Текст книги "Путь к сердцу"

– Бедная Майра, – прошептала Мадди, – ты всем пожертвовала бы, лишь бы оказаться на моем месте. – Она посмотрела на запад, туда, где остался Форт-Ларнед и где угасали последние голубоватые отсветы уходящего дня. – Честное слово, мне жаль, что все твои уроки пропадут даром.

Позвякивание металла привлекло ее внимание, и в тот же момент Килпатрик появился в круге света, отбрасываемого догорающим костром. Седельные сумки он перекинул через плечо, посуду нес в одной руке, а шляпу – в другой. Даже при слабом свете Мадди разглядела, что он побрился и вымыл голову. Воротник его рубашки намок, а на плечах жилета поблескивали капли воды, которые еще и теперь скатывались с мокрых, довольно длинных волос, – видимо, у него не было времени заглянуть к парикмахеру месяц, а то и два. Волосы обрамляли его лицо беспорядочными прядями, но Мадди решила, что именно этот стиль больше всего ему идет. Она не могла представить его себе в сюртуке, при галстуке и с аккуратным пробором.

Килпатрик перекинул сумки через бревно, поставил посуду на землю и полез в карман брюк, чтобы достать ключ от наручников. Затем он молча отомкнул их и освободил руку Мадди.

– Будьте любезны встать, повернуться и завести руки за спину – я надену вам наручники сзади.

Мадди проворно вскочила на ноги, отнюдь не собираясь выполнять остальные требования Килпатрика. Ее излишняя покорность привела к неумеренным претензиям с его стороны. Она протянула руки и спокойно ответила:

– Могу позволить надеть мне наручники только спереди, иначе я окажусь совершенно беспомощной. Хотя я доверяю вам, Килпатрик, но не до такой же степени!

– Доверие – дело обоюдное, Ратледж. – Он пристально взглянул ей в глаза. – Если я надену наручники спереди, то дам вам возможность вышибить мне мозги, пока я буду спать. Затем вы сможете оседлать лошадь и уехать.

– Вам когда-нибудь говорили, что вы подозрительны не в меру? – небрежно спросила Мадди.

– В данном случае на то есть причина: вы федеральная заключенная.

– Пусть так, но я не дам сковать себе руки сзади без борьбы. Лучше теперь, чем тогда, когда я окажусь беспомощной.

Килпатрик взглянул на ее запястья и осторожным движением надел один наручник; потом, прежде чем Мадди сообразила, что он намерен делать, второй наручник надел на свое левое запястье.

– Вы удовлетворены? – спросил он с усмешкой.

В первое мгновение это было именно так: у нее не оставалось времени обдумать, к чему может привести столь уникальное решение.

– Оставляю за собой право на размышление, – нехотя сказала она.

– Мы подвинем наши постели ближе одна к другой, чтобы к утру ни у вас, ни у меня не затекли плечи.

Холодок страха пробежал у Мадди по спине. Ривлин, как видно, почувствовал ее состояние, потому что счел нужным добавить:

– Я помню свое обещание не пытаться овладеть вами силой. Предложенный мной выход имеет чисто практический смысл.

Ей ничего не оставалось, как только поверить ему. Принятое решение создало у нее физическое ощущение удобства и покоя, как если бы она выпила в холодную ночь чашку теплого молока.

Они придвинули постели одну к другой и, устроившись каждый на своей, укрылись одеялами, в то время как их скованные руки лежали на земле между постелями.

Взволнованная тем, что еще ни разу в жизни не находилась так близко к мужчине, Мадди молча смотрела в небо.

Первым нарушил молчание ее конвоир:

– Вы сильно ворочаетесь во сне, мисс?

– У меня чуткий сон, – призналась Мадди, все еще глядя на звезды над головой. – Я, как бы вам сказать, вечно прислушиваюсь к повороту ключа в замке. А вы?

– Я не могу припомнить, чтобы в последнее время хоть раз спал крепко и без оружия. Это еще одна профессиональная необходимость. – Ривлин секунду помолчал, потом добавил: – Я слышал, что в штате Индиана некоторые женщины ратовали за отдельные женские тюрьмы.

Мадди невесело улыбнулась:

– В этом нет никакого смысла, если тюремщиками останутся мужчины.

– Сколько всего времени вы пробыли в заключении?

– Два месяца до суда, потом четыре месяца до перевода в Ларнед. С тех пор прошло восемнадцать месяцев. Осталось еще восемнадцать лет по приговору.

Она не хотела, чтобы ее жалели, но вся жестокость правды прорвалась в ее слова.

– При переводе заключенного сопровождающему вручают краткий рапорт, таковы правила, – сказал Ривлин. – В бумаге, заведенной на вас, сказано, что вы осуждены за убийство первой степени.

Мадди сосредоточила внимание на созвездии Кассиопеи.

– Что ж, я полагаю, в рапорте изложена и суть происшедшего.

Он повернул голову и пригляделся к Мадди в сгустившейся темноте.

– Я порядком насмотрелся на хладнокровных убийц, Ратледж, но, кажется, вы не относитесь к такому типу. Это был несчастный случай или самозащита?

– Скорее последнее. – Она слегка вздрогнула, прежде чем добавить: – Но мнение судьи и присяжных оказалось решающим.

– Ваша семья не наняла вам приличного защитника?

– К сожалению, у меня нет семьи.

– А я-то удивлялся, как это целая куча братьев, кузенов и дядюшек отправила вас в сиротский приют.

Еле заметная улыбка тронула уголки губ Мадди, но в этой улыбке не было и капли веселья.

– Сироты – большие мастера придумывать себе семьи, обычно очень богатые, и в этих семьях никто представления не имеет, что мы выпали из общего круга, зато, как только там узнают о нашем существовании, нас якобы немедленно заберут домой. – Улыбка исчезла с ее лица. – Это, разумеется, нелепая выдумка, однако порой такие выдумки помогают на трудном пути. – Она помолчала. – Скажите, а у вас есть семья, Килпатрик?

– Мой отец умер почти пять лет назад, мать еще жива. У меня есть старший брат и пять старших сестер. Все они семейные люди и живут в Цинциннати.

– Пять старших сестер, и при этом вы умеете пришивать пуговицы и готовить?

– Служба в американской армии научила меня уму-разуму. Если бы я поддался воле матери и сестер, всем этим давным-давно занималась бы моя жена.

– Бывают проблемы и посложнее.

– Не могу себе представить, – фыркнул Ривлин.

– А вы попытайтесь, – предложила Мадди. – Например, обзавестись семьей, но быть отвергнутым той, которую любишь.

– Никогда не рассматривал вопрос с этой точки зрения, – признался он. – Давайте мы лучше поговорим о вас – не вечно же вы будете сидеть в тюрьме. Между прочим, вам могут скостить срок, учитывая ваши показания. Вы хоть думали о том, чем займетесь, когда выйдете из тюрьмы?

– Я собиралась поехать в Калифорнию или Орегон и поискать там работу учительницы.

Небрежность ее тона говорила сама за себя: Мадди явно не верила собственным словам. Ривлина тревожило то, что она ни о чем не хочет мечтать. У каждого должна быть своя мечта, иначе жизнь утрачивает всякий смысл.

– Многие мужчины на побережье ищут себе жен и хотят создать семью.

– Да-а, – протянула она, – я слышала, что там особенно в цене женщины средних лет, отсидевшие свой срок в тюрьме. Ривлин рассмеялся.

– Но вам и в самом деле следует подумать о себе, Мадди Ратледж.

– Мне это говорили, – возразила она. – Правда, большинство людей не находят это столь уж смешным. Зато у вас приятный смех. Смейтесь почаще.

– Не могу сказать, чтобы я находил во всем этом повод для смеха.

– О каком сроке мы с вами здесь толкуем? – спросила она. – О неделе? О месяце?

– О долгих годах. – Ривлин крепче оперся о землю. – Скажите, кто говорил с вами о вашем будущем? Вообще о вас?

– Миссис Паркер, начальница сиротского фонда, сказала как-то, что мое пребывание в приюте – доказательство неискупимого греха, совершенного прежде. По ее мнению, несправедливо, что теперь все должны за это расплачиваться. – Мадди помолчала. – Еще она сказала однажды, что мои родители, вероятно, отдали меня в приют из-за того, что я такая упрямая и непослушная. Я долго верила ей.

Ривлин понял, что Мадди провела детство, изо всех сил стараясь быть достаточно хорошей, чтобы родители чудом появились снова и забрали ее к себе. Говорить такие вещи ребенку жестоко и непростительно. Сам он и вообразить не мог, что значит не иметь семьи. Даже теперь, находясь здесь, он знал, что на Востоке у него есть близкие люди, и если он будет в них нуждаться, ему только стоит отправить телеграмму… Впрочем, не похоже, что ему когда-нибудь придется так поступить. В любом случае, несмотря на постоянное стремление родных вмешиваться в его жизнь, ему приятно думать, что они у него есть. Это согревает душу. Мадди никогда не знала подобного чувства опоры и защиты.

– Вы очень далеки от своего домашнего очага, Ривлин Килпатрик, – произнесла она, по-прежнему глядя в небо. – Что привело вас на этот путь?

– Для начала я отправился на Запад во время прошедшей войны и состоял под началом генерала Гранта, а после окончания военных действий остался здесь в составе кавалерийской части и попросил, чтобы меня направили именно сюда.

Мадди очень долго молчала, ее взгляд блуждал среди звезд. Потом она негромко спросила:

– Сколько времени нам придется добираться до Левенуэрта?

– Думаю, что расстояние в триста миль мы проедем дней за десять. А что?

– Да нет, ничего, просто мне хотелось знать.

То, как она вглядывалась в ночное небо, пробудило в Ривлине воспоминания о прошлом. Эмили, младшая из его сестер, была зачарована созвездиями и лежала по вечерам в траве с начала сумерек и до тех пор, пока мать не звала детей спать. Она знала названия всех звезд и рассказывала Ривлину разные истории о них, а он тем временем гонялся за светлячками и обращал на сестру внимание только тогда, когда ему хотелось ее подразнить. Господи, он долгие годы думать не думал о тех временах!

Ривлин улыбнулся:

– Вы можете спать спокойно и не бояться этих звезд, мисс Ратледж. Они не свалятся вам на голову.

– Я слишком давно не видела их так, как сейчас… бескрайнее черное покрывало, усеянное алмазами. И я буду смотреть на них целых двенадцать ночей. Ведь в том, чтобы постараться запомнить, какие они, нет ничего плохого?

То ли от тоски, прозвучавшей в ее голосе, то ли от того, что он вдруг осознал в эту секунду цену заключения в тюрьме, у Ривлина стеснило грудь.

– В этом нет ничего плохого, – подтвердил он. – Смотрите на них, сколько вам будет угодно. Доброй ночи, мисс Ратледж.

– Доброй ночи.

Ривлин закрыл глаза, уплывая в глубины сна. Последней в его затуманенном сознании промелькнула мысль об опасности воспоминаний.

Глава 4

Ривлин пробудился внезапно, и звук медленно отодвигаемого затвора вмиг превратил кровь в его жилах в жидкую молнию. Реакция его была мгновенной: он сгреб свою узницу за воротник рубашки и одновременно выхватил из кобуры револьвер. Мадди охнула и попыталась вырваться, но он уже перекатился вместе с ней через бревно.

Мадди начала сопротивляться всерьез, едва они плюхнулись на землю за мертвым деревом. Стараясь сосредоточить все внимание на тенях у источника, Ривлин чувствовал острую боль от ее ногтей, вцепившихся в руку, которой он удерживал ее за шиворот, слышал ругательства, сопровождавшие ее усилия высвободиться, вывернуться из-под его тела. В отчаянии он рванулся и подмял ее под себя, так что наручники оказались у нее под спиной. Ривлин нарочно навалился на Мадди всем своим весом, чтобы выдавить воздух у нее из легких и лишить возможности кричать.

Правой рукой, в которой, он держал оружие, Ривлин накрыл рот Мадди и предупреждающе глянул в широко раскрытые, полные страха глаза.

– Молчи и лежи тихо, – прошипел он. – У нас гости.

Она смотрела на него, напрягшись всем телом, дыша так же хрипло, как и он. Листья тополя тихо шелестели у них над головами, но неожиданно сквозь шелест прорвался негромкий холодный щелчок металла.

Движением скорее инстинктивным, нежели сознательным Ривлин переместился так, чтобы Мадди оказалась между ним и их единственным прикрытием.

В этот момент выстрел безжалостно разорвал тишину ночи. Пуля просвистела над ними и ударилась в землю не больше чем в трех футах от их голов.

Осознание происходящего пришло к Ривлину еще до того, как замер звук: стреляли из ружья, и убийца, видимо, приближался со стороны источника. Тело Мадди из напряженного превратилось в податливое и крепко прижалось к нему. Ривлин был рад хотя бы тому, что она перестала сопротивляться.

– Не двигайся, – прошептал он ей в самое ухо. – И ни звука, прошу тебя.

Второй выстрел раздался, когда Ривлин отодвинулся от Мадди. Пуля снова ушла в землю, но на фут ближе, чем первая. Ривлин перекатился на бок и выстрелил вслепую на звук, потом сел так, чтобы можно было посмотреть поверх бревна, и прислушался. Звякнул затвор, загоняя в ствол следующий патрон, последовала вспышка огня, а за ней – оглушительный грохот ответного выстрела. Это было все, в чем нуждался Ривлин. Он тут же послал две пули в направлении вспышки.

Из темноты до него донесся удар пуль в мягкую плоть. Сразу после этого глухо стукнул о землю деревянный приклад, звякнул металл ствола и послышался предсмертный хрип. Ривлина затошнило, но он отогнал от себя это ощущение. Мадди, неподвижно вытянувшись, лежала рядом с ним, вцепившись в его рубашку. Его левая рука обнимала заключенную за талию и прижимала так крепко, что могла переломать ей ребра.

Ривлин ослабил хватку и спросил:

– Вы в порядке, Ратледж?

Она перевела дух и кивнула, потом, растирая себе плечо, спросила прерывающимся голосом:

– А как вы?

– Ни царапины, – ответил он, отодвигаясь от нее и наконец ощутив холодное прикосновение ночного воздуха к коже.

Подобрав с земли шляпу, Ривлин водрузил ее на голову, затем пошарил в кармане, отыскивая ключ от наручников.

– Вам известно, кто это мог быть? Кто-то из ваших друзей? – спросил он, снимая с нее наручники. Мадди сразу напряглась:

– У меня нет семьи, нет друзей и нет знакомых. – Она попыталась встать на ноги, но поскользнулась в грязи и, сидя на земле, добавила: – Думаю, правильнее предположить, что это кто-то из ваших врагов. – Ее взгляд устремился в темноту. – Господи! Он, кажется, мертв!

Ривлин поудобнее перехватил револьвер и направился к телу, лежащему у границы их бивуака. Два отверстия темнели в самом центре груди одетого в военный мундир мужчины.

Для верности Ривлин дотронулся носком сапога до трупа.

– Это ваш любимый сержант Мэрфи, и он в самом деле мертв, черт побери!

– Никогда он не был моим любимым! – горячо запротестовала Мадди.

Ривлин вдруг сообразил, что она стоит совсем рядом с ним. Он не заметил, как она подошла, – утратил бдительность. Если бы на Мадди были сейчас наручники и она имела соответствующее намерение, то он уже лежал бы носом вниз на трупе Мэрфи – позиция, отнюдь не желанная для него.

– Мэрфи я видела всего два раза в жизни: в Форт-Ларнеде, когда сдавала ему свои вещи, и нынче днем, когда получала их обратно, – пробурчала Мадди.

– В таком случае объясните мне, чего ради он явился сюда посреди ночи и попытался убить нас?

– Если бы вы его не убили, то могли бы задать этот вопрос ему лично! – вскинув голову, заявила Мадди. – Как будто не могли только слегка задеть его!

– Я собирался пригласить его на танец, но он отказался наотрез.

– Ваш сарказм неуместен, мистер. Я только хотела заметить, что не стоило прибегать к таким крайним мерам.

– Так-так, стало быть, печной горшок обзывает чайник черномазым! – огрызнулся Ривлин. – Я не думаю, что у вас есть повод критиковать меня за это дело – фактически я спас вашу задницу. Могли бы хоть сказать что-нибудь вроде «спасибо».

Неожиданно Мадди притихла и задумалась, однако огонь в ее взгляде не давал Ривлину покоя; он почувствовал, что вступил на опасную почву.

– Что меня по-настоящему занимает, так это почему Мэрфи захотел убить вас.

– Меня? – изумилась она. – Во время вашей с ним встречи в Форт-Ларнеде мне сразу стало ясно, что между вами вражда. Это вас он хотел убить, а меня просто прикончил бы как свидетеля, а может, оставил бы в живых и обвинил в убийстве.

Немного подумав, Ривлин пришел к заключению, что в словах Мадди есть своя логика, однако это ничего не значило при существующем положении дел. К несчастью, Мэрфи был лишен возможности прояснить истину. Оставалось всего одно вспомогательное средство. Ривлин убрал револьвер в кобуру, опустился на одно колено, сунул руку в карман брюк Мэрфи и вывернул его наизнанку. Три монеты упали в грязь.

Мадди задохнулась от возмущения:

– Только не говорите мне, что вы собираетесь обыскивать покойника!

– Это единственный способ получить ответы на наши вопросы, – пробурчал Ривлин. Ему и самому было противно обшаривать карманы убитого, но куда от этого денешься! – Может, вы знаете, как заставить мертвеца заговорить? Не хотите ли порасспросить его о погоде? – Он вывернул наизнанку второй карман, и в пыль шлепнулась свернутая пачка денежных купюр. Ривлин поднял пачку и пересчитал деньги. – Пятьсот долларов, – изумленно произнес он.

– Это легко объяснить как результат воровства.

Засовывая деньги к себе в карман, Ривлин подумал, что для убийцы Мадди Ратледж обладает излишней способностью находить хорошие стороны в отвратительнейших ситуациях и положительные качества у более чем неблагородных людей. Затем, стаскивая с убитого сапоги, он объяснил:

– Мэрфи никогда не смог бы получить за наворованное такую пачку денег. К тому же он не копил впрок – если у него заводились деньги, он тут же пропивал их.

– Значит, вопрос в том, за что Мэрфи досталось пятьсот долларов.

– Думаю, он получил их от того человека, который считал, что стоит заплатить столько за вашу смерть, Ратледж. – Ривлин еще раз проверил, не спрятано ли что-нибудь у Мэрфи под одеждой. – Вопрос не в том, за что ему заплатили, а в том, кто его нанял…

– И почему, – с нажимом добавила Мадди. – Пока мы в этом не разберемся, нам придется удовлетвориться одними предположениями.

Господи Иисусе, подумал Ривлин, ведь он уже достаточно знает Мадди Ратледж и должен бы уяснить себе, что она далеко не глупа, а значит, вполне способна разбираться во всем, что происходит вокруг них.

Поднявшись, он внимательно посмотрел на Мадди.

– Это как раз самое простое. Кто-то не хочет, чтобы вы давали показания в Левенуэрте.

Глаза Мадди вспыхнули гневом.

– В таком случае они знают об этом куда больше, чем я! – резко возразила она. Ее возмущение было слишком очевидным. – Я не лгала вам в Форт-Ларнеде, Килпатрик, и не имею ни малейшего представления о том, каких показаний ждут от меня в суде.

– Суд должен разбирать дело о коррупции среди представителей по делам индейцев в Оклахоме, – сказал Ривлин как можно спокойнее. – Видимо, члены суда ожидают от вас какого-то существенного вклада в серьезное и благородное дело.

Мадди глубоко вздохнула, прежде чем поднять на него глаза.

– И у вас есть в запасе семь с половиной лет, чтобы выслушать меня? – с горечью проговорила она.

– Давайте-ка отправимся в путь, а вы тем временем говорите, – распорядился Ривлин, жестом предлагая ей следовать за ним. – Начните с того, как вам довелось узнать об этих вещах впервые.

Мадди кивнула и пошла следом за ним к тому месту, где они привязали лошадей. Бросив одеяло на спину своей лошади, она наконец заговорила:

– Я воспитывалась в сиротском приюте в Айове. Когда мне исполнилось восемнадцать, меня направили учительницей в миссию в Талекуа. Мои обязанности не сводились только к обучению белых и индейских детей – я находилась там как представитель церкви и должна была следить за тем, чтобы все делалось по закону.

Ривлин раздраженно хмыкнул:

– То есть чтобы с индейцами не обращались слишком уж скверно?

– Чтобы с ними поступали по справедливости, – уточнила Мадди. – Это ведь такие же человеческие существа, как и мы. Они должны получать пищу, которую можно есть, одежду, которая состоит не из сплошных дыр, сельскохозяйственный инвентарь, которым можно работать, и семена для посева, которые не успели сгнить в бочонках и мешках.

Дурацкая миссия, обреченная в самом зародыше, подумал Ривлин, но вслух сказал только:

– И что же вам полагалось предпринять, если вы сталкивались с несправедливостью? Цитировать Священное писание?

– Мне следовало сообщать о моих наблюдениях властям и проявлять настойчивость, побуждая их свершить правосудие.

Ривлин усмехнулся и потуже затянул подпругу Кабо. Обстоятельства жизни в резервациях везде одни и те же, и Талекуа явно не исключение из правила.

– И вы проложили, стало быть, колею между миссией и зданием суда?

– Я проложила две колеи: одну – между миссией и конторой индейских посредников, а другую – между конторой и зданием суда.

– Позвольте высказать кое-какие предположения. Вы ничего не добились, разве что порядком износили башмаки и вооружили против себя кучу народа.

– К сожалению, вы не слишком ошиблись. – Мадди мрачно усмехнулась.

– Потом эти самые рассерженные люди посодействовали вынесению вам приговора, верно?

– Да, – признала Мадди, отпуская стремена пониже, и добавила: – Я убила племянника судьи Калеба Фоли. Отец Калеба, Том Фоли, индейский посредник, – один из худших, если не сказать больше. Брат Тома, Джордж, – судья.

Ривлин положил руку на седло и повернулся к Мадди:

– Господь всемогущий, Ратледж, вы, я вижу, точно знаете, с кем затевать драку.

Мадди пожала плечами:

– Никто из юристов не был на моей стороне. Миссия не пожелала себя позорить, и я должна была защищаться сама. Боюсь, мои юридические познания не сыграли в этом деле никакой роли – у меня не было ни одного шанса победить.

Дьявол бы побрал этих замечательных людей, этих так называемых благодетелей! Они отправили слабую женщину делать их работу, а когда она в них отчаянно нуждалась, бросили и предоставили выпутываться в одиночку.

Ривлин разомкнул стиснутые зубы и подошел к свернутым постелям. Мадди присоединилась к нему, и тут он объяснил ей картину в целом – как она ему представлялась.

– Прикончив того парня, вы сыграли им на руку. Посредники разделались с вами по-быстрому, полагая, что, засадив вас в каталажку на ближайшие двадцать лет, избавились от занозы в заднице. К их услугам была шайка бессовестных крючкотворов, представляющих закон на этом продажном суде, где они надеялись создать себе политическую репутацию. Просто мечта – их имена появятся на первых полосах газет, они запудрят людям мозги, привлекут на свою сторону хотя бы часть жителей Талекуа и один Бог знает, какими еще способами обманут правительство. Скандал – это всегда хорошая новость, а для индейских посредников ваше пребывание в федеральной тюрьме – наилучшее решение проблемы, какое только можно себе представить.

Мадди встала, держа под мышкой свернутое одеяло.

– Кто проходит в качестве обвиняемых по делу, вам известно?

– Ни в малой мере, – признался Ривлин, тоже вставая и поднимая свои седельные сумки. – Но я намерен это выяснить.

– Не думаю, что это имеет такое уж большое значение. Если признать, что вы правы и Мэрфи явился сюда ночью, чтобы убить меня, то теперь он сам мертв. Их намерение воспрепятствовать моему появлению в Левенуэрте провалилось.

Господи, с каким неодолимым упорством эта дурочка хочет видеть только одну сторону вещей – хорошую! Одно из двух: либо она отъявленная оптимистка, либо из упрямства не желает считаться с реальным положением вещей. Возможно, и то и другое, решил он. Собрав все свое терпение, Ривлин заговорил:

– Предположим, Мэрфи выполнил бы дело, за которое ему заплатили. Как вы считаете, тот, кто заплатил, пожелал бы получить сообщение о вашей смерти? Или, еще лучше, доказательство?

– Вероятно, да, – неохотно произнесла Мадди.

– А что произойдет, если Мэрфи не вернется и не представит никаких доказательств?

– Они предпримут новую попытку?

– Будь я на их месте, я бы именно так и поступил. Я имел бы в запасе дюжину дней на доведение дела до конца и плюс к тому неограниченное количество желающих нажать на спусковой крючок за хорошую плату. – Ривлин помолчал, чтобы дать Мадди возможность как следует осознать, в какое опасное положение они попали, потом добавил: – Я не намерен гарцевать на своем коне по открытым пространствам, превратившись в отличную мишень для того, кому платят не скупясь за то, чтобы увидеть вас мертвой.

– Простите, – очень тихо проговорила Мадди и опустила голову.

– За что? – Ривлин ощутил внезапный приступ злости.

– За то, что из-за меня вы попали в эту поганую историю.

Он с трудом подавил искушение ухватить Мадди за плечи и хорошенько встряхнуть.

– Попробуем разобраться толком, Ратледж. Лично я пока не попадал в беду, с которой не сумел бы справиться. Что касается вас, то вы вляпались по самые уши.

Как он и рассчитывал, глаза Мадди полыхнули негодованием. Вполне удовлетворенный произведенным эффектом, Ривлин заговорил уже мягче:

– Поступая на службу, я знал, с какими опасностями она связана. Моя обязанность состоит в том, чтобы доставить вас в суд целой и невредимой, и я это сделаю, только с небольшой корректировкой.

– Какой еще корректировкой? – с опаской спросила Мадди.

– Они станут искать нас между этим местом и Левенуэртом, верно?

Мадди кивнула, подумав при этом, что Ривлину Килпатрику, видимо, нравится трепать ей перышки, а потом приглаживать их; потому он и кажется таким непонятным и непредсказуемым. Она еще не встречала мужчину, который предпочитал бы ершистость уступчивости и кротким извинениям.

– Так вот, мы направимся к югу, – объявил он. – К Уичито. Нам надо найти ответы на некоторые вопросы, а до тех пор, пока мы не найдем их, где-то затаиться. Уичито – достаточно большое и людное место, чтобы мы могли выкопать там для себя пусть небольшую, но безопасную норку.

– Майра из Уичито, – сказала Мадди. – Впрочем, нет, не из самой Уичито. Она говорила о Делано как о небольшом городе на западном берегу реки…

Ривлин распрямил плечи и пристально посмотрел на Мадди.

– Майра?

– Майра Флоренс, проститутка, с которой я сидела в одной камере в Форт-Ларнеде последние четыре месяца. Майру выпустят через месяц – ее приговорили к пяти месяцам отсидки за то, что она стреляла в ковбоя, который присвоил ее деньги, а потом выпрыгнул из окна. Она не убила его, если вас это занимает, только пометила в разных местах.

Ривлин усмехнулся:

– Майра вовсе не проститутка, Ратледж, а содержательница публичного дома, причем весьма преуспевающая.

Теперь настала очередь Мадди уставиться на него в изумлении:

– Так вы ее знаете?

– Мне довелось разок-другой пообщаться с ней на чисто профессиональной основе, – не сразу ответил Ривлин.

– Ее или вашей? – Мадди поморщилась, досадуя на свой промах.

– Моей! – Ривлин расхохотался. – Рано или поздно Майра встречается практически с каждым мужчиной, который пересекает Миссури. Если задать ей правильные вопросы, можешь сберечь уйму времени и сил. Даю слово, она самая лучшая наводчица из всех, кого я знал.

Итак, Майра и Килпатрик были знакомы. Тогда почему Майра не призналась в этом – ведь она его, несомненно, узнала! Ривлин Килпатрик не такого, рода мужчина, наружность которого можно назвать обычной и не слишком приметной, – его и в толпе сразу отличишь, а уж если он перед тобой один, тем более ни с кем не спутаешь. Но тогда зачем Майра прикинулась, будто видит его впервые?

– Вы готовы ехать, мисс?

Мадди окинула взглядом их лагерь, потом посмотрела на тело Мэрфи.

– Мы должны похоронить его по-христиански.

– Я все ждал, когда же вы наконец заговорите об этом. – Ривлин усмехнулся и расстегнул одну из седельных сумок. – Не думаю, что вы удовлетворитесь лишь тем, чтобы произнести над телом несколько подобающих слов.

– А вы согласились бы, чтобы с вами после кончины обошлись именно так? – спросила Мадди с благочестивым возмущением.

– Поскольку я был бы мертв, все это не имело бы для меня ни малейшего значения. И все же я не хочу уехать и оставить его на съедение грифам и койотам.

Ривлин вынул руку из сумки и, повернувшись к Мадди, спросил:

– Вам когда-нибудь приходилось рыть могилу в раскисшей от грязи прерии?

– Нет. А вам?

– Иногда случалось, – ответил он спокойно и протянул ей небольшую лопатку. – Выберите место и начинайте копать, а я позабочусь о его лошади и вещах.

Мадди осмотрела миниатюрный инструмент. Поскольку времени на работу у нее было в обрез, могила вряд ли получится глубокой. Хотелось бы надеяться, что, если ее тоже прикончат, Ривлин Килпатрик задержится хотя бы на столько времени, чтобы вырыть такую же могилу и для нее.