Текст книги "Аллегро пастель"

5

Подлетая с некоторым опозданием к Вене, Таня смотрела из самолета на городские дома. Она уже давно решила, что не будет восхищаться Веной. Она никогда не поддерживала разговоры об эстетической оси между Берлином и Веной, начавшиеся где-то в 2015 году. Однажды она сказала Амели: «Не стоит одному европейскому мегаполису умножать свою самовлюбленность на самовлюбленность другого европейского мегаполиса». Но когда шасси самолета EasyJet коснулись австрийской земли, Таня пребывала в хорошем настроении. Необязательно любить город, чтобы хорошо провести в нем время. Разве она когда-то любила Берлин? Полет, несмотря на небольшое опоздание, прошел хорошо, намного лучше, чем все предыдущие полеты на Ryanair. Она заказала у милых стюардесс ролл с курицей и кока-колу без сахара – и то и другое было очень вкусно.

Из-за задержки рейса Венский литературный дом оплатил ей такси до места проведения мероприятия, так что не прошло и полутора часов после приземления, как Таня сидела в желтом свете прожекторов перед стеллажом с книгами и держала в руках новенький экземпляр «Паноптикума 2.0» в мягкой обложке. Ее часто раздражало, что многие авторки и авторы на своих выступлениях читают из собственных древних экземпляров в твердом переплете, а самое гадкое – еще и с разноцветными стикерами в излюбленных местах. Авторки и авторы, похожие на задротистых отличниц и отличников, преобладали. Но их антиподов и антагонисток, читавших со смартфонов, Таня считала такими же позер(к)ами. Лучший вариант – издание в мягкой обложке, новое для каждого третьего выступления.

Публика состояла из студенчества, предположительно с гуманитарных факультетов, а также пенсионерок и пенсионеров, предположительно из благополучных слоев общества. Эта публика напоминала Тане, с одной стороны, о собственных родителях, а с другой – о первых годах ее студенчества, когда многие ее однокурсницы старались казаться взрослыми и серьезными. Среди публики не было никого, кто сейчас мог бы принадлежать к кругу ее друзей, но нужно было признать, что все слушательницы и слушатели полностью соответствовали своей роли. Таня рассказала, что для нее самой книга уже несколько раз кардинально менялась под влиянием реакции публики и что у нее сохранились лишь смутные воспоминания о процессе написания. «Понятия не имею, что я чувствовала, когда писала пятую главу, которую я сейчас прочитаю». Она даже не помнит, где она ее писала. После короткой паузы Таня добавила: «Кажется, в Киле». Литературный дом не предоставил никого для модерации, так что Тане пришлось самой вести вечер, и, вопреки ожиданиям, не было никаких проблем. Ей нравилось читать здесь, потому что микрофон был хорошо настроен и потому что она не знала пятую главу почти наизусть, как, например, первую. После пятой главы Таня прочитала половину шестой, потом рассказала о веб-сериале по роману, упомянув, что его можно посмотреть на Vimeo. Публика вела себя тихо. Это была тишина сосредоточенности, предполагала Таня. На кураже под конец она спонтанно прочитала целиком четырнадцатую главу. В ней почти отчаявшийся Лиам сидит в гостиной родителей и не может произнести ни слова, а родители ничего не знают о его злоключениях в виртуальной реальности и не понимают, почему он так подавлен. Родители ведут себя так, будто всё нормально, и тогда Лиам тоже решает, что в конечном счете всё нормально.

Таня точно вписалась в запланированные шестьдесят минут, после чего прозвучали теплые аплодисменты. Только две девушки – вероятно, студентки, мечтающие стать авторками, – ушли с выступления до его завершения. Таня подписала девять книг и ответила на пять вопросов. Два вопроса касались достоверности ее персонажей: знает ли она реальных молодых мужчин, которые ведут себя как герои ее прозы, один пожилой господин поинтересовался, пробовала ли она писать для театра, а одна пожилая дама, как будто с тревогой за Таню, спросила, пишет ли Таня хоть когда-нибудь истории, в которых просто напрямую говорит то, что на самом деле думает. Пожилая дама разозлила Таню. Но она ответила правду: «Вообще-то, я всегда пишу только то, что думаю».

За несколько дней до выступления в интервью для венской радиостанции FM4 Таня заявила, что ей всё более отвратительны гетеросексуальные пары. Она сознательно выбрала слово «отвратительны», хотя понимала, что оно слишком резкое. На самом деле она не испытывала отвращения, когда видела вещи, считающиеся нормальными: у нее было слишком счастливое детство. Но всё равно было ужасно приятно сказать на радио, что от самодовольных гетеропар нельзя ждать никакого прогресса. «Множество государств поддерживает долгосрочные союзы мужчин и женщин, – как это понимать?» В том же интервью она не стала скрывать, что была в довольно классических отношениях с несколькими мужчинами. «Фактически я живу по модели, которую идейно отвергаю. Думаю, это нормально. Нужно уметь наслаждаться такими противоречиями». Интервьюер оставил большинство ее ответов без комментариев, ничего не уточнял, как будто его совсем не интересовало то, что говорит Таня. После выступления в Венском литературном доме молодой читатель попросил расписаться на его «Паноптикуме 2.0» в мягкой обложке и сказал с почти карикатурным венским акцентом: «Мне тоже отвратительны мои отношения. Вчера мы с моей девушкой смотрели телевизор рука об руку. Мне этого не очень-то хотелось, но пришлось, потому что это как будто наш долг». Таня улыбнулась. Мужчина был ей симпатичен. Он прибавил: «К тому же она беременна. После твоего интервью мне стыдно, что я чувствовал себя счастливым из-за этого». При этих словах с его лица сошла принужденная улыбка. Таня написала в его экземпляре «Паноптикума 2.0» слово «пардон» и поставила свою подпись печатными буквами. Когда читатель уже развернулся к выходу, она сказала: «Не относись так серьезно ко всему, что я говорю».

В своей работе писательницы Таня всегда старалась оставлять личные эмоции, касающиеся любви, за рамками творчества. Ее цель заключалась в том, чтобы обмануть ожидания широкой публики, которая думала получить от фотогеничной женщины моложе тридцати искренние признания о любви и сексе. И Тане нравилось, что ее роман о геях в VR-очках всё равно оказался секси. В собственной личной жизни она старалась не задаваться вопросом, что у нее сейчас с Тимо/Ларсом/Эрнесто/Максом, – она не хотела быть человеком, постоянно болтающим об отношениях. Таня могла, не покривив душой, утверждать, что то облегчение, которое наступало после краткого периода боли от расставания, каждый раз было для нее ценнее, чем отношения с партнерами. После расставания с Максом в октябре 2016-го она почувствовала себя заново родившейся, она как будто вернулась к себе и была готова обнять свою жизнь самодостаточной авторки. Однажды воскресным вечером Амели сказала, – она в тот момент тоже была одинока и немного под кайфом, – что Тане, скорее всего, просто не хватает мотивации, чтобы всерьез интересоваться кем-то, кто отличается от нее. Это не значит, что Таня не способна любить, уточнила Амели, но она ищет человека, который был бы максимально похож на нее и при этом мало от нее требовал. Таня увидела в этом мнении 0,0 % оскорбления, напротив, она была уверена в правоте Амели. Сходство было важным фактором, когда в сентябре 2017 года она вышла с Жеромом из Terminus Spiritus и отправилась с ним на такси в отель Fleming’s. Жером чем дальше, тем больше казался Тане ее мужским эквивалентом, только чуть постарше.

Руководство Литературного дома пригласило Таню в традиционный венский ресторан: простые деревянные столы, белое вино из стаканов, потрясающие шницели. Может быть, стоило отказаться от приглашения и самой прогуляться по Вене? Руководство Литературного дома показалось Тане симпатичным, а во время еды Таня радовалась тому, что не приходится обсуждать современную литературу. Когда разговор опасно приблизился к этой теме, она начала говорить о последних фильмах, покритиковала «Назови меня своим именем», хотя никто из собравшихся не видел этого фильма, и порекомендовала всем «Хорошее время» с Робертом Паттинсоном. Когда разговор начал увядать, она рассказала о своем новом увлечении – просмотре бадминтона на «Ютьюбе». О том, что птичьи движения суперзвезд из Азии и Дании оказывают на нее удивительно успокаивающее воздействие. Таня упомянула финал турнира Malaysia Masters, в котором играли Виктор Аксельсен и Кента Нисимото, и нарезку лучших моментов Ли Чонг Вея. Беатрикс, шефиня Литературного дома, спросила об отношении Тани к соцсетям – наверное, потому, что Таня за едой иногда проверяла телефон. Беатрикс сказала, что она сама есть в «Твиттере» и иногда страдает от агрессивности среды, но вынуждена приспосабливаться. Таня ответила то же, что всегда отвечала на этот вопрос: она скучает по Снэпчату 2015 года, когда функция сториз была еще новой и интересной, но с тех пор все в ее окружении перешли в «Инстаграм». Из «Твиттера» она быстро ушла, решив, что размышления над тем, как написать популярный твит, отберут слишком много времени от размышлений над длинными текстами. Этот аспект всем показался интересным. «Закажем еще вина?» – спросила Беатрикс собравшуюся компанию. Большинство ее поддержало. Тане больше хотелось десерт, и она заказала блины с яблочным джемом, которые назывались тут палачинкен.

Таня решила не ехать на такси и пошла в гостиницу пешком по тихому центру Вены. Только теперь она ощутила, как устала за вечер. У Тани сложилось впечатление, что жизнь в Вене явно более расслабленная, чем в Берлине, но она знала, что именно в таких, казалось бы расслабленных, местах она часто становится задумчивой и несчастной. Жером за целый день ничего не написал. Перед тем как вместе провести выходные, они часто снижали интенсивность переписки – вероятно, чтобы создать напряжение или чтобы отдохнуть от вала сообщений, которыми обменивались, когда не могли видеться. Перед Пасхой Таня сформулировала, что их отношения на расстоянии развиваются циклически и состоят из трех фаз: сначала реализация физической близости во время поездок друг к другу, потом интенсивный диалог на дистанции. И третья фаза – напряженное ожидание следующей намеченной встречи. Каждая фаза имела свой смысл, и до тех пор, пока все три радовали Таню, она могла быть счастлива с Жеромом. И всё же сегодня она порадовалась бы сообщению от него.

Гостиничный номер соответствовал довольно солидным стандартам, три с половиной или четыре звезды, Тане понравился стерильный комфорт помещения. Венский литературный дом, к счастью, не пытался поражать своих гостей особенно аутентичными гостиницами. Утомленная долгим вечером, Таня решила посмотреть новости по телевизору. Она сложила горку из подушек под спину и накинула на ноги ужасно пышное одеяло. Таня подумала, что телевидение перестало приносить ей ощущение дома и нормальности ровно после того, как она несколько раз сказала на публике, что спорадический просмотр телевидения в гостиничных номерах и в гостях у родителей дарит ей ощущение дома и нормальности. После «Тем дня» на канале ARD Таня стала медленно переключать каналы в поисках какого-нибудь фильма из девяностых или начала двухтысячных, который в идеале уже шел бы. Телевизионная реклама ее приятно удивила. Большинство продуктов из роликов действительно вызывали у нее аппетит, хотя сегодня вечером она наелась досыта. В какой-то момент она взяла телефон и обнаружила четырехминутное голосовое сообщение от Амели. Амели обладала завидным умением записывать голосовые сообщения. Таня смотрела на беззвучную телерекламу и слушала приятный голос Амели, будто какой-то подкаст. «Наверное, я должна перед тобой извиниться», – сказала Амели. Потом сказала, что подняла слишком много шума из-за проблем с Янисом и зря втянула в них Таню. Просто он хорош в постели, а информация о том, что ему нравится Таня, совпала для Амели с овуляцией, она накопила возбуждение и нуждалась в его близости. В принципе, разве она могла упрекать Яниса в том, что ему нравятся другие женщины, ей самой ведь тоже нравятся разные мужчины, в последнее время она и с другими хорошо проводила время. «Нам нужно учиться правильно реагировать», – сказала Амели ближе к концу сообщения, как будто эта тема напрямую касалась и Тани, хотя Таня была в постоянных отношениях с Жеромом. Под конец Амели спросила: «How is Вена? Классное было выступление?» Таня сразу написала подробный ответ, упомянув даже травмированного молодого венца.

Потом она долго не могла заснуть. Что-то в сообщении от Амели, которое уже самоудалилось, потому что Таня не любила выбирать опцию «Сохранить», сбило ее с толку. Ее уже не в первый раз озадачивали разговоры Амели про овуляции и вытекающее из них возбуждение. Таня не считала подобный биологический подход целесообразным. Да, Тане тоже иногда хотелось больше, иногда меньше, но она не желала ставить это в прямую зависимость от своего цикла. Ничуть не меньше ее бесило навязывание темы хороших и плохих любовников. Таня была твердо убеждена, что качество секса на восемьдесят пять процентов зависит от напряжения между участниками и только на пятнадцать – от скиллов любовников. То, что Амели в последние два года всё чаще пыталась говорить на такие темы, могло быть связано с общей модой на обсуждение интимных вещей, мол, интимная жизнь тоже имеет политическое измерение и всё такое. Кроме того, многое указывало на то, что родители Амели никогда не уделяли ей достаточно внимания, в результате чего теперь, в тридцать лет, Амели нуждалась во внимании постоянно меняющихся партнеров, с которыми она наверстывала секс, упущенный в двадцать. Таня, начиная с семнадцати лет, занималась сексом в среднем раз в три-четыре недели, иногда бывали перерывы по полгода, потом снова романы и отношения, которые всегда приносили радость, пусть даже только на определенный срок. Следовало бы просто признать, что у других людей другие потребности, но Таня всегда подозревала, что у тех, кто по сравнению с ней либо хочет больше, либо намного сдержаннее, имеется какая-то скрытая проблема. Как будто она, Таня Арнхайм, – единственный эмоционально здоровый человек в мире. Свет в номере она давно погасила, но глаза пока не закрывала. «Всё-таки я мудачка», – подумала она и чуть не рассмеялась. Ей пришло на ум, что это открытие указывает верный путь.

6

Билет до Берлина, приобретенный по выгодному тарифу, Жером предъявил контролерам на телефоне. Он был почти счастлив оттого, что имел при себе только небольшой чемоданчик на колесах: четыре легкие рубашки, ноутбук, кроссовки, две пары штанов, ветровка, наушники, свежий кетамин, зубная щетка, музыкальный журнал в дорогу. Жером дружил с немецкой железной дорогой. С тех пор как ему исполнился двадцать один год, он очень много ездил на поездах и почти ни разу не пожалел об этом. Прошедшие четырнадцать лет ему нравились гораздо больше, чем детство и юность. Жерома удивляло, что столько людей тоскуют по своему прошлому. В районе Фульды он подумал, что в мире взрослых явно наблюдается идейный вакуум. Большинство пассажиров поезда ICE 598 выглядели так, будто занимаются чем-то серьезным. Некоторые смотрели фильмы, у других были какие-то распечатки, несколько человек пытались спать. Может быть, Жером был единственным, кто просто сидел в хорошем настроении и предавался размышлениям. Он взял телефон, чтобы посмотреть на себя через камеру. Вид у него был бледный и невыспавшийся. При взгляде на его внешнюю личность другие пассажиры должны были подумать, что он испытывает печаль, а на самом деле его настроение сейчас, в ICE, летящем в солнечных лучах через Айзенах в сторону Берлина, было просто великолепным. Легко ошибиться, когда кто-то кажется тебе несчастным. Проводник с тележкой продавал кофе, и Жером купил у него кофе.

Таня ждала его на вокзале Зюдкройц, хотя они об этом не договаривались. Кто-то потрогал Жерома за плечо, но когда он обернулся, то никого не увидел, потому что Таня обошла его с другой стороны, и Жерому пришлось дальше поворачиваться на месте, чтобы увидеть Таню. От неожиданности он почувствовал легкое раздражение, но, когда Таня притянула его к себе и надолго прижалась губами к его губам, он подумал, что идея с похлопыванием по плечу была очень симпатичной. В электричке кольцевой линии, по пути к станции «Херманштрассе», Таня рассказала, что забронировала столик в Diener Tattersall[16]16
  «Diener Tattersall» (читается «Динер Таттерзаль») – традиционный богемный бар, существует с 1954 года.


[Закрыть] в Шарлоттенбурге, но думает отменить бронь, если будет стоять такая же теплая погода. На Тане были шорты. Через три дня ей исполнится тридцать.

Первый секс, состоявшийся сразу после прибытия в квартиру Тани, в ярком свете послеполуденного солнца, которое в это время суток светило прямо на ее кровать с бельем песочного цвета, был несколько формальным. Жером почувствовал, что им и на этот раз придется несколько часов привыкать друг к другу, и задумался, бывал ли у них когда-то действительно хороший секс в совершенно трезвом состоянии. И сам себе ответил: да, и довольно часто.

Потом Таня заварила зеленый чай. Их общий ритуал заключался в том, чтобы за тридцать минут выпить ровно три заварки, молча сидя на балконе. Такой вариант чайной церемонии Таня предложила в прошлом ноябре, во время тех замечательных пяти дней, когда Жером приехал к ней в первый раз. Вообще-то они оба очень любили поговорить, а Жером полагал, что способность чуть ли не бесконечно говорить друг с другом – более важное основание для того, чтобы быть парой, чем физическая привлекательность. С помощью чайной церемонии они доказывали себе, что молчать вместе они тоже могут. На узком Танином балконе Жером часто смотрел ей в глаза, пока Таня пила из своей светло-серой китайской чашечки. Электрочайник Тани выглядел футуристично и дорого, у него был светящийся ободок вокруг дна. Для зеленого чая Таня разогревала берлинскую известковую воду из крана только до семидесяти градусов. Жером и Таня пили чай почти в одинаковом темпе. Однажды Таня положительно отозвалась о том, что Жером не курит. Со своим бывшим другом Максом она тоже часто сидела на балконе, но те моменты были неразрывно связаны с табакокурением Макса; бывало и так, что Таня тоже курила его табак марки Pueblo из синей пачки. Сидеть после секса вдвоем на балконе и молча пить зеленый чай гораздо симпатичнее, чем курить, подумал Жером. Он невольно улыбнулся, Таня это сразу заметила и тоже начала улыбаться. Она чуть не засмеялась, но сдержалась, чтобы не нарушать правила чайной церемонии. Жером подумал, что когда-нибудь будет с грустью вспоминать этот момент, а когда эта мысль вернулась во время третьей чашки чая, он уже не был уверен, не настигла ли его эта грусть уже сейчас. Общая печаль из-за быстротечности времени смешивалась с теплой эйфорией, поднимавшейся из живота к груди. «Упреждающая меланхолия», – сказал он вдруг, Таня посмотрела на него, – это было выражение из «Паноптикума 2.0», – кивнула и сказала: «Точно».

Пятидневное пребывание Жерома в Берлине имело такую структуру: один вечер с китайской едой и фильмом на Танином проекторе, один поход по барам, один поход в кинотеатр Neues Off[17]17
  Neues Off – кинотеатр в Нойкёльне (район Берлина) в стиле пятидесятых годов, демонстрирующий в основном артхаусные фильмы.


[Закрыть], вечер в день рождения Тани и вечер официального игнорирования праздника первого мая. На дневное время Жером не строил планов. К взаимному облегчению, они довольно быстро выяснили, что у обоих одинаково сильна потребность регулярно уединяться с ноутбуком. Уединяясь, Таня набирала тексты; Жером набирал код. Жером осознавал, что и для него, и для Тани при этом главным была не работа, а возможность чувствовать себя спокойно и безопасно. Было важно спокойно сидеть перед своим экраном, с немного рассеянным вниманием и руками на клавиатуре. Жером и Таня договорились никак не бороться с этой потребностью, а учитывать ее в своих планах.

По пути в китайский ресторан DaJiaLe, в поезде седьмой линии берлинского метро, Жером спросил у Тани, отправила ли она уже часть текста своей агентке Элли Райнерт, и, когда Таня мгновенно ответила: «Нет», Жером пожалел, что задал этот вопрос. Он слишком хорошо знал Таню, чтобы не понимать, как та страдает, когда не выполняет план по работе. К тому же тема Элли Райнерт была немного щекотливой. Они проехали станции «Мерингдамм», «Меккернбрюкке»; Таня молчала. Только когда они вышли на «Йоркштрассе», она пояснила: «Часть текста будет готова к концу июня. Элли сказала, что всё в порядке». Жером ответил: «Ну, отлично!» – и при этом почувствовал, что Таня почувствовала, что он сказал не то, что думал на самом деле.

Вот уже шесть лет Таня находилась в тесных профессиональных и почти дружеских отношениях с Элли, которая позиционировала себя современной агенткой и старалась относиться к авторкам и авторам не как к графоман(к)ам, а как к творческим личностям, рассказывающим истории с помощью различных медиа. Жером познакомился с ней под Новый год и искренне полагал, что эта бездетная сорокадвухлетняя женщина поддерживает так много контактов не по расчету и не из страха, как, наверное, большинство агентов, а потому, что действительно интересуется писательскими историями. В ходе совместного ужина Элли рассказала некоторые подробности своей личной жизни и сама задавала личные вопросы. Жером охотно отвечал ей. В результате Таня приревновала его к своей агентке. «Забавно, как она тебя загипнотизировала», – сказала Таня после ужина. Мол, Жером рядом с Элли рассказывал вещи, о которых даже Таня еще ничего не знала, как будто Элли Райнерт задавала особенно интересные вопросы или как будто ее присутствие обязывало выкладывать всю правду. Два дня спустя Таня прислала Жерому фрагмент письма своей агентки; та писала, что рада за Таню, ей кажется, что от нее и Жерома исходит сияние, но не то разрушительное сияние, что исходит от слабых, закрытых пар, а такое, что воодушевляет окружающих. Таня написала Жерому, что это самое странное письмо от Элли Райнерт за всё время их переписки.

В ресторане DaJiaLa, помимо аутентичных блюд сычуаньской кухни, имелось несколько видов крепкого пива. Жером решил, что пиво хорошо подойдет к китайской еде, хотя в принципе редко пил пиво. Таня похвалила интерьер заведения. Стены были окрашены в мятно-зеленый цвет, на потолке висела люстра, по виду из дешевого материала. Таня сказала, что ощущает в этой обстановке что-то вроде коммунистической ностальгии, хоть и по чужому прошлому. Еда была действительно хороша. Они сознательно заказали слишком много: салат из огурцов, баклажаны, говядину с тмином, еще очень острое блюдо из курицы с чили и орехами – и где-то после второго пива напряжение, возникшее в метро, исчезло. Может быть, совсем необязательно постоянно обсуждать наши проблемы, подумал Жером, может быть, достаточно просто вместе сидеть и много есть.

«Не хочешь поиграть в бадминтон?» – спросила Таня в субботу утром, когда Жером вышел из ванной после душа. Он повязал на бедра синее полотенце.

«С кем? Я сто лет не играл».

«Можем сыграть парами. С Розой и Максом».

«С твоим бывшим?»

«Нет, это другой Макс. Переводчик. Он прикольный. И тоже плохо играет».

«У меня ведь даже кроссовок для зала нет».

«Декатлон» на Александерплац стал настоящей страстью Тани. Она с такой регулярностью постила в «Инстаграме» сториз оттуда, что могло показаться, будто авторка «Паноптикума 2.0» заключила со спортивным гипермаркетом рекламный контракт. Пожалуй, Тане даже нравилась мысль о том, что часть из трех с половиной тысяч ее подписчиков думают, что ее спонсирует «Декатлон». Когда впервые приезжаешь в Нью-Йорк, то кажется, что ты попал в знакомые кинодекорации, а в «Декатлоне» у Жерома возникало чувство, будто он попал в инстаграмные сториз своей подруги. По дороге в отдел бадминтона Таня сказала, что собрала комплект спортивной экипировки всех четырех декатлоновских брендов: футболки и куртки Kalenji, шорты Domyos, походные ботинки Quechua и зальные кроссовки Artengo.

«Вот эти довольно неплохие», – сказала она и показала на массивные мужские кроссовки ценой почти восемьдесят евро. Жером взял лилово-голубой кроссовок и рассмотрел его. Он догадывался, что в нем нравилось Тане: кроссовок напоминал одновременно внедорожник и космический корабль, что-то в стиле новомодных и жутко дорогих кроссовок «чанки». Жерому эта модель показалась тяжеловатой. «Я не уверен, что мне вообще нужны зальные кроссовки».

«Наверное, там можно будет взять напрокат у сквошеров». Таня как-то упомянула, что в TiB у парка Хазенхайде нет площадок для сквоша, но слово «сквошер» больше подходило для того, чтобы напугать Жерома перспективой аренды кроссовок, чем «теннисист» или «бадминтонист». Жером примерил кроссовки и купил их. Это была модель Shadow Spirit марки Babolat.

Во время игры Таня сказала, что у Жерома талант. Роза и Макс были идеальной парой соперников, потому что Макс играл примерно так же неумело и азартно, как Жером, а Роза примерно так же усвоила уроки с «Ютьюба», как Таня. Таня и Жером сыграли вместе два гейма, один проиграли, второй выиграли. В игре двое мужчин против двух женщин Максу с Жеромом удалось на морально-волевых качествах набрать одиннадцать очков, четыре из которых они получили в результате ошибок Тани при подаче.

После душа они все вместе пошли в парк Хазенхайде и купили в киоске в центре парка, в так называемом «Заячьем баре»[18]18
  Название киоска отсылает к названию парка Хазенхайде (Hasenheide) – «Заячий луг».


[Закрыть], по радлеру[19]19
  Радлер (Radler) – коктейль из пива и лимонада.


[Закрыть] в коричневых стеклянных бутылках. Жером подумал, что волосы Тани ему больше всего нравятся мокрыми. В TiB она не высушила их феном, но вероятность простудиться на теплом ветру в этом парке стремилась к нулю. По дороге домой Таня кивнула двум знакомым, совершавшим пробежки. Бегуна звали Марк, он занимался постпродакшеном веб-сериала «Паноптикум 2.0»; по утверждению Тани, Жером уже виделся с ним в ноябре и сейчас просто не узнал его в спортивном костюме; бегунью звали Леони, она была подругой подруг. Она бежала удивительно быстро и была довольно симпатичная. Жером предпочел промолчать об этом, у него сложилось впечатление, что Таня и так прекрасно разбирается в привлекательности женщин из своего окружения. Неожиданно Таня взяла его за руку. Им навстречу шел мужчина с коляской, мускулистый тип в светлой рубашке с закатанными рукавами. Таня поздоровалась с ним на ходу, тип поздоровался с Таней, пристально осмотрев Жерома.

«А это что за папаша?»

«Не думаю, что он на самом деле папаша, – ответила Таня, – это скорее арендованный ребенок… Его зовут Янис. Он недавно разбил сердце Амели».

«Роскошная татуировка, – съязвил Жером. – А в Берлине остались тридцатилетние люди без татуировок?»

Он знал, что Тане татуировки не нравились так же, как и ему. Она обняла его за талию. Жером ответил аналогичным жестом.

Вечером они напились. Они съели совместно приготовленное блюдо из риса и решили с помощью лонгдринков продлить эйфорию, оставшуюся от спорта. Амели, которая собиралась прийти, внезапно отказалась, зато пришли Бен и Селия. Между напитками все вдыхали с ключей от почтового ящика маленькие порции кетамина, привезенного Жеромом из Франкфурта. Таня нахваливала кетамин, говорила об ощущении high fidelity, а Жером пояснил, что это так называемый палочный кетамин, который работает скорее как галлюциноген и мало действует на ноги. Жером ощущал забавный сдвиг в сознании, остальные тоже были в прекрасном настроении, но никто не порывался пойти в клуб. Они просто вышли под кайфом на улицу и стали заходить в случайные бары, сначала в слишком ярко освещенную «Поляну», где рядом со стойкой стояло живое дерево, потом в «Елки», где не было дерева, но было слишком накурено. Последним был «Лайдак», бар на Боддинплац, вроде бы популярный у антинемцев[20]20
  Антинемцы (Antideutsche) – общее название для ряда немецких леворадикальных группировок, выступающих не против абстрактного капиталистического государства как такового, а только против Германии. Антинемцы протестовали против объединения Германии, выступают за ликвидацию немецкого государства. Отмечают годовщину бомбардировок Дрездена под лозунгом «Бомбардировщик Харрис, сделай это еще раз!».


[Закрыть]. Жерому помнилось, что Бен и Селия когда-то интересовались движением антинемцев. Жером, старший за столом, почти ничего о нем не знал. Он полагал, что антинемцы – какая-то разновидность антифа, а антифа – это такие спортсмены в черном, которые бьют нацистов, когда возникает необходимость. Чем дольше длились десятые годы, тем толерантнее становился Жером к существованию антифа. В конце концов, они поставили перед собой более-менее нормальную цель, и если они не занимаются миссионерской деятельностью, то Жером ничего не имеет против них. Он решил всё же признаться, что ничего не знает об антинемцах, и спросил, кто это такие. Таня попробовала объяснить: «Они против немецкого государства и за Израиль. Они коммунисты, но не антикапиталисты, потому что в антикапитализме всегда может крыться антисемитизм. Можно сказать, что они очень зациклены на истории. Они считают, что Германия не может существовать после Второй мировой войны». Закончив, она спросила остальных: «Правильно?» Однажды Таня сказала, что не хочет занимать какую-то политическую позицию, потому что ей кажется, что если она сделает политический выбор, то утратит способность писать истории с непредсказуемым финалом. После множества одобрительных рецензий на ее книгу Тане предложили вступить в ПЕН-клуб. Таня отказалась, и Жером понимал почему. Он и сам испытывал дискомфорт, когда его просили поставить свое имя рядом с другими именами под какой-нибудь петицией, даже если он поддерживал ее на сто процентов. Сейчас ему было чрезвычайно интересно слушать рассуждения Селии и Бена об антинемцах, потому что наступило состояние отчуждения, типичное после кетаминового кайфа. Жерому нравилось это состояние, длящееся обычно не больше двух часов, хотя он ни в коем случае не назвал бы его очень приятным. Селия сказала, что сейчас у антинемцев есть два течения: догматизм и прагматизм. Бен возразил, что многие антинемцы сейчас просто дезориентированы. Жером сказал, что это, может быть, и хорошо, что в антинемецком движении что-то меняется. Бен согласился с ним.

Последнее воскресенье апреля принесло температуру выше двадцати пяти градусов и мучительное похмелье. Таня чувствовала себя не лучше, и Жером считал это справедливым. Он знал, что виноват не палочный кетамин, а порция риса после занятия спортом, слишком маленькая для употребления такого количества напитков. К счастью, в ванной у Тани имелась половина упаковки «Ибупрофена-400». Таня сначала пошла поблевать, а потом приняла таблетку, Жером же неверно оценил свое положение: он сначала принял таблетку, а потом блеванул. Таня приложила ему ко лбу влажную тряпочку и сказала: «Последний день моих двадцатых». Жером, который не забывал о том, что после отступления боли они проведут прекрасный вечер, парировал: «Не бойся. В тридцатые такого больше не будет».

Запланированный поход в кино не состоялся. Вместо этого Таня отвела Жерома в закусочную под названием «Бургерная since 2015», где они заказали две порции кудрявой картошки, датские хот-доги и лимонад. Жером еще до того почувствовал себя лучше, а после еды испытал почти блаженство. Амели, подруга Тани, написала сообщение с вопросом, может ли она зайти около двенадцати, чтобы уже чокнуться за именинницу, у нее, мол, хорошее настроение, но Таня попросила ее сохранить запал до следующего вечера, и Жером испытал облегчение. Он хотел побыть с Таней вдвоем, в ее квартире, балкон которой теперь казался Жерому местом с лучшей в Берлине энергетикой. Когда дата перескочила на 30 апреля и Таня Арнхайм завершила свой тридцатый год жизни, голый Жером Даймлер лежал на ней и крепко ее обнимал. Они переспали в какой-то новой манере, как ему показалось. Акту сопутствовала некоторая летаргия, выбор в пользу абсолютного замедления и демонстративной близости. В том, что они кончили одновременно, не было ничего необычного, но Жером тем не менее мысленно дополнил свою энергетическую теорию. Какое-то время он не открывал глаза и ни о чем не думал. Потом поздравил Таню с днем рождения и поцеловал в пяти местах на лице.