Текст книги "Евреи в царской России. Сыны или пасынки?"

В этой баталии верх взяла партия Меншикова. Под нажимом светлейшего ослабевшая от болезни Екатерина за несколько дней до кончины подписала нужный ему указ. Антон был схвачен, вздернут на дыбу, бит кнутом, а затем сослан в холодную Якутию, в Жиганское зимовье, что на пустынном берегу Лены, в 800 верстах от Якутска. В этой глухомани он томился долгих пятнадцать лет. Но Елизавета, памятуя о его верности и неподкупности, став самодержавной императрицей, вернула его в Петербург. Дивьеру были возвращены все чины, ордена и регалии. Монархиня пожаловала ему 1800 душ крестьян из имения ненавистного им обоим Меншикова, а также деревню Зигорица в Ревгунском погосте (180 дворов). Он был также произведен в генерал-аншефы. Идя по стопам отца, она вновь назначает Дивьера обер-полицмейстером Петербурга. Но многолетние страдания и лишения надломили его здоровье; он часто хворал и умер в 1745 году, прослужив наново в полиции не более полугода.

И еще один еврей, сержант Преображенского полка Петр Грюнштейн пользовался особым расположением Елизаветы. Он сыграл выдающуюся роль в возведении Елизаветы на престол. В прошлом саксонский купец, этот дважды перекрещенец (сначала в лютеранство, а затем в православие) вел агитацию в пользу дщери Петровой в гренадерской роте, которая и стала главной силой гвардейского путча 25 ноября 1741 года. Человек недюжинных организаторских способностей, он, по словам историка, был «настоящим вожаком, который мог справиться со своевольной толпой своих товарищей». Елизавета пожаловала его знатными поместьями, генеральским чином, потомственным дворянством, 9²7 крепостными душами. С помпой отпраздновала она свадьбу этого еврея и преподнесла молодым в подарок еще 2000 душ. Прознав же о том, что сержант лейб-компании Ивинский совратил новобрачную, а самого «жида» вознамерился предать смерти, монархиня тут же пришла на помощь Грюнштейну и отправила злоумышленника в тюрьму.

Но, к несчастью, Грюнштейн не выдержал испытания монаршей щедростью. Милости, посыпавшиеся на него, как из рога изобилия, ослепили незадачливого гвардейца. Он настолько уверовал в свои огромные возможности, что стал вмешиваться в важные государственные дела. Грубо, в ультимативной форме он стал требовать от своего командира Алексея Разумовского отставки влиятельного генерал-прокурора Никиты Трубецкого – угрожал, что сам убьет этого «изменника, спасая императрицу от самого зловредного человека». А в бытность в Нежине учинил драку и нещадно отлупцевал родственников самого Разумовского, крича при этом: «Я Алексея Григорьевича услугою лучше, и он через меня имеет счастье, а теперь за ним и нам добра нет, его государыня жалует, а мы погибаем!» Государыне ничего не оставалось, как отправить опасного буяна в ссылку, в Великий Устюг.

Понятно, что никакой антисемитской подоплеки опала и ссылка зарвавшегося Грюнштейна никак не имела. Ведь покровительством Разумовского, да и самой монархини пользовался еще один еврей, Василий Алексеевич Вагнер, который даже управлял имениями Разумовского в должности генерал-адъютанта. Любопытно, что этот иудей – в обход запрещения – был в 1716 году тайно привезен в Россию из Пфальского графства Саксонии родовитым Семеном Салтыковым, крестился в 1729 году, причем его восприемником был богатейший помещик, сенатор и тайный советник Алексей Черкасский. Именным указом от 3 сентября 1750 года Елизавета пожаловала Вагнеру потомственный дворянский титул, ибо он, по ее словам, «из Еврейского закона восприял православную веру греческого исповедания, и притом своими честными поступками Нашего Императорского Величества Высочайшую милость себе заслужил». Сын же Вагнера, Алексей, был произведен в придворные пажи. Монархиня также высочайше повелела записать Вагнера в герольдию. А умельцы из рисовальной конторы изготовили и герб этого «еврея во дворянстве»: на голубом поле плоский золотой крест в сердце щита между тремя серебряными подвесками. Над щитом – стальной дворянский шлем, с поставленным на нем голубым крылом. По сторонам щита опущен намет голубого цвета, с правой стороны подложенный золотом, а с левой – серебром.

Надо сказать, что и слова об «интересной прибыли», которую императрица от иудеев получать не желала, на выкрестов не распространялись. В ее правление не гнушались пользоваться их сноровкой и коммерческой хваткой. Свидетельство сему карьера сына московского купца Якова Михайловича с говорящей фамилией Евреинов. Его заприметил еще Петр I – отправил в Голландию учиться иностранным языкам и коммерции, а в 1723 году назначил генеральным консулом в Кадис в чине коллежского советника. Елизавета, оценив способности оборотистого еврея, в 174² году сначала сделала его членом, а в 1753 году и президентом Мануфактур-коллегии и действительным статским советником, с жалованием в 1058 рублей. Он также возглавил Коммерческий банк российского купечества. В дарованном ему монархиней селе Троицком он построил великолепную Суконную фабрику. Государыня наградила его за труды орденом св. Анны. Интересно, что обыкновенно скупой на похвалы пиит Александр Сумароков отозвался о Евреинове весьма благосклонно. Рассказывают, что однажды в книжной лавке он услыхал, как слуга одного барина спрашивал комедию «Честный человек и плут». – «Друг мой, – парировал Сумароков, – я советую тебе разделить свою покупку пополам; «Честного человека» отнеси к товарищу моему Евреинову, а «Плута» к своему барину».

В числе еврейских промышленников, поощряемых императрицей, мы находим и бумажного фабриканта Якова Христиана Лакосту, сына известного шута Яна Лакосты, забавлявшего Петра I и Анну Иоанновну. О том, что Елизавета осталась довольна работой Якова Христиана, говорит хотя бы то, что она дважды повысила его в чине и произвела в майоры.

Остается неясным, сколько же иудеев было изгнано из России в царствование Елизаветы. Данные разнятся. Согласно официальной справке Генеральной войсковой канцелярии, в 1743 году из Малороссии выдворили 142 иудеев. Никакими другими точными сведениями мы не располагаем, и о масштабах депортации можно лишь гадать. Историк Юлий Гессен утверждает, что в результате сей акции «Россия осталась при Елизавете без евреев». А Семен Дубнов приводит другую цифру: 35 тысяч иудеев было изгнано из империи к 1753 году. С ним полемизирует Александр Солженицын, напомнивший, что тонкий знаток еврейства Генрих Грец ровно ничего не пишет об исполнении этого указа Елизаветы. Он также приводит мнение публициста Генриха Слиозберга о том, что в царствование Елизаветы лишь «делались попытки к выселению евреев из Украины». «Скорей надо признать вероятным, – заключает Солженицын, – что, встретив многочисленные сопротивления и у евреев, и у помещиков, и в государственном аппарате, указ Елизаветы так же остался неисполненным или мало исполненным, как и предыдущие подобные».

Ясно одно: если кто из иудеев и обретался в империи, то нелегально. Сыны Израиля вынуждены были прятаться, вести унизительное подпольное существование, переезжая с места на место. Единственный известный нам случай проживания и активной деятельности некрещеного еврея под скипетром Елизаветы – это феномен Давида Леви Бамбергера. Обладатель иноземного титула «покровительствуемый еврей», он, несмотря на все гонения, ухитрился шестнадцать лет заниматься коммерцией в курляндской Митаве, жительствовал в Риге, а во время Семилетней войны подвизался сначала в качестве фактора командующего русской армией при Гросс-Егерсдорфе генерал-фельдмаршала Степана Апраксина, а затем поставщика русского корпуса в Курляндии. В 1760 году «обер-офицерам, состоящим при складах», было приказано оказывать снабженцу-еврею всякое содействие. Впрочем, едва ли императрица знала о его существовании. Впоследствии, в начале царствования Екатерины II, Бамбергер в числе трех митавских евреев будет тайно вызван в Петербург для обсуждения правительственного проекта об организации переселения евреев в Новороссию…

Такой она была, российская государыня Елизавета Петровна, последовательной и принципиальной в своей суровости к иудеям и полной милосердия и благожелательности к крещеным евреям. Она покинула сей мир 25 декабря 1761 года. Во всех православных храмах проходили траурные песнопения на помин души почившей в бозе императрицы. А раввины синагоги Кенигсберга выбрали для отпевания Елизаветы 48-й псалом, где говорится о наказании нечестивых после смерти. Звучали беспощадные слова осуждения: «Ведь человек в чести не пребудет, он подобен животным, которые погибают. Такова участь тех, кто надеется на себя, и доля тех, кто после них одобряет слова их. Как овцы, они уготованы миру мертвых; смерть будет их пасти… В прах обратятся их тела, жилищем их будет мир мертвых». Осквернение памяти монархини вызвало бурю возмущения в России и Европе. Однако и иудеев – нет, не оправдать! – понять можно: они платили за ненависть к своим единоверцам той же монетой.

От равноправия – к черте оседлости. Екатерина Великая

Во время своего путешествия на юг империи в 1787 году Екатерина Великая приняла депутацию новороссийских евреев. Те подали петицию с просьбой отменить употребление в России оскорбительного для них слова «жид». Императрица согласилась, предписав впредь использовать только слово «еврей». Сговорчивость Екатерины тем понятнее, что речь шла не об искоренении национальной и религиозной нетерпимости к евреям, а лишь о слове, ни к чему ее не обязывавшем. Слова, слова, слова… Подобный прецедент уже был: императрица незадолго до того издала указ, запрещавший в письмах на высочайшее имя уничижительную подпись «раб», заменив ее на просвещенное: «верноподданный». Любопытно, что нашелся пиит (Василий Капнист), который написал по этому поводу хвалебную «Оду на истребление звания раба», где толковал монарший указ не иначе как освобождение от крепостного права. И что же Екатерина? Она велела передать зарвавшемуся стихослагателю: «Вы хотите уничтожения рабства на деле… Довольно и слова!». Сказанное императрицей можно отнести и к евреям, тем более, что табу на бранное слово «жид» распространялось только на официальные правительственные документы; в устной же речи, равно как и в произведениях изящной словесности, употребление этого слова отнюдь не возбранялось.

Если говорить об отношении Семирамиды Севера к еврейскому племени, то явственно прослеживается ее неукротимое желание примирить, казалось бы, непримиримое: передовые идеи века Просвещения и вытекающие из них эмансипацию и интеграцию этого малого народа в составе многонациональной империи – и заскорузлую ненависть к нему большинства населения, приправленную вдобавок религиозным антисемитизмом и ксенофобией.

Дикинсон В. Портрет императрицы Екатерины II

Однако на словах императрица не уставала повторять, что занята «неусыпной заботой о благе всех подданных», «без различия расы и веры». В «Наказе, данном Комиссии о сочинении проекта Нового Уложения» (1768) Екатерина провозгласила весьма прогрессивные постулаты. Их основой во многом были идеи французских просветителей, которыми она была одушевлена.: «Равенство граждан состоит в том, чтобы все подвержены были тем же законам… В толь великом государстве, распространяющем свое владение над толь многими разными народами, весьма бы вредный, для спокойствия и безопасности своих сограждан, был порок запрещение или недозволение различных вер… Человек, кто бы он ни был… сие одно слово подает уже совершенное изображение всех нужд и всех средств к удовлетворению оных». В этой связи историк Сергей Бершадский замечает: «Для ученицы философов XVIII в. вероисповедные различия не имели никакой важности. Поэтому в основе ее политики не могли лечь ни старомосковские взгляды на евреев как на басурман вообще, ни мысли преемников Петра Великого, выраженные всего лучше в известной резолюции императрицы Елисаветы Петровны».

Екатерина настойчиво подчеркивала свою приверженность идеям и духу Просвещения, покровительствовала философам, состояла со многими из них в переписке, а некоторых радушно принимала в Северной Пальмире. Но все ли из них, корифеев века, проявляли к евреям одинаковое благодушие и толерантность? Мнения существенно разнились. Шарль Луи де Монтескье в своем «Духе законов» считал источником бед евреев нетерпимость к ним христиан. Призывал «отменить все частные подати, наложенные на евреев, а также дать им более обширные привилегии» и грезил о том времени, когда можно будет возгласить: «Теперь евреи спасены: суеверия более не восторжествуют, их более не станут уничтожать из-за убеждений». В этом же ключе писал шевалье Луи де Жокур: «Государи осознали свои собственные интересы и стали проявлять больше умеренности в отношении к евреям. В отдельных местах, как на севере, так и на юге почувствовали, что без их помощи невозможно обойтись. Не говоря о великом герцогстве тосканском, Голландия и Англия, вдохновляемые самыми благородными принципами, всеми способами смягчили их положение при неизменном покровительстве правительств этих стран». Но были и другие. Жан Жак Руссо, хотя и отмечал сплоченность и своеобычность евреев, называл их «самым подлым из народов, когда-либо существовавших». И энциклопедист Никола Буланже обличал: «Евреи остаются рассеянными, потому они необщительны, нетерпимы, слепо привязаны к своим предрассудкам». Целые потоки брани в адрес иудеев из рыгал Поль Анри Тири Гольбах. Он горячо настаивал на том, что современные евреи, равно как и их пращуры, чужды истинной морали и «хорошо известны своими мошенничествами и недобросовестностью». При этом предостерегал, ни в коем случае не давать им силу, ибо, «если бы они были более могущественными…. то возобновили бы те трагедии, которые в древности постоянно происходили в их стране».

Да и Вольтер, к мнению которого Екатерина II очень прислушивалась, стоял на непримиримо антисемитских позициях, как точно заметил Евгений Дюринг, «он презирал евреев как античных, так и современных, не только от всего сердца, но и всеми силами своего ума». Его инвективы пышут злобой. Он обращался к евреям: «Возвращайтесь по возможности скорее в Иудею – там вы можете вволю исполнять на своем отвратительном жаргоне вашу отвратительную музыку». И Дени Дидро, с одной стороны признавал, что «во всех странах Европы, где правит коммерция, находясь в безопасности, [евреи] стали средством, с помощью которого самые отдаленные друг от друга народы могут вступить в контакт», с другой не уставал повторять, что они «обладают всеми недостатками, присущими невежественной и суеверной нации».

Когда Дидро в бытность в Петербурге обратился к Екатерине с вопросом касательно евреев, та ответствовала: «Евреи были изгнаны из России императрицей Елизаветой в начале ее царствования, около 174² года. В 1762 году шла речь о том, чтобы их вернуть, но так как вопрос был поднят несвоевременно, то дело осталось в том же положении. В 1764 году евреи были допущены жить и торговать в заднепровской Новороссии… В конце концов, допущение их в Россию сильно повредило бы нашим мелким торговцам; эти люди все себе заграбастают и вызовут больше неудовольствия, чем дадут выгоды при возвращении своем в Россию». Любопытно в этой связи напомнить, что в свое время Петр Великий, отказывая евреям в праве торговать и селиться в России, говорил прямо противоположное: «Хотя они [жиды – Л.Б] и считаются искусными обманщиками в торговле целого света, однако, сомневаюсь, чтобы им удалось обмануть моих русских». Кто же прав? Думается, Екатерина, которой были известны свойства купеческого сословия России и способность евреев конкурировать с ним. Только не о мошенничестве и обмане иудеев надо здесь говорить, а об их особой предприимчивости, находчивости и жизнестойкости. Можно заключить, что положение просвещенной монархини призывало Екатерину к терпимости и равноправию «без различия расы и веры», но симпатий непосредственно к евреям она, как и некоторые философы-энциклопедисты, не питала.

Однако в государственных решениях Екатерина приспосабливалась к требованиям текущего момента. Вот что произошло, когда в Сенате обсуждался вопрос о разрешении евреям селиться в стране. Предоставим слово самой Екатерине. В своих «Записках» она писала: «На пятый или шестой день по вступлении на престол явилась в Сенат… Случилось по несчастию, что в этом заседании первым на очереди… оказался проект дозволения евреям въезжать в Россию. Екатерина, затрудненная по тогдашним обстоятельствам дать свое согласие на это предложение, единогласно признаваемое всеми полезным, была выведена из этого затруднения сенатором князем Одоевским, который встал и сказал ей: «Не пожелает ли Ваше Величество прежде, чем решиться, взглянуть на то, что императрица Елисавета собственноручно начертала на поле подобного предложения?». Екатерина велела принести реестры и нашла, что Елисавета… написала на полях: «Я не желаю выгоды от врагов Иисуса Христа». Повторив, что с момента вступления ее на престол не прошло и недели, Екатерина пишет о себе в третьем лице: «Она была взведена на него для защиты православной веры; ей приходилось иметь дело с народом набожным, с духовенством, которому не вернули его имений и у которого не было необходимых средств к жизни…; умы, как всегда бывает после столь великого события, были в сильнейшем волнении: начать такой мерой не было средством для успокоения [умов], а признать ее вредной было невозможно. Екатерина просто обратилась к генерал-прокурору, после того как он собрал голоса и подошел к ней за ее решением, и сказала ему: «Я желаю, чтобы это дело было отложено до другого времени». Императрица резюмирует: «Так-то нередко недостаточно быть просвещенным, иметь наилучшие намерения и власть для исполнения их; тем не менее, часто разумное поведение подвергается безрассудным толкам».

И хотя, по-видимому, опасаясь этих «безрассудных толков», Екатерина в одном из первых своих Манифестов, о дозволении иностранцам селиться в России, (от 4 декабря 1762 года) специально оговорила: «кроме жидов», все же уже на самой заре ее царствования угадывались приметы нового, отличного от ортодоксальной тетушки отношения к евреям. Достаточно вспомнить, что Елизавета, едва воцарившись, первым делом изгнала со Двора некрещеного гоф-комиссара Леви Липмана, а затем оставила без средств к существованию знаменитого лейб-медика Антонио Рибейро Санчеса, всего лишь заподозрив его в приверженности к иудаизму. Екатерина же, вступив на престол, поступила иначе: незамедлительно распорядилась «доктору Санше производить из комнатной суммы пенсиону по тысячу рублей в год, по смерть его».

И потом, укрепившись на троне, прагматичная Екатерина принимает уже другие решения. Руководствуясь идеями «общественной пользы» и «интересной прибыли» (что ранее отвергала ортодоксальная Елизавета), она облегчает положение иудеев. Впрочем, инициатива шла и снизу: в 1764 году поступило обращение от шляхты, старейшин и гетмана с просьбой хотя бы краткосрочно пускать евреев на земли Украины. А в марте того же года городской совет Риги эхом повторил сию петицию, подчеркнув экономические трудности, которые переживал город после изгнания евреев. Обе эти петиции были приняты во внимание. Одновременно правительство приступило к освоению присоединенной Новороссии, которую готовы были заселять «хоть жидами». И управлявший краем Алексей Мелыунов нанимал эмиссаров, чтобы привлечь еврейских колонистов из Пруссии и Польши.

А в Риге, куда при Елизавете даже въезд евреям был заказан, теперь можно было приметить ермолки и пейсы. Вели свою коммерцию оборотистые иудейские купцы, для которых за чертой города отстроили специальное подворье. Там же останавливались сотни сынов Израилевых, которых приветила комиссия по переселению евреев в Новороссию. Выделялись так называемые «шютс-юден» – около четырех десятков семей привилегированных евреев, свободных от ограничения на проживание, – те укоренились в Риге всерьез и надолго. Прочим иудеям разрешалось постоянно жить на землях Шлока (ныне Слока).

Историки обращают внимание на скрытые действия императрицы в пользу иудеев. И действительно, в ее ранних письмах и реляциях мы не найдем ни одного прямого упоминания о евреях. Монархиня словно стыдится произнести это неудобное для нее слово. Так, в письме к генерал-губернатору Риги графу Юрию Броуну от 29 апреля 1764 года она требовала снабдить новороссийских купцов паспортами, без указания национальности и без различия вероисповедания. Речь-то явно шла о евреях, и Екатерина приписала своей рукой по-немецки: «Если вы меня не поймете – не моя вина. Держите все в тайне!».

Екатерина поначалу была чужда национальных фобий. Монархиня закрывала глаза на незаконное пребывание в Петербурге нескольких иудеев, разместившихся в доме… ее духовника (!). «Их терпят вопреки закону; делают вид, что не знают, что они в столице», – откровенничала императрица.

Мнилось, жизнь иудеев в империи начала налаживаться, но тут произошло событие, приведшее к внезапной немилости к ним государыни. Дело было осенью 1770 года, когда в Литве и Польше свирепствовала эпидемия моровой язвы. Монархиня распорядилась тогда соблюдать предосторожности от заразы и, несмотря на остановку в торговле, направлять всех проезжающих христиан в карантинные дома. А вот евреев (и только евреев!) вознамерилась выслать вон из всех городов и весей края, особо отметив при этом их «лакомство [алчность – Л.Б.] и пронырство». При этом грозилась: «А если они упорно в том стоять будут и пренебрегут общей целостью, в таком случае принуждена буду тех жидов через нарочные военные команды высылать». Высылка оказалась делом многотрудным, ибо этому сильно воспротивились местные помещики (те пользовались услугами евреев и получали от них знатную прибыль), так что и впрямь пришлось военную силу употребить.

Подоплека изгнания иудеев разумному объяснению не поддается. Рижский еврей Беньямин Шпеер даже подал на имя императрицы прошение в защиту своих соплеменников, где разъяснял, что мера сия смысла не имеет, так как многие поляки, пренебрегая предосторожностью, «ездят беспрепятственно в Ригу». Как заметил историк Илья Оршанский, моровая язва была здесь лишь удобным предлогом. И утверждает, что к сему руку приложили местные купцы: уж очень они боялись соперничества с «пронырливыми жидами» – вот и восстановили против них власть имущих. Да и Екатерина, приняв на веру дурные толки о евреях, пишет о них теперь с нескрываемой антипатией. Именно в этом князь Николай Голицын видит перемену взглядов императрицы на народ Израиля, отмечая, что в 1760-е годы она относилась к евреям куда более благожелательно.

По счастью, евреи обрели тогда неожиданного и самого надежного защитника: нашелся в русской истории XVIII века государственный муж, который без обиняков и лавирования заговорил об их правах во весь голос. То был всесильный сподвижник и фаворит Екатерины, фельдмаршал и светлейший князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический (1739^-1791). Блистательный администратор и военачальник, покоритель Крыма и строитель Черноморского флота, Потемкин был личностью харизматической. «Гений, потом гений – и еще гений, – рисует его психологический портрет современник, – природный ум, превосходная память, возвышенность души, коварство без злобы, хитрость без лукавства, счастливая смесь причуд, великая щедрость в раздаянии наград, чрезвычайная тонкость, дар угадывать то, чего он сам не знает, и величайшее познание людей». Влияние Потемкина на императрицу трудно переоценить. «Усердия и труд твой, – писала ему Екатерина, – умножили бы мою благодарность, естьли б она и без того не была такова, что увеличиться уже не может».

Г. А. Потёмкин-Таврический

Годы головокружительного взлета карьеры этого фактического соправителя императрицы (1772-1790) совпали по времени с первым разделом Польши, в результате которого под российским скипетром оказалось семидесятипятитысячное еврейское население. И во многом благодаря светлейшему князю преобразования века Просвещения распространились и на новообретенных евреев. Вообще, «фактор Потемкина» представляется значимым и на каком-то этапе даже определяющим в еврейской политике Екатерины.

Не исключено, что отчасти под его влиянием императрица в 1772 году предоставила евреям присоединенных территорий определенные права гражданства. В официальном «Плакате» от 11 августа 1772 года провозглашалось: «Еврейские общества, жительствующие в присоединенных к Империи Российской городах и землях, будут оставлены и сохранены при всех тех свободах, коими они ныне в рассуждении закона и имуществ своих пользуются». Однако, хотя иудеи и получили права отправления религиозных обрядов и пользования имуществом, осторожная Екатерина лишила их возможности свободно передвигаться по империи. Это подтвердил и генерал-губернатор Белоруссии Захар Чернышев, указав, чтобы евреи торговали «только в Белорусских губерниях, а в Россию бы с товарами не ходили». На деле же, невзирая на препоны, иудейские купцы ходили в русские города и промышляли там своими товарами.

С подачи Потемкина власти озаботились освоением новоприсоединенных земель, требовавших трудолюбивых хлебопашцев. Уже упомянутый нами Беньямин Шпеер, пользовавшийся покровительством полоцкого губернатора Михаила Кречетникова, представил проект, в коем впервые высказался в пользу приобщения российских иудеев к сельскохозяйственному труду, что в дальнейшем, вплоть до XX века, рассматривалось как способ «нормализации» еврейского народа.

Разрабатывались планы и по привлечению поселенцев в южные губернии России, и, по преданию, именно Потемкин убедил Екатерину добавить в проект 1775 года небывалую оговорку: «включая и евреев». Это он представил целую программу привлечения иудеев в Новороссию, чтобы как можно скорее развернуть торговлю на отвоеванных землях: в течение семи лет не взимать с них налогов, предоставить право торговать спиртным, обеспечить защиту от мародеров. Иудеям разрешалось открывать синагоги, сооружать кладбища и т. д. В целях увеличения народонаселения края поощрялся ввоз в Новороссию женщин из еврейских общин Польши: за каждую такую потенциальную невесту светлейший платил пять рублей. Известно, что на сем поприще подвизался «еврей Шмуль Ильевич». Вскоре Екатеринослав и Херсон стали частично еврейскими городами.

Надо сказать, что законодательство 1780-х годов принесло еврейским общинам защиту и статус. А с вводом в действие 1 января 1780 года акта «Учреждения об управлении губерний» в Могилевской и Полоцкой губерниях интеграция евреев в российское общество заметно усилилась. Иудеи обрели новое социальное положение по сравнению с тем временем, когда они находились в составе Польши, и не были интегрированы в социальную структуру государства. Как и христианам, им было предложено записываться в сословия в зависимости от рода занятий и наличия собственности. Все они оказались причисленными к купечеству или мещанству, платили налоги и были подсудны магистратам и ратушам. То есть, по существу, христианскому населению верховная власть предложила общаться с евреями, как с равными.

Не случайно во время путешествия Екатерины II вместе с Потемкиным и австрийским императором Иосифом II (в 1781 году он издаст знаменитый Эдикт толерантности) по Белорусскому наместничеству, в 1780 году она трижды (!) приняла депутации местных евреев.

Когда 25 мая 1780 года Ее Величество посетила Могилев, самым пышным и ярким оказалось убранство еврейских улиц. Современник живописует разноцветные фейерверки и иллюминации, оркестр еврейских музыкантов на главной площади города, который «попеременно почти денно-нощно» играл зажигательную народную музыку. А перед оркестром, со стороны входа, горела надпись: «Торжествуем, яко же во времена Соломона». Представители кагала церемонно поднесли государыне оду на расшитой золотом парчовой подушке, которую та благоволила милостиво принять. Сие празднество, как будто, было учинено по случаю того, что евреи теперь – равноправные подданные Российской империи, покровительствуемые просвещенной Екатериной.

Так же торжественно проходила и встреча в Шклове, 31 мая, где евреи «обоего пола с их кагалом», рассредоточенные по обе стороны затейливых триумфальных ворот, приветствовали императрицу «радостными криками».

Но особенно замечательным был приезд государыни в Полоцк, 19 мая. Еврейская община города поднесла ей книгу in folio с золотым вензелем «CA.» (Catherina Alexiewna), увенчанным лаврами. На 12-ти страницах из белого атласа напечатаны еврейские панегирические стихи с переводом на французский и немецкий языки. И вот что интересно – экземпляр этой оды попал в библиотеку Григория Потемкина, который, по-видимому, и был инициатором встреч императрицы с иудеями.

А 7 мая 1786 года вышел указ, явившийся самым ранним в Европе официальным признанием гражданского равноправия евреев. Под властью Екатерины II они – еще до Французской революции – получили возможность избирать и быть избранными на общественные должности, то есть иудеям позволили выбирать представителей во все городские институты, наравне с другими группами населения, и передали их в юрисдикцию губернских судов. Кроме того, им разрешалось арендовать винокурни и корчмы на тех же условиях, что и всем остальным. Это означало, что отныне власти станут официально терпеть их и в сельской местности. Как отметил американский историк Ричард Пайпс, указ «впервые формально провозгласил, что евреи наделены всеми правами их сословия и что дискриминация их на основе религии или происхождения является незаконной».

Чтобы понять, насколько прогрессивными и беспрецедентными в судьбе евреев стали эти узаконения вдохновленной Потемкиным Екатерины, достаточно бросить взор на «просвещенную» Европу того времени. Мы увидим и венценосного юдофоба, короля прусского Фридриха II, инициатора жестоких гонений на евреев; и императрицу Священной Римской империи Марию Терезию – зоологическую антисемитку, сравнившую иудеев с чумной заразой (даже со своим банкиром Диего де Агиларом она беседовала через ширму). В своей книге «Двести лет вместе» (T.I, 2001) Александр Солженицын подчеркивает, что евреи находились в более привилегированном положении, чем абсолютное большинство русского народа: «Евреи в России от начала имели ту личную свободу, которой предстояло еще 8о лет не иметь российским крестьянам». Что ж, действительно, получается, что к инородцам правительство относилось лучше, чем к своим же крепостным рабам. Только уж не иудеи в этом повинны.