Текст книги "Джек Ричер, или Личный интерес"

Глава 03

Кейси Найс подвела меня к комнате одним этажом выше. Само здание выглядело потрепанным, а его содержимое – каким-то временным. И я не сомневался, что так оно и есть на самом деле. О’Дей постоянно переезжал с места на место, месяц тут, месяц там, и работал в незаметных и не привлекающих внимания помещениях с ничего не значащими вывесками вроде «47-е логистическое подразделение, командный пункт боевого содействия» – на случай, если кто-то отслеживает его передвижения. Или потому, что кто-то их отслеживает. О’Дей далеко не новичок и прослужил в армии много лет.

Он сидел за столом, Шумейкер – на стуле перед ним, как и подобает хорошему заместителю. Шумейкер постарел на двадцать лет, чего следовало ожидать, потому что последний раз я его видел двадцать лет назад. А еще прибавил в весе, а песочного цвета волосы обрели серый оттенок. Он был в камуфляжной форме, на которой горделиво красовалась звезда.

Зато О’Дей совсем не постарел и по-прежнему выглядел лет на сто. Одет он был, как всегда, в выцветший черный пиджак, черный же свитер, который латали столько раз, что на нем уже не осталось живого места, из чего я сделал вывод, что миссис О’Дей жива и в полном порядке, потому что я не мог представить, чтобы кто-то другой взял в руки иглу и стал чинить его вещи.

Тихонько причмокивая, он посмотрел на меня ничего не выражающими глазами под нависшими веками и сказал:

– Рад тебя видеть, Ричер.

– Вам повезло, что у меня не оказалось срочных дел, – ответил я, – иначе я подал бы жалобу.

Он мне не ответил, и я сел на металлический стул, явно прежде принадлежавший военно-морским силам. Кейси Найс заняла второй такой же рядом со мной.

– Она сказала тебе, что это государственная тайна? – спросил О’Дей.

– Да, – ответил я, а Кейси Найс, сидевшая рядом со мной, принялась энергично кивать, словно хотела показать, что выполнила приказ до последней буквы; О’Дей всегда производил именно такое действие на людей.

– Отчет видел? – спросил он у меня.

– Да, – сказал я, и Кейси снова принялась быстро кивать.

– И какие ты сделал выводы?

– Очень хороший стрелок, – ответил я.

– Я тоже так считаю, – согласился со мной О’Дей. – Иначе он не попал бы в защитное стекло с расстояния в тысячу четыреста ярдов.

Очень характерное для О’Дея заявление. В колледжах такие называют сократовскими. Точно маятник, вперед и назад, туда-сюда, с целью извлечь наружу правду, которая доподлинно известна каждому разумному существу на планете.

– Это был не один гарантированный выстрел, а два, – сказал я. – Первый – чтобы разбить стекло, второй – прикончить цель. Первая пуля всегда расплющивается или, в лучшем случае, уйдет в сторону. Но он был готов выстрелить еще раз, если стекло не выдержит. Решение «да» или «нет», которое нужно принять за считаные доли секунды. Выстрелить снова или уйти. И это производит впечатление. Пуля бронебойная?

О’Дей кивнул.

– Мы поместили фрагменты в газовый хроматограф.

– А у нас есть такое стекло для нашего президента?

– К завтрашнему дню будет.

– Пятидесятый калибр?

– Эксперты собрали достаточно осколков, которые говорят, что, скорее всего, так.

– И это делает выстрел еще более впечатляющим, учитывая, из какой мощной винтовки он стрелял.

– Известны случаи, когда такая винтовка поражала цель с расстояния в милю. Однажды, в Афганистане, – полторы мили. Так что, возможно, в тысяче четырехстах ярдах нет ничего особенного.

Сократ.

– Я думаю, что попасть дважды с расстояния в тысячу четыреста ярдов труднее, чем один раз с расстояния в милю. Вопрос стабильности. У этого парня настоящий талант.

– Согласен, – сказал О’Дей. – Как ты думаешь, может быть, он где-нибудь служил?

– Конечно, служил. Другого способа научиться так стрелять я не знаю.

– А как по-твоему, он еще служит?

– Нет. В противном случае он не имел бы свободы передвижения.

– Согласен.

– А мы уверены, что его кто-то нанял? – спросил я.

– Насколько высока вероятность того, что какой-нибудь человек, обиженный на президента, когда-то был первоклассным снайпером? Скорее, недовольный гражданин Франции решил потратить немного денег, чтобы заказать президента. Или группа недовольных граждан. Иными словами, какая-то фракция, что означает более серьезные материальные возможности.

– А почему мы этим занимаемся? Ведь стреляли во француза.

– Пуля американского производства.

– Откуда это известно?

– Хроматограф. Несколько лет назад было заключено соглашение, о котором особенно не болтали. Точнее, совсем не болтали. Каждый производитель использует сплав, немного отличающийся от остальных, – что-то вроде личной подписи.

– В мире очень многие покупают у нас оружие.

– Наш убийца – новичок, Ричер. До сих пор мы ничего подобного не слышали. Это его первый заказ, и он решил сделать себе имя. Произвести два выстрела быстро, один за другим, из пушки пятидесятого калибра, с расстояния тысяча четыреста ярдов – задача не из простых. Он прекрасно понимал, что, если у него получится, он до конца жизни будет находиться в высшей лиге. Если же промахнется, то останется в дилетантах, и тоже навсегда. Слишком большой риск и слишком высокие ставки. Однако он все равно выстрелил. Значит, знал, что попадет в цель. Должен был знать. Совершенно точно, два выстрела с расстояния тысяча четыреста ярдов, полностью уверенный в себе человек. Сколько мы знаем таких же отличных снайперов?

Это был очень хороший вопрос, и я ответил:

– Честно? Для нас? Такой гениальный снайпер? Думаю, если в каждом поколении тех, кто служит в спецназах и морской пехоте, будет хотя бы один, нам очень повезет. И два в армии. Иными словами, пятеро на службе в вооруженных силах в каждый данный период времени.

– Но ты же согласился, что он не служит в армии.

– Сюда следует прибавить еще пятерых из предыдущего поколения, которые не слишком давно ушли в отставку, достаточно старые, чтобы уволиться из армии, но не настолько, чтобы перестать функционировать. Именно такого человека нам нужно искать.

– Значит, ты считаешь, что наш убийца из предыдущего поколения гениальных снайперов?

– Не вижу других кандидатур.

– Сколько серьезных стран следует рассматривать?

– Возможно, пять.

– Получается, примерно пять подходящих кандидатов в пяти странах, итого двадцать пять стрелков. Согласен?

– Примерно.

– На самом деле точно. Разведкам мира известны имена двадцати пяти элитных снайперов, которые сейчас находятся в отставке. Как ты думаешь, правительства стран, в которых они живут, присматривают за ними?

– Уверен.

– Таким образом, у скольких имеется непробиваемое алиби на данный конкретный день?

– Учитывая, что за такими людьми внимательно следят, двадцать? – предположил я.

– Двадцать один, – сказал О’Дей. – У нас четыре кандидата на роль нашего убийцы. И тут возникает дипломатическая проблема. Мы, как четыре человека в комнате, которые сидят и смотрят друг на друга. Мне совсем не нужно, чтобы та пуля оказалась американской.

– Иными словами, у одного из наших парней нет алиби.

– По поводу его алиби возникли вопросы.

– Кто?

– Скольких отличных снайперов ты знаешь?

– Ни одного, – ответил я. – Я не общаюсь со снайперами.

– А скольких знал во время службы?

– Одного, – сказал я. – Но это точно не он.

– Почему ты так уверен?

– Потому что он в тюрьме.

– И откуда информация?

– Я сам его «закрыл».

– Он получил пятнадцать лет, так?

– Насколько я помню, да, – ответил я.

– Когда?

Снова Сократ. Я принялся подсчитывать в уме. Много лет, и много воды утекло с тех пор. Куча разных мест и людей.

– Вот дерьмо, – выругался я, и О’Дей кивнул.

– Шестнадцать лет назад, – сказал он. – Правда, время летит быстро, когда живешь в свое удовольствие.

– Он уже вышел?

– Год назад.

– И где он сейчас?

– Не дома.

Глава 04

Джон Котт был старшим сыном чешских эмигрантов, которые бежали от коммунистического режима и поселились в Арканзасе. В нем присутствовала некая жесткость, присущая не только тем, кто жил за «железным занавесом», но и большинству жителей Арканзаса, так что он вырос, как один из них. Если не считать имени и высоких скул, он вполне мог быть чьим-нибудь кузеном и вести свою родословную от тех, кто приехал сюда лет сто назад. В шестнадцать Котт попадал в белку, сидящую на дереве, с такого расстояния, что многие даже ее не видели. В семнадцать убил своих родителей. Точнее, местный шериф так считал. Неоспоримых доказательств его вины не было, зато имелось огромное количество подозрительных фактов. Однако все это отошло на задний план, когда через год его призвали в армию.

Несмотря на то что Котт был худым и жилистым, он отличался поразительным спокойствием, мог замедлить свой пульс до тридцати ударов в минуту и много часов пролежать совершенно неподвижно. Кроме того, он обладал сверхчеловечески острым зрением, иными словами, был прирожденным снайпером. После того как он закончил ряд специальных курсов, его прямиком отправили в отряд «Дельта». Там он без устали трудился, развивая свой талант, и в конце концов стал звездой и принимал участие в сверхсекретных операциях.

Но грань между той частью его сознания, что была сосредоточена на очередном задании, и той, которая отвечала за моменты, когда он отдыхал, оказалась не такой уж прочной – и это совсем не характерно для солдата из спецподразделения. Чтобы убить человека с расстояния в тысячу ярдов, требуется больше чем просто талант и физическая подготовка. Для этого нужно своего рода разрешение глубинной и древней части мозга, где фундаментальные запреты либо очень сильны, либо наоборот. Стрелок должен по-настоящему, искренне верить: Все в порядке. Это твой враг. Ты лучше его. Ты самый лучший в мире. И каждый, кто бросает тебе вызов, заслуживает смерти. У большинства снайперов есть что-то вроде выключателя, однако у Котта он срабатывал не до конца и не всегда.

Я познакомился с ним через три недели после того, как мы обнаружили армейского сержанта из отряда рейнджеров с перерезанным горлом среди сорняков за баром в Колумбии, Южная Америка. В этом баре любили проводить время парни из спецподразделений, выполнявших задания ЦРУ. Обычно они захаживали туда, чтобы отдохнуть и расслабиться, когда не бегали по джунглям, отстреливая членов наркокартелей. Таким образом, круг подозреваемых был очень маленьким и неразговорчивым.

В то время я служил в 99-м подразделении военной полиции, и мне поручили найти убийцу. Но только потому, что погибший являлся американцем и служил в армии. Если б речь шла о каком-нибудь местном гражданском лице, Пентагон пальцем не пошевелил бы.

Никто ничего не говорил, но между строк читалось многое. Я знал, кто находился в баре, и попросил всех описать тот вечер. И они мне кое-что поведали. А я уже нарисовал всю картину полностью. Один парень делал это, другой – то. Один ушел в одиннадцать, другой в полночь. Второй сидел рядом с первым, который пил ром, а не пиво. И так далее и тому подобное. В конце концов у меня сложилось четкое представление о случившемся, я проверял свои выводы снова и снова, пока не убедился в том, что не ошибся.

Только вот Котт представлял собой дыру в пространстве. О нем почти никто ничего не сказал. Ни где он сидел, ни что делал или с кем разговаривал. В общем, о нем предпочитали помалкивать. Причин могло быть несколько; например – и это было вполне возможно, – несмотря на то что парни из его подразделения не собирались его сдавать, в их намерения не входило его прикрывать. Своего рода этика. Или отсутствие воображения. В любом случае мудрое решение. Вранье рано или поздно выходит наружу, так что лучше не болтать лишнего. Взять хотя бы – существует же такая вероятность, пусть и гипотетическая – длинную яростную ссору с убитым сержантом, которая могла привести… ни к чему такому. Всего лишь дыра в пространстве.

Улики были слабоваты, зато куча предположений, а также звездный игрок и секретная операция. Следует отдать должное армейскому начальству, оно не отмахнулось от дела, но совершенно справедливо заявило, что без признания Котта мы будем топтаться на месте.

И они позволили мне вызвать его на допрос.

Когда задаешь вопросы, главное – уметь слушать ответы, а я слушал Котта очень долго, прежде чем пришел к выводу, что в глубине души он до предела высокомерен. И столь же жесток. И для него эти вещи связаны напрямую. Дерьмо вроде: «Каждый, кто бросает тебе вызов, достоин смерти» – работает на поле боя, а не в реальной жизни.

Однако я знал подобных ему людей всю свою жизнь. И сам являлся продуктом этой философии. Они жаждут тебе все рассказать, хотят, чтобы ты понял и одобрил то, что они сделали.

И хотя дурацкие и не имеющие особого значения правила в определенный момент технически против них, они важнее всяких там глупостей. Ведь так?

Я позволил ему говорить, а потом вроде как поддержал и вынудил признать, что он разговаривал с убитым сержантом. Дальше все покатилось под горку, хотя лучше сказать, понеслось вверх по склону. Получилось, будто ты поднес спичку к конфорке под чайником или накачиваешь велосипедную шину.

Через два часа Котт подписал длинный и подробный протокол допроса. Убитый назвал его киской. Это было главным. А потом – обычная трепотня, которая вышла из-под контроля. Он не мог не ответить. Некоторые вещи нельзя оставлять безнаказанными. Ведь так?

Благодаря тому, что он являлся звездой, а операция была секретной, следствие согласилось пойти на сделку. Убийство второй степени и пятнадцать лет. Меня это вполне устраивало. Поскольку трибунала не было, мне удалось урвать недельку на Фиджи, где я познакомился с девушкой из Австралии, которую помню до сих пор. Так что спорить и жаловаться я не собирался.

– Нам не следует делать преждевременных выводов, не подтвержденных фактами, – сказал О’Дей. – Возможно, после выхода из тюрьмы он ни разу не посмотрел в сторону оружия, мы этого не знаем.

– Но он есть в списке?

– Должен быть.

– И каковы шансы, что это он?

– Очевидно, один к четырем.

– Вы готовы поспорить, что это так, на деньги?

– Я не говорю, что он стрелок, которого мы ищем; я хочу сказать, что нам следует принять во внимание тот факт, что в соотношении один к четырем он может им быть.

– Кто еще в списке?

– Русский, израильтянин и англичанин.

– Котт провел в тюрьме пятнадцать лет, – сказал я.

– Давайте начнем с того, что выясним, как на него подействовала тюрьма, – кивнув, сказал О’Дей.

Еще один хороший вопрос. Как именно могут повлиять на снайпера пятнадцать лет заключения? Хорошая стрельба состоит из множества аспектов. В тюрьме могут пострадать мышцы. Хорошая стрельба требует, чтобы они были мягкими и жесткими одновременно: мягкими, чтобы контролировать волнение, а жесткими – сильную отдачу. Физическая форма также очень важна, потому что ровное сердцебиение и дыхание имеют огромное значение.

Но в конце концов я сказал:

– Зрение.

– Почему? – спросил О’Дей.

– Все, что он видел в течение пятнадцати лет, находилось очень близко. По большей части, это были стены. Даже во дворе для прогулок. Его глаза довольно долго не фокусировались на чем-то, что находится далеко, а он ведь не стал моложе.

Мне мои собственные доводы показались убедительными и еще понравился новый образ Котта, который появился у меня перед глазами, – слабый, возможно, с трясущимися руками, в очках, сутулый; впрочем, он вообще был небольшого роста.

И тут О’Дей прочитал отчет из тюрьмы.

Родиной Котта была Чехословакия, или Арканзас, или и то и другое, но он провел пятнадцать лет в тюрьме, как мистический мудрец с Востока. Он практиковал йогу и медитировал, занимался физическими упражнениями, но без фанатизма, раз в день, чтобы поддерживать силу и подвижность мышц; мог по нескольку часов находиться в неподвижности, почти не дыша, с пустым выражением на лице, как будто отправился в путешествие за тысячи миль. Он говорил, что ему нужно тренировать этот взгляд.

– Я поспрашивал народ тут и там, – сказал О’Дей. – В основном девушек, которые здесь работают. Так вот, они говорят, что целью упражнений йоги, которыми занимался Котт, является неподвижность и расслабленная сила. Ты исчезаешь, растворяешься, а потом – р-р-раз, и ты перешел к следующей позе. То же самое касательно медитации. Освободи свой разум от всех мыслей, представь, что ты добился успеха.

– Вы хотите сказать, что он вышел из тюрьмы в лучшем состоянии, чем до нее?

– Он трудился изо всех сил пятнадцать лет, причем весьма целенаправленно. А винтовка, в конце концов, всего лишь кусок железа. Успех зависит исключительно от головы и тела.

– Как он мог добраться до Парижа? У него есть паспорт?

– Подумай о разных фракциях. И о том, какими средствами они располагают. Паспорт для них не проблема.

– Последний раз я видел его, когда он подписывал бумаги. Шестнадцать лет назад. Я не знаю, чем могу помочь вам сейчас.

– Мы должны отработать все возможности.

– И какую возможность представляю я?

– Ты поймал его однажды, – ответил О’Дей. – Если потребуется, сможешь поймать еще раз.

Глава 05

Дальше в разговор вступил Шумейкер, как будто общий разбор событий подошел к концу и пришло время деталей. Очень многое зависело от мотива нападения на французского президента. Определенные фракции никогда не наняли бы израильтянина, что уменьшало число подозреваемых с четырех до трех, только вот израильтянин, о котором шла речь, был похож на ирландца и имел вполне обычное кодовое имя. Представители тех самых фракций могли этого не знать. Так что в конце концов поиски мотива решили прекратить. Составленный Государственным департаментом список тех, кто имел зуб на президента Франции, поражал своей длиной. А посему следовало уделить самое пристальное и одинаковое внимание всем четверым подозреваемым.

– Я по-прежнему утверждаю, что все это дерьмо собачье, – повернувшись к Кейси Найс, сказал я.

– В какой части? – снова спросила она.

– В той же. Здесь что-то не так. Вы и наперстка воды не вылили бы на французов, если б те горели в огне. Однако вы здесь. И ведете себя так, будто случился второй Перл-Харбор. Меня интересует, почему? Что может вам сделать Франция? Перестанет присылать сыр?

– Мы не можем допустить, чтобы они подумали, что мы мешаем расследованию.

– А кто вообще что-нибудь о вас подумает? Вы переезжаете с места на место и прячетесь за фальшивыми вывесками. И это хорошо, потому что ни один наблюдатель ни одного из посольств не узнает, кто вы или чем занимаетесь. Даже французы. Они в жизни не поймут, помогаете вы им или нет. В таком случае к чему так переживать?

– Это вопрос репутации.

– Вероятность того, что отсидевший срок американец стал наемником за пределами нашей страны, – один к четырем. Не он первый, не он последний. Наша репутация вполне выдержит такой крошечный удар. В особенности учитывая тот факт, что француз жив. Нет ущерба, нет нарушения.

– Не мы придумываем правила политики, – вмешался О’Дей.

– В последний раз, когда вы прислушивались к мнению Конгресса, Авраам Линкольн бегал в коротких штанишках.

– А кого я стану слушать?

– Президента, – ответил я и замолчал.

– Французами недовольны все, – сказал О’Дей. – Значит, мы не можем выделить никого конкретно. Ни у кого не было особых причин стрелять в их президента. По крайней мере, в этом году. Ну, не больше обычного. Таким образом, умники утверждают, что мы имеем дело с показательным выступлением и наш стрелок продемонстрировал, на что он способен, в на-дежде на более серьезное предложение. В таком случае о ком речь? Никто не знает, но все главы правительств думают, что его цель – это они. И почему бы им так не думать? Они же на самом верху.

В ближайшее время состоится совещание представителей ЕС, на котором будут присутствовать все главы правительств; кроме того, не следует забывать про «Большую восьмерку» и «Большую двадцатку». Двадцать мировых лидеров в одном месте. Включая нашего. Они будут позировать для фотографий, неподвижно стоять, например, на ступеньках какого-то общественного здания и улыбаться в камеры. И им совсем не хочется, чтобы человек, который может поразить цель с расстояния в три четверти мили, находился на свободе.

– Значит, политики пытаются прикрыть свои задницы?

– В буквальном смысле этого слова. Причем политики всего мира.

– Включая нашего?

– Что он думает, не имеет ни малейшего значения. Секретная служба делает это за всех.

– Вот почему меня сюда доставили на реактивном самолете.

– Деньги в данном случае не проблема.

– Но вы задействовали не только меня, так ведь? Пожалуйста, скажите, что вы не рассчитываете в этом деле на одного человека.

– Мы получаем максимальное содействие, – ответил О’Дей.

– Скорее всего, это не Котт, – сказал я.

– Не вызывает сомнений, что трое из четверых ни при чем. Хочешь бросить кости или поработаешь?

Я не стал ему отвечать. Шумейкер сообщил мне, что меня поселят в казарме неподалеку и что я не имею права покидать эту часть базы. Если кто-то станет спрашивать, чем я тут занимаюсь – официально или нет, – я должен отвечать, что я гражданский специалист по погрузочным работам и что у меня контракт. В случае дополнительных вопросов мне следовало говорить, что я сотрудничаю с «47-м логистическим подразделением» по решению проблем в Турции. Звучало вполне разумно. Как только я произнесу слово «Турция», любопытные решат, что речь идет о ракетах, после чего хорошие отступят, а плохие получат ложную информацию. О’Дей считал, что такой результат будет весьма полезным для нашего дела.

– А кто ищет оставшихся троих? – спросил я.

– Секретные службы тех стран, откуда они родом.

– Не французы во Франции?

– Они считают, что стрелок вернулся домой, чтобы залечь на дно.

– А если он иностранец, который живет во Франции? Например, русский, или израильтянин, или англичанин. Может, он поселился на какой-нибудь ферме или на вилле у моря.

– Возможно, они об этом не подумали.

– Котт перебрался жить во Францию?

О’Дей покачал головой.

– Он вернулся в Арканзас.

– И?..

– В первый месяц мы пару раз отправляли к его дому дрон и не увидели ничего такого, что могло бы вызвать беспокойство. Потом дрон понадобился в другом месте, и Котт отошел на второй план.

– А что сейчас?

– Мы получили дрон обратно. Дом Котта опустел, и в нем нет никаких признаков жизни.

* * *

Кейси Найс проводила меня в казарму, которая оказалась подобием деревушки, состоявшей из отдельных готовых и удобных в транспортировке жилых домиков, построенных из стальных корабельных контейнеров. Восемь футов в высоту, восемь в ширину, с вырезанными на стенах окнами и дверями, антенной, водопроводом и электрическими проводами, шедшими поверху. Мой, песочно-желтого цвета, видимо, доставили из Ирака. Я жил и в худших местах. Стояла приятная ночь, в Северной Каролине наступила весна, до жары еще было далеко, но холода уже отступили. На небе сияли звезды и парили легкие облака.

Мы остановились около металлической двери, и я спросил:

– Вы тоже здесь живете?

Кейси Найс показала на следующий ряд.

– Мой – белый, – сказала она.

Если она жила на Первой улице, то я – на Второй.

– Вы ради этого пошли служить?

– На самом деле меня все вполне устраивает, – ответила она.

– Маловероятно, что Котт – наш стрелок, – повторил я. – По статистике, когда речь идет о снайперах, у русских их больше всего и они самые лучшие. А израильтяне любят пятидесятый калибр. Думаю, это кто-то из них.

– Нас беспокоит йога. Очевидно, у Котта была какая-то цель и он планировал, выйдя на свободу, претворить ее в жизнь.

Потом Кейси кивнула самой себе так, будто сделала свою работу, и ушла, оставив меня у двери. Я открыл ее и вошел внутрь.

Там все выглядело в точности как в корабельном контейнере – сплошной рифленый металл, выкрашенный блестящей белой краской, с расположенными друг за другом крошечной гостиной, кухней, ванной комнатой и спальней. Совсем как в старомодном поезде. Ставни опускались внутрь и превращались в рабочие поверхности, пол был из фанеры. Я распаковал свои вещи; это свелось к тому, что я достал из кармана складную зубную щетку, собрал ее и поставил в стакан в ванной комнате. Я решил, что стоит принять душ, но до этого не дошло, потому что в дверь кто-то постучал. Я промчался назад по узкому прямоугольному коридорчику и открыл дверь.

На пороге стояла другая женщина – в черном костюме, темных колготках и дорогих туфлях. Эта была ближе мне по возрасту, явно старше чином, чем Кейси Найс, и обладающая властью. Серебристо-черные волосы, аккуратная стрижка, но никакой укладки или краски. Когда-то она была хорошенькой, сейчас же стала красивой.

– Мистер Ричер? Я Джоан Скаранджелло.

Она протянула руку, и я ее пожал, отметив, что рука у нее тонкая, но сильная, а еще я обратил внимание на то, что ногти у моей гостьи коротко подстрижены и покрыты прозрачным лаком и нет ни одного кольца.

– ЦРУ? – спросил я.

Она улыбнулась и сказала:

– Предполагалось, что это не будет столь очевидно.

– Я уже разговаривал с представителями Госдепа и спецназа и не сомневался, что третье колесо непременно и в самом ближайшем времени ко мне прикатит.

– Я могу войти?

В моей гостиной – восемь футов в высоту, восемь в ширину и примерно тринадцать в длину – могло поместиться два человека, но с трудом. Коротенький диванчик и два маленьких стула были прикреплены к полу и стояли почти вплотную. Как в трейлере или опытном образце нового салона «Гольфстрима». Я уселся на диван, Джоан Скаранджелло устроилась на стуле, и мы немного поерзали, чтобы оказаться лицом друг к другу.

– Мы очень ценим вашу помощь, – сказала она.

– Я пока ничего не сделал, – ответил я.

– Но я уверена, что сделаете, если возникнет необходимость.

– А что, ФБР вышло из игры? Мне казалось, находить американских граждан на территории Америки – это их работа.

– Существует вероятность, что Котт в настоящий момент находится не в Америке.

– В таком случае он ваша забота.

– И мы делаем все, что в наших силах, включая помощь лучших специалистов. Вы его знаете.

– Я посадил его шестнадцать лет назад. Если не считать этого, мне ничего о нем не известно.

– Евросоюз, «Большая восьмерка» и «Большая двадцатка», – сказала она. – Европейский союз, восемь самых крупных с точки зрения развития экономики стран мира и еще двадцать экономически развитых. Главы государств – все в одном месте и в одно время. По определению, все, кроме одного, на чужой территории. Если один из них погибнет, это будет катастрофой. Насколько мне известно, вы сами сказали, что парижский стрелок был готов стрелять дважды. Что помешает ему сделать еще несколько выстрелов? Представьте, если он убьет троих или четверых лидеров государств, мир будет парализован. Рынки рухнут, и у нас снова начнется депрессия. Люди будут голодать, разразятся войны. Иными словами, мир развалится на части.

– Возможно, им следует отменить встречу.

– Отмена ничего не изменит. Миром необходимо управлять, и они не могут делать это по телефону.

– Очень даже могут – месяц или даже два.

– И кто им такое предложит? Кто моргнет первым? Мы в присутствии русских? Или русские в нашем присутствии? Может, китайцы?

– Значит, вопрос в тестостероне?

– А разве бывает иначе? – спросила Джоан Скаранджелло.

– Если говорить об управлении миром, могу сказать вам, что у меня даже телефона нет, – сообщил я ей.

– Хотите получить телефон?

– Я хочу сказать, что Джон Котт – это человек, с которым я познакомился шестнадцать лет назад и разговаривал всего один день. У меня нет никаких ресурсов, средств связи, баз данных и разных там систем; у меня нет ничего.

– Зато это есть у нас. Мы будем сообщать вам все, что станет нам известно.

– А потом отправите меня его поймать?

Она не ответила.

– Вот что я вам скажу, мисс Скаранджелло: я, конечно, только что сюда прибыл, но родился не вчера, и нашли меня не на помойке. Если Котт – наш стрелок, вы захотите, чтобы я появился на сцене, и тогда тот, кто им управляет, посчитает необходимым меня остановить. Вне зависимости от того, к какой фракции они принадлежат, как сказал бы О’Дей. Иными словами, вы намерены сделать из меня приманку.

Она снова промолчала.

– Или, может быть, вы хотите, чтобы Котт сам за мной явился. Он ведь здорово на меня сердит. Я закрыл его на целых пятнадцать лет. Уверен, что это сильно изменило его жизненные планы. Вероятно, он лелеет в душе мечты мести. А занятия йогой были нужны исключительно для того, чтобы разобраться со мной, и его карьера тут ни при чем.

– Никто не думал о приманке.

– Чушь. Том О’Дей просчитывает все до мелочей и всегда выбирает тот из вариантов, который проще и эффективнее.

– Вы боитесь?

– Вы знакомы с кем-нибудь из пехоты?

– На этой базе много пехотинцев.

– Поговорите с ними. Пехоте приходится иметь дело с огромными кучами дерьма. Они живут в земляных ямах, вечно мокрые, голодные и замерзшие; впереди их ждут минометы, артиллерия и ракеты, бомбы и газ, атаки с воздуха и снаряды; перед ними нет ничего, кроме колючей проволоки и пулеметных гнезд. Но знаете, что они ненавидят больше всего на свете?

– Снайперов, – сказала она.

– Верно, – подтвердил я. – Случайная смерть, словно из ниоткуда, в любой момент, в любом месте, без предупреждения. Каждое мгновение каждого дня. Они не могут расслабиться, и скоро напряжение становится невыносимым. Некоторые сходят с ума, и я понимаю почему. Я сейчас сижу в маленьком металлическом ящике, и мне уже это нравится больше, чем следовало бы.

– Я как-то встречалась с вашим братом, – сказала Скаранджелло.

– Правда?

Она кивнула.

– Джо Ричер. Я была молодым сотрудником резидентуры, он служил в военной разведке. Мы с ним вместе работали по одному делу.

– А теперь вы скажете, что он прекрасно обо мне отзывался и добавил, что я самый мерзкий сукин сын в мире. Вы собираетесь использовать в своих целях человека, который умер.

– Мне жаль, что он умер. Но он и вправду хорошо о вас отзывался.

– Будь Джо здесь, он бы сказал мне, чтобы я делал отсюда ноги и бежал от вас как можно дальше и как можно быстрее. То, чем он занимался, говорит само за себя. Военная разведка. Он тоже был знаком с Томом О’Деем.

– Вам не нравится О’Дей, верно?

– Я считаю, что ему следует дать медаль, потом всадить пулю в голову и назвать его именем мост.

– Возможно, идея была не слишком хорошей.

– Я удивлен, что он все еще в деле.

– Именно подобные вещи позволяют ему оставаться в обойме. Сейчас – больше, чем когда-либо. В центре и в первом ряду.

Я ничего не ответил, и тогда Скаранджелло сказала:

– Мы не можем заставить вас остаться.

– Я должен Рику Шумейкеру услугу, – пожав плечами, ответил я. – Так что я не уеду.

Предсказуемо.