Текст книги "Майор Пронин и господин Хуммер"

– Прохладно здесь, – сказал Хуммер. – В детстве отец водил меня в синагогу. Однажды в субботу туда никто не пришел, кроме нас. Шла забастовка, полицейские гоняли по улицам рабочих – и евреи испугались. Там было так пусто и холодно, в этой огромной синагоге… Мне было тринадцать лет, но я до сих пор помню те ощущения.

– Думаю, там, где нас ждет Чичерин, тепло.

– Не сомневаюсь в этом, – ответил Хуммер, поеживаясь. – Может быть, спросим у швейцара? Или не станем возвращаться?

– Не бойтесь, товарищ Хуммер, я вооружен и в любой ситуации сумею защитить вашу жизнь. Вы под охраной ВЧК.

– Есть вещи, от которых не защитит ни оружие, ни доблесть, – тихо и задумчиво произнес Хуммер.

А Пронин бодро скомандовал:

– Следуйте за мной.

И шагнул по ступенькам вниз. Ему показалось, что оттуда идет сильная струйка дымного запаха. «Если там курят – а Чичерин курит – то, наверное, нам именно туда».

По мягкому ковру они прошли два лестничных пролета. Там располагался вовсе не подвал, а вполне солидный подземный этаж с отличной обстановкой и достойным освещением. Но – все та же тишина.

– Здесь сильнее пахнет табаком, вам не кажется? – спросил Хуммер.

– Несомненно, товарищ Хуммер.

– Кажется, я узнаю любимый табак Чичерина. Он же курит и папиросы, и трубку – по настроению.

– Так точно.

Пронин толкнул плечом массивную дубовую дверь. Что там, за дверью? Перед ними открылась комната, залитая слабым «интимным» светом. Пахло табаком, какими-то курениями и сдобой.

– Странное место, – повторил Хуммер, поправляя очки.

– Вы приехали в революционную страну, товарищ Хуммер. У нас многое может показаться странным на ваш буржуазный глаз.

– Не забывайте, что я подкованный социалист. И был готов к любым неожиданностям.

– Считайте, что это первая из них. Следуйте за мной, я вас прикрою.

– Револьвер у вас наготове?

– С вами профессионал, товарищ Хуммер.

– Я попрошу товарища Дзержинского повысить вам довольствие.

– А вот это лишнее. Мы служим за совесть.

Так, переговариваясь, они дошли до противоположной стены этой потаенной комнаты. Там стоял массивный пухлый диван.

– Присядем? – предложил Пронин.

– Да, пожалуй, пора бы отдохнуть.

В комнате имелся камин, Пронин проверил его. Видимо, вчера-позавчера им пользовались. На столике красовалась пустая хрустальная пепельница. Паркет с китайскими рисунками, дорогой китайский ковер… Здесь явно принимали дорогих гостей. Но Чичерина в комнате не было, и запах курений здесь ощущался слабенько.

– Товарищ Хуммер, там, в коридоре, была еще одна дверь. Передохнем – и двинемся туда?

– Так точно. Дайте отдышаться. Я еще портфель этот чертов с собой взял, а он тяжелый. У меня бутылка ямайского рому – Чичерин любит его, с крепким чаем пьет. Литровая бутыль еле влезла в портфель.

Пронин предложил Хуммеру помочь поднести поклажу, но американец отказался резко и жестко: стало ясно, что с этим кожаным портфелем товарищ Арнольд не расстается. Наверняка там, кроме рома, целый ворох секретных документов. Они встали, тяжело вздохнули – и вернулись в коридор. Вот она, вторая дверь. Пронин постучался. Ответом было гробовое молчание.

Хуммер неожиданно хихикнул:

– Знал бы товарищ Цюрупа, какие приключения нас ожидают после скучной беседы с этим советским бюрократом.

– Вряд ли бы он удивился. Цюрупа вообще ничему не удивляется.

– Пожалуй, вы правы, – согласился американец и все-таки снова хихикнул.

Пронин бесшабашно открыл незапертую дверь. Да, там явно кто-то обитал! Два дивана, два старинных кресла. Тлеющий камин. Несколько канделябров, курильница, от которой шел сладковатый дымок. Наконец, в огромной медной пепельнице дымилась только что затушенная папироса. Но людей в комнате не было.

– Черт возьми, узнаю нашего Цицерона, его штучки, – бросил Хуммер не без раздражения. Пронин ладонью проверил диваны и кресла. Все понятно, на одном кресле и на одном диване только что сидели. На кожаной обивке сохранилось тепло.

– По крайней мере, здесь не холодно, не так ли?

– Пожалуй.

Хуммер, состроив обиженное лицо, уселся в кресло.

– Хоть бы чаю или закусок нам оставил, сукин сын.

– Вы ничего не слышите, товарищ Хуммер?

– Нет! – встрепенулся американец. – Тишина полная.

– Не совсем.

В дальнем углу комнаты стоял громоздкий шкаф из красного дерева. И Пронин готов был биться об заклад: там кто-то дышал! А, может быть, и наблюдал за нами. Неужели это нарком так резвится? Впрочем, эксцентричный нрав Чичерина хорошо известен не только дипломатам, но и чекистам. Не может этот товарищ без шутливых выходок!

Пронин боком подошел к шкафу. Резко раскрыл дверцы. Там действительно сидел человечек. Хуммер даже вскочил с кресла от неожиданности. Человечек скрючился, закрыв лицо руками. Но даже по телосложению было ясно, что это не Чичерин: нарком явно плотнее.

– Что за игры, товарищ? С вами говорит сотрудник ВЧК Иван Николаевич Пронин. Нас сюда пригласил нарком.

Человечек ловко вскочил, выпрыгнув из шкафа. На вид ему было лет 17, малорослый, худощавый, с длинными прямыми русыми волосами и покатыми плечами, он был одет в клетчатый английский свитер.

– Моя фамилия Панкратов. Я референт товарища наркома, мы сейчас пишем одну статью… И я здесь отдыхаю. Прошу прощения, если чем-то неприятно вас удивил.

– Вы знаете, где сейчас товарищ Чичерин?

– Он задерживается. Просил встретить вас и занять чаем и беседой. А также передавал свои нижайшие извинения товарищу Хуммеру и товарищу Пронину.

– Извинения приняты, а теперь давайте чай, – проскрипел американец.

– Все будет очень скоро и в лучшем виде. Могу предложить также сигары.

– Не стоит, – ответил Хуммер за себя и за Пронина.

Он куда-то выбежал, но очень скоро прибежал, волоча за собой столик на колесиках. Там все было чин по чину: чай, печенье, даже бутылка французского коньяку.

– Пить без хозяина мы не станем, – объявил Хуммер.

Панкратов налил гостям чаю – и американец первым жадно принялся пить обжигающий напиток.

– А кстати, Панкратов, у вас имеется имя и отчество? – спросил Хуммер.

– Леонид Михайлович. Лучше просто Леонид.

– Действительно, лучше. Вам ведь еще и двадцати лет, наверное, не исполнилось?

Панкратов зарделся:

– Мне восемнадцать. Будет через месяц.

– Хорошие у вас работники в советской стране, молодые совсем.

Пронин приметил, что Хуммер как-то странно поглядывает на Панкратова. Но отогнал «античные» мысли.

– Мне с детства хорошо давались иностранные языки. Я много перевожу для товарища Чичерина.

– Я это сразу понял, – по-кошачьи растягивая слова, сказал Хуммер, отправляя в рот кусок домашнего печенья.

Но тут на лестнице послышались бодрые голоса. И в комнату, как метеор, ворвался Чичерин, а за ним – рослый красноармеец с винтовкой.

– Мои дорогие друзья! Арнольд, чертушка, прости, что заставил тебя ждать! Не всегда даже мы, дипломаты, до конца точны.

Хуммер встал ему навстречу, они обнялись и поцеловались.

– Ты, Борисов, уходи в свою комнату, – приказал Чичерин красноармейцу. – А мы здесь посидим, поговорим, прошлое вспомним. У меня неплохой рояль. Ты по-прежнему любишь Моцарта? – строго спросил он Хуммера.

– Куда деться от этой любви?

Чичерин тут же принялся что-то напевать из любимого композитора. Американец его поддержал. А Пронин не мог подпеть, не узнавал этой вещицы. Он вообще в те годы не отличался музыкальной памятью и эрудицией.

– У меня есть твой любимый ром, – сказал Хуммер, расплываясь в улыбке.

– Ты не забыл? Это трогательно. Очень трогательно, мой друг. Иван Николаевич, мы же в свое время и в Нью-Йорке, и в Лондоне гуляли, что твои купчики. Из ресторана в ресторан, из салона в салон. И о театрах не забывали, и о филармониях. Особенно, если речь шла о Моцарте. А вы любите Вольфганга Амадея?

– Да, конечно. Хотя не успел еще пополнить своего музыкального образования.

– Успеете. Какие ваши годы. Вот мой Панкратов тоже год назад в музыке почти не разбирался. Сейчас уже может отличить «Волшебную флейту» от «Женитьбы Фигаро».

Чичерин и Хуммер рассмеялись.

Бокалы уже были наполнены ромом.

Чичерин начал нечто вроде застольного спича:

– Работы сейчас много. Больше, чем нужно. Больше, чем может выдержать человек вроде меня. Я ведь уже не молод. Эх, поздновато, поздновато случилась революция. Если бы лет на пять пораньше – уж я бы дал жару! А сейчас память сужается, живот растет, сна требуется больше, а уснуть-то сложнее. Невеселая вещь – старение. Но мы пока держимся. Я считаю, есть все основания выходить на серьезные связи с Соединенными Штатами. Нет, нет, не через политиков. Через бизнес. Даже такая сволочь, как Форд, готова с нами работать. Готова, я знаю. У нас там надежные осведомители. Ваши коллеги, Иван Николаевич, – Чичерин с достоинством рассмеялся. – Поэтому мы крайне заинтересованы в дружбе с тобой Арнольд. Я – лично, как душевный твой приятель. А страна – по-особому. Потому что ты крутишься среди полезных для нас людей. И, как говорится, имеешь влияние. Ведь имеешь, не так ли?

– Не стоит преувеличивать мой вес, – скромно заметил Хуммер. – Но я, как известно, готов помогать молодой советской республике. В отличие от многих наших зубров.

– У нас и на зубров найдется дробь! – перебил его Чичерин. – Мы после гражданской войны ничего и никого не боимся. Какие уж тут страхи, когда полмира в душе за нас. Весь пролетариат за нас, все угнетенные жители колоний. Великая сила! Попробуй ее не учитывать.

– Я и не пробую. Но вот товарищ Цюрупа…

– Не хочет подписывать контракты? – улыбнулся Чичерин. – Да, он известный зануда. Но, знаешь, и такие зануды полезны. По крайней мере, Ильич так считает. Иначе мы быстро растратим все бюджеты, а вы у нас все разворуете. – Чичерин снова рассмеялся, хотя в его словах имелся и серьезный смысл.

– Признаться, за всю жизнь я не украл ни цента, – изрек Хуммер и даже не покраснел.

– Да? – удивился Хуммер. – А я грешен. В юности мог стянуть у отца из сюртука рублишко-другой. На гимназические и студенческие шалости. Бывало.

– Это не воровство. Отцам своим мы возвращаем со временем все долги.

– Не все и не всегда, – не согласился Чичерин. – А потом я воровал в конторе, в которой работал. Но не для себя. Отдавал в партийную кассу. Немало получалось, между прочим.

– Это тоже не воровство. Это твоя работа профессионального революционера.

– Ну, ты все можешь оправдать. Вот ныне я действительно не ворую. Потому что за родную республику болею душой. У нас сейчас каждый рубль ценен, а доллар – тем паче. Приходится выкручиваться, хитрить, но не воровать. Правильно я говорю, досточтимый Иван Николаевич? – Пронин кивнул. – Мне ведь о вас Феликс Эдмундович рассказывал. Говорит, хороший чекист из парня вырастает. А Феликс зря говорить н станет, у него чутье. Поразительно чутье! Еще с нелегальных времен помню, как он вычислял предателей, провокаторов, всякую жандармскую сволочь. Между прочим, тонкий, художественного склада, человек. Моцарта любит, почти как ваш покорный слуга. Преданно и страстно. А сколько напраслины на него навешивают в ваших американских газетах!

– У нас на всех навешивают. И на нас с тобой тоже. И на любого миллионера.

– Ну, это при одном непременном условии: если газета принадлежит не ему.

Тут засмеялись Пронин и Панкратов.

– Однако, соловьев баснями не кормят, – продолжил Чичерин. – Бокалы полны. Давайте немедленно их опорожним. За встречу, за дружбу, за искусство. За искусство в широком смысле слова – и в политике, и в бизнесе, и в музыке. Все это мы ценим, любим и понимаем. Ради этого живем. За искусство, товарищи!

Они пригубили рому, после этого немедленно приложились к чаю.

– Искусство бизнеса – великая вещь, это ты верно заметил. Жаль, что у вас это не все понимают. А товарищ Ленин понимает?

Чичерин мечтательно закатил глаза:

– Товарищ Ленин многое понимает, почти все. Это не человек, а великий механизм мысли. Ты в этом сам убедишься. Уверен, ты высоко оценишь его способности. Только бы он не болел, только бы не подстрелили его. Охотников-то на такое злодейство немало.

– Ленин – величайший политик в истории, – вставил Панкратов. – Ум, каких еще не рождало человечество.

– Возможно. Очень возможно, – Хуммер осторожно поправил очки. – Вам, конечно, виднее, товарищи. Хотя то, что я у вас увидел, не вполне внушает оптимизм. Слишком многого у вас просто нет. Из того, что необходимо современному человеку. Живете по старинке, по-крестьянски. А нужно заводы строить!

Чичерин махнул рукой:

– Вот это ты Глебу Кржижановскому скажи, Рыкову, Куйбышеву. Я по индустриальным вопросам не специалист. Но поддержу тебя своей артиллерией, как могу. Все-таки ко мне прислушиваются. Ты иностранец. А я главный по иностранцам. Поддержу я тебя, поддержу. Завтра же с Рыковым переговорю, а он конкурирует с этим Цюрупой. И он сильнее. Перебьем хребет этому зануде. Ты заводы строить хочешь?

– Да. Заводы, дороги к ним, фабрики, всю инфраструктуру.

– Фу, я таких слов не знаю. А завод музыкальных инструментов мирового уровня можете построить? И не в Москве, не в Питере, а где-нибудь в провинции. Во Владимире! Сможешь?

– Надо подумать. Найдем людей.

– Найди, друг мой, найди, а уж я помогу. И еще один нюанс. Вроде бы малозначительный, а на самом деле важнейший. Так всегда бывает – от мелочей все зависит. Вот ты знаешь, у нас карандашей приличных произвести не могут. Сколько ни старались. И до революции не могли, и после. Покупаем, где можем. А это дороговато! Смог бы ты построить в России карандашный завод высшего класса? Высшего! Потому что писать нам приходится много! А скоро будем еще чаще писать, потому что грамотных людей у нас становится все больше и больше. Карандаши нам понадобятся как хлеб. Мы бы за это золотом заплатили.

Хуммер отломил себе кусок печенья, хлебнул чаю. Панкратов оживил камин: он уже уютно потрескивал.

– Карандаши? Да у нас в Америке такие фабрики создают за полгода. На седьмой месяц они уже выпускают продукцию, на десятый выходят на полную мощь. Качество не хуже, чем у немцев, австрийцев и чехов. Но дело не дешевое. Нужны технологии, в том числе строительные. Не только же в обработке дерева дело и не только в грифеле. Все должно быть продумано – начиная с рабочих столовых и уборных.

– Мы только за. Бараки для рабочих и домики для инженеров тоже входят в заказ, – сказал Чичерин.

– Уже заказ? Быстро.

– А ты хочешь, чтобы я тянул, как Цюрупа? – Чичерин рассмеялся.

– Избави, боже. Значит, начнем с карандашей. Что ж, я планировал начать с большим размахом, но можно и так.

– Я тебе советую в разговоре с Лениным сразу начать с карандашей. Старик радеет за просвещение, за школу. Он же сын учителя. А тут – карандаши. Смекать надо.

– Уверен, что ты прав, – задумчиво промолвил Хуммер.

– Да что мы все о делах! – всплеснул руками Чичерин. – Ты знаешь, что в этом доме оборудована отличная баня! Просто замечательная. И запас белья для тебя у нас найдется. Как тебе идея переместиться туда?

Хуммер пожал плечами. Накатилась усталость трудного дня. Но, может быть, ее лучше всего снять именно в бане?

– Я не против.

– Вот и славно, вот и отлично. Панкратов нам там все устроит за милую душу и очень быстро. У меня и два банщика есть, специально здесь держу. Один из Владимира, другой москвич. Хорошие парни, нашей, коммунистической ориентации.

– Нашей? – Хуммер усмехнулся. – Это действительно хорошо.

Пронин почувствовал, что присутствует при каком-то странном, зашифрованном разговоре. Все неспроста. И баня эта… Об увлечениях Чичерина он, как мы знаем, представление имел. Но Хуммер? Так вот по какой линии их старая дружба? Говорят, эти господа всегда поддерживают друг друга, как итальянские мафиози. Только на более высоком интеллектуальном уровне. Сейчас самое главное – тихо удалиться, а потом устроить за контактами Чичерина и Хуммера особую тайную слежку. Пригодится.

Одно удивляло и тревожило Пронина. Почему Ковров, аккуратно собравший информацию про связи Хуммера с Троцким и его агентами, ни словом не обмолвился о дружбе американца с Чичериным? И в досье, которое передали Пронину, об этом не сообщалось. А тут – такая тесная дружба. Странно. Такая информация может выпасть только умышленно. В таком случае, нужно установить – чем это умысел? И за какую команду играет Ковров? А Феликс Эдмундович? Все может быть… Что, если им нужен компромат на Троцкого, а Чичерина они берегут от любых подозрений? Может такое быть?

Пока Пронин размышлял, явились банщики Чичерина – ребята лет семнадцати, типичные гимназисты на вид. Пунцовые – то ли от банного жара, то ли от смущения. Обычно банщики – ребята плечистые, мощные, а эти – живые мощи. В извращенном вкусе Чичерина, так и не избавившегося от своих страстей. Вряд ли они владеют искусством массажа. У них другие задачи. И еще этот Панкратов на подхвате…

– Вы с нами? – спросил Хуммер.

– Нет, товарищ Хуммер, мне после ранения баня пока противопоказана.

– Ах, как жаль, – всплеснул руками Чичерин. – Ничего, поправитесь – и уж тогда приглашаем в нашу баню. Пронину показалось, что эту фразу нарком произнес притворно, а на самом деле радовался, что в бане дело обойдется без чекиста.

Пронин доложился:

– В два часа ночи я буду прогуливаться по Поварской. И доставим вас в гостиницу. Вы не возражаете, товарищ Хуммер?

Чичерин шутливо, но в то же время и грозно, поднял вверх указательный палец:

– Здесь начальник – я, а не Хуммер. И разрешение нужно спрашивать у меня, как у наркома. И я официально одобряю ваше предложение встретить товарища Хуммера в два часа ночи. Время, по нашим жизненным устоям, детское. Вы меня поняли, товарищ Пронин? А вы, товарищ Хуммер?

Чичерин слегка опьянел и чудил. Низкорослый, полноватый, со смешными усиками и слипшимися волосенками, но напоминал пародию на Наполеона.

Пронин откланялся. Чем они там занимались в бане – его не интересовало.

В два часа ночи Хуммер вышел из все того же подъезда. Ему помогал идти один из банщиков – Слава. По-видимому, Арнольд все-таки перепил. Он издалека узнал Пронина, кивнул ему и крикнул сипловато:

– В «Националь»!

В машине Хуммер сразу принялся тараторить:

– Отличная здесь баня! И белье егерское у наркома нашлось, новенький комплект, как раз мне впору. Я как будто заново родился, чистота, блаженство… Просто красота. Вы знаете, это мое лучшее впечатление от вашей страны. По крайней мере, на данный момент.

– А про карандаши разговор был?

Хуммер махнул рукой:

– Не до того было. Симпатичные ребята у Чичерина работают. Где он находит таких?

– У наркомата приличные возможности для подбора кадров.

– Вот! Вот именно – кадров. Умеют, умеют подбирать. Скажу вам по секрету, Иван, даже у нас в Нью-Йорке таких кадров – днем с огнем. Но, боюсь, в этом плане вы меня не поймете.

Пронин нахмурился:

– Вообще-то, мы, пскопские – мужики понятливые.

– Какие? Пскопс?

– Пскопские, из-под Пскова. Там я родился. Есть у нас такой древний город.

Хуммер принялся фальшиво напевать какую-то песенку. Пронин – предусмотрительная душа! – передал ему пакет с двумя бутылками «Боржоми».

2. Чрезвычайная вербовка

Домой Пронин отправился пешком. Хотелось подышать ночной московской прохладой. В это предрассветное время на улице можно было встретить только дворников, которые в те времена работали на совесть. Эх, работенка – с утра и до вечера.

Спать ему довелось часа три, не больше. К счастью, соседка по коммунальной квартире – Агаша – быстро сварила кофе и пожарила отличные гренки. Душ и завтрак взбодрили Пронина – и он поспешил в «Националь».

Хуммер, конечно, еще спал. Портье рассказал, что ночью он попросил бутылку пива, пачку французских папирос и несколько стаканов чаю. Все это было доставлено своевременно. Словом, баня Чичерина подействовала на него не успокоительно. Но к утру американец крепко уснул.

Пронин сел в буфете, в двух шагах от хуммеровского номера. Пускай выспится. Сегодня у нас по плану – встреча с Глебом Кржижановским. Это аккуратный, остроумный и деловитый человек. Являться к нему помятым неправильно.

И вот, наконец, в буфет явился Хуммер. В свежей белой рубашке и брюках с цветастыми помочами, без пиджака и галстука.

– Как самочувствие, господин Хуммер?

Американец делано улыбнулся:

– Все о`кей! Отлично вчера провели вечер.

– Хотите кофе? Он уже не слишком горячий. Есть сливки.

– Отлично.

Хуммер подсел к Пронину, Иван Николаевич налил ему из кофейника, пододвинул к гостю кувшинчик со сливками.

– Обсуждали карандашную фабрику?

Хуммер скосил глаза:

– Ну, в принципе, да. Я возьмусь за это дело. Чичерин прав, это хороший шанс показать себя с лучшей стороны перед Стариком. У вас ведь все решает Старик. Не Рыков, не Цюрупа, а именно Ленин! А он мечтает о налаженном карандашном производстве.

Хуммер говорил медленнее, чем обычно, с трудом подбирая слова. Но кофе возвращал ему силы. И все-таки Пронин рассудил, что Арнольду необходим час, чтобы прийти в себя после такой ночи.

– Сегодня нас ожидает товарищ Кржижановский – между прочим, давний друг Ленина. Они вместе томились в ссылке. И Кржижановский был даже кем-то вроде шафера на свадьбе Владимира Ильича. Кроме того, он талантливый инженер.

– Только фамилию его невозможно произнести. Буду называть его «товарищ Глеб». Он не обидится?

– Кто его знает? Вообще-то Глеб Максимилианович – не самый молодой большевик. И достаточно церемонный. Называйте его «товарищ председатель Госплана». Это возможно?

– Пожалуй. Это еще можно произнести. Закажите, пожалуйста, яйца всмятку. А пока я буду пить кофе и завтракать – расскажите мне про этого Кржи… Про товарища председателя Госплана.

Пронин развалился в кресле, как опытный лектор. В эти минуты он даже выглядел значительно старше своих лет.

– Итак, Глеб Максимилианович Кржижановский. Разнообразно талантливый человек. Любит музыку, хорошо играет на гитаре и фортепиано, сочиняет отличные стихи, обладает отличным чувством юмора, правда, в последние годы стал серьезнее. Все-таки возраст, Кржижановскому уже пятьдесят, для нашего правительства это возраст серьезный. И все-таки напомню, что «Варшавянка», которую поет вся страна – это его сочинение. Помните? «Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут…»

– Слыхал когда-то. Ваши социалисты любят петь.

– Очень любят. Особенно на маевках. Кржижановский участвовал еще в первых русских маевках – в конце прошлого века. Давненько это было, я еще не родился. Еще одна черточка к портрету Кржижановского.

– Я все равно не научусь произносить эту фамилию…

– И все-таки я буду ее повторять. Я хотел сказать, что он – ближайший друг Ленина, самый задушевный. Друг семьи. Но никогда этим не пользуется, не бравирует, никогда ни за кого не выступает перед Лениным, не оказывает протекции. Скромно работает как технический руководитель.

– Отличная позиция, он неглупый человек.

– Согласен с вами, товарищ Хуммер.

Официант принес четыре яйца всмятку и легкий салат. Кроме того, сменил кофейник.

– А откуда он родом, из какой семьи? – спросил американец.

– Он из польской шляхты. Его дедушку сослали в Сибирь за участие в восстании против царского режима, лишили дворянства. Отец Кржижановского женился на немке, имевшей небольшое состояние. Ее отец владел какими-то небольшими магазинами в Оренбурге. Оба они были совершенно обрусевшими. Их семьи жили в России с екатерининских времен. Он учился в самарском реальном училище, был первым учеником и, как водится, с тринадцати лет зарабатывал частными уроками.

– Отлично!

– Да, Глеб Максимилианович – человек трудолюбивый. В марксистский кружок его привел Леонид Красин, когда они оба учились в столичном Технологическом институте. И учились очень недурно. Еще студентом Кржижановский познакомился с Лениным, тогда еще – Ульяновым. И участвовал в его первой организации – в «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса».

– Я слышал об этой организации.

– Они вместе издавали газету «Рабочее дело», Кржижановский много писал для нее. После этого началась бурная судьба инженера и революционера. Он раз шесть сидел в тюрьмах, несколько лет провел в ссылках, работал даже машинистом на какой-то дальней железной дороге. Но, когда появлялся в столицах – успевал сделать неплохую карьеру как инженер-электрик. Руководил строительством электростанций в Подмосковье, спроектировал нашу первую торфяную электростанцию, руководил всей московской кабельной электросетью. А одновременно изготовлял бомбы для революционеров.

Хуммер присвистнул:

– И прилично зарабатывал?

– В те годы, когда возглавлял строительство электростанций – да. Половину дохода отдавал партии. Хотя у него уже была семья. Ну, а сразу после революции он стал одним из главных организаторов новой российской индустрии. План ГОЭЛРО – план электрификации нашей страны – это, прежде всего, Кржижановский. Уникальность этого плана в том, что создание новой сети электроэнергетики мы сопрягаем с развитием различных отраслей народного хозяйства, которые электроэнергию потребляют. В каждом районе страны создается своя электростанция на местном топливе – где-то на угле, где-то на торфе… Одновременно запланировано развитие электросетей, которые будут доставлять энергию до потребителя. И все это досконально продумал Кржижановский, собравший команду единомышленников – опытных, талантливых инженеров. Без него ничего бы у нас не было в этой области, никакой «лампочки Ильича»…

– Влиятельный человек. Способный человек. Чрезвычайно способный, мы таких высоко ценим в Америке. Человек, создавший себя сам.

– Да, в смысле развития индустрии – весьма и весьма. И действительно – никаких покровителей у него не было. Простая семья, главным капиталом Крижановского было желание учиться. Но от политики он после 1917 года отошел. Хотя таких старых большевиков немного, и он, как многие считают, мог бы стать правой рукой Ленина в ЦК. Но Кржижановский сосредоточился на индустриальных задачах.

– Это немало, друг мой. А политика – всегда и везде слишком грязное дело. Даже у вас. Он прав. Если бы на него навесили еще и политику – просто сил бы не хватило. А каков он в личном общении? Поет под гитару?

– Не такой сухарь, как Цюрупа, но и не такой чудак, как Чичерин.

– Чудак… – Хуммер хмыкнул.

А Пронин хладнокровно продолжал.

– Нечто среднее. Поет в последнее время редко и только в компании старых приятелей. Рассудительный интеллигентный человек, который способен и пошутить, и оценить шутку, но больше всего беспокоится за свое дело и просто так никаких бумаг не подписывает.

– Намекаете на нашего милейшего наркома?

– Да. С Чичериным в этом смысле проще. Он человек порыва.

Хуммер снова усмехнулся:

– Это вы точно заметили. Порывы у него фантастические. А Глеб, значит, серьезнее?

– Несомненно.

– А как он относится к иностранцам?

– Знает несколько языков, свободно общается с европейскими и американскими коллегами. В своей сфере он – имя. Конечно, он считает необходимым сотрудничество со Штатами в области технологий. Но со строительством электростанций у него все получается неплохо. Есть контракты с немцами, со шведами, постоянное стабильное сотрудничество. И отечественные разработки на высоте.

– Да, в этой области вы не отстаете.

– Отстаем пока только по объемам строительства. В основном – из-за войны. Но Кржижановский все делает, чтобы подхлестнуть развитие отрасли. И получается у него неплохо.

– А что скажете про его образ жизни?

– Это классический образ жизни русского инженера. Комфорт, приличная квартира, но никакой роскоши. Отдыхает на служебной даче. Никаких богатств для своих детей не копит. Но не аскет, носит приличный костюм, любит французскую и русскую кухню. Одет, кстати, всегда с иголочки, франтовато, хотя не крикливо. Самые отглаженные брюки во всем Совнаркоме принадлежат именно ему. Он не терпит неопрятности. А на отдыхе носит традиционный русский костюм – тулуп, валенки, сапоги, шаровары и прочее. Иногда выбирается на рыбалку. Он же много лет жил на Волге, знает в этом толк.

– Славный человек, наверное. А вредные привычки? Извините, что я вас расспрашиваю, как своего агента, но мы друзья…

– Он не трезвенник, но никаких излишеств по алкогольной части себе не позволяет. Все посвящено работе и творчеству. Других вредных привычек нет. В последние годы – верный семьянин.

– Постарел?

– Можно сказать и так. Бурная ссыльная молодость позади. Но с женой они – настоящие друзья. Это крепкий союз.

– Значит, нужно что-то ей подарить. Это недурное начало для знакомства, не правда ли?

Пронин кивнул.

– А насчет дружбы с Лениным… Они и сейчас часто общаются?

– Постоянно. Старик просто любит его. Пожалуй, это единственный человек, которого товарищ Ленин никогда не бранил. Они каждую неделю ведут задушевные беседы, о содержании которых никто не знает. Возможно, обсуждают тактику реформ, возможно – кадровые вопросы. Или просто вспоминают прошлое.

– Вряд ли. Такие большие управленцы не могут ограничивать круг тем ностальгией.

Хуммер уже пришел в себя, говорил логичнее и четче.

– Спасибо, Иван, я получил представление о товарище председателе Госплана. Это важный собеседник. Без него мы никакой технической работы не наладим. Надеюсь, он занимается не только электрификацией?

– Не только. Госплан занимается всей промышленностью, даже крестьянскими хозяйствами, хотя и в меньшей степени.

– Но трактора их интересуют?

– Думаю, да.

– Отлично, – у Хуммера сверкнули глаза. Он очень хотел быстренько продать русским три фордовских трактора, которые уже купил по дешевке где-то в Техасе. – Глеб – это хорошо, но когда же мы встретимся с моим другом Троцким?

Пронин пожал плечами:

– Лев Давидович сейчас в Туркестане, совершает поездку по войскам. Вернется через неделю.

В длинное горизонтальное окно гостиницы пробивалось солнце. Погожий день!

– Замечательный кофе! – к Хуммеру, наконец, вернулось хорошее настроение. – Глеб ждет нас? Я буду готов через сорок минут.

– Наш водитель всегда готов!

И верно. С раннего утра неугомонный Коробейников тщательно вымыл вверенный ему «Роллс-ройс», вычистил сиденья. Сказывалась школа личного гаража ее императорского величества. Сам водитель был чистенько выбрит и аккуратно причесан. От его аккуратной кожаной куртки слегка пахло бензином.

Он элегантно открыл дверь автомобиля перед американцем. Хуммер, кивнув водителю, занял свое место в салоне. Пронин пожал Коробейникову руку и тоже уселся в машину.

Кабинет Кржижановского нисколько не походил на покои Чичерина. Это было типичное пристанище делового человека, настоящего инженера. Практичная мебель. Нигде ничего личного. На стенах – какие-то графики с лампочками, которые исправно горели, если нужно.

Сам хозяин кабинета выглядел вполне по-европейски. Аккуратно постриженная бородка, насмешливое лицо почти без морщин, а твидовый костюм был пошит точно по фигуре. Композицию дополнял коричневый галстук явно не российского производства. Он слегка поседел и заметно полысел, а из худощавого молодого весельчака превратился в крепкого мужчину с проницательными глазами и густыми кустистыми бровями.