Текст книги "Последний праведник"

Последний праведник
Лев Вьюжин

© Лев Вьюжин, 2017

ISBN 978-5-4485-9305-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Страстная пятница

 
Надо идти… Не до края – до срока.
Надо идти… Не от страха – но к свету.
Смерть не итог, обусловленный сметой.
Надо идти, не торгуя дорогу
 
 
В лавках заёмных, в беспутных лабазах.
Просто идти, не взыскуя удобной
Доли. Идти не за правдой, но к дому,
К светлому дому. Идти, погибая
 
 
Тысячу раз меркантильным рассудком,
Тысячу раз умирая напрасным
Разумом. Большей не будет награды,
Чем полоса проницающей сумрак
 
 
Судной тропы… Не по воле – по Вере!
В чуткий рассвет, в милосердные дали,
Внемля призыву любви первозданной,
Не под крылом, но за ангелом вербным —
 
 
Надо идти…
 

Да и нет

 
Так сложилось, и так сошлось…
Путь предписан, и я – не волен.
И сума, и тюрьма, и войны,
И своё и чужое зло —
Мне отмерены на весах
Кем-то свыше. И кто-то свыше —
Ставит вехи, заслоны, вышки,
Цели правит и аки псарь
Гонит стаю тревожных слов,
Дел моих по земной юдоли.
Путь предписан, и я – не волен.
Так сложилось, и так сошлось…
 
 
Всё от Бога. Восход. Закат.
День – от Бога, и ночь – от Бога.
Но в лукавстве твоя тревога,
И в бесстыдстве твоя строка.
Бог не складывает пути.
Бог не сводит врата и души.
Не вменяй человечий ужас
Богу. Белый аль чёрный стих
Ты себе позволяешь сам.
Сам свою волочишь дорогу.
А у Бога… А что у Бога?
«Да» и «нет» – на простых весах…
 

Если поверю, что чёрен свет…

 
Если поверю, что чёрен свет,
Благостен зверь, а убийца свят,
Если признаю, что правда – бред,
Праведность – ложь, а молитва – яд,
Если позволю во храме грех,
Если приму, что антихрист прав,
Если, безумствуя, Божий крест
Брошу, а Веру рассею в прах —
 
 
Рыскать мне псом по чужой земле.
Рыскать мне жалким, гонимым псом,
Грызть до скончания пёсьих лет
Жутко и жадно чужой кусок,
И в небесах, что чужих чужей,
В истовых ливнях высоких гроз
Не различить никогда уже
Маминых слёз…
 

Мама

 
Даты и сроки не знают пощады.
В детском вопросе не грубость, но жалость:
«Скажешь ли ты, возвращаясь к началу,
Скажешь ли ты – я когда-то был счастлив
Там, на земле?..» Пахнет белой палатой
Память. Чернеет на фоне больничной
Белой стены острый профиль. Молитвой
Держится пульс, и дыханием слабым
Теплятся белые губы. Я верю.
Верю и жду. В тишине сокровенной
Льется в тебя сквозь пронзённую вену
Веры моей чистота и безмерность…
Было. Из осени поздней, метельной
Ты возвращалась смиренно и кротко
К нам. И дрожала нетленной искрою
Божья Любовь в оживающем теле.
Было. Огромное вечное небо
Маминых глаз обняло без остатка
Душу мою. Ты спросила устало
Теплого чая и белого хлеба.
Сидя в подушках, ты грела в ладонях
Руки мои. И витали над нами
Ангелы… Было. Сжимается память
До упований – недельных, недолгих…
Даты и сроки не знают пощады.
В детском вопросе не грубость, но жалость:
«Скажешь ли ты, возвращаясь к началу,
Скажешь ли ты – я когда-то был счастлив
Там… На земле?..»
 

Не ищите вашей Вере оправданий…

 
Не ищите вашей Вере оправданий!
И доказывать Пришествие не тщитесь!
Жемчуг вымечен, разбросан и раздарен,
Бог спасен и не нуждается в защите!
 
 
Не кладите вашу Веру мерным грузом
На весы напрасных споров и дискуссий!
Ваша Вера – синева бескрайней грусти,
Светлой грусти над распятым Иисусом.
 
 
Ваша Вера – чистый снег дороги дальней,
Белый полог над страной обетованной…
Не ищите вашей Вере оправданий —
И Она и вы ни в чём не виноваты!
 

Упущенная выгода

 
Не спеши, купчина. Отдышись…
Все корысти – тлен и суета.
Всяких выгод значимей – гроши
За Иудин поцелуй Христа.
Всякой мзды ценнее – перезвон
Тридцати серебряных монет,
И барыш за Господа – резон,
Всех иных весомей и прочней.
 
 
Отдышись, купчина. Оглядись…
Золотые горы в закромах
Супротив умения гвоздить
Руки Божьи – безотрадный прах.
Ничего не значащая пыль —
Блеск и пышность банковских темниц
Против счастья крикнуть из толпы
Радостно и истово: «Распни!»
 
 
Оглядись, купчина – ты купил
Всех и вся и всех и вся продал:
Мать, отца, родительских могил
Тишину, молитвенную даль.
Но… Спаситель выдан для креста —
Не тобой! Он продан – не тобой!
Плачь, купчина – длань твоя пуста,
И душа пуста. Взирает Бог
 
 
Справедливый на тебя…
 

Денежка

 
К примеру – малая денежка
Лежит в дорожной пыли.
Пустяк, по сути – безделица,
А вот, гляди-ка, болит
 
 
И плачет тоненько-тоненько
Нутро… Казалось бы – пшик,
Почти незримая толика
Потерь бродяжьей души,
 
 
Почти незначимый, крошечный
Ущерб скитальческих дней.
Но в малой денежке брошенной
Родное чудится мне…
 
 
Зажму в ладони сиротскую
Судьбу, одну на двоих,
И на оплаканной росами
Заре задумаю стих:
 
 
О чистых, праведных россыпях
Любви в исходе пути.
Прости дела наши, Господи…
Слова и мысли, прости…
 

Я вижу

 
Я вижу странное – на христианских
Костях, потворствуя толпе слепцов,
Порок юродствует в безумном танце,
И блуд актерствует, сокрыв лицо.
 
 
Вновь, исповедуя чужие догмы,
В угоду площади хрипит трибун,
И вор под знаменем идеи вздорной
Вновь словом краденым зовет на бунт.
 
 
Червь черной зависти снедает волю
К сопротивлению призывам: грабь!
Я вижу страшное – вновь режут волки
Овец беспомощных у входа в Храм.
 
 
Грех лжесвидетельства вновь ставит веху
В пустыне совести, и мы, стыда
В душе не ведая, Святую Веру
На поругание спешим отдать.
 
 
Вновь тонет праведность в песках зыбучих
Всеотрицания. Вновь ангел зла
На обезглавленных церквях беззвучно
Бьет в безъязыкие колокола…
 
 
Я вижу…
 

Насущный корм

 
Долбит дятел. Талдычит дятел
Дробный стих испокон веков.
Он стучит по сосне, трудяга,
Добывает насущный корм.
 
 
К малым тварям, козявкам мелким —
Он не добр и совсем не зол.
По инстинкту до самой смерти
Долбит дятел сосновый ствол.
 
 
Как сошлось – что однажды темень
Озарилась искрой Творца;
Что однажды Благая тема
Воцарилась в людских сердцах;
 
 
Что однажды от круговерти,
От ярма пищевых цепей
Светом Веры и Словом Веры
Бог избавил своих детей?..
 
 
Но случится – уйдет Создатель
Из сердец?.. До конца веков
Всяк оставленный – либо дятел,
Либо дятлов насущный корм.
 

Холодно

 
Холоден дом. Пуст.
Всюду снуют ветры.
Баба ушла. Пусть.
Бабам сполна веры
Нет. На другой свет
Тихо ушла мама…
От восковых свеч
Мало тепла, мало.
Дети ушли в мир —
Замуж ушли, в люди.
Будет ли мир мил
К ним? А Господь – будет
Добр? У крыльца пёс —
Страж моего горя,
Будто святой Пётр
Замер у врат горних,
И говорит: «Нет!»
И говорит: «Рано!
Не по тебе снег
Стелет постель в Храме.
Не про тебя плач
Вьюжный…» Застыл мёрзлым
Комом во мне лай.
В горле моём мёртвом
Заиндевел вой…
Холоден дом. Свечи
Скорбно струят воск.
Смотрит в глаза вечность.
С черных икон вечность
Смотрит в глаза мне…
 

Тени безликие

 
Тени безликие
Бродят по клиросам
Храмов и кликают
Новых святых.
В сумрачных пустынях
Тати искусные
Правят без устали
Праведный стих.
 
 
Рати незримые
Ряженых призраков
Бьются над рифмами
Новых молитв.
Стонут от поступи
Новых апостолов
Древние остовы
Храмовых плит.
 
 
Преданы, проданы
Вера и Родина.
Шаткими тронами
Принята мзда.
Сладостью пагубных
Песен на пастбища
Новые пастыри
Гонят стада.
 
 
Гонят в отверстое
Чрево безверия,
Избранной вечностью
Души пьянят.
Гонят… Но в радости
Святости краденной
Грезится радуга
Судного Дня!
 

Виждь и иди

 
В благостный миг обретения тверди
Неискушенностью немощных ног
К обетованному берегу Веры
Узкой лодчонки приткнувшийся нос —
 
 
Мнился мне страхом слепого волчонка,
Жадно прильнувшего к сучьим сосцам,
Глупым испугом от горести черной,
Трепетной чайки в ладони Творца;
 
 
Мнился высокой, тревожной надеждой
Лёгшего в чуткую землю зерна…
Здесь, на исходе дороги мятежной,
Мне открывались свои имена
 
 
Всякому помыслу, всякому действу.
Здесь, в окончании смутных годин,
Падали шоры незрячего детства,
Внемля напутствию: «Виждь и иди!»
 
 
Виждь и иди! Боль не будет слабее,
Горе избывней! Но – виждь и иди
Тонкой стезей над разверстою бездной
Рядом с Отцом! Согревая в груди
 
 
Хрупкий росток обретенной свободы —
Виждь и иди! Да пребудет любовь —
В благости слова, хранимого Богом,
В благости слова, звучащего «Бог»!
 

Наваждение

 
Зверь во фраке концертном
Жадно смотрит со сцены
В распаленные рты.
В списках избранных целей
Расставляет акценты
Плутовством запятых.
 
 
Сотой долей процента
Корректирует цены
На продажу души.
Вводит новые цензы
И свободой процесса
Нарекает фашизм…
 
 
У разрушенной церкви
Бродит лающий цербер —
Суть основы основ.
Из иудиных центов
Серебристые цепи
Трут седьмой позвонок
 
 
Мне…
 

Кадавр

 
Кадавр зловонный тулово
Влачил по скудной пустоши.
Он брёл, терзая голову —
Тоской о сочных пастбищах,
 
 
Тоской о тучных, праздничных
Полях, делами бранными
Усеянных до призрачных
Небес телами бренными.
 
 
Он брёл налиться хлёбовом
Из зёрен жатвы адовой
И напитаться хлябями
Кровей людских до одури.
 
 
Он вожделел бездонную
Утробу, волочимую
По опустелой данности,
Насытить человечиной…
 
 
На бой сбираясь праведный,
Запомни слёзы матери,
Почти отца и Родине
Клянись до одра смертного.
 
 
Но в ярости духовного
Подъёма против иродов
Кадавровым дыханием
Не опогань отверстые
 
 
Святилища души!
 

Глаза Любви

 
Мне змей сказал: «Подняться над собой,
Взнестись над бездной и достичь предельных
Высот судьбы – способны только боль
И только кровь бесчисленных падений».
 
 
Мне ангел молвил: «Чтобы пронизать
Бездонность неба и глубины правды
Постичь – довольно заглянуть в глаза
Любви и крылья за спиной расправить».
 
 
В бессчетный раз, желая воспарить,
Я падал вниз. Изломанный и грешный
Я рисовал змеиную усмешку
На светлом лике ангельской зари.
 
 
В бессчетный раз…
 

Колокольный сон

 
В сытой стадной похоти
Испроси постой
И снеси исподнее
На бесстыдный торг.
 
 
Под зазывный выговор
Продувных сквалыг
Весело и выгодно
Растелешь мослы.
 
 
На миру причинные
Заголи места.
За погляд рачительно
Положи пятак.
 
 
Маете зарёберной
Запрети шуметь
И греби-погрёбывай
Дармовую медь…
 
 
По ступенькам сколотым
В осторожный сон
Зимней колоколенки
Поднимусь босой:
 
 
В сиротливой звоннице
Тишина и снег —
Все теперь позволено,
Коли Бога нет…
 

Нынче разум не в чести

 
В прах развенчивая миф,
Позолоченный кумир
Пошатнулся и упал.
Оглашенная толпа
В исступлении над ним
Задыхается: «Распни!»
 
 
Нынче милость не в чести.
Господи, прости…
 
 
Утерев плевки с лица,
У церковного крыльца
Встал облыжник пред людьми
И, юродствуя, клеймит,
Костерит в три этажа
Любопытных прихожан.
 
 
Нынче совесть не в чести.
Господи, прости…
 
 
Долго ль, коротко ль, слова
Страстотерпца в головах
Благоглупых проросли,
Расцвели – со всей земли
Валит пропастью народ
Заглянуть кумиру в рот…
 
 
Нынче разум не в чести.
Господи, прости…
 

Последний праведник

 
Десять праведных душ —
Как же мало! И как это много!
Тесно грешным в аду,
А тебе наверху одиноко.
 
 
Одиноко идти
По земле. Одиноко и страшно
Петь молитвенный стих
Одному в недостроенном храме.
 
 
Но сегодня – к Нему.
Ты сегодня пребудешь у трона,
И страданий суму
Снимут ангелы с плеч осторожно,
 
 
И тебе поднесут
Молока и пшеничного хлеба…
А потом будет суд
Над землей справедливый, последний.
 
 
Семь печатей падут,
И семь чаш опрокинутся Богом.
Десять праведных душ —
Как же мало! И как это много!
 

Искушающий свет

 
Бесам радостны беды,
Бесам сладок бедлам.
Льнут к блудилищам бесы
Прорвой гадостных глаз,
Курят в капищах морок,
Нечестивым судом
Утверждают Гоморру,
Насаждают Содом.
И в моей обнесенной
Сединой голове
Трёт глазенки бесенок
На зловеще-веселый
Искушающий свет…
 

Дьявол нынче смешон

 
Дьявол нынче смешон,
Несуразен и жалок.
Он бредет нагишом,
Не смущаясь нимало,
В казематную клеть,
Под надзорную плеть.
Всё ему хорошо,
Всё – что смертному смерть.
 
 
Дьявол нынче лишен
Маскарадных покровов.
Он в острожный мешок
Заточен, замурован.
Но в угрюмой тюрьме
Слышен лающий смех.
Всё ему хорошо,
Всё – что смертному смерть.
 
 
Всё ему хорошо!
Он безверием вечен!
Вот кропает стишок
Новой бойни предтеча,
Новой правды эксперт,
Новой меры вершок.
Всё ему хорошо,
Всё – что смертному смерть.
 

Ихтис

 
Человеки ловят рыбу искони,
Ловят рыбу изначала и доселе.
Но, бросая невод, помнят ли они,
Сознают ли, что в расставленные сети
 
 
На пространстве двадцати земных веков
Отражением спасительного света
Ловит рыба беспризорных рыбаков,
Ловит рыба бесприютных человеков?..
 

Бытие

 
Ты твердишь каждодневную мантру
Много-много сознательных лет:
«Вера в Бога – пуста и обманна,
Бога – нет, Бога – нет, Бога – нет!»
 
 
Ты идешь мимо пышных соборов,
Мимо храмов и мимо церквей,
Говоришь: «Покажите мне Бога!
Покажите мне Божеский свет!
 
 
Без прикрас и затей покажите,
Дайте чуда предметный пример.
Дайте Бога мне! Дайте при жизни!
Не кивайте на скорую смерть…»
 
 
Но молчат. Иногда порицают.
Но, все больше, молчат и молчат.
«Бога – нет! Я уверен, я знаю —
Так как нет Его здесь и сейчас!»
 
 
Редко. В полночь. В отцовой иконе
Вдруг посмеешь увидеть нутром
Чей-то взгляд осторожный и колкий,
И… забудешь, укутаешь сном
 
 
Безмятежным… Привычную мантру
Поутру, будто школьный ответ,
Ты твердишь: «Вера в Бога – обманна,
Бога – нет, Бога – нет, Бога – нет…»
 

Вестник (эпизод первый)

 
«Жив, бродяга?» – «Жив, покуда…» —
«Все грешишь?» – «Грешу, пока…» —
«Зрит Господь». – «Я не иуда,
Не убийца, не стукач».
 
 
«Не паясничай». – «Я честен…» —
«Не юродствуй, я не суд.
Я несу благие вести…» —
«Мне несешь?» – «Тебе несу…
 
 
В деревеньке Завируха
В крайнем доме у ручья
К Богу просится старуха,
Чья-то мать… Твоя?» – «Моя…» —
 
 
«Срок от Господа неделя». —
«Скуден срок…» – «Но все же шанс,
Поспеши…“ – „Я нынче в деле,
В доле я…» – «Тебе решать».
 
 
«Я решу. Моя забота». —
«Слезно мне…» – «Слеза – вода». —
«Не гневи, побойся Бога». —
«Бог простит». – «Но он воздаст». —
 
 
«Я приму…» – «Сегодня, через
Час две пули из ружья
Разорвут твой бренный череп…» —
«Воля Божья…» – «Нет! Твоя!»
 
 
Сучья ночь и холод сучий.
Мнятся ангелы… Пора —
Трактовать чужие судьбы
Волей грешной. До утра
Доживу ли?..
 

Вестник (эпизод второй)

 
«Что в силах твоих? Что в праве
Твоём, неземная птица?!
Я вылеплен – Им! И равен —
Ему! В маете строптивой,
В земной суетливой роли
Упрямым своим рассудком
Я равен – Ему! Я волен
Решать – и судьбу, и судьбы!
И судьбы! Чужие судьбы!
Что в праве твоем?! Что в силах
Твоих?! Не сокрытой сутью
Голодной, скупой, спесивой,
Не лживым лицом предобрым —
Но грозной свободой жеста
Я выделен и подобен
Ему! Я назначен в жертву —
И я назначаю в жертву
Других! Не потом, не после —
Сейчас принесёт блаженство
Набитый тротилом пояс!..
Что в праве твоём и силах
Твоих, легкокрылый вестник?!» —
 
 
«Я послан на помощь сирой
Душе. Мы повинны вместе
В кровавых и слёзных лужах
Стоять сорок дней и сорок
Ночей непрерывно слушать
Потоки проклятий, хоры
Стенаний. Повинны слушать!
И слышать, и слышать, слышать
Безмерный грядущий ужас!
А в час, отведенный свыше,
Взойти и желать Суда
Господнего…»
 

Тихая суббота

 
Так тихо… Так тихо – словно
В начале Времён и Судеб.
Так тихо – как будто Слово
Из уст милосердной Сути
Ещё не явилось мерой
Любви. Будто нет в бездонной
Сплошной немоте ни смерти,
Ни жизни – так тихо в доме…
 
 
«Мой ангел, какие вести
Принёс ты из храмов горних?
Ответь, кто сегодня светлой
Надеждой утешит горе?
Кто нынче небесной манной
Свои утолит печали?..
Скажи, а ты видел маму?
Простила ли? Ждёт? Скучает?..»
 
 
«Мой грустный, мой грешный странник!
У нас там не ждут – а знают!
И нашим приделам ранним
Чужда суета земная.
Мы ваши врачуем скорби.
Мы радости ваши славим.
Мы любим вас! Любим – горьких,
Мятущихся, сирых, слабых…
 
 
Мы любим… Но только в бренной
Юдоли доступно благо,
Невинно, светло, смиренно
От счастья простого – плакать!
И мне непременно надо
В канунной немой пустыне
С тобой оказаться рядом
И слёзы пролить святые…»
 
 
Так тихо… Ещё во гробе
Господь, но уже означен
И полит священной кровью
Мой путь… Я прощён… Я плачу…
 

Свет рождества

 
Блаженство маминой Любви я пил по капле.
Пил чистоту её души, пил Свет безбрежный,
Разлитый в помыслах, делах, молитве каждой,
Разлитый нежностью в глазах её безгрешных.
 
 
Богатством маминой Любви была до края
Полна сума моей судьбы. Моих скитаний
Смиренный путь был осенён теплом охранным
Улыбки маминой. Я пил святую тайну
 
 
Бездонной маминой Любви в начале мира,
В начале жизни… В небесах, пределам сонным
Являя благостную весть, являя милость
Бездомным, немощным сердцам, звездой высокой
 
 
Сияла мамина Слеза…