Текст книги "Черная легенда. Друзья и недруги Великой степи"

До XII в. восточносибирские племена, обитавшие на окраине района тех исторических событий, о которых говорилось, находились в гомеостазе и были либо данниками киданей, либо объектами нападений их регулярных войск с целью грабежа. Но когда пассионарный взрыв прошел по широте Южной Сибири и задел племена, жившие в долинах Уссури, Сунгари, Онона и Керулэна, то есть по линии Байкал – Тихий океан, поведение маньчжурских племен – чжурчжэней на востоке и монголо-язычных племен в Забайкалье – изменилось на 180 градусов.

От покорности соседям они перешли к активной обороне, а затем – в контрнаступление на всех фронтах. Оседлые чжурчжэни сумели организоваться раньше монголов. Для начала они в 1115–1125 гг. разгромили киданьскую империю, вступив для этого в союз с китайской империей Сун. А затем, захватив южную часть страны, которая сейчас носит их название, Маньчжурию, они начали войну против Китая.

Маньчжуров было всего около двух миллионов, включая все подчиненные народы. Но действовали только южные чжурчжэни. Против· них выступили: Корея, в которой жило около 20 миллионов жителей, могучий Китай, в котором было около 80 миллионов человек, и монголы, которых было около четверти миллиона.

Что же произошло за сорок лет войны? Точнее, за 20, если брать время от создания чжурчжэньской империи до заключения Лунсинского мира в 1141 г. Корейцы были отброшены в свою страну. Китай потерял лучшую часть территории, всю северную половину, наиболее населенную и плодородную, которая тянется от границы со Степью до маленькой речки Хуайхэ, не дотягивающей в течении до океана. Река впадает в озеро, она – граница между Северным и Южным Китаем.

Нельзя сказать, что китайцы в это время были трусливы и безразличны ко всему. Нет, они были энергичными и деловыми людьми. Те, кто читал «Речные заводи», знают, как китайцы расправлялись со своими помещиками, чиновниками и буддистами. Но дело в том, что у китайцев в описываемое время было одно стремление – бороться за мир, а, в их понимании, бороться за мир можно было только одним способом: уступить врагу все и не сопротивляться.

И вот у китайцев появился человек, который не желал уступать, – этакий «поджигатель войны» – генерал Ио Фэй. Он начал одерживать победы над северными противниками, над чжурчжэнями. Но его довольно быстро изолировали, арестовали, затем казнили, а другие военные быстро заключили мир с противником.

Сказанное доказывает одно: происходило не ухудшение качества китайского солдата, а снижение пассионарности той системы, которая возникла еще в VII в., создала блистательную империю Тан, вторично отбилась от варваров в X в., при начале империи Сун. Но сейчас-то был конец XII в. Маньчжуры легко оказались победителями на восточных фронтах и потерпели поражение лишь в борьбе с монголами, которых было в четыре раза меньше и которые к тому же, в отличие от маньчжуров, представляющих собой монолитное целое, были раздроблены.

Поражение маньчжурам было нанесено монголами в 1135 г. где-то в Восточной Монголии: топоним, известный по источникам, не идентифицируется. Маньчжурам или чжурчжэням пришлось подчиниться условиям монголов и заключить с ними мир на основе уплаты дани. Ну а что должны были сделать маньчжуры после того, как они отделались от войны с Китаем и заключили с ним мир в 1141 г.? Естественно, избавиться от уплаты дани и стараться потеснить своих противников, которые помешали им сделать главное: одержать окончательную победу, когда ударили в тыл.

Был для этого простой способ – ввести рознь и междоусобие в неорганизованные монгольские племена и перебить их, как поступили североамериканские колонисты с индейскими племенами Флориды, Луизианы и Прерий. Так же, впрочем, поступали буры с зулусами и бечуанами в Трансваале, на юге Африки, а в глубокой древности так поступил Каин с Авелем, причем Каин отделался чрезвычайно легким наказанием – высылкой в страну Нод, где он спокойно женился и оставил многочисленное потомство, которое весьма энергично развивало технические знания, доведя прогресс до того, что произошел потоп. Чжурчжэням подобные успехи даже не снились, но это не их вина: они делали все, что могли…

Китайский историк XIII в. по этому поводу сообщает следующее: «Цзиньский (чжурчжэньский) глава с испугом воскликнул: „Татары (общее название кочевых племен в XII в.) непременно будут причиной беспокойства для нашего царства“. Поэтому он отдал приказание немедленно выступить в поход против их отдаленной и пустынной страны. Через каждые три года отправлялись войска на север для истребления и грабежа: это называлось „уменьшением рабов и истреблением людей“. Поныне еще в Китае помнят, что за двадцать лет перед этим в Шаньдуне и Хэбэе в чьем доме не было куплено татарских мальчиков и девочек. Это были все захваченные в плен войсками. Те, которые в настоящее время (XIII в.) у татар вельможи, тогда (XII в.) по большей части были уведены в плен… Татары убежали в Шамо (пустыню), и мщение проникло в их мозг и кровь…»

Вот причина ожесточения монголо-чжурчжэньской войны, закончившейся в 1235 г., причем северные чжурчжэни или маньчжуры, сдавшиеся монголам еще до падения Пекина в 1215 г., сохранили не только жизнь, свободу и имущество, но даже получили право служить в монгольской армии и составили в ней отдельный корпус – тумэн. Именно их называли авторы «Слова о полку Игореве» и «Задонщины» ныне забытым словом «хины», от названия их империи Кин – Золотая, а в современном произношении – Цзинь. Именно чжурчжэни составили осадный корпус в войсках Батыя во время западного похода, и тысяча их осталась в Золотой Орде. Вспомним, что в конце XIV в. Мамая называли «хиновином».

Чжурчжэньские войска всюду оставили по себе злую память. Особенно в Китае. Автор цитированного выше текста называет их «цзиньские разбойники» и с сочувствием пишет о победах монголов над чжурчжэнями. Большинство китайских хронистов описывают войну монголов с чжурчжэнями лаконично и сухо, как и все прочие войны между варварами. Они не защищают и не осуждают ни тех, ни других. Они объясняют. «Тэмуджин (Чингисхан) ненавидел (цзиньцев) за их обиды и притеснения и потому вторгся в пределы (Цзинь). Все пограничные округа разгромлены и вырезаны… Разбойники говорили татарам: „Наше государство, как море, а ваше государство, как горсть песка. Как же (вам) поколебать (наше государство)!“ У татар и доныне все – и стар и млад – помнят эти слова». Так говорится в книге «Мэнда Бейулу», или «Полное описание монголо-татар», изданной в Москве в 1975 г.

Этническая история монголов была весьма непохожа на этническую историю чжурчжэней, хотя оба народа породил один и тот же этнический толчок. Различие это понятно: различались, и очень сильно, географические условия, в которых они жили, а следовательно, типы хозяйства. Чжурчжэни были народом оседлым, жившим скученно, и потому социальное объединение их ради «великих дел» было относительно несложно.

Предки монголов жили рассеянно, и традиции их были основаны на родовом быте. Социальной единицей у них был курень – кольцо из телег, которыми стан огораживался на ночь, чтобы не стать жертвой внезапного нападения соседнего племени. Правили в куренях старейшие. Власть старейших, они назывались «бика», была основана на авторитете, что и характерно для родового строя. При этом старейшие были вовсе не старшие, то есть более опытные и заслуженные, а те, кто по счету родства имел право быть «старшим», право «занимать ведущий пост».

Так, например, если сын вождя погибал в юном возрасте, оставив младенца, то этот ребенок был, по счету родства, выше своих дядей. И тем, старшим по возрасту, для того, чтобы дождаться своей доли в управлении племенем, нужно было ждать, когда умрет младенец и освободит место для какого-нибудь батыр-богатыря. А ведь тот к тому времени состарится, и правитель из него будет неважный. По большей части, энергичные и умные люди проводили свою жизнь на самых низших ступенях иерархической лестницы, а родовитые бездарности пользовались поддержкой рядовых членов рода, степных обывателей, по психологическому контуру не отличавшихся от обывателей деревень и городов.

Для обывателя главный враг – не противник, приходящий его убить и ограбить. Для того чтобы это понять, необходимо было иметь воображение, способность понимать происходящее – те свойства, которые у обывателя всегда понижены. Врага обыватель видит в соплеменнике, который сам активен и предприимчив и требует от обывателя поддержки, то есть усилий. И обыватель считает соседа-богатыря не своим защитником, а причиной своих бед.

Эта позиция степных обывателей долгое время была социальной доминантой кочевников Забайкалья, население которого было известно под именем татар – самого сильного и энергичного племени, обитавшего на берегах Керулэна. В числе разных племен, суммарно считавшихся татарами, были и предки монголов. Эти последние жили на границе Великой степи и горной тайги и подчинялись поочередно всем: тюркютам – древним тюркам – в VI–VIII вв., уйгурам в VIII–IX вв. и киданям в X–XI вв. Но тут начало происходить что-то странное.

В конце XI и начале XII в. в родовых общинах стали все чаще появляться юноши, которых режим воинствующей посредственности тяготил настолько, что они бросали юрты своих родителей и уходили в горы и пустыни. Их называли «людьми длинной воли» или «свободного состояния» и относились к ним так, как норвежские обыватели – хевдинги – в IX в. относились к откалывающимся от своих семей юношам-викингам. То есть очень плохо.

Но викинги имели возможность убраться из дома – уехать за море. А монгольским юношам податься было некуда. Судьба этих людей часто была трагична: лишенные общественной поддержки, они были вынуждены добывать себе пропитание трудоемкой лесной охотой, а не степной, облавной, которая гораздо легче и прибыльней. Но ведь степи и пасшиеся в них звери принадлежали тем самым племенам, от которых «люди длинной воли» откололись.

К тому же монголы не едят перелетных птиц: уток, гусей, считая их мясо несъедобным – и лишь в крайнем случае употребляют в пищу рыбу. Для того чтобы добыть себе конину и баранину, изгнанникам приходилось систематически заниматься разбоем и кражей. Но их ловили и убивали. С течением времени они стали составлять отряды для сопротивления организованным бывшим соплеменникам, искать и находить талантливых вождей. Спасало их то, что Монголия не была объединена сильной властью. Разные ханства и племенные союзы враждовали друг с другом, и благодаря этому «люди длинной воли», балансируя между соперниками, нашли себе место под солнцем.

Собственно монголы жили между Ононом и Керулэном. Южнее них жили татары – большой племенной союз, давший, как уже сказано, название огромному количеству народов, совершенно не похожих на них. Происходил камуфляж, перемена народами своих наименований, запутавший исследователей в XIX в. Еще Рашид ад-Дин в XIV в. отметил, что многие племена просто отказываются от своих родовых имен и поименовывают себя монголами, ибо это стало выгодно.

В бассейне Селенги жили кераиты – народ очень древний, многочисленный (их было не меньше, чем самих монголов, а может, и больше), культурный и, что важно для нашей темы, обращенный в христианскую религию несторианскими миссионерами. Около нашей Тувы и в Минусинской котловине жили ойроты – то есть лесные племена. Кто они были – монголы или тюрки, сказать сегодня трудно. Скорее всего – монголы.

Около Байкала, по нижней Селенге, жили меркиты – очень храбрый народ. И наконец, на склонах Алтая, полукружьем от восточных до западных предгорий, жили найманы, буквально означает «восьмерочники». Они были потомками тех киданей, которые когда-то не подчинились чжурчжэням, ушли на запад, а затем и там, в Семиречье, отделились от всей массы соплеменников-беглецов и основали собственное ханство.

Такова была картина расселения монголоязычных племен, и внести раздор в племенные отношения было чрезвычайно легко, что чжурчжэни и проделали. В результате монголы стали терять одного храброго вождя за другим. Одного привозили в Пекин и там прибивали к деревянному ослу гвоздями – такова была казнь. Другого травили зверями, третьего, поймав в плен, отдавали на выдачу татарам. Наконец, погиб и последний из оставшихся в живых богатырей, стремившихся защитить свою страну и народ от чжурчжэньского насилия. Это был Есугей-багадур – отец Тэмуджина, которого все знают как Чингисхана.

Куда же смотрели люди, куда смотрел народ, в то время как победители расправлялись с его вождями? Но какой народ и кто именно? «Люди длинной воли»? Они защищали свою жизнь, им было не до того, чтобы мыслить категориями целого этноса, целого племенного союза. Они сами были поставлены фактически вне закона. Просто некогда им было!

А что же думали те, за кого гибли эти храбрые богатыри? Степные обыватели – они вообще не думали, не потому, что им было некогда, нет, обыватели вообще не думают, их горизонт затмевают примитивные чувства: «Погиб кто-то там, так это не я погиб. Это другой погиб, вот он воевал, и ничего хорошего из этого не вышло. А я сейчас пойду подою корову, сделаю себе водки из молока, выпью. Зарежу барана, еда будет сытная. Солнце светит, трава растет, скот пасется. Чего думать-то!»

Ему говорят: «Придут враги, тебя же убьют». – «Ну, рассказывай». Приходят, убивают – защищаться поздно. Так гибли люди. Так монгольский народ оказался на краю гибели…

И вот все изменилось. Никто из народов не живет изолированно. Связи этносов между собой настолько тесны, изменения в системных отношениях внутри одного этноса настолько взаимосвязаны с изменениями внутри другого, что когда что-либо меняется в одном этническом ареале, то это отзывается по всей ойкумене. Так бывает при всех этнических потрясениях в истории, так было и в XII в.

Что было делать монголам при сложившихся отношениях с чжурчжэнями? Помогли и подсказали, как нужно поступать, чувство и интуиция. «Люди длинной воли» начали пытаться жить не поодиночке, а поддерживая друг друга. Они начали группироваться в отряды, в «банды», чтобы защищаться от своих эгоистических родственников и других врагов.

Все приведенные случаи пассионарных взрывов хотя и объясняют смену этносов, но оставляют, при изложении материала, тень сомнения: «А может быть, это – взрыв этногенеза, толчок – можно объяснить как-нибудь иначе? Конечно, проповедь Мухаммеда в Медине и образование группы верных новому учению фанатиков – пример яркий, но не единичный ли он?»

«Не продемонстрируете ли вы, – скажет читатель, – еще один наглядный случай, когда гомеостатический этнос, раздробленный, бедный, живущий в неустойчивом равновесии с кормящим его ландшафтом, становится динамическим, преобразованным в новую целостность, и при этом обязательно за время жизни одного поколения? Тогда можно будет поверить в вашу систему доказательств».

Ответ следует начать с уяснения разницы между уровнями этнической организации. Суперэтносы грандиозны, как горные хребты, и так же необозримы. Они видны полностью только из «космоса», при наличии хорошего «телескопа». Этносы – уровень, меньший на один порядок, – видны простым глазом, как гора на горизонте, но детали ее смазаны. Субэтносы – еще ниже на порядок – видны в хорошую «лупу», но этот уровень организации этнической жизни состоит из отдельных биографий жизней, которые можно рассматривать в «микроскоп».

Однако в иных ярких биографиях, даже в отрезках жизни проявляются те же закономерности, что и в глобальных процессах. Тогда эти закономерности наглядны, изложить их можно кратко, а о степени убедительности пусть судит рецензент – коллега-ученый. И если он не согласен, его долг – истолковать событие по-другому, ибо оценка никогда не бывает аргументом. Он должен сказать не «хорошо» или «плохо», а «верно» или «неверно», и если «неверно» – то почему и как будет верно.

А теперь, сменив «телескоп» на «микроскоп», рассмотрим, как прошла борьба между родовичами и «людьми длинной воли» в степях Монголии.

Одним из «людей длинной воли» был Тэмуджин – сын безвременно погибшего Есугей-багадура. Есугей-багадур умер, когда его сыну Тэмуджину было всего девять лет. Подробности биографии Чингисхана содержатся в хорошо написанной истории его жизни, и по этой биографии мы можем проследить, как все происходило в Монголии конца XII в.

Есугей-багадур – последний борец против захватчиков – решил женить своего сына и с этой целью поехал к своим знакомым, чтобы просватать за него девочку Борте, которая была старше сына багадура на один год. Борте была очень милая девица десяти лет, но по монгольским обычаям полагалось, чтобы жених и невеста были лет пять-шесть обручены, а уж после этого играть свадьбу.

Поехал Есугей-багадур назад, а ехать было далеко. В степи он увидел огонь, там сидели люди, пировали, ели и пили вкусно. Его пригласили к огню. Смотрит Есугей-багадур и видит, что люди – татары. А с татарами он воевал. Но он не мог отказаться от приглашения, не мог не принять угощения: гостя в степи никто никогда не убивает.

Принял угощение Есугей-багадур, посидел с татарами, выпил, все было хорошо, но, когда он поехал дальше, а ехать ему оставалось еще три дня, он почувствовал, что ему плохо. Есугей-багадур решил, что его отравили. Он приехал домой, прожил всего четыре дня и скончался. Нет уверенности, что его отравили, может, что-то случилось с ним, может, что-нибудь было с желудком. Вряд ли есть такой яд, который действует через четыре дня после принятия. Скорее всего, он чем-то заболел, что может случиться в дороге с каждым. А мысль об отраве при внезапной болезни постоянно приходит в голову человеку с примитивным сознанием.

Главное все же не в этом. После смерти багадура все те, кто ходил с ним против чжурчжэней, их союзников и татар, сделали то, что могли сделать неблагодарные люди, – они расхватали имущество своего вождя, бросили его вдову и сирот в степи без всякой помощи, даже без лошадей. Обворовали и ушли, унося награбленное имущество с собой.

Когда мать Тэмуджина, Оэлун-Еке, подняла знамя рода и бросилась за удаляющимися бывшими соратниками мужа и стала призывать их одуматься, то некоторые, усовестившись, вернулись, но все же потом ушли. В общем, было расхищено все, семья вождя была оставлена нищей, то есть в положении «людей длинной воли», а мужчине – человеку длинной воли было тогда девять лет.

У Есугея было две жены: одна Оэлун, от которой у Есугея было два сына – Тэмуджин и Хасар, другая – Сочихэл, от которой тоже было два сына – Бектер и Бельгутей. И вот они стали жить вместе – две вдовы с детьми. Со всей семьей в степи обращались очень плохо. Когда они ездили на семейные празднества, то их не ждали, поминки справляли без них, вообще их, как это называется по-французски, мальтретировали. И дети все это вынуждены были сносить. Питались они тем, что ловили сурков, сусликов, мелких птиц, рыбок, собирали саранку – корни, вроде чеснока, питательные и вкусные. Короче говоря, семья, в которой не было хозяина-воина, бедствовала, и все время находилась под наблюдением бежавших от нее бывших соратников, слуг и сторонников – всего народа племени тайджиутов.

И вот однажды Хасар и Тэмуджин, а прошло уже лет шесть-семь после смерти Есугея, застрелили своего брата Бектера, причем крайне своеобразно – под предлогом того, что он с ними очень грубо обращался: тогда-то отнял у них лук, тогда-то отнял пойманную рыбу. Словом, убили Бектера за пустяки. Как это происходило? Тэмуджин и Хасар с луками подошли к Бектеру, когда он пас коней. Зашли один спереди, другой сзади. Бектер сел на землю, посмотрел на них. «Зря, – говорит, – вы меня убиваете». И дал себя убить.

Этот случай все авторы-комментаторы, плохо знакомые с монгольской историей, приводят как образчик невероятностей, немотивированной безжалостности, говорящей якобы о потенциальной жестокости будущего завоевателя полумира Тэмуджина – Чингисхана. Но давайте внимательно прочитаем весь материал биографии, относящийся к данному эпизоду. Немедленно после убийства Бектера тайджиуты сделали набег на семью Есугея, захватили Тэмуджина, хотели убить его, но не убили. Заступился бывший друг его отца Торгутай-Кирилтух. И Тэмуджина посадили в колодки. Причем, спрашивается, за что? Совершенно ясно – за убийство Бектера.

Но, собственно говоря, какое дело тайджиутам до ссоры в семье? Чего они лезли? Бектер-то был не их рода и не их семьи. Но если вмешались, то, значит, он был для них свой. А почему он был свой? Он был лазутчиком, доносчиком, сообщал тайджиутам все, что делается в семье Борджигинов, в семье Есугей-багадура. Значит, тайджиуты хотели знать, как подрастает сын, лишенный прав после смерти отца. За это и был наказан Тэмуджин, но ему, правда, удалось бежать.

Побег был героическим, однако и эта история искажена до неузнаваемости комментаторами текста биографии. Тэмуджин сумел вернуться домой – туда, где было кочевье. Но оказалось, что семья его откочевала. Тэмуджин нашел своих по следам, петляя, чтобы самому не оставить следов. Казалось бы, все хорошо: все вместе, шпиона и лазутчика нет, жить можно. Но тут произошла еще одна беда, и эта беда повлекла за собой события, не предусмотренные никем.

Дело в том, что мать Чингисхана Оэлун-Еке, мудрая, волевая женщина ханского рода, в детстве была просватана за одного богатыря из племени меркитов, а Есугей-багадур ее отбил. Отбил в полном смысле этого слова: втроем с соплеменниками он подъехал к жениху Оэлун и тот сбежал, покинув невесту. Невеста горько плакала, но вынуждена была выйти замуж за похитителя. С того времени меркиты затаили обиду, и через некоторое время сделали несколько попыток нападения на монголов.

Меркитам с монголами делить было нечего. Меркиты – лесное племя, жившее к северу от хребта Хамар-Дабан возле Байкала, – не имели никаких претензий к монголам, которые жили в степях к востоку от Хэнтэя. Борьбы за пастбища не было, причин экономического или торгового характера для столкновения – тоже. Меркиты были не скупердяи, не бюргеры и не хапуги. Это были лесные вольные люди, которые без сожаления могли подарить гостю соболью шапку. Но они никогда не стерпели бы обиды. А тут украли невесту у члена их племени. Украсть невесту – это обида.

Меркиты выждали, улучили момент и бросились на семью Тэмуджина. Жену Чингиса, Борте, ради обручения с которой ездил так далеко Есугей-багадур, а после этого скончался, они увезли с собой. Невольно вспоминаются слова поэта про ахейцев, которые плывут в Трою:

 
Как журавлиный клин в чужие рубежи, —
На головах царей божественная пена, —
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?
 
 
И море, и Гомер – все движется любовью,
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит…
 

А мы возвращаемся обратно в Монголию, где «троянская война» возникла из-за прекрасной Борте-Учжин.

Похищение Борте-Учжин произошло в 1182 г. Мы очень быстро перескочили с событий 1115 г., когда монголы впервые обнаружили свое активное существование, до событий 1180-х годов. Это более чем полвека, в течение которых сменилось четыре поколения. И – если раньше поднять монголов на самозащиту от внешнего врага было занятием почти невозможным, то тут из-за обиды, нанесенной чужими одному из земляков, поднялось целое войско. Ван-хан кераитский, друг монголов, привел с собой 20 тысяч воинов. Джамуха-Сэцэн, то есть мудрый Джамуха, названный брат Тэмуджина, привел тоже 20 тысяч воинов.

Четыре тьмы форсированным маршем прошли вдоль Селенги на восточный берег Байкала и застали меркитов врасплох. Такой марш-бросок был бы классическим в учебниках военной истории, если бы историки знали о нем и хоть раз поинтересовались бы, что там за местность: там действительно очень крутые горы и тяжелые переходы. В этих местах геологи даже пешком ходят с трудом, а верхом по тропинкам проводить коней над пропастями, через быстротекущие реки невероятно сложно.

Однако:

 
«Насколько сильнее природы короткое слово „иди“!
Легки переходы и броды, и страшен лишь хан позади!
Но в белом тумане без края тропинки распутывать нить.
Да волчьи распугивать стаи, да мертвому месяцу выть —
Не лучше ли сна и покоя?» – думали монголы…
 

Внезапным нападением они разгромили кочевье меркитов. Была ранняя зима. Меркиты бежали. Монголы отнеслись к ним довольно гуманно, потому что можно было перебить и разогнать по лесу всех, а тот, кто убегает в Сибири в лес зимой без огня и теплой одежды, – обречен. Монголы же прекратили преследование. Они только вернули Борте-Учжин, которая при лунном свете, во время ночного нападения, узнала коня своего мужа, бросилась к нему и схватилась за стремя.

Но почему меркиты, совершая нападение на монголов, были так хорошо осведомлены о делах монголов? Очень странно. Украдена была, кроме Борте, жены Чингисхана, также и его мачеха Сочихэл. Она не вернулась к монголам, ушла вместе с бегущими меркитами, а ее сын Бельгутей остался при своем сводном брате Тэмуджине. Так будущий Чингисхан освободился от доносчицы в своем доме – мачехи, как до этого от Бектера. Долгая это была история.

Как только монголы избавились от мамаши Бектера, дело у Тэмуджина пошло на лад. Оказалось, что этот «человек длинной воли» обладает железной волей, справедливостью, умением обходиться с людьми. К Тэмуджину стали стекаться другие «люди длинной воли». К нему присоединились не племена, а богатыри.

Зато от него отделился его побратим – анда, по-монгольски, – Джамуха. Он оказался в лагере родовичей, среди которых тоже было немало пассионарно заряженных людей. Вообще, начали скрепляться социальные узы, основанные на разных стереотипах поведения. Сторонники Тэмуджина или, может быть, он сам предложили взять за основу договор войска с ханом. Так родилась монгольская Яса. Согласно этой Ясе, войско было обязано соблюдать дисциплину, а хан, то есть выбранный предводитель, – справедливо распределять добычу среди своих сторонников и повышать их за заслуги, а не по праву рождения, как это было раньше. Короче говоря, Тэмуджин противопоставил принцип военной демократии традиции рода и племенного союза.

Мы видим, как постепенно набухала пассионарность в той системе, которую через несколько десятилетий будут называть «монголы». Собрались богатыри, отделились от них тихие, куренные системы, которые не хотели идти к этим «людям длинной воли», к мятежникам, беспокойным сорвиголовам. Порядочные, спокойные обыватели – с одной стороны, отчаянные – с другой. Столкновение между ними было неизбежно, и произошло так же из-за пустяка, как и многое в истории.

Дело в том, что у разных народов воровство рассматривается с разных точек зрения. У кого-то нельзя брать деньги, у других – можно. Так вот, у монголов считалось, что вещи и деньги брать нельзя, а лошадей можно. И поэтому удалец Тайгар, брат Джамухи-Сэцена, решил отогнать табун лошадей у Тэмуджина. Табунщик погнался за ним и прострелил его из лука насмерть.

Джамуха, точнее, его сторонники воспользовались этим случаем и напали на Тэмуджина. Так произошла первая междуусобная война в 1184 г. В результате этой войны Тэмуджин потерпел поражение, ибо врагов было втрое больше. Но почему-то Джамуха отвел войска и не воспользовался победой.

Дальше – темный период в биографии Тэмуджина, когда источник пропускает вдруг целых пятнадцать лет – период наиболее напряженных и важных событий. Это купюра, которая в дальнейшем не была заполнена, потому что официальная история монголов содержит ту же самую купюру. Но, к счастью, был один китайский военачальник, по имени Чжао Хун, который ненавидел чжурчжэней и без предвзятости относился к монголам. Он написал, что чжурчжэни поймали Тэмуджина и продержали его 14 лет в яме, в тюрьме. Затем Тэмуджин каким-то образом спасся. Подробности этого побега неизвестны.

Видимо, китайский военачальник написал правду. И про то, что происходило за эти 14 лет, нам никогда не узнать.

Когда Тэмуджин появился среди соплеменников в Монголии, то вся страна кипела пассионарностью. С одной стороны, появились претенденты на власть, их было шесть человек, имена их в данный момент не нужны. С другой стороны, обыватели говорили: «Надо подчиняться своим законным ханам, а не авантюристам», «Пора кончать с этими безобразиями». Но задержать процесс этногенеза так же невозможно, как невозможно остановить лавину в горах. Война развернулась по всем направлениям и превратилась в межэтническую. А коль скоро так, то и нам надлежит сменить уровень нашего наблюдения над фактами – вернуться если не к «телескопу», то к «подзорной трубе».

Нет, мы не увлекаемся описанием политических коллизий Центральной Азии в конце XII – начале XIII в. Нам необходимо уяснить фон, на котором они возникали и проявлялись. А что такое фон? Это общественная настроенность, которая может быть либо позитивной, то есть жизнеутверждающей; либо негативной – требующей изменения, более или менее радикального, всего окружения; либо нулевой, формулирующейся фразой: «Оставьте нас в покое». Причем под «покоем» понимается предоставление возможности расправы над соседом или братом без досадных помех.

Мы говорили о том, что каждая большая суперэтническая система XII в. имела не только позитивную, но и негативную сторону, которую в Европе представляли, например, катары, в странах Леванта – карматы, в Китае – некоторые течения тантрического буддизма.

В степях Монголии эта позиция не прослеживается. Бедой монголов, чуть было не приведшей весь народ к гибели, была самоутверждающаяся обывательщина, пошлость, под которой в старину русские понимали отсутствие творческих порывов. Было у монголов и творчество, был героизм. Но не было негативного начала. Отрицания жизни во имя грядущего, уничтожения ради умственных постулатов монголы не знали. И незнание зла спасло народ.

Как понять столь парадоксальный тезис? Монголы убивали, грабили, отгоняли скот, умыкали невест и делали много таких поступков, которые осуждены в любой хрестоматии для детей младшего возраста. Вместе с тем монголы не оставили руин, архитектурных кладбищ, что дало повод недальновидным исследователям считать их дикарями. Монголы жили жизнью, которая выглядит верхним замыкающим звеном биоценоза. При расширении ареала монголы наталкивались на соперников. Война с ними была также естественным соперничеством. Отгон скота – это спорт, связанный для конокрада с риском для жизни. Умыкание невест – борьба за потомство, ибо с украденными женами обходились столь же деликатно, как и со сватанными по согласию обеих семей.