько пар новых ботинок, но когда они наконец прибыли, у меня уже были мокасины и я не пожелала снова засовывать ноги в эти маленькие кожаные камеры пыток. Вам когда-нибудь доводилось видеть пальцы женщины, которая годами носила модную обувь?

Понимает ли она, что перешла границы дозволенного? Леди никогда не упоминают в разговоре некоторые части тела и тем более не обсуждают подобных вопросов с джентльменами, даже в самой общей форме.

– Могу себе вообразить, – дипломатично ответил Ривлин.

– У большинства женщин просто уродливые пальцы, – продолжала Мадди. – Перекрещенные один с другим и скрюченные. Стопы совершенно деформированы.

Ривлин взглянул вниз.

– Вы, кажется, избежали такой судьбы.

Мадди снова пошевелила пальцами.

– Отнюдь не благодаря леди-филантропкам, уверяю вас, – заявила она с вызовом. – Эти дамы делали все от них зависящее, чтобы изувечить меня.

– А вы сопротивлялись любой их попытке, не так ли?

– Именно так. – Мадди быстро проглотила кусочек мяса. – Потому они и отправили меня в Оклахому. – Что-то не совсем понятно.

– Меня считали неблагодарной и дерзкой, – пояснила она. – Все были уверены, что я плохо кончу из-за моего недостойного поведения и нежелания быть услужливой и покладистой, вот и отослали в резервацию.

Некоторое время они ели молча, потом Ривлин медленно проговорил:

– Похоже, мне не слишком по душе эти ваши добрые леди.

– О, их репутация всегда была выше подозрений. Во имя Господа они спускались со своих пьедесталов, чтобы наставлять нас, жалких уродов, а мы должны были стремиться стать похожими на них.

– Но не стали. – Ривлин внимательно поглядел на нее. – Почему?

Мадди независимо передернула плечами.

– Я была недостаточно высокой, чтобы смотреть на кого-то сверху вниз, разве что на малых ребятишек.

Ривлин кивнул, что, видимо, означало согласие.

– При вашем неотъемлемом стремлении к борьбе вы скорее всего без обиняков дали понять добрым дамам, что вы о них думаете? – уверенно спросил он.

В ответ Мадди лишь усмехнулась, – А они отплатили вам за вашу честность тем, что отправили вас в забытое Богом захолустье.

– Мое пребывание в Оклахоме не было столь ужасным, как им казалось, – возразила она, и с каждым словом голос ее звучал все оживленнее. – Достопочтенный Уинтерс настаивал, чтобы я непременно ела три раза в день. Я никогда раньше не ела так часто. И я провела там первое в моей жизни настоящее Рождество. Уинтерс подарил мне черную материю, а шить я научилась на уроках рукоделия. Это было первое в моей жизни новое платье! Такое красивое… День своего рождения я тоже впервые отпраздновала там. Дату мы выбрали произвольно, потому что я не знаю точно, когда родилась, но это ничего не значило. Я испекла пирог с изюмом, а Уинтерс подарил мне черный капор, чтобы я его нс-сила с моим новым платьем. Во многих отношениях выходит так, что, отправив меня на край света, леди-благотворительницы сделали единственное в своей жизни доброе дело. Я чувствовала себя в Оклахоме такой счастливой! – Спохватившись, Мадди добавила негромко: – К тому же, когда со мной стряслась беда, я никого не вываляла в грязи.