Текст книги "Новый курс (в редакции 1924 г.)"

Демагогия подбита ветром и, столкнувшись с серьезной опасностью, легко разрешается в паникерство. А паникерство и ленинизм – их даже на бумаге трудно поставить рядом.

Ленинизм воинствен с ног до головы. А война немыслима без хитрости, без уловки, без обмана врага. Победоносная военная хитрость входит необходимым элементом в ленинскую политику. Но в то же время ленинизм есть высшая революционная честность перед лицом партии и класса. Никаких фикций, мыльных пузырей, мнимых величин!

Ленинизм ортодоксален, упорен, непреклонен, но в нем нет и намека на формализм, канон и казенщину. В борьбе он берет быка за рога. Пытаться сделать из традиций ленинизма сверх-теоретическую гарантию непререкаемости и непреложности всех мыслей и речений истолкователей традиции – значит издеваться над подлинной революционной традицией, превращая ее в казенщину. Смешна и жалка попытка гипнотизировать великую революционную партию повторением одних и тех же заклинаний, в силу коих правильную линию надо искать не в существе каждого вопроса, не в методах его постановки и разрешения, а в справках… биографического характера.

Поскольку я лично вынужден на минуту спуститься в эту область, скажу: я вовсе не считаю тот путь, которым я шел к ленинизму, менее надежным и прочным, чем другие пути. Я шел к Ленину с боями, но я пришел к нему полностью и целиком. Кроме своих действий на службе партии, я никому никаких дополнительных гарантий дать не могу. И если уж ставить вопрос в плоскости биографических изысканий, то нужно это делать как следует быть. Тогда пришлось бы давать ответы на острые вопросы: всякий ли, кто был учителю верен в малом, оказывался ему верен и в большом? Всякий ли кто проявлял в присутствии учителя послушание, дает тем самым гарантии последовательности в отсутствие учителя? Исчерпывается ли ленинизм послушанием? У меня нет никакого намерения разбирать эти вопросы на примере отдельных товарищей, с которыми я, со своей стороны, намерен и впредь работать рука об руку.

Каковы бы ни были дальнейшие трудности и разногласия, победу над ними даст только коллективная работа партийной мысли, проверяющей себя каждый раз заново и тем именно охраняющей преемственность развития.

С таким характером революционной традиции связан особый характер революционной дисциплины. Где традиция консервативна, там и дисциплина пассивна и нарушается при первом серьезном толчке. Где, как в нашей партии, традиция состоит в высшей революционной активности, там и дисциплина достигает высшего напряжения, ибо решающее значение ее проверено много раз через действие. Отсюда неразрушимое сочетание революционной инициативы, смелой критической проработки вопросов – с железной дисциплиной действия. И только через высшую же активность молодняк может воспринять эту традицию дисциплины от стариков.

Традиции большевизма во всем их объеме нам не менее дороги, чем кому бы то ни было. Но пусть никто не смеет отождествлять бюрократизм с большевизмом, а традицию – с казенщиной!

VI. «НЕДООЦЕНКА» КРЕСТЬЯНСТВА

Некоторые товарищи усвоили себе очень своеобразные методы политической критики: они утверждают, что я в таком-то вопросе не прав сегодня, потому что в другом вопросе был не прав 15 или сколько-то там лет тому назад. Этот метод очень упрощает задачу. Сегодняшний вопрос нужно было бы разобрать во всем его материальном содержании. А вопрос, который имел место много лет тому назад, давно исчерпан, историей освещен и, чтобы сослаться на него, не нужно больших мозговых усилий, – кроме, разумеется, некоторой памяти и добросовестности. Но и по этой части я не могу сказать, что все обстоит у моих критиков благополучно. И я это сейчас докажу на одном из важнейших вопросов.

Излюбленным аргументом, вошедшим в употребление в некоторых кругах за последнее время, является указание – преимущественно косвенное – на мою «недооценку» роли крестьянства. Тщетно стали бы вы, однако, искать какого-либо анализа этого вопроса, приведения фактов, цитат, вообще доказательств. Обыкновенно дело ограничивается глубокомысленным кивком на теорию «перманентной революции», да еще разве двумя-тремя кулуарными словечками. А между теорией «перманентной революции» и советскими кулуарами – ничего, пустота. Что касается теории «перманентной революции», то я решительно не вижу оснований отрекаться от того, что писал по этому поводу в 1904 – 5 – 6 гг. и позже. Я и сейчас считаю, что основной ход мыслей, развивавшихся мною тогда, несравненно ближе к действительной сущности ленинизма, чем многое и многое из того, что писалось рядом большевиков того времени. Термин перманентная революция есть Марксов термин, которым он пользовался по отношению к революции 48 года. В марксистской литературе, разумеется, не в ревизионистской, а в революционной, термин этот всегда располагал правами гражданства. Франц Меринг пользовался этим определением по отношению к революции 1905 – 7 гг. Перманентная революция в точном переводе означает постоянная или непрерывная революция. Какая политическая мысль вкладывается в эти слова? Та мысль, что для нас, для коммунистов, революция не заканчивается после достижения того или другого политического завоевания, той или другой социальной реформы, а развивается дальше, и пределом ее для нас является только социалистическое общество. Таким образом, раз начавшись, революция, – поскольку мы в ней участвуем и, тем более, руководим ею, – ни в каком случае не приостанавливается нами на каком-либо формальном этапе, наоборот, мы непрерывно и постоянно ведем ее вперед, разумеется, в соответствии со всей обстановкой, до тех пор, пока революция не исчерпает всех возможностей и ресурсов движения. Это относится как ко внутренним завоеваниям революции, в национальных пределах, так и к перенесению революции на международную арену. В условиях России это означало: не буржуазная республика, как политическое завершение, и даже не демократическая диктатура пролетариата и крестьянства, а рабочее правительство, опирающееся на крестьянство и открывающее эру международной социалистической революции. (См. Л. Троцкий, «Итоги и перспективы»). Таким образом, идея перманентной революции полностью и целиком совпадает с основной стратегической линией большевизма. Этого можно было не видеть 18 – 15 лет тому назад. Но этого нельзя не понять и не признать теперь, когда общие формулы наполнились полнокровным историческим содержанием. Никакой попытки «перескочить» через крестьянство в моих тогдашних писаниях не было. Через теорию «перманентной революции» был прямой путь к ленинизму, в частности, к апрельским тезисам 1917 г. А эти тезисы, предопределившие политику нашей партии в Октябре и через Октябрь, заставили, как известно, панически отскочить очень и очень многих из тех, которые сейчас со священным ужасом говорят о теории «перманентной революции». Однако, препираться по всем этим вопросам с товарищами, которые давно перестали читать и пользуются только смутными воспоминаниями молодости, дело нелегкое, да и бесполезное. Но те товарищи, и в первую голову молодые, которые не устают учиться и уж во всяком случае не позволяют запугать себя не только словами «металл» и «жупел», но и словом «перманент», – эти товарищи хорошо сделают, если самостоятельно прочтут, с карандашом в руках, тогдашние работы за и против «перманентной революции» и попытаются провести от этих работ нити к Октябрю, что не так уж трудно.

Гораздо важнее все-таки практика октябрьская и после-октябрьская. Здесь все можно проверить шаг за шагом. Незачем говорить, что по поводу политического усыновления нами «эсеровской» земельной программы у меня не было с т. Лениным и тени разногласий. Точно так же и относительно декрета о земле. Правильна или неправильна была наша советская крестьянская политика в тех или в других частностях, – разногласий у нас она не возбуждала. Курс на середняка был взят при активнейшем моем участии. Думаю, что не последнее место в этом курсе занимали опыт и выводы военной работы. Да и как можно было недооценивать роль и значение крестьянства при построении революционной армии из крестьян при посредстве передовиков рабочих? Достаточно просмотреть нашу военно-политическую литературу, чтобы убедиться, насколько она проникнута той мыслью, что гражданская война есть, в политической основе своей, борьба пролетариата с контрреволюцией за влияние на крестьянство, и что победу может обеспечить только правильная установка взаимоотношений рабочих к крестьянам: в отдельном полку, в районе военных действий, во всем государстве.

В марте 1919 г., в докладной записке в ЦК с Волги, я отстаивал необходимость более принципиального проведения курса на середняка – против невнимательного или поверхностного отношения, еще наблюдавшегося в партии в этом вопросе. В докладе, внушенном мне непосредственно дискуссией в сенгилеевской организации, я писал: «Временная, хотя, может быть, и длительная политическая ситуация является, однако, гораздо более глубокой социально-экономической реальностью, ибо и при наличии победоносной пролетарской революции на Западе, нам в нашем социалистическом строительстве придется в огромной степени исходить из того же середняка втягивая его в социалистическое хозяйство».

Однако курс, взятый на середняка в его первоначальной форме («относись внимательно к крестьянину», «не командуй», и пр.), оказался недостаточным. Явно нарастала необходимость перемены хозяйственной политики. Под влиянием опять-таки настроений армии и опыта хозяйственной поездки на Урал, я писал в ЦК в феврале 1920 г.: «Нынешняя политика уравнительной реквизиции по продовольственным нормам, круговой поруки при ссыпке и уравнительного распределения продуктов промышленности направлена на понижение земледелия, на распыление промышленного пролетариата и грозит окончательно подорвать хозяйственную жизнь страны». В качестве основной практической меры я предлагал: «Заменить изъятие излишков известным процентным отчислением – своего рода подоходно-прогрессивный налог – с таким расчетом, чтобы более крупная запашка или лучшая обработка представляли все же выгоду». Весь текст в целом[1]1
  Я печатаю основную часть этого документа, как приложение к этой главе.


[Закрыть] представляет довольно законченное предложение перехода к новой экономической политике в деревне. С этим предложением было связано другое, касающееся новой организации промышленности, гораздо более черновое и осторожное, но направленное, по существу, против главкократического режима, разбившего все связи между промышленностью и сельским хозяйством. Предложения эти были тогда Центральным Комитетом отклонены: это и было, пожалуй, единственное разногласие по крестьянскому вопросу. Можно сейчас по-разному оценивать, в какой мере переход к новой экономической политике был целесообразен уже в феврале 1920 г. Я лично не сомневаюсь, что от такого перехода мы были бы в выигрыше. Но уж, во всяком случае, из приведенных мною документов никак нельзя вывести игнорирования мною крестьянства или недооценки его роли. Дискуссия о профсоюзах выросла из хозяйственной безвыходности на основании подразверстки и главкократии. Могло ли помочь «сращивание» профсоюзов с хозяйственными органами? Разумеется, нет. Но и никакие другие меры не могли помочь, доколе сохранялся хозяйственный режим «военного коммунизма». Эти эпизодические споры были целиком покрыты решением привлечь на помощь рынок, причем это капитальнейшее решение не вызвало никаких разногласий. Новая резолюция, посвященная задачам профсоюзов на основе НЭПа, была выработана т. Лениным между X и XI съездами и принята опять-таки единогласно.

Я мог бы привести добрый десяток других фактов, менее значительных по своему политическому весу, но не менее ярко опровергающих легенду о так называемой «недооценке» мною крестьянства. Но нужно и можно ли, в конце концов, опровергать утверждение, ничем не подкрепляемое, совершенно не доказываемое, не имеющее за собою ничего, кроме недоброй воли или, в лучшем случае, дурной памяти?

Верно ли, что основной чертой международного оппортунизма является «недооценка» роли крестьянства? Нет, не верно. Основной чертой оппортунизма, в том числе и нашего русского меньшевизма, является недооценка роли пролетариата, или, еще точнее, недоверие к его революционной силе. Меньшевики все свои возражения против захвата власти пролетариатом строили на многочисленности крестьянства и его огромной у нас социальной роли. Эсеры считали, что крестьянство создано для того, чтобы стоять под их руководством и через них, эсеров, руководить страной. Меньшевики, шедшие рука в руку с эсерами в самые ответственные моменты революции, считали, что крестьянство, по самой природе своей, предназначено служить главной опорой буржуазной демократии, и, со своей стороны, всячески шли ей на помощь, как в лице эсеров, так и в лице кадетов. Как меньшевики, так и эсеры выдавали при этом крестьянство с головой буржуазии. Можно, правда, сказать, – и это будет вполне верно, – что меньшевики недооценивали возможную роль крестьянства по сравнению с ролью буржуазии; но еще более они недооценивали пролетариат по сравнению с крестьянством. И именно из этой последней, основной недооценки вытекала первая, производная. Меньшевики категорически отвергали, как утопию, как фантазию, как бессмыслицу, руководящую роль пролетариата по отношению к крестьянству, со всеми вытекающими отсюда последствиями, т.-е. завоеванием власти пролетариатом, опирающимся на крестьянство. Здесь Ахиллесова пята меньшевизма, который, впрочем, только пятой и похож на Ахиллеса.

Каковы, наконец, были в нашей собственной партии главные доводы против завоевания власти перед Октябрем? Неужели же недооценка роли крестьянства? Наоборот, переоценка – по сравнению с ролью пролетариата. Товарищи, противившиеся захвату власти, больше всего указывали на то, что пролетариат захлебнется в мелкобуржуазной стихии, основой которой является многомиллионное крестьянство.

Голый термин «недооценка» ни теоретически, ни политически ничего не выражает, ибо дело идет не о каком-либо абсолютном весе крестьянства в истории, а об его роли и значении в отношении к другим классам: с одной стороны – к буржуазии, с другой стороны – к пролетариату. Вопрос может и должен ставиться конкретно, т.-е. о динамическом соотношении сил разных классов. Политически для революции имеет большое значение – в некоторых случаях решающее, но далеко не везде одинаковое – вопрос о том, перетянет ли пролетариат в революционный период на свою сторону крестьянство, и какую часть его. Экономически огромное значение – в некоторых странах, как у нас, решающее, но во всяком случае далеко не всюду одинаковое – имеет вопрос о том, в какой мере стоящему у власти пролетариату удастся сочетать свое социалистическое строительство с крестьянским хозяйством. Но во всех странах и во всех условиях основной чертой оппортунизма является переоценка силы буржуазных и промежуточных классов и недооценка силы пролетариата.

Смешной, чтобы не сказать нелепой, является претензия создать какую-то универсальную большевистскую формулу крестьянского вопроса, одинаково, будто бы, пригодную и для России 1917 г., и для России 1923 г., и для фермерской Америки, и для помещичьей Польши. Большевизм начал с программы возвращения крестьянам земельных отрезков, сменил ее затем программой национализации, усыновил в 1917 г. эсеровскую земельную программу, установил продразверстку, заменил ее продналогом… А мы, ведь, еще очень и очень далеки от разрешения крестьянского вопроса, и впереди предстоит много перемен и поворотов. Не ясно ли, что практические задачи сегодняшнего дня нельзя растворять в общих формулах, созданных опытом вчерашнего дня; нельзя решение организационно-хозяйственных задач заменять голой апелляцией к традиции; нельзя при определении исторического пути кормиться и кормить воспоминаниями и аналогиями.

Самая большая хозяйственная задача настоящего времени состоит в том, чтобы установить такое соотношение между промышленностью и сельским хозяйством, а, стало быть, и внутри промышленности, при котором промышленность развивалась бы с минимальными кризисами, толчками и потрясениями и с возрастающим перевесом государственной промышленности и торговли над частным капиталом. Такова общая задача. Она распадается на ряд частных вопросов: каковы методы для установления необходимого соотношения между городом и деревней? между транспортом, финансами и промышленностью? промышленностью и торговлей? Какие учреждения призваны применять эти методы? Каковы, наконец, конкретные цифровые данные, на которых в каждый данный момент можно построить наиболее здоровые хозяйственные планы и расчеты? Все эти вопросы, очевидно, не предрешаются какой-либо общей политической формулой. Тут нужно найти конкретный ответ в процессе строительства. Крестьянин требует от нас не повторения правильной исторической формулы классовых взаимоотношений («смычка» и пр.), а более дешевых гвоздей, ситцу и спичек. К удовлетворению этих его требований мы сможем подойти лишь на пути все более точного применения методов учета, строительства, производства, сбыта, проверок сделанного, поправок и радикальных изменений. Имеют ли эти вопросы принципиальный, программный характер? Нет, поскольку ни программа, ни теоретическая традиция партии нас на этот счет не связали и не могли связать – за отсутствием необходимого опыта и его обобщения. Велико ли практическое значение этих вопросов? Неизмеримо. От правильного решения их зависит судьба живой революции. В этих условиях стремление растворять каждый практический вопрос и вытекающие из него разногласия в партийной «традиции», превращаемой в абстракцию, есть чаще всего отказ от самого важного и значительного в этой традиции: постановки и разрешения каждой задачи во всей ее реальности и конкретности.

Надо перестать болтать о низкой оценке крестьянства. Надо добиться на деле понижения расценки крестьянских товаров.

Предложение, вносившееся в ЦК в феврале 1920 года.

ОСНОВНЫЕ ВОПРОСЫ ПРОДОВОЛЬСТВЕННОЙ И ЗЕМЕЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ.

Помещичьи и казенные земли переданы крестьянству. Вся политика направлена против многолошадных, многопосевных крестьян (кулаков). С другой стороны, продовольственная политика построена на отобрании излишков (сверх потребительной нормы). Это толкает крестьянина к обработке земли лишь в размерах потребности своей семьи. В частности, декрет относительно изъятия 3-й коровы, как излишней на деле приводит к тайному убою коров, к спекулятивной распродаже мяса и к разрушению молочного хозяйства. В то же время полупролетарские и даже пролетарские элементы городов оседают в деревне, где заводят свои продовольственные хозяйства. Промышленность теряет рабочую силу, земледелие эволюционирует в сторону увеличения числа самодовлеющих продовольственных хозяйств. Этим самым подрывается основа продовольственной политики, построенной на извлечении излишков. Если нынешний продовольственный год показывает значительный успех заготовок по сравнению с прошлым, то это нужно отнести за счет расширения советской территории и некоторого улучшения продовольственного аппарата. В общем же продовольственные ресурсы грозят иссякнуть, против чего не может помочь никакое усовершенствование реквизиционного аппарата. Бороться против таких тенденций хозяйственной деградации возможно следующими методами:

1) заменив изъятие излишков известным процентным отчислением (своего рода подоходно-прогрессивный натуральный налог) с таким расчетом, чтобы более крупная запашка или лучшая обработка представляли выгоду;

2) установив большее соответствие между выдачей крестьянам продуктов промышленности и количеством ссыпанного ими хлеба не только по волостям и селам, но и по крестьянским дворам.

Привлечение к этому местных промышленных предприятий. Частичная расплата с крестьянами за доставляемое ими сырье, топливо и продовольствие продуктами промышленных предприятий.

Во всяком случае, очевидно, что нынешняя политика уравнительной реквизиции по продовольственным нормам, круговой поруки при ссыпке и уравнительного распределения продуктов промышленности направлена на понижение земледелия, на распыление промышленного пролетариата и грозит окончательно подорвать хозяйственную жизнь страны.

VII. ПЛАНОВОЕ ХОЗЯЙСТВО («N 1042»).

В нынешней дискуссии, и печатной и устной, почему-то совершенно неожиданным вниманием пользовался приказ N 1042. Откуда? Почему? Вероятно, большинство членов партии вообще забыло, что это за таинственный номер. Поясню, что речь идет о приказе, изданном Нар. Ком. Путей Сообщения 22-го мая 1920 г. и посвященном ремонту паровозов. Казалось бы, с того времени немало воды утекло под железнодорожными и иными мостами. Казалось бы, сейчас имеется немало вопросов, куда более животрепещущих, чем вопрос о том, правильно или неправильно мы организовали ремонт паровозов в 20 г. Существуют гораздо более свежие плановые приказы в области металлургии, машиностроения, сельскохозяйственного – в частности. Есть вынесенная XII съездом ясная и точная резолюция о смысле и задачах планового руководства. Есть свежий опыт плановой работы за 23 г. Почему же именно теперь выскочил план, относящийся к периоду военного коммунизма, – выскочил, как «бог из машины», говоря словами римского театра? Бог из машины выскакивал потому, что за машиной стояли режиссеры, которым появление бога нужно было для развязки. Каким же режиссерам и для чего понадобился неожиданно приказ N 1042? Совершенно непонятно. Остается допустить, что он понадобился лицам, которые страдают непреодолимой заботой об исторической истине. Разумеется, и они знают, что есть много более жизненных и актуальных вопросов, чем план железнодорожного ремонта, изданный почти 4 года тому назад. Но разве можно – судите сами! – идти вперед, разве можно строить новые планы, разве можно отвечать за их неправильность, неудачу, непредусмотрительность, если не растолковать всем, всем, всем, что приказ N 1042 был ложным приказом, основанным на игнорировании крестьянства, на неуважении к партийной традиции и на стремлении создать фракцию! Это ведь только на первый взгляд кажется, что цифра «1042» есть простой канцелярский номер. Если же вглядеться в дело попроницательнее, то окажется, что «1042» ничуть не лучше апокалипсической цифры «666», связанной со зверем. Надо предварительно стереть главу апокалипсического зверя, тогда можно будет на досуге поговорить и о других хозяйственных планах, не успевших покрыться четырехлетней давностью…

Признаюсь, мне вначале была совершенно чужда мысль занимать сегодняшнего читателя железнодорожным приказом за N 1042. Тем более, что дискуссионные выпады против этого приказа имеют характер обиняков и неопределенных намеков, долженствующих показать, что намекатель знает гораздо больше, чем говорит, тогда как на самом деле бедняга ничего не знает. В этом смысле «обвинения» против N 1042 немногим отличаются от 1041-го других обвинений. Количество тут должно возместить качество. Факты в этих обвинениях безжалостно искажены, цитаты исковерканы, пропорции попраны, все нашвыряно в кучу без ладу и складу. Чтобы разобраться задним числом в тех или других старых разногласиях и ошибках, нужно было бы восстановить прошлую обстановку во всей ее конкретности. До того ли? А если так, то стоит ли, не откликаясь на многие другие фальшивые в самом своем существе намеки и обвинения, реагировать на выпущенный из режиссерской машины «приказ N 1042»? Стоит ли?

Поразмысливши, я решил все же, что стоит, ибо здесь мы имеем перед собою случай, в своем роде классический… по злостному легкомыслию обвинения. Дело с приказом N 1042 происходило не в идеологической области, а в материальной, в производственной, и потому измерялось числом и весом. Здесь легче и проще всего навести точную справку, привести фактические доводы, и, стало быть, в этом случае наиболее уместна хотя бы простая осторожность, ибо тут легче всего обнаружить, что говоришь о том, чего не знаешь и не понимаешь. И если, тем не менее, даже на этом конкретном, ясно очерченном, точном примере обнаружилось бы, что выпущенный из машины «бог» есть на деле легкомысленный шут, то это облегчит, может быть, многим читателям понимание режиссерских методов, которые скрываются за другими «обвинениями», не допускающими, увы, и на одну сотую такой точности проверки, как приказ N 1042.

Я постараюсь в то же время при изложении дела не оставаться в рамках исторических справок, а попробовать связать вопрос о приказе N 1042 с задачами планового строительства и руководства вообще. Очень может быть, что иллюстрация вопроса на конкретном примере поможет внести в дело несколько больше ясности.

Приказ N 1042, вводивший ремонт паровозов в рамки систематического и планомерного использования всех ремонтных сил и средств железнодорожного ведомства и государства в целом, разрабатывался в течение продолжительного времени лучшими специалистами железнодорожного дела, которые и сейчас в области управления техникой железнодорожного транспорта играют руководящую роль. Фактически осуществление ремонта паровозов по приказу N 1042 началось с мая – июня, формально – с 1-го июля 1920 г. В рамки плана были включены не только ж.-д. мастерские, но и соответственные заводы ВСНХ. Мы даем ниже таблицу, рисующую фактический ход выполнения плана, с одной стороны, по железнодорожным мастерским, с другой – по заводам ВСНХ. Цифры наши воспроизводят совершенно бесспорные официальные данные, представлявшиеся периодически в СТО Основной Транспортной Комиссией (междуведомственной) за подписями представителей как НКПС, так и ВСНХ.

Выполнение приказа N 1042

(в процентах по отношению к плану):

в жел. – дор. на заводах

мастерских ВСНХ

1920 г.

Июль…………… 135 40.5

Август…………. 131.6 74

Сентябрь……….. 139.3 80

Октябрь[2]2
  В виду успешного хода ремонта задание повышается с октября на 28 %.


[Закрыть]………. 130 51

Ноябрь…………. 124.6 70

Декабрь………… 120.8 66

–

Итого…….. 129.7 70[3]3
  Что касается снабжения ж.-д. мастерских материалами и запасными частями, то заводы ВСНХ выполняли лишь около 30 % принятой ими на себя программы.


[Закрыть]

1921 г.

Январь…………. 95 36 |

Февраль………… 90 38 | при т. Емшанове в качестве

Март…………… 98 | НКПС.

Апрель…………. 101 26 |

Таким образом, успешный ход ремонта по мастерским НКПС дал возможность уже с октября повысить задание на 28 %. Тем не менее выполнение за второе полугодие 20 г. дало почти 130 % по отношению к заданию. В первые 4 месяца 21 г. выполнение лишь несколько ниже 100 % задания. Но затем уже при т. Дзержинском в дело вторгаются обстоятельства, лежащие за пределами НКПС: с одной стороны, недостаток материала и продовольствия для обслуживания самого ремонта, а с другой – крайний недостаток топлива, делавший невозможным использование даже и наличных паровозов. Вследствие этого постановлением СТО от 22-го апреля 1921 г. решено было нормы ремонта паровозов по плану N 1042 на остаток 21 года значительно сократить. Фактическое исполнение за последние 8 месяцев 21 г. по НКПС составляло 88 % по отношению к сокращенному плану; по ВСНХ – 44 %.

Результаты работы по приказу 1042 за первое, наиболее критическое для транспорта, полугодие следующим образом выражены в тезисах к VIII съезду Советов, одобренных Политбюро ЦК:

«Программа ремонта получила, таким образом, точный календарный характер, притом не только для железнодорожных мастерских, но и для заводов ВСНХ, обслуживающих транспорт. Установленная путем длительной подготовительной работы и согласованная через Основную Транспортную Комиссию программа ремонта дала, однако, совершенно различный процент выполнения в железнодорожных мастерских (НКПС) и на заводах (ВСНХ): в то время, как в мастерских капитальный и средний ремонт, выраженный в единицах среднего ремонта, повысился в течение этого года с 258 паровозов до тысячи с лишним, то есть в четыре раза, и давал в среднем до 130 проц. установленной месячной программы, заводы ВСНХ снабжали ж. д. материалом и запасными частями в размере одной трети программы, установленной по соглашению обоих ведомств Основной Транспортной Комиссией».

Мы видим, однако, что с известного момента выполнение установленных норм приказа N 1042 становится невозможным, вследствие недостачи сырых материалов и топлива. – Но это же и показывает, что приказ был неправилен! – готовы воскликнуть критики, которые, впрочем, только что узнали от меня об этом факте. На это приходится ответить: приказ N 1042 регулировал ремонт паровозов, но ни в каком случае не производство металлов и добычу угля. Эти процессы регулировались совершенно другими приказами и другими учреждениями. Приказ N 1042 был не универсальным хозяйственным планом, а транспортным. – Но ведь необходимо было его согласовать с углем, топливом и пр.? Бесспорно. Именно для этого и была создана Основная Транспортная Комиссия, в которую на равных началах входили представители НКПС и ВСНХ. Согласование ремонта с возможным наличием материалов достигалось постольку, поскольку представители ВСНХ заявляли: могут или не могут они дать необходимые материалы. Следовательно, если здесь был просчет, то он целиком произошел по линии ВСНХ. Может быть, впрочем, критики именно это и хотели сказать? Сомнительно, очень сомнительно! Хотя «критики» и заботятся исключительно об исторической истине, но под тем все-таки условием, чтоб истина позаботилась о них. А между тем – увы, увы – среди критиков задним числом мы встречаем людей, которые в тот период несли ответственность за ВСНХ. Они со своей критикой просто шли в комнату, а попали в другую. Это бывает. В качестве смягчающего обстоятельства надо, впрочем, указать на то, что плановое предвидение в области добычи угля, производства металла и пр. было в тот период несравненно труднее, чем ныне. Если предвидения НКПС в области ремонта отличались несравненно большей точностью, чем предвидения ВСНХ, то это объясняется, – по крайней мере, до известной степени, – более централизованным характером железнодорожного хозяйства и большими навыками централизованного управления. Мы все это охотно признаем. Но это ни в малейшей степени не отменяет и не меняет того факта, что просчет, поскольку он имел место, шел целиком по линии ВСНХ.

Однако, плановый просчет ВСНХ, вызвавший необходимость снижения ставок плана, но ни в каком случае не упразднение самого плана, ни прямо, ни косвенно не говорит против приказа N 1042, ибо приказ этот, по самому существу своему, имел ориентировочный характер и был заранее рассчитан на внесение в него периодических поправок на основе материального опыта. Регулировка перспективного плана является одной из важнейших сторон его производственного осуществления. Мы видели выше, что производственные нормы приказа были с октября 1920 г. повышены на 28 % в виду того, что фактическая производственная мощь мастерских НКПС оказалась, благодаря принятым мерам, выше предположенной. Мы видели далее, как нормы эти были с мая 1921 г. сильно понижены под влиянием производственных условий, лежащих вне НКПС. Но и повышение и понижение производится в плановом же порядке, и приказ N 1042 создает для них необходимую основу. Это максимум того, что можно вообще требовать от ориентировочного плана. Разумеется, наиболее реальное значение для дела имели цифры ближайших месяцев, полугодия ближайшего года; дальнейшие цифры имели только перспективное значение. При создании приказа никто не думал, что выполнение его действительно произойдет ровнехонько в 4 1/2 года. Когда оказалось возможным повышение нагрузки, перспективный срок сократился до 3 1/2 лет. Недостаток материалов опять отодвинул срок. Но факт остается фактом: на наиболее острый, критический в жизни транспорта период – на 20 – 21 гг. – приказ оказался вполне реальным, ремонт был введен в упорядоченные рамки и повысился в четыре раза, и железнодорожное хозяйство выбралось из непосредственно угрожавшей ему катастрофы.