Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 29. Произведения 1891–1894 гг. О голоде"

Кто это? Кого привез Аким? – Аким рассказал, что малый болен, отощал, не ел два дня. Малого посадили у избы, до старосты. Подошла одна баба, принесла картошек, другая пирожка, третья молока. – Ах, сердечный, отощал! Как не пожалеть? Свое детище. И тот самый малый, мимо которого, несмотря на его жалкий вид, проходили, не пожалев его, десятки людей, стал всем жалок, всем дорог, потому что один пожалел его.

Тем-то и важна любовная деятельность, что она заразительна. Деятельность общая, правительственная, выражающаяся в теперешних обстоятельствах даровой раздачей, по расписаниям и спискам, хлеба и денег, вызывает самые дурные чувства: жадность, зависть, притворство, осуждение; деятельность личная вызывает, напротив, лучшие чувства, любовь и желание жертвы. «Я работал, трудился – мне ничего, а лентяя, пьяницу награждать. Кто же ему велел пропивать? Поделом вору и мука», – говорит богатый и средний мужик, которым не дают пособий. С неменьшей злобой говорит бедняк про богача, требующего равную долю. «Мы и бедны-то от них – от богачей. Они нас сосут, а им еще давай нашу долю; он и так гладок» и т. п. Такие чувства вызывает раздача дарового пособия. Но, напротив, увидит один, как другой поделился последним, потрудился для несчастного, и ему хочется сделать то же. В этом сила любовной деятельности. Сила в том, что она заразительна, а как скоро она заразительна, то распространению ее нет пределов.

Как одна свеча зажигает другую, и одной свечой зажигаются тысячи, так и одно сердце зажигает другое, и зажигаются тысячи. Миллионы рублей богачей сделают меньше, чем сделают хоть небольшое уменьшение жадности и увеличение любви в массе людей. Только бы увеличилась любовь – сделается то чудо, которое совершилось при раздаче 5 хлебов. Все насытятся, и еще останется.

И сделать это чудо могут не те люди, которые с гордым сознанием своей необходимости народу, не изменяя своего отношения к нему, будут изыскивать общие средства прокормления 32-х миллионов, а только те, которые, сознав свою вину перед народом в угнетении его и отделении себя от него, с смирением и покаянием постараются, соединившись с ним, разделить с ним и его беду нынешнего года.

Деятельность эта практически представляется мне такою: человек из общества, желающий в тяжелый нынешний год принять участие в общем бедствии, приезжает в одну из пострадавших от неурожая местностей и начинает там жить, проживая там на месте, в Мамадышском, Лукояновском, Ефремовском уездах в голодной деревне, те обычные десятки тысяч, тысячи или сотни рублей, которые он проживает ежегодно и посвящая свой досуг, употребляемый им в городах на увеселения, на ту деятельность на пользу голодного народа, какая ему будет по силам. Уже одно то, что он будет жить там и проживет там то, что он проживает обыкновенно в городе, принесет материальную помощь народу; а то, что он будет жить среди этого народа, даже не с самоотвержением, но только с бескорыстием, уже принесет нравственную пользу ему и народу. Очевидно, человек, приехавший в голодную местность для того, чтобы быть полезным народу, не может ограничиться тем, чтобы только жить в свое удовольствие среди голодного населения. Я представляю себе такого человека, мужчину или женщину или семью с средними средствами, положим с тысячью рублями в год, переехавшего так в неурожайную местность.

Лицо это или семья нанимает или получает от знакомых помещиков помещение, или выбирает, нанимает избу, устраивается в ней сообразно своим требованиям и способностям к перенесению неудобств жизни, заготавливает дрова, провизию, заводит лошадь, корм и т. п. Всё это хлеб народу; но этим не могут ограничиться отношения этой семьи или этого лица к народу. На кухню придут сейчас же нищие с сумами. Надо подать. Кухарка жалуется, что хлеба выходит много. Надо или отказывать в кусочках, или печь лишние хлебы. Стали печь лишние хлебы, народу стало ходить больше. Из семьи, где хлеб дошел и есть нечего, пришли попросить, надо и туда дать. Оказывается, что своя кухарка не управляется и печь мала. Надо нанять избу для хлебов и нанять особую кухарку. Это стоит денег. Денег нет. У поселившегося лица есть друзья, знакомые, которые знают, что он или она уехали в неурожайный уезд. Ему или ей присылают денег люди, знающие его, и дело продолжается, принимает соответствующие нужде формы, растет.

Мне кажется, что столовые, – места, где кормят приходящих, – эта та форма помощи, которая сама собою сложится из отношений богатых людей к голодающим и принесет наибольшую пользу. Форма эта более всего вызывает прямую деятельность помогающего, более всего сближает его с населением, менее всего подлежит злоупотреблениям, дает возможность при меньших средствах прокормить наибольшее число людей, а главное, обеспечивает общество от того страшного, висящего над нами всеми Дамоклова меча, – мысли о том, что вот-вот, пока мы живем по-старому, здесь, там умер человек от голода.

Если бы такие столовые распространились везде в голодающих местностях, ужасная, угнетающая нашу совесть угроза была бы устранена.

В Данковском и Епифанском уездах с сентября открылись такие столовые. Народ дал им название «сиротских призрений», и, как кажется, самое название это предотвращает злоупотребление этими учреждениями. Здоровый мужик, имеющий хоть какую-нибудь возможность прокормиться, сам не пойдет в эти столовые объедать сирот, да и, сколько я наблюдал, считает это стыдом. Вот письмо, полученное мною от моего приятеля, земского деятеля и постоянного деревенского жителя, о деятельности этих сиротских призрений:

«Шесть сиротских призрений открыто не более десяти дней, и уже питается в них около 200 человек. Заведующий столовыми, с совета сельского старосты, уже принужден допускать едоков с разбором, так много представляется нуждающихся. Оказывается, что кормятся крестьяне не семьями, а что нуждающиеся семьи выставляют своих кандидатов – почти исключительно старух и детей. Так, например, отец шести человек детей – в дер. Пашкове – просил допустить двух из них, а затем через два дня привел еще третьего. Староста говорил, что «особливо хорошо поглядеть, как помлаже ребятишки свекольник полюбили». Тот же староста мне рассказывал, что иногда матери сами приводят своих детей, «слыгаются, что это для смелости, а оглядится, да и сама поест». Когда слышишь эти слова старосты, то понимаешь, что это не ложь и что придумать их нельзя; ужели голод еще не наступил? Мы, конечно знаем, что зверь у порога; но беда в том, что этот зверь одновременно врывается во столько семей, что не хватит, пожалуй, наших запасов. Учет показал, что в день выходит на едока 1 ¹/₂ ф. хлеба и 1 ф. картофеля, но сверх того потребно топливо да всякая мелочь: лук, соль, свекла и т. д. Более же всего затрудняет топливо, оно представляет собою наиболее дорогой материал. Крестьяне установили очередные подводы, чтоб ездить за припасами. Организация требует распорядительного человека, и хлопотлива хозяйственная заготовка припасов; самые же сиротские призрения не нуждаются в надзоре за расходованием припасов: сама хозяйка так привыкла жить век крохами, да к тому же все посетители так следят за оборотами своей столовой, что малейшая небрежность – и она моментально бы огласилась, а затем и устранилась бы сама собой. У меня вырыто новых два подвала и в них засыпано уже 300 четвертей картофеля, но всего этого мало, так как требования растут ежедневно. Кажется, что помощь попала в самую надлежащую точку. Человек над шестью столовыми поставлен, но время расширить круг деятельности столовых и срок еще не пропущен.

Чую, насколько отрадна для молодого поколения будет работа в столовых; ведь испытываешь наслаждение, поливая в засуху растения; каково же должно быть упоение ежедневно кормить голодных малышей!»

Больших подробностей о деятельности этих учреждений я пока не знаю. Думаю, что эта форма удобная и возможная, но эта форма не исключает все другие. Живущие по деревням лица, как только они вступят в близкое и непосредственное общение с народом, найдут новые, соответствующие нужде формы помощи, которые могут быть до бесконечности разнообразны.

Нужно только, чтобы были люди. А люди эти есть, наверное есть. Я был в 4-х уездах, и в каждом уезде есть уже люди, готовые на эту деятельность и в некоторых начавшие ее.

Лев Толстой.

ПЛАНЫ И ВАРИАНТЫ

О ГОЛОДЕ

1. Описание положения.

2. Упреки бездеятельности несправедливы. Деятельность земства.

3. Но достигнет ли она результатов? <Нет.> Ответ труден, главное п[отому], ч[то] самый голод и степень его – спорный вопрос.

4. Pro и contra теоретически.

5. Действительность. Харибда и Сцилла.

6. Задача распределения невозможная.

7. Не достигнет главного – не предупредит смертей.

8. Что же делать? Сказать правду, перестать лгать. Признать свое равнодушие. Вольтер.

9. А если есть равнодушие – есть вина, то, не заботясь о народе, исправить вину.

10. Исправление вины спасет.

Что именно делать. <Писать.> Жить.

<11> 12. Последствия какие могут быть.

<Если говорить правду, а в серьезном деле нельзя не говорить правду, результаты, достигнутые⁴4
  Переправлено из: результатов, достигнутых


[Закрыть] до сих пор деятельностью правительства и общества,⁵5
  Зачеркнуто: почти нет


[Закрыть] очень малы и неудовлетворительны. До сих пор сделано было одно дело: выдача семян на обсеменение. Не стану говорить про другие губернии, но сколько можно судить по доходящим до нас известиям, выдача эта не достигла цели, но скажу о том, как сделано было это дело в Тульской губернии. У нас, смело можно сказать, что обсеменились крестьяне своими семенами. Выдано же было или слишком мало, в большинстве случаев по три меры, где нужно было восемь, выдано было поздно; так что крестьяне везде раздобылись на семена.> В некоторых же и многих местах семена выданы были без надобности людям, которые не нуждались в них, так что во многих уездах семена эти продавались и⁶6
  Зачеркнуто: происходило особенное, необычайное пьянство. Вообще смело можно сказать, что последствия выдачи семян были безразличны и принесли столько же вреда, сколько и пользы.


[Закрыть] пропивались, <так что земский начальник в одном уезде решил закрыть кабак, в котором происходила эта продажа> так что можно сказать, что успех этого дела далеко не соответствовал тому труду, который был положен на него.

А между тем работа земства для приобретения этих семян, закупка, доставка, раздача их, была огромная. Деятельность земства, насколько я знаю, была самая внимательная и напряженная, и если последствия были не плодотворны и малоплодотворны, то вина в этом – не отсутствие труда и заботы. Добыть деньги, исполнить все нужные для этого формальности, закупить по дешевым ценам, привезть, ссыпать, сделать списки, распределить, раздать, хотя бы по 3 пуда на душу нуждающимся уезда, то 100, 150 тысяч душ есть дело сложное и трудное и сделано оно было везде с величайшим вниманием, усердием, и скажу даже, самоотвержением; но если результаты ничтожны, то виною трудность самого дела при том отношении к народу, в котором находится к нему правительство и земство.

Если говорить правду, то как администрация, так и земства по отношению к этому делу народного продовольствия до сих пор не знают, что и как они будут делать, или скорее знают, что они ничего не в состоянии будут сделать. Они хлопочут, но с неуверенностью, почти с уверенностью, что из их хлопот почти ничего не выйдет.

Нищета же в этой деревне, положение построек (половина деревни сгорела прошлого года), одежд женщин и детей и отсутствие всякого хлеба, кроме как у двух дворов, ужасно. Большей частью испекли последний раз хлебы с лебедой и доедают их – осталось на неделю или около того.

Назначить продовольствие, обеспечить людей, сделать то, чтобы эта масса народа, 40, ну хоть ¹/₂ —20 м[иллионов] навалилась на руки правительству и земству, было бы ужасно. Это не только не спасло, но погубило бы народ, отняв от него главное средство помощи – самодеятельность. Ни правительство, ни земство не выдержало бы этого, и вся помощь пропала бы даром. Ведь это нечто подобное тому, что происходит с кормом скотины. Кормите ранней весной скотину на стойле, т. е. лишите ее движения и возможности самой собирать корм – и вам понадобятся страшные усилия, чтобы собрать с пастбищ корм, нужный для нее. Но дайте ей возможность самой участвовать в труде собирания корма, и она легко насытится.

Прокормить то огромное количество народа, который бедствует, теперь может только сам народ. Если неурожай сделал то, что народ имеет меньше средств для прокормления себя и ему надо прийти на помощь, то все-таки бо̀льшая, главная доля питания может быть припасена самим народом. Степень энергии, которая может быть приложена народом в годины бедствий, неисчислима, она огромна. Образцом этого могут служить пожары. Кто из деревенских жителей не видал последствий пожаров и деятельности крестьян для исправления своих потерь и результаты этой деятельности. Кажется, всё сгорело – ничего не осталось и не с чего потянуть. Смотришь: оттуда, отсюда – трудом, займом, помощью родных понемногу восстановляется и через год—два мужик обстроился и обзавелся лучше прежнего.

Степень растяжимости энергии в годины бедствий огромна, и потому страшно уменьшить эту энергию и заменить ее апатией. А помощь извне делает это. И потому страшно назначать пособие, но еще страшнее не назначать его. Ведь можно рассуждать о проявлении энергии во время бедствий, можно желать проявления ее, но рассчитывать на нее нельзя. Ведь данные тут перед глазами. Стоит пройти, учитывая каждый двор, одну деревню, чтобы убедиться, что люди, без проявления каких-то особенных сил, не могут прожить до новины, а должны побираться или голодать и умирать с голода. Вот деревня Крапивенского уезда. Дворов 57, из них в 15-ти хлеба и картофеля, рассчитывая на проданный овес купить ржи, хватит средним числом до ноября. Овса многие совсем не сеяли за неимением семян прошлого года. 20 дворам хватит до февраля. Все едят очень дурной хлеб с лебедой. Остальные прокормятся.

Кроме недостатка пищи, бедствие составляет отсутствие топлива. Соломы немного, оставлена на корм. Изрубили всё, что могли. Дров нужно по ценам, там существующим, рублей на 12, 15 на двор. С этой деревни собрано в сентябре 400 р. податей. Бедные, не сеявшие овса, преимущественно пьяницы, есть даже известные как воры, остальные слабые физически или духовно, те, к[оторые] при лучших условиях не выдерживали борьбы за существование, теперь уже вовсе не могут выдержать ее.

Что будут делать эти семьи? Как будут кормиться их жены, старики, дети? Как не выдавать им на прокормление?

Крапивенский уезд меньше пострадал, но вот деревня Богородицкого уезда. Здесь положение хуже, ровнее. Из 60 дворов 30 совсем бедных.

Средств во всей деревне, если даже и богатых присоединить ко всем остальным, нехватит и на половину зимы; кроме того, люди эти опустились, отчаялись и не протянут своих средств даже и на половину того времени, на к[оторое] они могли бы протянуть их. Если они ничего не предпримут, то погибнут. Условия, в которых они находятся, среда, те богатые люди, к[оторые] окружают их, не придут, не могут прийти им на помощь. Если эти богатые люди берут с них теперь по 5 руб. ботовья картофельные с десятины, к[оторые] никогда не продавались и не имели цены, то очевидно, что помощи от этих людей быть не может.

Но вопрос в том, предпримут ли они что, или нет. До сих пор похоже, что нет, только один из них распродал всё и уезжает в Москву. Остальные чего-то ждут. Прошел между ними нелепый слух, что всех кормить будут, и они положились на это. И их может постичь страшная беда. Всех таких деревень ведь, может быть, тысячи; кормить их подряд всех не будут, это невозможно, и если сами они не озаботятся о себе, то они погибнут.

На прокормление всего голодающего населения нужно бы затратить весь доход государства. И потому четвертая часть 40-а миллионов всего пострадавшего, т. е. 10 миллионов людей, должны неизбежно умереть голодной смертью. 10 миллионов людей, т. е. количество населения России за 200 лет назад. Должен умереть целый народ.

<Мы, господа, озабочены тем, чтобы прокормить народ, тот народ, который всегда кормил себя и нас. Мы, господа, паразиты народа, кормящиеся на народе, задались задачей прокормить его, спасти, облагодетельствовать его. Что-то тут не так. Мы как будто совсем уже забыли, кто мы. Путаница в том, что мы задались невозможной задачей прокормить кормильца. Прокормить его нельзя.>

Удивительное дело: грудной ребенок хочет кормить свою кормилицу; паразит собирается кормить то растение, которым он питается; мы, высшие классы, живущие все им, не могущие ступить шагу без него, мы его будем кормить.

Хорошо, что он не верит нам! Если бы он, избави бог, поверил тому, что кто-то его будет кормить, и перестал бы сам кормиться и кормить нас, то ведь он погиб бы и мы с ним!

Народ начинает волноваться, отбивать запасы хлеба, задерживать их, направлять, куда он хочет, и даже рассыпать.

Распродается и отдается задаром весь скот и сжигаются постройки на топливо, мужики сами поджигают свои дворы, чтобы получить страховые. Уже были случаи голодной смерти.

У каждой семьи этих дворов от 3-х до 8 человек, которые хотят есть и не будут иметь, по всем вероятиям, ни пищи, ни топлива. В обыкновенный год они прокормились бы около других, но в нынешний год, когда богатый уже ест хлеб с лебедой, семьи эти ожидает тяжелая, страшная участь. Очевидно, что им надобно помочь. Но тут собственно не помощь голодающим, а помощь разоренным крестьянам, которая стала особенно нужна в нынешний голодный год.

Нет, нельзя говорить, что нет голода, есть голод.

Здесь [в деревне Богородицкого уезда] положение бедствующих уже в прежние года, не сеявших овес, опустившихся дворов еще хуже. Здесь доедают уже последнее. Уже теперь нечего есть, и в одной деревне, к[оторую] я осматривал, половина дворов уехала на лошадях в даль побираться. Точно так же у богатых, составляющих везде около 20 %, много овса и других ресурсов, но кроме того в этой деревне живут безземельные солдатские дети. Целая слободка этих жителей не имеет земли и всегда бедствует, теперь же находится при дорогом хлебе и при скупой подаче милостыни в страшной, ужасающей нищете.

Из избушки, около которой мы остановились, вышла оборванная грязная женщина и подошла к кучке чего-то, лежащего на выгоне и покрытого разорванным и просетившимся везде кафтаном. Это один из ее 5-х детей. Трехлетняя девочка больна в сильнейшем жару чем-то в роде инфлуэнцы. Не то что об лечении нет речи, но нет другой пищи, кроме корок хлеба, которые мать принесла вчера, бросив детей и сбегав с сумкой за побором. И нет более удобного места для больной, как здесь на выгоне в конце сентября, потому что в избушке с разваленной печью хаос и ребята. Муж этой женщины ушел с весны и не воротился. Таковы приблизительно многие из этих семей.

Но и у наделенных землей крестьян, принадлежащих к разряду опустившихся, не лучше.

В таком положении не она одна, а домов восемь. И в таком положении они были и прошлого и третьего года, и в таком положении не они одни, а вокруг нас всегда людей в таком положении миллионы. В таком положении всегда все семьи слабых, пьющих людей, все семьи сидящих по острогам, часто семьи солдат.

Такое положение только легче переносится в хорошие года. Всегда и в урожайные годы бабы ходили и ходят по лесам украдкой, под угрозами побоев и острога, таскать топливо, чтобы согреть своих холодных детей, и собирали и собирают от бедняков кусочки, чтобы прокормить своих заброшенных, умирающих без пищи детей.

Всегда это было! Мы среди этого живем. В нынешний неурожайный год положение это не хуже, потому что хуже того, чтобы у матери без помощи умирали дети, ничего ведь не может быть, но в нынешний год только больше «этого худого».

<Сочтите все богатства, сосредоточенные в столицах, – в Петербурге, в Москве, в губернских городах, да тут же, среди голодных, в великолепных домах помещиков со всей роскошью европейской жизни, с садами, цветниками, лаун-теннисами, охотами, конными заводами, экипажами, туалетами – и подумайте только о том, кто всё это сделал и делает.> Все эти дворцы, театры, музеи, вся эта утварь, все эти богатства, всё это выработано этим самым голодающим народом, который делает все эти ненужные для него дела только потому, что он этим кормится, т. е. всегда этой вынужденной работой спасает себя от голодной смерти.