Текст книги "Русская война: дилемма Кутузова-Сталина"

Таким образом, совокупность мер, заявленных к исполнению «директивой – 22» НИЧЕМ не отличается от практического хода дел в округах по «директиве – 18» – кроме того, что была совершенно недостаточной; приказывается к исполнению за совершенно немыслимые сроки, не более 1–2 часов для ЗапВО и КОВО и 00 часов для ЛВО, считая со времени прибытия телеграмм в округа; и заявляется в превратно-преувеличенном смысле как «достижение боевой готовности», добавлением неисполнимых требований или неуставных определений.

Обратите внимание на конструкцию «внезапное нападение» п. 1: если событие приходит по документу от начальника к подчиненному, оно уже НЕ ВНЕЗАПНОЕ – это не деловая форма, а публичная, для сторонних лиц, оправдание перед их судом; в военной бумаге это паника, явленная низам верхами. В серьезном документе на этом месте могло присутствовать «неспровоцированное», даже «вероломное» и т. д., но никак не «внезапное» – просмотрите хотя бы еще раз мемуары Г. Жукова, есть ли для него что– либо в жизни и войне «неожиданное» и «внезапное».

Т.о. весь смысл этой «директивы»: в последний момент заявить «сделанным» то, что не сделано; по известным словам «подписано – так с плеч долой!». Эта ситуация настолько очевидна, что Военная Коллегия Верховного Суда СССР не предъявила Д. Павлову обвинения по «директиве – 22» – сама директива скорее является материалом к служебному расследованию деятельности С. Тимошенко и Г. Жукова в канун войны.

И вы полагаете, такой странный документ мог быть завизирован И. Сталиным к отправке в войска?

Глава государства не нуждается в формально-казуистическом перекидывании ответственности среди подчиненных, основанном на том, что выполнить приказы они уже принципиально не могут, но есть еще 5–6 часов, чтобы спихнуть его вместе с виной за неисполнение на нижестоящие плечи… Директива, прошедшая его проверку имела бы точный, деловой характер; пускай запоздалой, но адресованной к новым целям бумаги, а не перечисления того, что исполняется уже без нее.

В мемуарах Г. Жукова есть одна выразительно разрастающаяся от издания к изданию тень: по крохам собирая компромат на Наркома ВМФ Н.Г. Кузнецова, в частности цитируя его отрицательный отзыв на тревожные донесения военно-морского атташе в Германии капитана 1 ранга Воронцова: «Полагаю, что сведения являются ложными и направлены по этому руслу, чтобы проверить, как на это будет реагировать СССР» пишет 6 мая Н.Г. Кузнецов[14]14
  Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. Т. 1. М., АПН, 1983. – с. 296.


[Закрыть]* (для нас это свидетельство чрезвычайно важно, оно подтверждает, что Главком ВМФ в канун войны окончательной уверенности не имел, и его решительные действия 18–22 июня НИКАК НЕ ОБУСЛОВЛЕНЫ субъективным порывом; он ВЫПОЛНЯЛ ПРИКАЗ) – но пробавляясь крохами Жуков обходит медведя: что флот уже до «директивы – 22» перешел на боевую готовность; создавая системой умолчаний впечатление, что именно она запустила механизм тревоги в военно-морском ведомстве. Если бы это было так, флот потерпел бы не меньшее, а может быть даже большее поражение, чем авиация в первый день войны – небоеспособный корабль лучшее применение авиабомб, чем не взлетевший самолет.

Налицо сознательное утаивание факта более ранней директивы; хотя бы частной, для флота – подмена ее «документом – 22». Естественно, это рождает сильнейшее подозрение о ее общем, не узко-флотском характере – в противном случае эти потуги бессмысленны и Г.К. Жуков с чистой совестью мог бы констатировать разновременный срок поступления директив для армии и моряков, сетовать на ведомственную разобщенность НКО и НК ВМФ, как и на несогласованность принимаемых по ним правительственных решений – этого нет…

Т.о. сбой в прохождении правительственной директивы произошел на уровне высших институтов вооруженных сил НКО и Генштаба (С. Тимошенко и Г. Жуков), что вызвало дезорганизацию в переходе округов на повышенную боевую готовность.

Может быть, это прояснит смысл ирреально-загадочной сцены, записанной Ф. Чуевым со слов В. Молотова в 1980-е годы: «днем 22-го мы, члены правительства, прибыли в Генштаб, чтобы на месте узнать, что происходит на фронте. Докладывал сам Г. Жуков, сильно нервничая; посередине доклада потерял самообладание, заплакал и вышел из комнаты…»*[15]15
  Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. М., Тера, 1991, – с. 73.


[Закрыть] Представить Г. Жукова плачущим стол же мыслимо, как скалу смеющейся – если только он не задержал прохождение директивы на перевод войск в состояние боеготовности, и теперь лучше всех понимал, в какое положение поставил армию, бывшую для него жизнью.

Не в этом ли причина острейшей неприязни, которую испытывал маршал Г. Жуков к адмиралу флота Н. Кузнецову, вплоть до прямой низости в бытность министров обороны СССР: в 1955 году, воспользовавшись гибелью линкора «Новороссийск» на Черном море, обвинил адмирала в развале флота, сбросил в звании на 3 ступени до «контр-адмирала» и уволил в запас, лишив персональной пенсии, так что флотоводец должен был пробавляться переводами – при том, что все знали: за 3 месяца до катастрофы Н.Г. Кузнецов сдал командование и лег в госпиталь с тяжелейшим инфарктом – из палаты он вышел только на расправу.

Чем адмирал переступил дорогу полководцу? А не тем ли, что был живым укором ему, сделавшим с флотом то, что он не смог сделать с армией – достойно ввести ее в войну?

Как же выглядела гипотетическая «директива – 18» частично, в виде «телеграммы Жукова» переданная в войска и за неисполнение которой был судим и осужден генерал Павлов?

Убирая все алогичные конструкции «документа – 22» и учитывая РЕАЛЬНЫЕ ДЕЙСТВИЯ ВОЙСК по повышению боеготовности 19–21 июня 1941 г., получаем следующий текст.

«Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.

Копия: Народному комиссару Военно-Морского флота.

1. В течение 22–23.6.41 г. Возможно разжигание беспричинных военных конфликтов немецкой стороной на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Конфликты могут начаться с провокационных действий.

2. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.

3. Приказываю в срок до 24 часов 21.6.41 г.:

а) скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую; тщательно ее замаскировать;

в) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

г) перевести фронтовое и армейские управления на полевые командные пункты. Обеспечить их надежной связью;]

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.

Тимошенко, Жуков

18.6.41»

И в этом виде директива оказала бы огромное стимулирующее воздействие на армию, как это произошло с флотом – но почему-то по войскам прокатились только отголоски ее эха. Субботник вечером 21 июня командующий ЗапОВО генерал Д. Павлов отправился в Окружной дом офицеров на концерт московской эстрады…

Вина за это всецело ложится на руководство НКО.

Получив подобный документ на руки ВСЕ командующие округами почти несомненно превзошли бы уровень определенных им мероприятий боеготовности, подстегиваемые чувством опасности и житейской мудростью «Каши маслом не испортишь».

Кажется поэтому вместо полного текста директивы в войска был отправлен стоп-кран генерал армии К.А. Мерецков.

Рискну предположить, что следствие было свернуто на К. Мерецкове и Д. Павлове И.В. Сталиным по чисто прагматической причине – война началась и надо ее было продолжать с теми, что остался под рукой: С. Тимошенко, Г. Жуковым, тем же К. Мерецковым; других просто не было. Д. Павлов уже безнадежно дискредитировался разгильдяйством и ограниченностью – его расстрел справедлив и закономерен на виду той беды, в которую он вверг свои войска.

Подчиненный Павлова, командующий авиацией ЗАПВО генерал М. Купец еще раньше и правильно оценил свое командование – застрелился 22-го июня на поле Минского аэродрома в виду 268 горящих самолетов Минской смешанной авиадивизии, уничтоженной немецким налетом на земле…

Л. А. Исаков Историк

Преподаватель Московского Издательско-Полиграфического колледжа им. И. Федорова

P.S. Уже после написания этой статьи, в 12 издании мемуаров маршала Г. Жукова я прочитал в дополнение к исходному тексту его признание в НЕПОЛУЧЕНИИ руководством НКО разведывательных данных даже в объеме докладов генерала Ф. Голикова И. Сталину, тем более прямых сводок других ведомств – но тогда на основе какой информации складывалась «дальнозоркость» НКО на фоне «близорукости» И. Сталина? (см. Жуков Г.К. Воспоминания. т. 1, 12-е изд. М. «Новости», 1995 – с. 378–380).

Текст работы воспроизводился в телепрограмме АВТОРА «Историософские этюды» на СГУ ТВ в 2003–2004 гг, на Международном Симпозиуме по QWERTY– эффектам в ВШЭ в 2005 г. ДВАЖДЫ заявлялся к публикации в ВОПРОСАХ ИСТОРИИ при яростном сопротивлении г-д ПОЛИКАРПОВА и КИКНАДЗЕ и благородной поддержке И.В.СОЗИНА – НИЗКИЙ ЕМУ ПОКЛОН И ПОСВЯЩЕНИЕ. АВТОР.

В октябре 2010 года пользователь интернета Игорь Магурин в дискуссии по публикации работы в социальной сети ГАЙДПАРК привёл текст следующего документа, скорее всего уже следствия Директивы-18

19 июня 1941 г.

1. Руководить оборудованием полосы обороны. Упор на подготовку позиций на основной полосе УР, работу на которой усилить.

2. В предполье закончить работы. Но позиции предполья занимать только в случае нарушения противником госграницы.

Для обеспечения быстрого занятия позиций как в предполье, так и [в] основной оборонительной полосе соответствующие части должны быть совершенно в боевой готовности.

В районе позади своих позиций проверить надёжность и быстроту связи с погранчастями.

3. Особое внимание обратить, чтобы не было провокации и паники в наших частях, усилить контроль боевой готовности. Всё делать без шума, твердо, спокойно. Каждому командиру и политработнику трезво понимать обстановку.

4. Минные поля установить по плану командующего армией там, где и должны стоять по плану оборонительного строительства. Обратить внимание на полную секретность для противника и безопасность для своих частей. Завалы и другие противотанковые и противопехотные препятствия создавать по плану командующего армией – тоже по плану оборонительного строительства.

5. Штарм, корпусу и дивизии – на своих КП, которые обеспечить ПТО по решению соответствующего командира.

6. Выдвигающиеся наши части должны выйти в свои районы укрытия. Учитывать участившиеся случаи перелёта госграницы немецкими самолётами.

7. Продолжать настойчиво пополнять части огневыми припасами и другими видами снабжения.

Настойчиво сколачивать подразделения на марше и на месте.

Признаться, я впервые обнаружил что-то положительное в Электронной Паутине.

Глава 3. Буря 1941 года – «Мокрый мешок» на «Стальные клещи»

ТЕКСТ 2000 г.

Признаться, я без особого желания принимаюсь за эту работу: в общем плане, в контексте истории нации, не истории её отдельного пресуществления, например национального военного искусства, она просвечивается скромно; её должны делать узкие специалисты, и для достаточно камерных целей, если не братье её как выражение особой формы военного мирочувствия, что отразилось в ней и ярко, и значимо, и трагически – этого не полагалось, почему я был склонен её обходить, хотя с удовольствием начитывал в специальной аудитории, военной или мужской. Увы, постоянное и устойчивое уклонение т. н. «военных историков», т. е. назначенных к тому кадровых старших офицеров, всё более делало её растираемым больным местом, обращало в нарыв, который наконец и прорвался, когда мне попал на глаза материал в «Красной Звезде» от 22 июня 2000 г. о планах советского командования на начальный период советско-германского военного конфликта под громким названием «Ложь и правда о 22июня 1941 года»; обращённый против потуг Киселёвых-Резунов запятнать коммунизм Ленина-Сталина поставив его на одну доску с фашизмом Гитлера-Муссолини, т. е. фактически обелить последних, как и власовщину, и бандеровщину, и латышско-литовско-эстонских эсэсовских выкормышей из обслуги концлагерей Саласпилса, 9 форта, эстонских «Шталагов». Попытка недостойная и унизительная для «Звёздочки»: мразь– Резуна ничего не исправит, Киселёв-подонок мигом всё поймёт на тюремных нарах. Задача вразумления очередного Гришки Катошихина бессмысленна, налицо национальная задача выбить платно-американского змеёнышей с экрана, поелику возможно с гнилыми зубами.

С другой стороны остаётся и чисто профессиональное обстоятельство, делающее моё обращение к этой теме щекотливым: как специальная и научно-ориентированная она требует, если поднимается, и профессионального инструментария, обращения к архивам и фондам, что мне преимущественно недоступно; в обход можно городить вспомогательные леса из воспоминаний и мнений военачальников, тем более развязных, чем далее они находились от центров принятия решений и скандальное выступление В.И.Чуйкова в 1970-е годы по поводу Берлинской операции показывает большие возможности «обоснования» собственных благоглупостей таким образом. Оставим это «школам» Богдановых-Бугановых, обращающих маловразумительные знания московского подьячего Андрея Лызлова о всемирной истории в точку опоры преобразования её в святоотеческую похлёбку, или уже совершенно беспардонным Фоменко-Асовым вкупе с Соколовыми-Белоконями.

Что же остаётся в материальное, а не примысленно-логическое обоснование той картины полагаемой начальной битвы, что зрима автору, но подозрительна читателю? Да единственно же и материальные свидетельства: оформленные группировки войск; сосредоточенные материальные средства (дивизии, танки, самолёты); назначенные к тому военачальники – а авторское изложение будет раскрывать то, что ныне явлено как бессмыслица: тот замысел, что полагался их стержневым основанием, который обращал их в механизм, но не возобладав, развалил в судороги…То, что где-то лежит в папке под кодовым названием Цветка в Мужском роде, Операция «Лотос», «Георгин», как ещё…

***

Уже летом 1939 года на советско-германских переговорах в Москве начинала закладываться картина той военной схватки, что грянет через 2 года – шёл интенсивнейший и в большей степени с советской стороны торг о линии западной границы, т. е. исходного рубежа, с которого противники ринутся друг на друга, и потому его очертания в значительной мере определяют и картину начальной битвы.

Гитлер, прижатый внутренним развитием германского фашизма к мировой войне В РАМКАХ СТАРЫХ ЗАПАДНИЧЕСКИХ СЧЁТОВ, пошёл бы на все условия советской стороны в малозначительном, с точки зрения принятого решения об «антиверсальском начале» всемирного конфликта, вопросе о будущем разграничении в Польше, и пожелай Сталин, мы имели бы на западе идеально-оборонительную границу, привязанную к почти прямой линии рек, текущих с Карпат в меридиональном направлении с Юга на Север, по Неману-Бугу, или ещё как окажется, вплоть до линии Нарев-Висла– Вислока, образцовой в смысле организации устойчивого, не дающей наступающему противнику никаких зацепок рубежа. Да что гадать, ИМЕННО ЭТА ЛИНИЯ была установлена в качестве разграничительной для войск, вступающих в Польшу во время блиц-переговоров 13–14 сентября 1939 г. В.Молотова с И.Риббентропом и стала исходной на Советско-Германских переговорах о демаркации границ 13–17 октября того же года в Москве. А под неё солидное «обоснование»: 136 советских дивизий на 56 немецких; повсеместное преобладание советских бронетанковых соединений в случайных столкновениях на линии разграничения; генерал-лейтенант В.И.Чуйков против генерал-майора Г.Гудериана. И уже одно то, что присутствие советских контингентов на Висле обесценивает Варшавский узел коммуникаций, равным которому по значимости для сосредоточения и развертывания войск, организации манёвра по фронту и в глубину, являются только Берлинский в Центральной Европе и Парижский в Западной полагало держаться её как Китайской стены – налицо другое, сдвиг с этой линии на 300–350 км. к востоку, обращающий границу в оскаленные клыки многократных вклинений территорий, задающий с первого дня войны самый энергичный, на достижение решительных целей поражения основной массы войск противника характер приграничной битвы, с большим размахом событий в пространстве. В целом очевидно преобладание политических ориентиров над узко военными: если В.Молотов в эти дни говорил о крушении Польши «этого уродливого детища Версальского мира», то уклонение советской стороны от участия в разделе коренных польских территорий свидетельствовало, что против НЕ-Уродливой Польши советское руководство не возражает; знаменательный сигнал для западных держав – ведь во внешне-аффектационном плане они начали войну «за Польскую Свободу».

Но любопытно другое, конфигурация советско-германской границы, волей Сталина принявшей не «межимперский», а этно– исторический характер для советской стороны, задаёт исходно разные условия для захождения противников – она как бы «лучше» именно для «немецкого начала». Два громадных балкона, глубоко выдвинутых в советскую территорию, Восточно-Прусский с Сувалкским Когтем, охватывающим пограничные армии Западного Особого Военного Округа с севера в районе Белостока; и Люблинский, вклинивающийся между Западным и Киевским Особым Военным Округом и нависающий над тылом оборонительной линии Карпат, в значительной мере обесценивая её, как и систему укреплённых районов по Днестру на старой госгранице – прямо подталкивали к глубокому вторжению с охватом и окружением войск ЗапВО в Белостокском выступе и Косозаходящему удару по Украине с перехватом путей отхода русских армий с линии Сан– Карпаты– Серет– Дунай.

В то же время глубокое вклинение русской границы в районе Белостока прямо не может быть быть использовано до тех пор, пока затылок ему долбит Сувалкский клюв; при этом движение в северо-западном направлении заводит войска в тупик мощной оборонительной линии Мазурских озёр; движение с юго-западного фаса означает лобовое проталкивание противника по долине Нарева на Варшаву при нарастающей угрозе флангового удара из Восточной Пруссии, что немцы и применили в 1944 г. сковав К.Рокоссовского на Висле. Удар из района Львова под основание Люблинского выступа заводит войска в сложное положение, когда противник владея центром железно– и автодорожных коммуникаций Польши Варшавским узлом будет действовать по внутренним операционным линиям и имеет лучшие условия разгромить заходящую русскую группировку катастрофическим ударом от Люблина на Ковель– Броды, как то осуществил Вейган против Тухачевского и Егорова в 1920 г.

При этом можно заметить следующее обстоятельство – косой удар по Украине сам подвержен фланговому контр-удару из района Бреста на Юго-Запад силами ЗапВО, но при условии, что будет срезан Сувалкский выступ. Наступление германских войск из района Сувалок на Гродно-Барановичи по кратчайшему пути окружения Белостокского выступа открывает отличную, почти единственную возможность ПрибВО нанести поражение крупного стратегического характера противнику ударом с Северо-Востока под основание Сувалкского выступа, «проскальзывая» вдоль восточно-прусских УР; без прошибания лобовым наступлением на запад мощнейших укреплений противника по линии Мемель – Мазуры, по соотношению сил, организации и техническому обеспечению войск, навыкам комсостава, УРОВНЮ ЗНАНИЙ СИСТЕМЫ ИНЖЕНЕРНОЙ СООРУЖЕНИЙ в начальный период войны быстро невозможное… Так сказать выманить германского зверя жирно намазанным Белостокским Куском из броне-бетонной Прусской Берлоги и Топором по Шее.

Т.о. вырисовывается контур сложной агрегированной операции, полагающей достаточно предсказуемое по целям первоначальное захождение противника, столь важное для обеспечения политического реноме, что понимали Бисмарк и Сталин, и не понимали Наполеон и Гитлер, почему первые побеждали в войнах, вторые в битвах; с достижением решительных стратегических результатов, надолго определяющих перспективу войны на линии и около своей границы. Бросается в глаза одно свойство этого агрегата: ось, центр, фокус событий, вся система мероприятий складывается или разваливается по решению одной начальной задачи – уничтожению Сувалкского выступа. Разгромив здесь германские войска и овладев Сувалками ПрибВО решал главную задачу начального периода войны, освободив ЗапВО для действий на Юго-Запад под основание кооперированных крыльев групп армий «Центр» и «Юг», нацеленных на основание Белостокского выступа и Косой удар по Украине – с этого момента все крупные мероприятия противника становятся перехватываемы, а положение германских армий на линии Буга в условиях нависания мощных группировок советских войск от Белостока и Львова неустойчивым, необеспеченным, позиционно ослабленным; простое методическое наступление советских войск «в линейку» Юго-Западного и Западного фронтов(если не станет способности к другому роду боя) всё время давящих на фланги германского фронта по сходящимся долинам Нарева и Сана вытолкнет их за Вислу(как то случится в 1944 г.); при энергичном прорыве оно чревато окружением 4–5 армий германской стороны в четырёхугольнике рек Висла-Сан-Нарев-Буг, «Мокром мешке»; вот откуда возникло это название.

Мог ли этого не видеть, мимо того пройти командарм 1 ранга, начальник Генерального Штаба РККА, величайший стратег СССР 30–40 гг., «равного которому германская армия не имела со дня смерти генерал-фельдмаршала Шлиффена (по оценке отдела армий «Восток» германской стратегической разведки АБВЕР 1942 г.)», образованнейший военный, всецело преданный своему сумрачно-грозному богу-делу Борис Михайлович Шапошников – да ведь он и задавал эту границу строившим её дипломатам, являясь военным консультантом советской стороны на всех советско-германских переговорах 1939-40 гг.

Т.о. уже к ноябрю 1939 года основные контуры стратегического замысла стали очевидны как развитие и восхождение от боевой практики 1-й Мировой 1914–1918 гг. и Советско-Польской 1920 г. войны, из которых и особенно из последней были извлечены поучительные уроки, наиболее важные в ходе военно-научной дискуссии 1930-31 гг. о причинах поражения КА на Висле в 1920 г., главные из которых:

в начальный период, когда идёт борьба за перехват стратегической инициативы, не следует выбирать направлением боевых действий Восточную Пруссию, которая глушит и топит порыв войск, а предельная ярость армий растрачивается на стратегически местный результат; как и вторжение противника в Прибалтику, если оно не имеет характера обеспечения удара в другом направлении;

решительная операция в междуречье Буга-Вислы может быть только комбинированной межфронтовой, при этом определяющие события завязываются на Верхней Висле и высказываясь против помощи восставшим в Варшаве «бело-полякам» Бур-Комаровского в 1944 г. Г.К.Жуков повторил этот вывод 1931 года «Варшаву в лоб не взять, её нужно брать обходом с юга»;

эта операция требует высокой степени согласованности действий фронтов в Междуречье, и разобщённые их удары (как в 1916 г. Западного и Юго-Западного фронтов), или их разнонаправленность (как в 1920 г. на Львов и Варшаву) ведут к поражению.

…… Ничему этому не соответствует схема, приведённая в «КЗ»: это какое-то дряблое ученичество, причём заведомо ущербное, уже одно то, что ось удара ЗапВО на Варшаву проложена севернее Нарева, а ось удара КОВО вообще нацелена в расходящемся направлении на Силезию обращает её в блеф – автору статьи с «генерал-полковничьими» прибамбасами надо бы лучше знать военную историю, чем кончились такие «занаревские хождения» Самсонова в 1914 г. и Корка в 1920-м.; как и уроки катастрофы на Висле в 1920-м году. Неужто вы полагаете Шапошникова и Василевского столь забывчивыми?

Осенью 1939 года началось и конкретное оформление боевых группировок из наличного состава Прибалтийского ВО(будущий Северо-Западный фронт), Западного ВО(будущий Западный фронт), и Киевского ВО(будущий Юго-Западный фронт); и назначение к тому начальствующих лиц.

И вот тут возникает крайне любопытная ситуация, какое-то рябление несоответствующих лиц. Огромный стратегический замысел полагал привлечения к его исполнению и наилучших наличных кадров. Между тем из назначений 1939 г. 2 командующих ПрибВО и ЗапВО Ф.Кузнецов и М.Ковалёв были вполне рядовыми даже по званию «генерал-лейтенант», как и по своей последующей военной биографии в ВОВ – в резкое исключение шёл назначенный на КОВО Герой Советского Союза, овеянный славой Баин-Цагана и Халхин-Гола «генерал армии» Г. Жуков, что можно понять как выражение стратегического приоритета задач округа по целям обороны и наступления в грядущем Приграничном сражении. Только по завершении Советско-Финской войны этот перекос отчасти исправляется – командующим ЗапОВО назначают «генерал-полковника» Д.Павлова, боевого танкиста, хорошо зарекомендовавшего себя в Испании, Начальника Автобронетанкового управления РККА, в период Советско-Финской войны подготовившего интереснейшую операцию форсирования Финского залива по льду бронетанковыми соединениями с выходом в тыл финской оборонительной линии на Карельском перешейке; но в то же время обнаруживший и недостатки как общевойсковой военачальник, главные из которых: слабое знание особенностей других родов войск и в связи с этим неумение наладить их взаимодействие; острый, но узкий оперативный кругозор, не выходящий за пределы непосредственно наблюдаемого поля боя, самоуверенность и самомнение.

На участке ПрибОВО, где должна была решаться главная оперативная задача начала войны, её задающая прелюдия, какая-то чехарда Первых Лиц. Чаще всего мелькает Ф.И.Кузнецов, но даже по справке в Советской Военной Энциклопедии за 1939-41 гг. он побывал Начальствующим советским военным контингентом в Прибалтийских государствах, участником Советско-Финской войны, Начальником военной академии Гештаба, Командующим Северо-Кавказским военным округом, Командующим ПрибОВО, на котором принял войну…если не принять во внимание, что в ряде изданий он отметился и Командующим ЛенВО в переменку с М.Поповым и тоже на начало войны…Ни его перемещения, ни воинское звание не соответствовали уровню полагаемых округу задач, которые, надо подчеркнуть, НЕ МЕНЯЛИСЬ.

В мае 1940 г. на заседании Совета Обороны СССР за неудачное руководство армией и флотом в начальный период Советско-Финской войны было отставлено руководство Наркомата обороны во главе с К.Ворошиловым, заменённым маршалом С. Тимошенко, добившимся перелома в войне; начальником Генштаба в августе был назначен генерал– полковник К. Мерецков, 7 армия которого взломала «линию Маннергейма» в Карелии – но это ни в коей мере не означало удаления или понижения Б.Шапошникова, прогнозы которого на войну оправдались: пригласивший военачальника накануне заседания Совета И.В.Сталин объяснил ему, что его смещение есть только демонстрация принятия самых решительных мер по урокам Советско-Финской войны, не более; за ним остаётся вся оперативная работа Генштаба и подготовка к Большой войне на западе, что выражается назначением его Главноначальствующим строительства укреплённых районов на западной границе, фактическим руководителем подготовки театра военных действий к началу конфликта. В подтверждение доверия ему было присвоено звание Маршала СССР.

Именно Б.М.Шапошников готовил документы для заседания Совета Обороны осенью 1940 года, где К. А. Мерецков излагал основные задачи армии на начальный период войны и, надо сказать, сделал это крайне плохо, обнаружив на момент доклада отсутствие перспективного мышления, необходимого начальнику Генштаба, что вызвало острое раздражение Сталина и большое разочарование Б. М. Шапошникова, огорчённого явным провалом своего ведомства при новом начальнике. В завершение военного совета состоялась крупная штабная игра, где не вскрывая всего замысла Пограничного сражения присутствующим отрабатывалась его начальная часть – вторжение германских войск из Восточной Пруссии и Польши на охват Белостокского выступа. Вопреки домыслам о якобы «провале» Павлова и «триумфе» провидчества Жукова (первый руководил «красной» обороняющейся, второй «синей» наступающей стороной) игра имела иной характер нежели гимнастическая демонстрация военачальниками своих способностей – ещё раз оценивались возможные последствия этой угрозы и методы её пресечения: игра показала, что подобное действие весьма перспективно и заманчиво для противника, но в тоже время мощный удар ПрибОВО под основание дуги Сувалкского выступа с Северо-Востока решительно изменяет всю обстановку на театре военных действий, разрушает взаимодействие Восточно-Прусской и Центрально-Польской группировок противника (БУДУЩИХ ГРУПП АРМИЙ «СЕВЕР» И «ЦЕНТР» ГРЯДУЩЕЙ СХВАТКИ), приковывая внимание германской стороны к району севернее Пинских болот и очевидной угрозе русского удара от Белостока-Бреста на юго-запад в направлении Висла-Варшава, открывая перспективы стратегического наступления в Южной Польше.

По завершению игры были сделаны организационные выводы. К.А.Мерецков был переведён с руководства Генштаба на командование ПрибОВО, который должен был осуществить самую важную часть будущего Приграничного сражения, срезать Сувалкский выступ…Но попробуйте вы найти какие-либо следы этого назначения в мемуарах военачальника «На службе народу» (5 изданий), как и вообще о его деятельности с 22 июня по середину сентября 1941 года, уже замнаркома обороны по боевой подготовке войск, с июня «генерал-армии»! Любопытным образом эта «чёрная дыра» расползлась на аберрации ряда изданий; например достаточно пошлого справочника «Кто был кто в Великой Отечественной войне» (М.,Республика,1995 г. Под ред. О.Ржешевского): дотошно выискивая кто был «репрессирован», а кто «сажал», т. е. разделяя овец и козлищ, и зная о факте ареста в биографии К.А.Мерецкова, но не зная за что и когда, авторы втискивают его в изумительно безграмотную фразу «с августа 1940 г. Начальник Генерального Штаба; перед войной был репрессирован; в январе-сентябре 1941 г. зам. Наркома обороны СССР» – да, Мерецков был взят под стражу, но не в конце 1940 г., а 19 июля 1941 г. за провал работы по поддержанию боеготовности войск и СРЫВ ВАЖНЕЙШЕЙ СТРАТЕГИЧЕСКОЙ ОПЕРАЦИИ НАЧАЛА ВОЙНЫ.

Д.Г.Павлов остался на своём посту, что ещё раз подтверждает отсутствие столь часто обыгрываемого в кинофильмах и околонаучных кругах «провала» на Военной игре 1940 г.; в начале 1941 г. ему присвоили звание «генерала армии» – в аванс…

Начальником Генерального Штаба РККА был назначен Г.К.Жуков о чём можно только пожалеть, разумеется не о повышении в должности, а о перемене рода занятий – его вклад в начало войны как прирождённого водителя войск на посту командующего важнейшим военным округом был бы выше отдачи руководителя распорядительно-аналитического ведомства вооружённых сил; командующим КОВО был назначен Герой Советского Союза генерал– лейтенант М. Кирпонос, что явно неравноценно при всём мужестве и воле нового выдвиженца, в начале года успешного командира 70-й стрелковой дивизии на Советско-Финской войне; и вряд ли исправится произведением в звание «генерал-полковник» в мае 1941 г. Фантастический взлёт: «полковник» в 1939 – «генерал-полковник» в 1941…