Текст книги "Майор Пронин и господин Хуммер"

Хуммер степенно прошел к директорскому столу. Кржижановский тяжело поднялся ему навстречу. Улыбнулся:

– Извините, спина дает о себе знать. Простыл на рыбалке. Не судите строго старика. Я очень рад приветствовать вас в Москве. Прошу вас, садитесь напротив, здесь, чтобы мы хорошо видели лица друг друга. И вы, Иван Николаевич, выбирайте себе место по вкусу. Разговор у нас, думаю, не на пять минут. Нужно удобно устроиться. Особенно, учитывая, что ваш собеседник – временный инвалид.

Кржижановский не стал дожидаться, пока Хуммер начнет задавать вопросы – и начал с места в карьер:

– Как у вас в Штатах сегодня обстоят дела со строительством электростанций? Есть ли новые технологии по этой части в стране великого Эдисона? И – извините за обилие вопросов – интересует ли вас лично эта проблематика?

Хуммер не сумел ответить сходу, пришлось с минуту подумать. Он даже растерялся от такого напора.

– Товарищ председатель Госплана! Разрешите, я так буду вас называть? – Кржижановский с легкой улыбкой кивнул. – Лично я не являюсь специалистом по электричеству. Образование у меня другое, а ваше дело требует тонкой компетентности, не так ли? Но я вкладываю деньги в разные проекты, а электричество в Америке – это настоящая религия. Вы правы, со времен Эдисона. Хотя мы знаем и о вкладе ваших выдающихся ученых в это дело. И восхищаемся современной Россией, которая, несмотря на разруху, поставила на широкую ногу строительство электростанций. Это настоящее русское чудо, в которое не верил даже великий британский писатель– фантаст Герберт Уэллс. Мы знаем об этом, читали его книгу.

– «Россию во мгле»? – спросил Кржижановский с улыбкой. – Он не только фантаст, но и изрядный фантазер. Поверьте, правды в этой книге меньше, чем вымысла.

– И все-таки в ней есть уважение по отношению к вашим великим мечтам, которые с тех пор постепенно превратились в реальные дела.

– Пока еще не превратились, дорогой господин Хуммер, но – нашими стараниями – превращаются. Я, признаться, терпеть не могу пустопорожних мечтаний. Вот в дореволюционной России их хватало. Собирались, устраивали комиссии, праздники, произносили тосты – и все ограничивалось молебном. Насмотрелся я этого. А вы, значит, совершаете капиталовложения в наше дело у вас в Америке? Это похвально. И вы готовы иметь дело с вами?

Вот тут Хуммер ответил быстро, почти молниеносно:

– Я виду, что энергетика – самая развивающаяся отрасль в России. Как раз в нее я и намерен вкладывать свои деньги. Признаюсь честно: дело в рисках. В вашем случае – риск наименьший. Вы упомянули великого Эдисона. Он, конечно, умер. Но его дело по-прежнему процветает. Это он стоял у истоков компании «Дженерал Электрик», которая сейчас у нас контролирует 80 процентов вашей отрасли. Вы знакомы с руководителями и владельцами этой компании?

– У меня были с ними контакты, но давно, до революции. И не на высоком уровне. О делах компании я, конечно, знаю, и не только из газет.

– Уверен, у вас квалифицированные осведомители. Но необходимы и связи!

– У вас они имеются? – спросил Кржижановский добродушно.

– Преувеличивать не буду: не на самом высоком уровне. Но второй эшелон – сплошь мои друзья и в некотором роде компаньоны. И обеспечить контракты по дружеским ценам я берусь. Конечно, на это нужно время. И даже некоторый бюджет авансом. Иначе – никуда не сунуться. Такая уж у нас страна – Америка. Нужно вертеться волчком.

– Я все понимаю, дорогой товарищ Хуммер. Сам бывал на Западе, знаю ваши порядки. Да и в России до недавнего времени правил царь Рубль. Но у нас социалистическое хозяйство, миллионов я вам не обещаю. Наша сила – как раз в дешевой рабочей силе, в том, что за многое мы платим «натурой». Пайки, должности, грамоты, земельные наделы… Вам же все это не слишком нужно?

– Ну, от советского ордена я бы не отказался. Для престижа, для репутации. Но по поводу денег… Вам же нужны наши технологии? И вы расплачиваетесь за них по рыночным ценам?

– Да, – вздохнул Кржижановский. – Приходится. Но мы очень осторожно и избирательно к этому подходим. Ваши предложения, товарищ Хуммер. Вы же социалист, поэтому я, как старый соратник по движению, могу называть вас товарищем?

– Да, конечно, это обращение лестно и приятно для меня. Да и привычно. Мой отец, между прочим, стоял у истоков американских маевок – первых в мире. Вы знаете…

– Мне ли не знать? – Кржижановский улыбнулся. – Мой любимый праздник с юности. Вам, наверное, доложили, что я сочиняю стихи. А в те годы еще и любил петь под гитару. За уши не оторвешь, как любил терзать цыганскую семиструнку. И однажды в ссылке я сочинил песенку, в которой были такие слова:

День настал веселый мая,

Прочь с дороги, скуки тень,

Лейся песня удалая,

Забастуем в этот день!

– Звучно! – льстиво вставил Хуммер.

– Куда там! Неужели вы думаете, что я держал эту песенку в секрете? – Кржижановский снова устало улыбнулся. – В то время в царской России этот праздник был запрещен. Строго-настрого. Полиция разгоняла демонстрации и даже мирные студенческие пикники. Они же понимали, какие разговоры мы там вели. Да и вообще, это был символ, символ будущей революции – маевка. А наши противники не были круглыми дураками. Так вот, с этой песней я и устроил рабочую демонстрацию человек на двадцать, из которых только трое были верными друзьями. А потом мы на лодках гребли по Волге, развернув красные транспаранты. И снова пели. Многих тогда арестовали, а меня просто поколотили. От полиции я сумел убежать, но какой-то черносотенец огрел меня палкой по спине во дворе трактира. Вот это были сражения, как в «Трех мушкетерах». Это и привлекло многих их нас в революцию. Но это еще не вся история. Прошел год. Никто не забыл про мою песенку. Я часто исполнял ее в дружеских компаниях. И не только я. Песенка, вообразите себе, пошла в народ. И через год, в апреле, человек сто самарских рабочих с красильной фабрики и человек двадцать железнодорожников договорились о забастовке 1 мая! Прямо по словам моей песенки! Я в то время находился в другом городе. Кажется, в Петрограде работал. Конечно, участвовал там в маевке, где-то в пригороде, вместе с Ильичом, между прочим. И вот я узнал про самарскую забастовку! Про нее писала левая пресса. Десятерых рабочих тогда надолго заперли в кутузку. Остальных наказали рублем. Но, товарищ Хуммер, так начиналась наша борьба. И мне особенно приятно, что ваш батюшка занимался примерно тем же самым у вас в Америке. Мы же помним и чикагские забастовки, и бостонское чаепитие, и многое другое, о чем с восхищением читали, получая информацию из вашей далекой страны.

У Кржижановского загорались глаза, когда он вспоминал о революционном прошлом. Видно, что для этого солидного, вдумчивого инженера боевая молодость была святыней, которую он бережно хранил в сердце. Так бывает. Он продолжал:

– Русские революционеры невольно стали хорошими путешественниками. Изучили и север, и Дальний Восток. Нас туда ссылали. А эмиграция помогла нам здорово изучить Европу. Франция, Германия, Швейцария, Бельгия, Швеция – все это родные для нас страны. В меньшей степени – Англия, Италия, Австрия. Там мы иногда учились, иногда просто бузотерили. Ну, Польша тогда была частью России, там мы тоже частенько бывали, тем более, что это родина моих предков. Еще Польска не сгинела! Так что Европы мы знаем, как говорится, на ять. А вот в Америке бывали редко. Только после 1905 года русские революционеры стали более-менее массово добираться туда. И прежде всего – товарищ Троцкий. Ну, вы его знаете. Об этом мне доложили, – Кржижановский улыбнулся. – Троцкий великий революционер, но в инженерных и промышленных делах – фантазер, каких мало. Впрочем, не будем об этом. Поговорим об Америке. У вас развиваются электростанции на торфе?

Хуммер с запинкой ответил что-то неопределенное. Кржижановский улыбнулся:

– Я забыл, что вы инвестор, а не инженер. Извините за глупый вопрос. Итак, вы заинтересовались нашей системой. А что вы можете предложить?

– Услуги консультанта и посредника на постоянной основе, – вот тут Хуммер был в своей стихии и отвечал бойко. – Вам нужны открытия, которые сделают эффективнее всю работу. Что касается строительных технологий – тут у меня особо серьезные связи. Все можно организовать быстро. Вы слышали о фирме Кана? Это король промышленного строительства.

– Да, я в курсе дела. И даже планировал выйти с ним на связь, но, увы, не было времени.

– Значит, я понадоблюсь вам. И что вы мне можете предложить?

Кржижановский заглянул в какую-то тетрадь, надел, а затем снял очки и сказал:

– Место постоянного консультанта с хорошим, но скромным окладом. Будете иностранным специалистом при Госплане. У меня есть такая вакансия. Это для начала. При заключении любого контракта готов платить вам до пяти процентов от суммы, договорившись, что еще пять процентов заплатит американская сторона. Прошу учесть, что мы исключительно честно ведем дела. Говорю это вам, как социалист социалисту.

Хуммер поднял правую руку:

– Готов подписать контракт!

– Мои помощники все подготовят. Не волнуйтесь. Сегодня же подпишем.

Пронин не то, чтобы подглядел, но приметил, что Хуммер легко подписывает любые бумаги, легко берет на себя любую ответственность. Видимо, действует по принципу Бонапарта – главное ввязаться в драку, а там что-нибудь, да перепадет. Иван Николаевич не одобрял такого стиля: так можно подвести партнеров, а это никуда не годится. Но с фирмой Кана Хуммер действительно давно и тесно сотрудничал. По строительной части он способен помочь и Кржижановскому.

– А что касается маевок, – продолжил Глеб Максимилианович, – приглашаю вас поучаствовать в первомайской демонстрации у нас, в первом в мире государстве рабочих и крестьян. У нас это великий, всенародный праздник. Будете почетным гостем.

– Непременно! Я польщен. – Хуммер улыбнулся. – Семейные традиции чту свято.

Пронин обратил внимание, что у Кржижановского на столе разложены аккуратно отточенные немецкие карандаши. Все тот же карандашный вопрос! Интересно, общался ли Кржижановский с Чичериным, знает ли о вчерашнем разговоре?

– Как вам понравился Глеб Максимилианович? – спросил Пронин своего подопечного уже в автомобиле.

– Настоящий управленец. В стиле Форда, только более интеллигентный и улыбчивый. Но чувствуется профессионализм и цепкость ума. К тому же, он хорошо чувствует собеседника, это сразу видно. Мудрый человек. И совсем не наивный. Я вообще, давно понял, что некоторые большевики только кажутся простаками в вопросах бизнеса. А переговоры ведут цепко. У нас в Америке такие не затерялись бы.

– А как вам понравились его воспоминания?

– Я вам могу сказать следующее. Воспоминаниями жить нельзя. Это вредно для работы. Наша жизнь – от контракта до контракта. Я уверен, что и мистер Госплан вполне контролирует свою ностальгию, и использовал ее неспроста. Он узнал, что мои родители стояли у истоков дня солидарности трудящихся. И решил таким образом навести мосты. Но я понял одну важную вещь. Многие ваши управленцы сочетают инженерный опыт с опытом уличной оппозиционной борьбы. Вы называли таких людей профессиональными революционерами. Считается, что это минус для руководителя крупной страны, крупной фирмы – забастовки, каторги, всякие крики против правительства. Так прошла молодость Кржижановского. И оказалось, что это не только минус, но и большое достоинство. Ведь он хорошенько изучил суть рабочего движения. Знает, чем купить рабочих, как вознаградить тех же инженеров. Не только деньгами, которых у вас не так много. Я присмотрелся к нему и могу сказать, что план ГОЭЛРО он исполнить сумеет. Это не пустая затея. Вам повезло с таким председателем. А Ленину – с другом.

– Может быть, вы все-таки выучите его фамилию – Кржижановский?

– О, нет, вот это точно выше моих сил. Но уважать его буду. Несомненно. К тому же, я подписал контракт… Так что советская энергетика отныне входит в круг моих ежедневных обязанностей.

– И как вы все успеваете, товарищ Хуммер?

– А у меня есть несколько секретов. Первое. Когда я чем-то занимаюсь – тут же забываю обо всем остальном. Как будто сбрасываю градусник. Второе – я всегда сплю, когда получаю возможность немножко поспать. Третье – азарт. Я отношусь к своему бизнесу как к азартной игре. А я с детства амбициозен, как и многие евреи, и поэтому мне никогда не бывает скучно. Кураж, азарт!

Пронин крепко запомнил эти слова. Азарт! Неплохая почва для сотрудничества.

– А что с Чичериным? Вам удалось что-то подписать?

– Портфель пухнет. Но вчера мы, конечно, так ничего и не подписали. Слишком суматошно и весело все пошло. Как это и бывает с нашим Цицероном.

– Вы встретитесь с ним сегодня?

– Да, как говорится, там же и тогда же… Вечер снова проведем с Чичериным.

– Я, к сожалению, не смогу.

– Дезертируете?

– Совещание у Дзержинского. Отсутствовать не принято.

– О, Железный Феликс! Я обязательно встречусь с ним, как только он найдет время.

– Предварительно Феликс Эдмундович готов поговорить с вами послезавтра часов в 11 вечера. Это для него обычное рабочее время. До двух часов ночи он работает регулярно, даже, если не случается ничего экстраординарного, – уважительно сказал Пронин.

– Знаю, знаю, этот неутомимый поляк трудится по 20 часов в сутки. В Америке он стал бы миллионером. Поразительная энергия и целеустремленность.

– Деньги для него не имеют решительно никакой ценности. Он борется за революцию.

– Знаю, – вздохнул Хуммер. – Бывают, бывают такие люди. Я в них верю. Хотя сам далек от таких высоких образцов. Бесконечно далек. Я за социализм, но – с возможностью высоких заработков.

У Пронина уже имелся рискованный план насчет сегодняшнего визита Хуммера к Чичерину. Первое. Он уже дал указания своему штатному помощнику – Виктору Железнову, который, ко всем своим достоинствам, был еще и искусным фотографом. У него имелся немецкий аппарат, которым можно было недурно снимать в полумраке. А Пронин заметил, что Чичерин не любит темноты. Все помещения в его дворце, даже пустые, были отлично освещены. Кто знает, может, он и свои банные оргии освещает электричеством на полную мощь? Тогда у Железнова получатся четкие фотографии, которые обязательно нам помогут в работе с Хуммером.

Проникнуть в заветный дом Железнов должен был заранее – в 19 часов. Все там изучить, осмотреть. Разумеется, незаметно для охранников, которых Чичерин – человек изобретательный – может расставить в самые неожиданные места. Но этим план вовсе не ограничивался. Пронин собирался всерьез поработать с этим слизняком Панкратовым. Но так, чтобы не вызвать никаких подозрений нервного и обладавшего мощной интуицией Чичерина. На него наши ребята надавят изо всех сил, а финальный допрос проведет сам Пронин. Но не просто так. Сегодня на Панкратова слегка наедет грузовик. Дело обойдется сравнительно легкой травмой. Водителя по-настоящему посадят. Все это станет известно Чичерину. Панкратов окажется в больнице – и там наши возьмут его в оборот. Он даст показания о том, с кем имел противоестественную связь товарищ Хуммер прошлой ночью. А потом добьемся подробных признательных показаний от этого человека. Которым, кстати, может оказаться и сам Панкратов. Вот такую папочку начал собирать Пронин «против Хуммера». А потом – решительный разговор, после которого американец должен стать нашим секретным агентом. И его азарт в этом деле тоже станет нашим союзником. Вербовать так вербовать. Но тут многое зависит от Пронина, от его мастерства.

А пока – скромный обед с американцем, на этот раз – в коммерческом ресторане «Славянский базар». Там когда-то несколько часов провели Константин Станиславский с Василием Немировичем-Данченко. Посидели, поужинали – и задумали Художественный театр. Легенда! Но правдивая. Кормили в «Славянском» действительно вкусно.

Хуммер смело съел целую тарелку фирменного блюда, которого до сих пор ни разу не пробовал – солянку по-славянски. И запивал ее липецкой минеральной водой, не побрезговав и рюмкой водки. Взял он и две порции черной икры. Дорого, ресторан-то коммерческий, нэпманский, но, как-никак, за все платила советская сторона, а кормить нэпачи умеют.

– А что у вас с авиацией? – спросил Хуммер на сытый желудок.

– Есть разработки, много разработок. Но индустрия пока еще в зачаточном состоянии. Инженер Андрей Туполев создал первый советский самолет. Могу познакомить.

– Буду рад. Интересное может сложиться знакомство. У нас есть что вам предложить по этой части. Главное в авиации – это мотор, не так ли? А у вас еще нет таких заводов. Наши страны чем-то похожи. На том и стоим. Огромная территория, часто неосвоенная. Поэтому для нас так важны пути сообщения. Железные дороги – это раз. Но важна и авиация! За ней будущее. Это два. Самолет доставит вас из точки А в точку Б независимо от ландшафта, от рек и горных гряд. Для наших стран это важно, не так ли?

– А риск? Ведь авиаторы частенько погибают. И у вас, и у нас. В народе их считают смертниками. Женщины не пускают сыновей в авиакружки.

– Согласен. У нас то же самое. Поэтому я и говорю – это транспорт будущего. Пока слово за учеными, за конструкторами, за теми, кто ищет новые материалы, новые металлы. И так далее. Технологии, которым нет цены. Вот это я и привез в вашу страну.

Хуммер преувеличивал, Пронин уже заметил, что он любил прихвастнуть. Он, конечно, привез не технологии, а только возможные связи с возможными производителями этих технологий. Но и это для Страны Советов, зажатой в международную блокаду, было немало.

– С нашими авиационными конструкторами мы непременно встретимся. Они мечтают о более широких международных связях. И многое хотели бы у вас закупить. Другое дело – возможностей не хватает. Остро не хватает. Мы же до сих пор – аграрная страна и живем, главным образом, на зерновом экспорте. А это во многих отношениях непросто. Да и деревня у нас до сих пор полунищая, особенно в Нечерноземье. Их спасет только большая индустрия, чтобы мужикам было, где работать и прилично зарабатывать. А на строительство заводов нужна валюта. Да и не только она.

– А что же еще? – поинтересовался Хуммер.

– А еще – более дорогая валюта. Которая называется «время».

– Мудро! Вот это просто мудро. Сами придумали этот логический ход?

Пронин скромно кивнул.

– Возьму на вооружение, если не возражаете. А у нас в Америке принято: если мы используем чужой патент, нужно заплатить хотя бы символическую сумму.

Хуммер достал из пиджачного кармана серебряный доллар и протянул Пронину.

– Отказываться нельзя: обидите.

– А я и не думаю отказываться. Беру – как сувенир.

Пронин аккуратно положил красивый серебряный доллар в портмоне и даже застегнул его на пуговку.

– Собираетесь к наркому? Сегодня надеетесь подписать то, что обещал Чичерин?

Хуммер улыбнулся:

– Вот что наш Цицероне всегда умел – так это обещать. Нет, я его не браню. Он не мошенник и не обманщик. И, когда обещает, всегда искренне надеется помочь. Но не всегда у него доходят руки до работы. Ведь на нем вся внешняя политика страны. Главному он всегда отдается с головой. А обо мне – несчастном американце – может и забыть.

– Оказывается, бывают несчастные миллионеры? Сюжет для Владимира Маяковского! – усмехнулся в ответ и Пронин.

– Представьте, бывают. А потом, у вас, у советских людей, иллюзорные представления о миллионерах. Знаете, почему? Вы не учитываете, что у нас в стране можно с утра быть богачом, а к вечеру – если не нищим, то уж точно не миллионером. Страна-то биржевая! Спекулятивная. Понимаете, о чем речь? Я же свой миллион не под дубом закопал. Деньги работают. И иногда работают в минус.

– Трудно быть миллионером, – вздохнул Пронин.

– Думаю, контрразведчиком – тоже непросто. Но вы умеете скрывать как свои цели, так и свои методы. В этом специфика вашей работы. Я прав?

– В некотором роде.

– Не хитрите, Пронин, не маневрируйте, вы же честный парень. Я прав. Абсолютно прав. Вы не имеете право быть рубахой-парнем. Вы обязаны быть закрытым и играть сразу на нескольких досках. Тайно! Так?

– Вы романтизируете нашу работу. Как писатели. Все гораздо проще. Я просто вас охраняю.

– И только? – улыбнулся Хуммер. – Не могу поверить. Я сразу увидел перед собой хитрого профессионала. Честного парня, но хитрого профессионала, который не пронесет ложку мимо рта.

– Что-то я вас почти не понимаю.

– Ну, русский для меня – не родной язык. В крайнем случае, можно снова позвать переводчика, – пошутил Хуммер.

Эта беседа встревожила Пронина. Хуммер на что-то смутно намекал. Скорее всего – показывал, что он подозревает его, Пронина, в двойной игре. Неужели я опоздал с операцией? Неужели Железнова будут встречать? Или Хуммер ведет свою политику с дальним прицелом и еще не успел перейти к активным контрдействиям? Возможно всякое. Вот и возник в этой мирной работе настоящий риск. Ведь я почти вел светскую жизнь, а получил суровое предупреждение.

Стоит ли отменять сегодняшнюю вылазку Железнова? Пронин не сомневался: ни в коем случае. Уж если начнется «перестрелка», нужно стрелять первым. Хуммер способен блокироваться с Чичериным против ВЧК? Вряд ли. Да нет, это просто невозможно. Нарком дорожит добрыми отношениями с Лубянкой, мы действуем слаженно. Половина полпредов – агенты нашей разведки. Значит, эту опасность можно исключить. Да, Хуммер способен интриговать, используя старую дружбу с Чичериным и их гомосексуальное единство, но это могут быть только сравнительно мелкие интриги, без политики. Ему хватает финансовых проблем.

Теперь рассмотрим вторую опасность. Могут ли быть у Хуммера агенты в Москве, о которых я не знаю? Этого нельзя исключать. Тут возможен и блок с троцкистами. К этому надо быть готовым. И Железнова предупредить, чтобы ко всему был готов. Там есть боевые ребята. Стреляют без малейшего смущения. И опыт у них в этом деле богатый – метко бьют по цели. Огромный пустой дом. Я засылаю туда своего человека – лучшего ученика, которого знаю с его малых лет. Виктора своего. А если там уже разведчики Троцкого, с которыми успел связаться Хуммер? Должны мы быть готовы к такой неприятности? Что это означает? Означает, что проверить место действия следует заранее. Обогнать всех противников – даже, если они существуют только в моем воображении. Как говорил Железный Феликс? «Мы должны хотя бы на полшага опережать противника. Даже, если его лицо скрыто под маской». Это он в прошлом году на первомайском митинге говорил. Крепко я запомнил те слова. Может, как раз доведется исполнить их на деле?

Пронин решил первым поехать на Поварскую. Не за час, а за три часа до встречи Чичерина с Хуммером. «Сам там все обойду, поползаю везде – и с Виктором встречусь».

Коробейников быстро домчал его до того самого дома, только остановились они не у парадного подъезда, а во дворе, где имелся черный ход, а над ним – окна, которые нетрудно взломать. Тихо и плавно. Коробейникова он срочно отослал к Хуммеру: «Поступаешь полностью в его распоряжение, вози, куда прикажет. Русский он, как ты прекрасно знаешь, понимает не хуже нас с тобой».

Черный ход заперт. Кто знает, может быть, где-то там скрывается красноармеец из охраны наркомата иностранных дел? А окно расположено между первым и вторым этажом, на лестничной площадке. Подтянуться туда – пара пустяков. Есть, за что зацепиться.

Вспомнил Пронин свои детские столярные навыки. Огляделся. Вокруг – никого. Считай, повезло. Он достал долото, осторожно подцепил раму, окно легко поддалось. Туда и юркнул Пронин – даже пиджака не порвал. И снова оказался в помещении пустом и освещенном. Но здесь могли располагаться секретные посты охраны… Пронин решил обследовать верхние этажи. Бесшумно поднялся на второй, затем на третий этаж. Стал обходить там коридоры, заглядывая в окна. Везде ремонт с иголочки, чистота. А уборщиц не видно… Этаж явно был необитаем, Пронин напряженно прислушивался, пытаясь уловить чье-то дыхание – но тщетно. И пахло только паркетным лаком. Ни на втором, ни на третьем этаже явно никто не курил. И все-таки доверять тишине нельзя.

Пронин обходил коридоры, кабинеты и залы, приглядываясь к обстановке. Почти всюду горел свет. Кто-то явно следил за этим хозяйством, но – кто и где? На первом и подвальном этаже? Возможно. Там нас принимал Чичерин, там располагалась знаменитая баня, где-то там, скорее всего, дежурил охранник. В одном из кабинетов Пронин заметил… аквариум. И не заброшенный. Чистое стекло, сытые, красивые рыбки плавают вокруг металлического дворца. В специальном коробе – корм. Значит, кто-то бывал здесь сегодня. Даже тонкого слоя пыли на мебели нет! Отсутствуют и следы на вымытом паркете и на ворсистых коврах. Настоящий дворец разбойников из «Тысяча и одной ночи», только сокровищ не хватает, если золотых рыбок не считать.

Пронин добрался до последнего, четвертого этажа. Там тоже никого не было. Но одну любопытную находку он сделал: там имелось тайное небольшое окошко, из которого можно было тихо и аккуратно вытащить кружок стекла – точь в точь для пулеметного ствола. Дом явно готовили к обороне на крайний случай. Что ж, в 1917 году в Москве шли настоящие бои. Возможно, этот дом уже тогда был оплотом нашей партии. Впрочем, на стенах следов пуль не было. И оружия Пронин нигде не нашел. Даже подозрительных запертых шкафов не было.

С Железновым они договорились встретиться на втором этаже. Пронин взглянул на часы: Виктор прибудет через двадцать минут. Подождем. Он все никак не мог понять – зачем Чичерину нужен пустой огромный четырехэтажный дом, в котором все готово для отдыха и работы, а используется только подвальный этаж. Загадка! Неужели в нашей суматохе и бесхозяйственности у наркома просто не дошли руки до этого дома? Но тогда почему он аккуратно следит порядком на всех этажах? К чему-то готовится? Держит в резерве для тайных встреч? Для оргий? Нет, вряд ли. На верхних этажах комнаты обставлены в деловом стиле. Для оргий ему хватает подвального и, может быть, первого этажа.

Пронин подошел к лестнице, ведущей к слуховому окну и на крышу. Железная дверь закрывалась на засов, который недавно промасливали, и он легко открывался и с внешней, и с внутренней стороны. Пронин открыл его. Снова загадки, странные и абсурдные. Абсурды, парадоксы – все это в духе Чичерина. Пронин поднялся наверх. Перед выходом на крышу имелась аккуратная тесная комната с кушеткой, на которой сравнительно недавно кто-то спал. Но главное – там имелся металлический сейф метра в полтора высотой. Тяжелый – с места не сдвинешь. Там явно хранили оружие, чтобы вести огонь с крыши. Дело привычное по нашим революционным временам. Открыть сейф Пронин не пытался: нужно было знать код. Он вышел на крышу. Там в специальном домике хранились инструменты для чистки снега и грязи. А больше – ничего. То есть, ничего подозрительного. Обычные дворницкие принадлежности. Только самого дворника не было. Пронин, пригнувшись, прошел по периметру крыши, на всякий случай изучая дворы и окрестности Поварской, окружавшие этот корпус. Никакого движения возле подъезда не было.

Что ж, итог рекогносцировки можно было определить так: на четырех этажах и на крыше Пронин не заметил ни души и ничего подозрительного, кроме запертого сейфа. Вполне возможно, при этом в подвальном этаже, как прежде, теплилась жизнь и готовилась к употреблению роскошная баня. Пронин – снова бесшумно – спустился на второй этаж и устроился в одной из пустых комнат, ожидая Железнова. Там на столе лежала стопка газет. Пронин на цыпочках подошел к столу: последняя газета – «Московский большевик» – недельной давности. И ее явно не читали. Видимо, собирают здесь для Чичерина (а, может, и не для Чичерина) прессу, но приносят не чаще, чем раз в неделю. Все-таки странные у них порядки. Или это только со стороны так кажется? «Не странен кто ж», – сказано у Шекспира. Пополняя образование, Пронин усердно читал классиков – и не только марксизма – штудировал Гете, Рабле, Гомера, Сервантеса, Шекспира. Философов, начиная с Платона и Аристотеля. Всех, конечно, в русских переводах, кроме Гете. Его стихи и «Страдания молодого Вертера» Пронин, неплохо знавший немецкий, осилил в оригинале. Дзержинский поставил перед ним задачу: выучить немецкий в совершенстве. Даже в приятели немца определил, работника торгпредства. Они каждую неделю общались – и действительно, немецкий Пронину удалось отточить. Он уже свободно говорил и читал. Да и писал сносно.

Дальше действовать должен был Виктор. Пронин мог передохнуть.

Железнов легко нашел то самое окно – и влез в дом. Никто его не заметил, никто не всполошился. Виктора встретила мертвая тишина, о которой предупреждал Пронин. Он пробрался на второй этаж – так, что даже Иван Николаевич не услыхал. Повернул в коридор – и тут раздался легкий свист. Короткий – секунды на три. Но Железнов сразу определил, из какой комнаты свистел Иван Николаевич и ринулся туда. Они обнялись.

– Ты с фотоаппаратом?

– Как приказано. – Железнов улыбнулся, обнажив молодые белые зубы. Когда-то Пронин спас его, мальчишку, от голодной смерти. Это было в 1918 году. Отец Железнова погиб, мать работала прачкой, а в том трудном году прислуге никто не платил… Пронин познакомился с мальчишкой зимой, когда тот пытался вырвать доску из забора – на растопку. Сумел приручить его, обогреть. С мамашей познакомился. Стал помогать этой семье из своего чекистского пайка. А потом Витька захотел стать чекистом, шпионов ловить. Парнем он был расторопным и хитрым, умел прятаться, часто помогал Пронину в самых безвыходных ситуациях. Несколько раз они спасали друг друга от гибели. Потом Пронин по специальной системе готовил Виктора в разведчики. Это было похоже на игру: они прятались друг от друга, переодевались, бегали по крышам, спускались в водопроводные люки… Железнов к семнадцати годам был метким стрелком и ловко владел приемами французской борьбы. Ростом выше Пронина, в плечах широк. Он, конечно, еще не изжил в себе юношеский максимализм, но уже был настоящим чекистом.

Пронин артистическим шепотом – таким, чтобы за два шага ничего не слышно было – голова к голове разъяснял Витьке порядок действий.

– Слушай сюда, Витюша. Все записывай прямо на кору головного мозга, как я тебя учил. Будь внимателен на первом этаже. Там может быть засада. Отмечай каждого человека и все перемещения, если такие будут. Отмечай, будут ли они лезть на верхние этажи. Примечай, не полезут ли люди с крыши. Это тоже возможно. Теперь о главном. У них в полуподвальном этаже приемная и баня. Найди способ сфотографировать, что там у Хуммера с Чичериным и их гостями в бане будет твориться. Ничему не удивляйся. Фотографии нужны любой ценой, тут уж можешь и вырубать людей, если понадобится.