Текст книги "Женщины Парижа"

Летиция Коломбани
Женщины Парижа
Роман

Моей матери

Моей дочери

И всем женщинам Дворца[1]1
  В христианской традиции победоносицами называли святых мучениц Веру, Надежду, Любовь и мать их Софию. См. Тропарь, Кондак и Величание святым мученицам Вере, Надежде, Любови и матери их Софии: «Софии честныя священнейшия ветви, Вера и Надежда и Любовь, показавшеся, мудрость обуиша еллинскую благодатию, и пострадавше, и победоносицы явившеся, венцем нетленным от всех Владыки Христа увязошася» (Кондак, глас 1). Автор в заглавии книги употребляет именно это поэтическое и архаичное существительное.


[Закрыть]

Пока женщины будут плакать, я буду драться,

Пока дети будут мерзнуть и голодать, я буду драться […]

Пока на улице хотя бы одна девушка будет торговать своим телом, я буду драться […]

Я буду драться, буду драться, буду драться.

Уильям Бут[2]2
  Уильям Бут (1829–1912) – британский проповедник, основатель Армии спасения и ее первый генерал.


[Закрыть]

Неоспоримо одно: мертвые не покидают мест, где находились при жизни. Подобно инъекциям, их воспоминания пронизывают собой почву.

Сильвен Тессон. Очень слабые колебания

Laetitia Сolombani

Les Victorieuses

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Copyright © Editions Grasset & Fasquelle, 2019.

© Жукова Н., перевод на русский язык, 2020

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2020

* * *

 
«Как холодна земля!» —
Мелькнула первой мысль,
Когда, скрестивши руки и челом
                коснувшись камня,
Я на могиле распростерлась ниц.
Теперь навеки здесь моя обитель.
Мной выбор сделан, и мои
Пусть вечными пребудут клятвы.
Меж этих стен пройдет отныне жизнь моя.
Уйти от мира – я решила так, чтоб
                сделаться навек
Его неотторжимой частью. В самом сердце
                мира я – и
Бесконечно далеко.
 
 
Здесь я полезней чувствую себя,
Чем в оживленной круговерти жизни,
В которой прежде я была растворена.
В монастыре, где время ход остановило,
Закрою я глаза и помолюсь за тех,
Кто так давно нуждается в молитве.
 
 
За тех, кого не пощадила жизнь.
За сирых, раненых, всего лишенных,
Забытых на обочинах дорог.
За тех, кто холоден и голоден, кто жаждет,
Кто потерял надежды и желанья.
За тех, кто не имеет ничего.
 
 
И пусть моя молитва прорастает
Меж сих камней в саду,
Меж грядок огородных, а зимою —
В часовне ледяной
И в крохотной, мне выделенной, келье.
 
 
А вы, оставшиеся в мире,
Вы продолжайте петь, водите хороводы.
Ведь в тишине и тени я молюсь – за вас.
Чтоб в этом грохоте и шуме, избави Бог,
Упасть вам не случилось, и тогда…
Чтоб нежная и сильная рука вам протянулась:
Рука доброжелательного друга —
Взяла и подняла бы вас, ничуть не осуждая,
Вернув опять в водоворот великий жизни,
Где вы продолжили бы петь и танцевать.
 

Безымянная монахиня;

монастырь Дочерей Святого Креста;

девятнадцатый век

Глава 1

Париж, наши дни

Все произошло молниеносно. Солен вышла из зала судебных заседаний вместе с Артюром Сен-Клером. Она собиралась ему сказать, что не понимает решения судьи по его делу и не может объяснить крайней строгости, которую тот проявил. Однако сделать ей этого не удалось.

Сен-Клер бросился к стеклянным перилам лестничной площадки и мгновенно оседлал их. Затем перекинул ногу и бросился вниз с высоты седьмого этажа Дворца правосудия.

Несколько секунд, показавшихся ей вечностью, тело его парило в пустоте, после чего рухнуло на пол двадцатью пятью метрами ниже.

Что произошло потом, вспомнить она не могла. Перед глазами проплывала беспорядочная череда образов, точно при замедленной съемке. Скорее всего, она закричала – прежде чем провалиться в беспамятство.

Очнулась она в комнате с белыми стенами.

Врач произнес два слова: синдром профессионального выгорания. Солен сначала никак не могла определить, о ней он говорил или о ее подзащитном. Но вскоре цепочка событий выстроилась в реальную картину.

Артюра Сен-Клера, влиятельного бизнесмена, привлеченного к уголовной ответственности за уклонение от уплаты налогов, она знала давно. О его жизни ей было известно практически все – браки, разводы, денежное содержание, выплачиваемое бывшим женам и их общим детям, подарки, которые он им привозил из командировок. Солен побывала на его вилле в Сент-Максиме[3]3
  Сент-Максим – курортный город на Лазурном берегу во Франции.


[Закрыть], во внушительных офисах фирмы, роскошных апартаментах Седьмого округа Парижа. Она знала все деликатные подробности существования и пользовалась большим доверием своего подзащитного. Немало месяцев провела Солен в тщательной подготовке к слушанию, не оставляя ничего на волю случая и жертвуя всеми свободными вечерами, выходными и праздничными днями. Адвокатом она была превосходным – трудолюбивым, добросовестным, стремившимся все доводить до совершенства. Профессиональные качества Солен были с редким единодушием признаны ее коллегами в известной адвокатской конторе, где она работала. Однако судебные ошибки существуют, это общеизвестно. И тем не менее Солен не ожидала такого приговора. Судья приговорил его подзащитного к реальному тюремному сроку и обязал возместить материальный ущерб, исчисляемый миллионами евро. Такого и за всю жизнь не выплатить. Не говоря уже о бесчестье и полной утрате доверия в бизнес-сообществе. Вынести всего этого Сен-Клер просто не мог.

Он предпочел броситься в бездну – гигантский световой колодец нового парижского Дворца правосудия.

Архитекторы предусмотрели все, кроме этого. Они сконструировали настоящий шедевр – элегантное здание с совершенным дизайном, или «дворец стекла и света», как они его называли. Фасады Дворца были оснащены оборудованием по последнему слову техники, предусматривающим отражение любой внешней угрозы. Повсюду были установлены защитные порталы, контрольная аппаратура на входах и выходах, множество камер видеонаблюдения, обнаруживающих любое незаконное проникновение, двери с электронным доступом, ультрасовременные интерфоны и экраны. В своих планах дизайнеры не учли одного: что справедливость вершится одними людьми над другими людьми, а те порой могут дойти до отчаяния.

Залы судебных заседаний были расположены на шести этажах, которые возвышались над роскошным атриумом площадью пять тысяч квадратных метров. Немудрено, что необозримое пространство под двадцативосьмиметровым потолком кое у кого могло вызвать головокружение и растерянность. А кое-кому из осужденных могло подсказать мысли и похуже.

В тюрьмах широко распространены сети безопасности для предотвращения самоубийств. Но только не здесь. Простые стеклянные перила, отделяющие человека от бездны. Сен-Клеру достаточно было сделать один шаг, чтобы перемахнуть через них и броситься вниз.

Эта картина преследовала Солен, она никак не могла от нее отделаться. Она снова и снова видела тело своего подзащитного, застывшее в неестественной позе на мраморных плитах Дворца. Она думала о его семье, детях, друзьях и сослуживцах. Ведь она была последней, кто видел его живым, кто говорил с ним, сидел рядом. Чувство вины не оставляло ее. Где она ошиблась? Что должна была сказать или сделать? Не должна ли она была предвидеть, допустить вероятность того, что может произойти самое страшное?

Солен вроде бы неплохо знала Артюра Сен-Клера, однако его поступок оставался для нее загадкой. Она не разглядела в нем предельного отчаяния, краха всех надежд, бомбы, готовой взорваться в любой момент.

Шок, испытанный Солен, перевернул всю ее жизнь. Она тоже упала с высоты седьмого этажа. Целые дни она проводила неподвижно в комнате с белыми стенами и занавешенными окнами. Свет был ей невыносим, малейшее движение, казалось, требовало нечеловеческих усилий. Она получала цветы от коллег из конторы и записки со словами поддержки, которые не в состоянии была читать. Она вышла из строя, точно автомобиль без топлива, стоящий на краю проезжей части. И как раз в год своего сорокалетия.

На английском термин burn out[4]4
  Синдром (профессионального) выгорания (англ.).


[Закрыть] звучит легче, современнее, это куда лучше, чем депрессия. Сначала Солен просто не поверила. Какое все это имело отношение к ней, как она могла быть к этому причастна? Разве похожа она на тех чрезмерно чувствительных людей, чьи жалобы заполняют страницы журналов? Она всегда считала себя сильной, активной, динамичной. И прочно стоявшей на ногах – так, во всяком случае, ей казалось.

«Профессиональное выгорание – очень распространенное заболевание», – сказал ей психиатр спокойным, хорошо поставленным голосом. Он произносил научные термины, которые она слышала, но которых не понимала: серотонин, допамин, норадреналин, – перечисляя цветистые названия препаратов – транквилизаторы, бензодиазепины, антидепрессанты. Психиатр назначил ей таблетки: для вечернего приема – чтобы уснуть – и для утреннего – чтобы встать с постели. Таблетки, которые должны были помочь ей выжить.

А ведь все так хорошо начиналось. Родилась Солен в фешенебельном парижском квартале и была умным, отзывчивым и старательным ребенком, из тех, на которых родители возлагают большие надежды. Росла она вместе с младшей сестренкой, окруженная теплом любящих родителей – преподавателей права. Годы учебы прошли без сучка без задоринки, и в двадцать два года она стала членом Парижской коллегии адвокатов, получив место в престижной фирме. Ничто не предвещало таких сложностей в будущем. Само собой, работы был вал, часто приходилось разбирать дела по выходным, а то и по ночам, проводить с ними отпуска, само собой, она недосыпала из-за бесконечных слушаний, встреч с клиентами, собраний; ее жизнь напоминала идущий на огромной скорости поезд, который невозможно остановить. Конечно, был еще Джереми, которого она любила больше, чем всех остальных мужчин. Ей так и не удалось его забыть. Он не хотел иметь не только детей, но и никаких обязательств. О чем он прямо ей и сказал, и ее это вполне устроило. Солен была не из тех женщин, что спят и видят, как бы стать матерью. Она не представляла себя в роли одной из тех молодых женщин с натруженными руками, что пересекаются на тротуарах, маневрируя колясками. Это удовольствие она охотно уступила своей сестре, которая цвела в роли матери и хранительницы домашнего очага. Солен слишком высоко ценила свою свободу – такой, во всяком случае, она себя преподносила бойфренду. Они с Джереми жили каждый своей жизнью и были современной парой – влюбленными, но независимыми.

Разрыв произошел сам собой, она ничего не предвидела. И посадка была довольно жесткой.

После нескольких недель лечения Солен наконец-то смогла впервые выйти из палаты с белыми стенами, чтобы немного пройтись по парку. Психиатр, присевший рядом на скамейку, поздравил ее с заметным улучшением, говоря с ней ласково, как обычно говорят с детьми. Скоро она сможет вернуться домой при условии, что продолжит лечение, сказал он ей. Но Солен выслушала новость без радости. У нее не было желания очутиться дома, в полном одиночестве, без цели, без будущего.

Хороший район, прекрасная трехкомнатная квартира, всегда казавшаяся ей слишком большой и холодной. В шкафу – забытый Джереми шерстяной свитер, о котором она так ему и не сказала. И еще американские чипсы с искусственным вкусом, которые он обожал и которые она – неизвестно почему – продолжала покупать в супермаркетах. Сама-то она чипсов не ела. Шуршание пакетов, когда они вместе смотрели фильмы или шоу, ее, помнится, страшно раздражало. Но теперь она отдала бы все, чтобы только услышать его снова. Похрустывание чипсов Джереми, который сидел бы с ней рядом на диване…

В адвокатскую контору она не вернется. И не по злому умыслу. Сама мысль о том, что ей придется вновь проходить через двери Дворца правосудия, вызывала у нее тошноту. Еще очень долгое время она будет старательно обходить это злосчастное место стороной. Она попросит об отставке, уволится – что звучит гораздо мягче и даже предполагает возможность возвращения. Но о возвращении не могло быть и речи.

Солен призналась психиатру, что боится покидать лечебницу. Откуда ей знать, как выглядит жизнь без привычных для нее работы, строгого распорядка, встреч с клиентами, обязательств. Без надежного якоря она боится пускаться в плавание. «Сделайте что-нибудь для других, – посоветовал он ей, – почему бы вам не заняться волонтерством?..» Чего-чего, а этого Солен не ожидала. Переживаемый ею сейчас кризис – это кризис смыслов, вновь сказал он. «Нужно выйти за рамки собственного „я“, повернуться лицом к другим, найти причину для того, чтобы вставать с постели каждое утро. Почувствовать себя полезной».

Он и правда может предложить ей только это – лекарства и волонтерство? Стоило ли для этого одиннадцать лет изучать медицину? Против волонтерства она ничего не имела, однако отнюдь не чувствовала себя матерью Терезой. Сможет ли помочь волонтерство в ее состоянии, когда она едва встает с кровати? Но врач настаивал. «Попробуйте» – было его последним словом, когда при выписке он подмахнул ей больничный лист.

Вернувшись домой, Солен почти все время либо спала, либо валялась на диване, проглядывая журналы и тут же сожалея, что их купила. Звонки и посещения родственников или друзей не могли развеять ее мрачного настроения. У нее не было ни малейшего желания что-либо делать или вести разговоры. Все вызывало у нее скуку. Без всякой цели слонялась она по квартире, переходя из спальни в гостиную и обратно. Время от времени Солен спускалась, чтобы зайти в бакалею за углом или заглянуть в аптеку и купить очередную порцию таблеток. А потом поднималась к себе и опять заваливалась на диван.

Как-то раз, ближе к вечеру, в один из бестолковых дней, а они все теперь у нее были такими, Солен уселась перед компьютером – макбуком последней модели, подаренным ей на сорокалетие коллегами незадолго до ее выгорания, который совсем мало успел ей прослужить. Так что там говорил психиатр – волонтерство? Почему бы и нет, в конце концов! Поисковик отправил ее на сайт Парижской мэрии, развернув перед ней объявления, размещенные всевозможными ассоциациями. Доменное имя ее удивило: jemengage[5]5
  Это доменное имя буквально означает: «я включаюсь в работу», «я ввязываюсь».


[Закрыть].fr. «Вы станете волонтером с помощью одного клика!» – обещала главная страница. Здесь же было размещено множество вопросов: «В какой области вы хотите помогать? Когда? Где?» Солен понятия не имела. Выпадающее меню перечисляло возможные направления деятельности: организация семинаров по ликвидации безграмотности, посещение людей, страдающих болезнью Альцгеймера, работа велокурьером по доставке продовольственных пожертвований, проведение ночных рейдов для «отлавливания» бездомных, поддержка малоимущих семей, репетиторская помощь школьникам из неблагополучных семей, исполнение функций модератора на судебных заседаниях по гражданским делам, спасение бездомных животных, оказание помощи людям, которых депортируют из страны, поддержка безработных, которые долго не могут найти работу, распределение еды, организация досуга в доме престарелых и больницах, посещение тюрем, сбор одежды для нуждающихся, наставничество для школьников-инвалидов, работа на горячей линии для людей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации, или тренером по оказанию первой медицинской помощи… Предлагалась даже миссия ангела-хранителя. Солен улыбнулась – где, интересно, был ее собственный? Наверное, порхал себе где-то вдали, да и заблудился в пути. Она прекратила просмотр, обескураженная обилием предложений. Все поприща были благородны и заслуживали внимания. Но сама мысль о выборе парализовала ее волю.

Свободное время – вот что было главным требованием ассоциаций. И немудрено, ведь в современном обществе у людей каждая секунда на счету. Отдать делу все свое время – это и означало заняться волонтерством по-настоящему. Времени у Солен было сколько угодно, а вот энергии ей катастрофически недоставало. Она не чувствовала себя готовой пуститься с места в карьер. Слишком уж ответственным делом было бы ввязаться в активное волонтерство. Она с большей охотой внесла бы пожертвование – это обязало бы ее куда меньше.

В глубине души она чувствовала желание отказаться. Сейчас она закроет ноутбук и вернется на диван. Спать. Час. Месяц. Год. Оглушить себя таблетками и не думать ни о чем.

Но в этот момент она заметила его. Маленькое объявление в самом низу. Несколько слов, на которые прежде не обратила внимания.

Глава 2

«Требуется публичный писатель[6]6
  Во Франции – профессионал, совмещающий функции писца (для неграмотных), редактора, корректора и составителя текстов, а также нотариуса; синонимы: административный консультант, копирайтер.


[Закрыть]. Свяжитесь с нами».

При чтении объявления по телу Солен пробежала странная дрожь. Писатель. Только одно слово, и пробудились воспоминания.

Адвокатом она стала вовсе не по призванию. С детства Солен поражала окружающих богатым воображением. В подростковом возрасте у нее обнаружилась ярко выраженная склонность к работе с родным языком. Учителя были единодушны во мнении, что у девочки выдающиеся способности. Множество страниц ее тетрадей были исписаны стихами и рассказами, которые она не уставала сочинять. Втайне Солен мечтала, что станет писательницей. В будущем, которое рисовалось ее воображению, она уже видела, как проведет всю жизнь за письменным столом с кошкой на коленях, как Колетт[7]7
  Сидони-Габриэль Колетт (1873–1954) – французская писательница.


[Закрыть], в «своей комнате», о которой говорила Вирджиния[8]8
  Речь идет о британской писательнице Вирджинии Вулф (1882–1941) и ее эссе «Своя комната» (1929).


[Закрыть].

Когда она поделилась планами с родителями, те отнеслись к ним более чем сдержанно. Оба они преподавали право и с недоверием относились к любому поприщу служителя муз, к плохо проторенным тропам, которыми ходят избранные. По их мнению, стоило посвятить себя серьезному ремеслу, признанному в обществе. Разве не это следовало в первую очередь принимать в расчет?

Серьезное ремесло. И не так уж важно, делает ли оно тебя счастливым.

«Книги не приносят денег, – говорил отец. – Если, конечно, ты не Хемингуэй, но ведь…» Он не закончил фразы. Но Солен прекрасно уловила, что он хотел сказать.

«…Но ведь все будет зависеть от твоего таланта. И еще от других людей. А также от множества вещей, с которыми не всегда можно справиться и которые часто внушают нам страх». Короче, он хотел сказать: «Брось ты все это. Не предавайся пустым мечтам».

«Лучше тебе заняться правом, – продолжил он. – А писать ты всегда можешь и для себя». И тогда Солен рассталась со своими надеждами, с кошкой на коленях и романами Вирджинии. Она встала в строй, как послушный солдатик. Если родители хотят видеть ее юристом, она оправдает их надежды. Осуществит их планы вместо своих. «Право – ключ ко всему», – прибавила мать. Но она лгала. Право не было ключом ко всему. Право упиралось только в право. Оно привело Солен в палату с белыми стенами, где она тщетно пыталась вытравить из памяти годы, которые ему посвятила. Когда родители навещали ее в лечебнице, они признавались, что не понимают ее состояния. «У тебя есть все, что только можно пожелать, – говорили они, – место в престижной адвокатской конторе, прекрасная квартира…» Ну и что дальше? – размышляла Солен. Жизнь ее походила на дом-образец, построенный для привлечения покупателей. Да, фотография превосходна, но в нем нет главного – там никто не живет. На память ей пришло высказывание Мэрилин Монро, когда-то задевшее ее за живое: «Карьера – это прекрасно, но она не сможет согреть вас в холодную ночь». Ноги у Солен были ледяными. Сердце тоже.

Забыть о детских мечтах легко, достаточно просто больше о них не думать. Покрыть чехлами, как покрывают мебель в доме, который собираются надолго оставить. В первое время работы в конторе Солен еще продолжала писать, пользуясь каждой свободной минуткой, которая ей выпадала во время исполнения служебных обязанностей. Но постепенно тексты становились все более редкими. В ее загруженном под завязку рабочем дне не оставалось места для самовыражения. Адвокатская должность требует полной отдачи. Да такова и Солен – по-другому не умеет. Постепенно работа начала сжирать все ее отгулы, отпуска, выходные, свободные вечера. Одержимый монстр, которого она не в состоянии была насытить, отнял у нее все дружеские вечеринки, все ее увлечения. В том числе и любовные. Они, конечно, случались, но партнеры неизменно уходили – они признавались, что больше не в силах бороться. С ночами, проведенными ею на работе, с пропущенными ужинами из-за срочных дел в конторе, с отмененными в последнюю минуту отпусками все эти истории кончались ничем. И тем не менее Солен продолжала нести свой крест. На слезы и страдания у нее просто не было времени.

Пока не появился Джереми.

Они встретились во время выборов председателя парижской коллегии, он тоже был адвокатом – само очарование, культурный, остроумный. Солен сначала обрадовалась, что они коллеги. Джереми, как никто, мог бы ее понять, ведь приоритеты у них одни, думала она. Между тем подруга ее предупредила: «Два адвоката для пары – это перебор». И она не ошиблась.

Джереми бросил ее, променяв на менее блестящую, но куда более «доступную» женщину, с которой познакомился на ужине, куда Солен не смогла прийти из-за очередного дела, вцепившегося в нее мертвой хваткой.

Публичный писатель. Звучало внушительно. Эти два слова были как бомба замедленного действия. Солен долго не могла оторвать взгляд от объявления. Здесь же находилась ссылка на сайт ассоциации «Перо солидарности». На главной странице перечислялись обязанности публичного писателя: «Профессионал в области написания текстов разной тематики, он или она, должен полностью обладать навыками, необходимыми для успешной работы в редакции. Характер текстов может быть самым разнообразным: от писем личного содержания до официальной переписки. Требования к кандидатам: работа в режиме многозадачности, владение правилами синтаксиса, орфографии и пунктуации, наличие навыков по написанию текстов, хорошее знание административных инстанций, умение пользоваться интернетом и программным обеспечением по обработке текстов (текстовыми редакторами). Юридическое и экономическое образование приветствуются».

Всеми этими навыками Солен владела в полной мере. Необходимые для работы требования соответствовали ее компетенции до мелочей. Когда она училась в университете, профессора всегда хвалили ее за «легкое перо», безупречный стиль, богатый словарный запас. Да и в конторе коллеги частенько наведывались в ее кабинет, когда составляли документы. «Ты здорово пишешь», – говорили ей.

Сама идея использовать свой литературный талант для помощи другим людям ей понравилась. Она сможет это делать. Да, сможет, Солен точно это знала.

Последним пунктом требований к соискателю было «умение слушать собеседника». Работая адвокатом, Солен научилась отодвигать себя на задний план, давая возможность клиентам выговориться. Хороший адвокат всегда отчасти психолог, исповедник. И ей удавалось собирать неплохой урожай секретов и признаний, до сих пор державшихся в строгой тайне, короче, в тиши своего кабинета она осушила немало слез. Такой талант у нее имелся. Она была из тех, перед кем люди охотно раскрывают душу.

«Нужно выйти за рамки собственного „я“, – вспомнились ей слова психиатра. – Почувствовать себя полезной». Не раздумывая, Солен нажала вкладку «Наши контакты». Написав сообщение, она его тут же отправила. В конце концов, это лучше, чем поджаривать себя на медленном огне, лежа на диване. И потом, «Перо солидарности» – такое красивое имя! Почему бы и не попробовать?

На следующее утро ей позвонил менеджер из ассоциации. Он представился Леонаром. По телефону его голос казался чистым и веселым. Он предложил ей встретиться в тот же день в его офисе в Двенадцатом округе. Захваченная врасплох, Солен согласилась и записала адрес на клочке бумаги.

Одевание потребовало от нее неимоверных усилий. В последнее время она за собой почти не следила, таскалась по квартире одетая кое-как и спускалась, чтобы дойти до продуктового, в леггинсах и старом свитере Джереми. «Выйти из дома» по-настоящему ей дорого стоило. И она чуть было не отказалась от этой затеи. К тому же ей не хотелось тащиться на метро до этого удаленного от центра района. Не говоря уже о том, что Солен не была уверена, что способна отвечать на вопросы или поддержать разговор.

Но голос по телефону звучал вполне дружелюбно. И тогда Солен, проглотив таблетки, отправилась по указанному адресу. Местечко оказалось не больно-то привлекательным. Довольно ветхое здание в глубине тупика. Входная дверь не поддалась. «Здесь домофон сломан, – просветил ее вышедший, к счастью, жилец, – да и лифт тоже». Солен пешком поднялась на шестой этаж, где и располагалось «Перо солидарности». Мужчина лет сорока встретил ее с распростертыми объятиями. Он был явно рад ее приходу и отвел Солен в комнату, гордо названную им «офисом ассоциации», – крохотное помещение, в котором царил невообразимый кавардак. Солен, невольно подумавшая о своей безупречно чистой квартире, никак не могла взять в толк, как можно работать в таком бедламе. Освободив стул от груды писем, Леонар пригласил ее сесть, после чего предложил чашку кофе. Неведомо отчего, Солен согласилась, хотя никогда не пила кофе, предпочитая ему чай. Жидкость оказалась горькой и почти холодной. Из вежливости она заставила себя его выпить, взяв на заметку, что в следующий раз нужно непременно отказаться.

Леонар нацепил очки и пробежал ее резюме с изумленным видом. Он признался, что ему чаще приходится иметь дело с безработными пенсионерами, чем с адвокатами из престижных контор. О причинах, приведших к такому шагу, Солен распространяться не стала. Она ничего не сказала о депрессии, «выгорании» и о смерти Артюра Сен-Клера, перевернувшей всю ее жизнь. Обращение к волонтерству она объяснила желанием сменить профессию. И речи не могло идти о том, чтобы выворачивать душу наизнанку, устанавливая доверительные отношения с первым встречным. Не за этим она сюда явилась. Пока Леонар дочитывал документ, она разглядывала детские рисунки, висевшие позади него на стене. Один из них был украшен подписью «Ятебялюблю» в одно слово, сделанной неловкой рукой. Посреди письменного стола в качестве пресс-папье высился глиняный динозавр явно ручной работы. «Это дельтадромеус, – уточнил Леонар. – Он похож на тираннозавра, только лапы у него тоньше. Их часто путают». Солен кивнула. Что ж, чужая жизнь порой заключается в знании сложных имен динозавров и коллекционировании любовных словечек с дурной орфографией.

Он вернул ей резюме, сделав комплимент насчет ее послужного списка и дипломов. Идеальные данные! Какая находка для их ассоциации! Когда она сможет приступить? Солен не сразу ответила, сбитая с толку. Это было самое короткое собеседование, которое ей приходилось проходить в жизни. Она отлично помнила свои поиски работы, перед тем как попасть в контору в качестве штатной сотрудницы. Это был изнурительный и долгий путь. Разумеется, она не рассчитывала на тот же уровень, но думала, что они все же зададут ей больше вопросов насчет профессиональных навыков. «Нам страшно не хватает волонтеров, – признался Леонар, – недавно умерли два наших сотрудника-пенсионера». Осознав, что эта подробность вряд ли послужит стимулом, он рассмеялся: «Нет, не все члены ассоциации умирают, кое-кто и выживает – иногда». Солен принужденно улыбнулась.

Леонар показался ей чересчур многословным, но вовсе не неприятным. От него исходила энергия деятельного человека, которая передавалась другим. Он добавил, что обычно кандидаты на должность проходят двухдневные курсы по подготовке, однако в ее случае он считает это излишним. Профессиональная подготовка Солен на высшем уровне, так что она мгновенно адаптируется. Ей придется заняться деловой перепиской, заполнять бланки, консультировать, направлять и поддерживать людей, которые обратятся к ней за такого рода помощью.

Погрузив руки в груду бумаг, загромождавших его стол, Леонар извлек оттуда листок – это только кажется, что здесь страшный беспорядок, прокомментировал он, однако ему точно известно, где находится каждый документ. Раз в неделю она должна будет посещать женский приют и в течение часа оказывать клиенткам помощь в составлении писем или прошений.

Солен на минутку задумалась. Не слишком-то ей нравилась идея работать в женском приюте. Она думала, что ей предложат какое-нибудь дело в мэрии или административном органе. Само слово «приют» означало для нее нищету, что-то ненадежное и неустойчивое. Работать в префектуре – вот что было бы оптимальным вариантом… Леонар только покачал головой, ничего подобного у него в арсенале не имелось. Порывшись в своих бумагах, он достал два листка. Были еще две вакансии – в следственном изоляторе, расположенном в отдаленном предместье, и в хосписе. Солен расстроилась. Тюрем она достаточно повидала и работая адвокатом, нет уж, спасибо, с нее хватит. Что касается умирающих… Вряд ли это лучшее занятие для того, кто хочет выбраться из депрессии. Ей захотелось немедленно уйти, внезапно она спросила себя, что она здесь делает? Какое чудовищное заблуждение направило ее сюда, в этот мрачный офис затерянного квартала? Зачем она пришла сюда, с какой целью?

Леонар молча ждал ее решения, с застывшей на губах улыбкой, с глазами, полными надежды, отчего вид у него был почти трогательный. Он ждал, как подсудимый ждет вынесения приговора. И у Солен не хватило мужества сказать «нет». Раз уж она нашла силы прийти сюда, подняться на шестой этаж и выпить самый плохой кофе в жизни. В прошлом месяце она даже не могла встать с кровати. Она не должна прекращать попытки, она обязана продолжать.

«Хорошо, я согласна, – с трудом выдавила она из себя. – Пусть будет приют».

Глаза Леонара загорелись, словно кто-то включил свет за толстыми стеклами его очков. Он напоминал ребенка, получившего неожиданно щедрый подарок. Ну конечно же, он немедленно предупредит директрису заведения! Она лично примет Солен. Какая досада, что он не сможет присутствовать на их первой встрече – у него самого целых три дежурства в неблагополучных кварталах, их невозможно перенести или отказаться. Однако он уверен, что все пройдет как нельзя лучше! Пусть в случае чего не стесняется тут же ему позвонить… На обложке проспекта ассоциации он быстро записал номер своего мобильного – к сожалению, у него нет визитки, нужно будет поскорее заказать. С этими словами он встал, довел Солен до двери и, пожелав удачи, оставил на лестничной площадке.

У нее даже не было времени возразить. Она вернулась домой с неприятным ощущением, что попалась в ловушку. Нет, она зашла слишком далеко в своих экспериментах, дала себя втянуть неизвестно во что. Звучит, конечно, красиво – «публичный писатель», а вот какова окажется реальность? Вне всяких сомнений, она просто подпала под очарование этих слов.

Проглотив множество таблеток, прописанных ей врачом, она улеглась в постель.

В конце концов, сказала она себе, прежде чем провалиться в сон, может, еще не поздно и отказаться.