Текст книги "Джек Ричер, или Я уйду завтра"

Я просмотрел ту часть, в которой говорилось о его видении политического будущего страны, но не нашел там ничего нового по сравнению с тем, что писали журналы. Сводилось все к тому, чтобы дать избирателям то, что они хотят иметь. Низкие налоги – пожалуйста. Коммунальные услуги – получите. Мне все это показалось полной бессмыслицей, но в целом Сэнсом выглядел как вполне приличный человек. Я поверил, что он попытается делать правильные вещи – по крайней мере, не меньше, чем все остальные. И что он поступил правильно, выставив свою кандидатуру.

В середине книги тоже имелись фотографии. Все, кроме одной, представляли собой самые обычные снимки, которые прослеживали его жизнь от трех месяцев до настоящего дня. Думаю, такие любой может достать из коробки из-под обуви, хранящейся в дальнем углу кладовки. Родители, детство, школьные годы, служба в армии, будущая жена, дети, деловые портреты… Ничем не примечательные фотографии из тех, что, возможно, имеются в биографиях других кандидатов.

Но вот снимок, который отличался от всех остальных, был совсем необычным.

Глава 17

Это была фотография, которую я уже видел раньше. На ней американский политик по имени Дональд Рамсфелд пожимал руку иракского диктатора Саддама Хусейна в 1983 году в Багдаде. Дональд Рамсфелд два срока занимал пост министра обороны, но в то время, когда был сделан снимок, являлся специальным послом президента Рональда Рейгана. Он полетел в Багдад, чтобы поцеловать задницу Хусейну, похлопать его по спине и преподнести пару золотых шпор в качестве подарка и символа вечной благодарности Америки. Через восемь лет мы отправились надрать Хусейну задницу, а не целовать ее; еще через шестнадцать убили его. Сэнсом сделал под снимком подпись: «Порой наши друзья становятся врагами, а враги – друзьями». Я решил, что это политический комментарий. Или деловая проповедь, хотя в самом тексте не обнаружил упоминания о той исторической встрече.

Я вернулся к военной карьере Сэнсома и приготовился внимательно ее прочитать. В конце концов, в этом вопросе я прекрасно разбираюсь. Сэнсом прослужил с 1975 по 1992 год. Семнадцать лет, на четыре больше, чем я. Но он поступил на службу на девять лет раньше меня и уволился раньше на пять. В основном это был неплохой период по сравнению со многими другими. Пароксизмы Вьетнама закончились, и новая профессиональная армия, состоящая из добровольцев, встала на ноги; к тому же она очень неплохо финансировалась. У меня сложилось впечатление, что Сэнсому в армии нравилось. Его рассказ звучал достаточно внятно, он точно описал базовую подготовку и офицерскую школу, остроумно поведал про свои первые месяцы в пехоте.

Сэнсом получил все доступные специальности и перешел в подразделение рейнджеров, а затем – в только что организованный отряд «Дельта». Как обычно, он сильно драматизировал трудности, выпавшие на его долю на первом этапе: похожие на ад недели, тренировки на износ, борьба за выживание, нечеловеческая усталость. Как обычно, он не написал ни одного критического слова о недостатках «Дельты». Получалось, будто в ней полно солдат, которые в состоянии не спать неделю, пройти сто миль и отстрелить яйца мухе цеце. Но нет ни одного, кто смог бы отличить шиита от похода в сортир[22]22
  Намек на то, что слова «шиит» и «дерьмо» по-английски пишутся и произносятся почти одинаково – Shiite и shit.


[Закрыть].

Однако в общем и целом я почувствовал, что Сэнсом достаточно честно все описал. По правде говоря, миссии «Дельты» заканчиваются, еще не успев начаться, а большинство из тех, что все-таки начинаются, проваливаются. Некоторые парни так ни разу и не принимают участия в боевых операциях. Сэнсом ничего не приукрашивал. Он откровенно рассказал о скуке, и редких операциях, и о неудачах. Более того, он ни разу не упомянул о пастухах. В большинстве отчетов отрядов особого назначения, которые составляются после операций, отсутствие положительного результата объясняется наличием пастухов, переходящих с места на место. Парни из «Дельты» попадают в негостеприимные и, в прямом смысле этого слова, ненаселенные районы, но их тут же обнаруживают местные крестьяне, пасущие огромные стада коз. Однако это маловероятно статистически. И учитывая голую местность с точки зрения наличия еды. Козам нужно чем-то питаться. Может быть, когда-то так и было, но с тех пор превратилось в кодовое понятие. Гораздо приятнее сказать: «Мы собрались заняться делом, но тут нас обнаружил пастух со стадом коз», чем «Мы всё просрали». Однако Сэнсом ни словом не обмолвился про бродячих животных или присматривающих за ними сельских жителей. Очко в его пользу.

На самом деле он вообще мало что упоминал. И практически ничего в колонке, отведенной для успешных операций. Судя по всему, они занимались рутинными вещами в Западной Африке, потом в Панаме; после, во время первой войны в Заливе в 1991 году, охотились на «Скады»[23]23
  SS-1c Scud B (по классификации НАТО) – советская жидкостная одноступенчатая баллистическая ракета Р-17.


[Закрыть]. Кроме этого – ничего. Только бесконечные тренировки и боевая готовность, за которой следовали отмена и новые тренировки. Мемуары Сэнсома оказались, пожалуй, первыми, попавшимися мне на глаза, где я не увидел никаких преувеличений в том, что касалось частей особого назначения. Более того, он даже принизил значимость и важность их роли. Короче говоря, не приукрасил вещи, а, наоборот, показал части особого назначения в неприглядном виде.

И это уже было интересно.

Глава 18

Я проявил чудеса осторожности, возвращаясь в кафетерий на Восьмой улице. «Наш заказчик привез с собой целую команду». И они уже примерно представляли, как я выгляжу. Продавец из «РадиоШэка» рассказал мне, что фотографии, сделанные телефоном, можно передать на другой мобильник. Я же не знал, как выглядят мои противники, но если их главарю пришлось нанять ребятишек в хороших костюмах в качестве местного камуфляжа, значит, его громилы выглядят иначе. Больше никаких зацепок у меня не было. Я видел вокруг множество людей, непохожих на жителей Нью-Йорка, – наверное, пару сотен тысяч. Здесь всегда так. Правда, ни один из них не проявлял ко мне ни малейшего интереса, и никто за мной не шел. Впрочем, должен признаться, что я не старался облегчить им жизнь. Я доехал на четвертом маршруте до Центрального вокзала, сделал два круга в толпе, потом на маршрутке добрался до Таймс-сквер, оттуда по большой и совершенно нелогичной петле до Девятой авеню и мимо полицейского участка четырнадцатого округа приблизился к кафетерию с запада.

Джейкоб Марк уже поджидал меня, устроившись в дальней кабинке.

Я обратил внимание на то, что он привел себя в порядок: помылся, причесался, надел темные брюки, белую рубашку и голубую ветровку. Не хватало только татуировки «Коп на отдыхе». Джейк выглядел печальным, но не напуганным. Я сел боком напротив него, чтобы видеть сквозь окно улицу.

– Ты поговорил с Питером? – спросил я.

Джейк покачал головой.

– Но?

– Я думаю, с ним все в порядке.

– Ты думаешь или знаешь?

Он не ответил, потому что к нам подошла официантка, та же, что обслуживала нас утром. Я слишком проголодался, чтобы переживать насчет того, будет Джейк есть или нет, и потому заказал большую тарелку салата с тунцом и яйцами и целую кучу самой разной еды. И, конечно, кофе. Джейк последовал моему примеру и попросил принести ему сэндвич с сыром, приготовленный на гриле, и воду.

– Ну, рассказывай, – потребовал я.

– Мне помогли копы, которые следят за порядком в кампусе, – ответил он. – Причем с радостью. Питер там у них футбольная звезда. Дома его не оказалось, и они подняли с постелей его приятелей, а те рассказали, что Питер у какой-то девицы.

– Где?

– Мы не знаем.

– У какой девицы?

– Он познакомился с ней в баре. Они с приятелями ходили туда четыре дня назад, девушка уже была там. Питер ушел вместе с ней.

Я молчал.

– Что? – спросил Джейк.

– Кто проявил инициативу? – поинтересовался я.

– Вот это меня и успокаивает, – кивнув, ответил Джейк. – Питер сам сделал всю работу. Его приятели говорят, что у него ушло на это четыре часа и ему пришлось очень сильно постараться. Как в игре в чемпионате, так они сказали. В общем, никакая она не Мата Хари.

– Описание есть?

– Потрясающая крошка. И если это говорят парни из студенческой команды, значит, она выглядела на все сто. Немного старше его, но совсем чуть-чуть. Лет двадцать пять или двадцать шесть. Для ребят с последнего курса склеить такую – настоящая победа и проверка на прочность. Они просто не в силах устоять, чтобы не попробовать.

– Как ее зовут?

– Приятели Питера держались от них в стороне, – покачав головой, ответил Джейк. – У них такие правила, что-то вроде этикета.

– Они постоянно бывают в том баре?

– Время от времени.

– Шлюха или подставная девка?

– Точно нет. Эти ребятишки не сидят вечерами по домам, и они не дураки. Они знают, как выглядят шлюхи. Кроме того, Питер сам ее закадрил. Четыре часа старался и пустил в ход все, что знал и умел.

– Если бы она захотела, все закончилось бы через четыре минуты.

– Поверь мне, я такое проходил сотню раз. Часа вполне хватило бы, чтобы подстава выглядела абсолютно нормальным делом. Ну, максимум двух. Никто не станет растягивать удовольствие до четырех. Так что все в порядке. Даже больше чем просто в порядке – с позиции Питера. Только представь себе: четыре дня с потрясающей крошкой. Ты-то сам чем занимался в двадцать два года?

– Я тебя слышу, – сказал я.

В двадцать два мои приоритеты были точно такими же, хотя отношения, затянувшиеся на четыре дня, показались бы мне слишком долгими. Практически помолвкой или браком.

– Но? – спросил Джейк.

– Сьюзан задержалась на автостраде на четыре часа, и я хочу понять, чем могли пригрозить матери, которая, поняв, что опаздывает, совершила самоубийство.

– С Питером все в порядке, не волнуйся за него. Он скоро вернется домой, совершенно без сил, но счастливый.

Я ничего ему не ответил, потому что подошла официантка, которая принесла наш заказ. Еда выглядела привлекательно, и ее было много.

– Парни из частного агентства тебя нашли? – спросил Джейк.

Я рассказал ему о встрече с ними, в паузах отправляя в рот салат с тунцом.

– Они знают, как тебя зовут? Это не есть хорошо, – проговорил он.

– Да уж, не слишком. Кроме того, им известно, что я разговаривал с твоей сестрой в поезде.

– Откуда они это узнали?

– Они бывшие копы. И у них в департаменте остались друзья. Другого объяснения я не вижу.

– Ли и Доэрти?

– Возможно. Или кто-то пришел на дневное дежурство и прочитал отчет.

– И они тебя сфотографировали? Это тоже нехорошо.

– Да уж, не слишком, – повторил я.

– А та команда, о которой они говорили, не появлялась? – спросил Джейк.

Я посмотрел в окно.

– Пока нет.

– Что еще?

– Джон Сэнсом не придумал насчет своей карьеры в армии. Складывается впечатление, что он ничего особенного там не делал. Значит, у его противников нет никаких оснований искать доказательства того, что он врет.

– Получается, тупик.

– Может, и нет, – возразил я. – Он вышел в отставку в чине майора. Это одно автоматическое повышение в звании плюс два в соответствии с заслугами. Судя по всему, он сделал что-то такое, что понравилось командованию. Я тоже был майором и знаю, как это работает.

– А ты что сделал такого, что им понравилось?

– Что-то, о чем они потом, возможно, пожалели.

– Как насчет продолжительности службы? Например, ты там торчишь достаточно долго, и тебе присваивают новые чины, – сказал Джейк.

– Нет, так не бывает, – покачав головой, ответил я. – Кроме того, Сэнсом получил три из четырех доступных высших наград, одну из них дважды. Значит, он сделал что-то особенное, причем четыре раза.

– Все получают медали.

– Только не такие. У меня самого есть «Серебряная звезда», которая для Сэнсома равноценна мелкой монетке, но я совершенно точно знаю, что эта медаль не вываливается из коробки с кашей на завтрак. Еще у меня имеется «Пурпурное сердце»[24]24
  «Пурпурное сердце» – военная медаль США, вручаемая всем американским военнослужащим, погибшим или получившим ранения в результате действий противника.


[Закрыть], а у него, очевидно, нет, потому что он не упомянул о нем в своей книге. Но ни один политик не забудет про рану, полученную во время боевой операции. Никогда и ни за что на свете. Так вот, довольно необычно получить медаль за отвагу без ранения, обычно они ходят рука об руку.

– Может, он наврал насчет медалей?

– Исключено. Прилепить нашивку об участии в боевых действиях на ленточку медали «За службу во Вьетнаме» или что-то вроде этого – да. Но речь идет о серьезных наградах. Так что Сэнсом действительно получил их все, кроме «Пурпурного сердца».

– И что?

– Я думаю, что на самом деле он врет насчет своей военной карьеры, но в обратную сторону. Сэнсом о чем-то умалчивает, а не добавляет красочные детали.

– Зачем?

– Затем, что он участвовал по меньшей мере в четырех секретных миссиях, и до сих пор не может о них говорить. Выходит, они очень-очень секретные, потому что он находится в самой середине предвыборной гонки и ему наверняка отчаянно хочется рассказать о своих заслугах.

– И какие это могли быть миссии?

– Мало ли какие. «Черные» или под прикрытием, причем против кого угодно.

– Тогда, может быть, Сьюзан попросили раздобыть детали этих операций?

– Невозможно. Приказы и отчеты «Дельты» даже близко не попадают в УЧР. Их либо уничтожают, либо отправляют на шестьдесят лет в Форт-Брэгг. Я не хочу сказать ничего плохого о твоей сестре, но ей бы и на миллион миль не удалось к ним подобраться.

– И какая нам от этого польза?

– Позволяет отбросить в сторону военную карьеру Сэнсома. Если он каким-то боком здесь замешан, то в другом качестве.

– В каком?

Я положил вилку, допил кофе и сказал:

– Нам нельзя здесь оставаться. Те парни знают про это кафе и первым делом явятся искать меня сюда.

Я оставил на столе чаевые и направился к кассе. На сей раз официантка осталась довольна – мы провели здесь рекордно короткое время.

Манхэттен является одновременно самым лучшим и самым худшим на земле местом, если на тебя ведется охота. Лучшим – потому что тут полно народа и каждый квадратный ярд забит свидетелями. А худшим – из-за того, что здесь полно народа и приходится присматриваться к каждому, кто попадается на глаза, просто на всякий случай. Это утомительно и ужасно раздражает; в результате через некоторое время вы либо приходите в бешенство, либо теряете бдительность. Поэтому удобства ради мы вернулись на Тридцать пятую и принялись вышагивать по тенистой стороне напротив припаркованных в ряд полицейских машин. Я решил, что это самый безопасный отрезок тротуара во всем городе.

– В каком другом качестве? – снова спросил Джейк.

– Что ты мне говорил про причины самоубийств, которые на твоей памяти произошли в Нью-Джерси?

– Финансовые и сексуальные.

– Сэнсом сколотил свой капитал не в армии.

– Ты думаешь, у него и Сьюзан был роман?

– Это возможно, – ответил я. – Он мог познакомиться с ней на работе. Он из тех, кто постоянно на виду, часто фотографируется, и все такое.

– Он женат.

– Вот именно. Сейчас ведь идет предвыборная кампания.

– Нет, маловероятно. Сьюзан была не такой. Предположим, их ничего не связывало.

– Тогда, может быть, он крутил шашни с кем-то из управления и Сьюзан их видела.

– Все равно не получается.

– У меня тоже, потому что я никак не могу понять, при чем тут какая-то информация, – признался я. – «Информация» – это серьезное слово. Интрижка же ограничивается ответом «да – нет».

– Предположим, Сьюзан работала вместе с Сэнсомом, а не против него. И Сэнсом хотел вытащить на свет чье-то грязное белье.

– В таком случае почему Сьюзан приехала в Нью-Йорк? Логичнее выглядел бы Вашингтон или Северная Каролина.

– Понятия не имею, – ответил Джейк.

– И с какой такой радости Сэнсом вообще стал бы о чем-то просить Сьюзан? У него имеется сотня гораздо более солидных источников информации, чем простая секретарша из УЧР, с которой он к тому же незнаком.

– Ну и какая тут связь?

– Может, у него был роман давным-давно, когда он еще служил в армии.

– Он тогда еще не был женат.

– Но правила существовали. Возможно, он трахал свою подчиненную и теперь, когда стал политиком, та старая история может иметь громкий резонанс.

– А такое случалось?

– Постоянно, – ответил я.

– И с тобой?

– Столько раз, сколько удавалось. Причем в обе стороны. Иногда я оказывался подчиненным.

– И у тебя были неприятности.

– Тогда – нет, но сейчас возникли бы вопросы, если бы я выставил свою кандидатуру на выборах.

– Так ты думаешь, что про Сэнсома ходили какие-то слухи и Сьюзан попросили их подтвердить?

– Она не могла ничего узнать про его поведение, такие вещи хранятся в других местах. Но возможность выяснить, что человек А и человек Б служили одновременно в одном и том же месте, у нее была. Именно этим занимается управление, в котором она работала.

– В таком случае, может быть, Лиля Хос служила вместе с ним в армии и кто-то пытается связать их имена, чтобы раздуть сочный скандал?

– Не знаю, но звучит неплохо, – ответил я. – А еще у меня имеется местный крутой парень, который отчаянно боится идти в полицию, целая куча страшных угроз и история про какую-то стаю варваров, готовых сорваться с поводка. Политика – это грязный бизнес, но неужели настолько?

Джейк не нашел, что мне сказать.

– И мы не знаем, где Питер.

– Не беспокойся за Питера, он уже взрослый мальчик. Играет в Национальной футбольной лиге, защитник, триста фунтов мышц. Он в состоянии о себе позаботиться. Запомни его имя: Питер Молина. Когда-нибудь ты прочитаешь про него в газете.

– Надеюсь, не в ближайшее время.

– Расслабься.

– Итак, что ты собираешься делать дальше? – спросил я.

Джейк пожал плечами и принялся вышагивать по тротуару – молчаливый человек, загнанный в угол сложными эмоциями. Он остановился и прислонился к стене ровно напротив двери в четырнадцатый участок, расположенный на другой стороне улицы, потом окинул взглядом припаркованные машины, справа налево, «импала» и «краун вики», с опознавательными знаками и без, и необычные маленькие тележки на колесах.

– Сьюзан умерла, и ничто ее уже не вернет, – сказал он.

Я молча ждал, что будет дальше.

– Поэтому я отправляюсь в похоронное бюро, – продолжал он.

– А потом?

– Ничего. Она застрелилась. Мне не станет легче, если я буду знать почему. Да и вообще, чаще всего причина так и остается неизвестной. Даже когда тебе кажется, будто ты ее знаешь.

– Я хочу знать причину, – сказал я.

– Зачем? Сьюзан была моей сестрой, а не твоей.

– Ты не видел, как это произошло.

Джейк молча смотрел на полицейские автомобили напротив. Я заметил машину Терезы Ли, она стояла четвертой слева. Один из «краун виков» без опознавательных знаков чуть дальше в ряду выглядел новее остальных, был более блестящим, черным, с двумя короткими антеннами на багажнике, от которого отражались солнечные лучи. Я решил, что в нем приехали федералы из какого-то агентства с солидным финансированием, имеющие возможность выбирать для себя транспорт и средства связи.

– Я собираюсь сообщить ее семье о том, что произошло, – проговорил Джейк, – мы ее похороним и будем жить дальше. Жизнь – сволочная штука, а в конце мы умираем. Может быть, есть причина, по которой мы не хотим знать, где, как и почему. Лучше не знать. Все равно из этого не выходит ничего хорошего. Только новая боль. И дерьмо тебе в морду.

– Твой выбор, – сказал я.

Он кивнул и больше не стал ничего говорить, только пожал мне руку и зашагал прочь. Я видел, как он вошел на парковку к западу от Девятой, и через четыре минуты маленький зеленый кроссовер «тойота» выехал наружу и покатил на запад, влившись в транспортный поток. Я решил, что он направляется к тоннелю Линкольна и оттуда домой. «Интересно, когда я его снова увижу?» – подумал я. По моим предположениям, он должен был объявиться где-то между тремя днями и неделей.

Я ошибся.

Глава 19

Я все еще стоял на противоположной стороне улицы, напротив четырнадцатого участка, когда дверь открылась и на улицу вышла Тереза Ли с двумя мужчинами в синих костюмах и белых, застегнутых на все пуговицы рубашках. Она выглядела уставшей. Тереза Ли получила вызов в два часа ночи, значит, находилась на ночном дежурстве, должна была смениться около семи, вернуться домой и лечь спать в восемь. Выходило, что она сильно задержалась на работе. Хорошо для ее банковского счета и не слишком для всего остального. Она остановилась на залитом солнцем тротуаре, прищурилась и потянулась и тут увидела меня.

Тереза отреагировала в классическом стиле – схватила типа, стоявшего рядом, за локоть, что-то проговорила и показала в мою сторону. Я находился слишком далеко и не слышал ее слов, но язык тела все мне сказал: «Слушайте, вот он». С большим восклицательным знаком в конце, так резко она взмахнула рукой.

Ее спутники автоматически повернули головы налево, чтобы посмотреть, нет ли машин, и я понял, что они живут в городе. Улицы с нечетными номерами идут с востока на запад, с четными – с запада на восток. Это знание у них в крови. Значит, они местные. Но они привыкли ездить на машинах, а не ходить пешком, поэтому не проверили, не видно ли разносчиков на велосипедах, которые обычно едут против движения. Они просто побежали через дорогу, протискиваясь между машинами, потом разделились и одновременно помчались ко мне слева и справа, из чего я сделал вывод, что они прошли кое-какую военную подготовку и что они спешат. Судя по всему, именно они приехали на «краун вике» с тоненькими антеннами. Я стоял в тени и ждал. Они были в черных ботинках и синих галстуках, и я видел майки, которые просвечивали около шеи – белые под белым. Слева пиджаки оттопыривались сильнее, чем справа; получалось, мне предстояло познакомиться с агентами-правшами, экипированными подплечной кобурой каждый. У меня сложилось впечатление, что им сильно за тридцать, ближе к сорока; иными словами, парни в расцвете лет, не новички, вышедшие порезвиться.

Они увидели, что я не собираюсь никуда уходить, немного притормозили и подошли ко мне быстрым шагом. «ФБР, ближе к копам, чем к полувоенным агентам», – подумал я. Они не стали показывать мне свои удостоверения, решив, что я и сам догадался, кто они такие.

– Нам необходимо с вами поговорить, – сказал тот из них, что находился слева.

– Я понял, – ответил я.

– Как?

– Потому что вы перебежали дорогу, по которой мчались машины, чтобы сюда попасть.

– А вам известно, о чем мы собираемся с вами разговаривать?

– Понятия не имею. Разве что вы хотите предложить мне помощь, чтобы я смог справиться с психологической травмой, которую пережил.

Мой собеседник нетерпеливо поджал губы, как будто собирался отчитать меня за сарказм, но в следующее мгновение криво ухмыльнулся и заявил:

– Вот вам мой совет в качестве помощи: ответьте на несколько вопросов, а потом забудьте, что вы ехали в том поезде.

– В каком поезде?

Он уже открыл рот, чтобы ответить, но удержался, слишком поздно сообразив, что я его дразню, и чувствуя себя неловко из-за собственной глупости.

– Какие вопросы? – поинтересовался я.

– Назовите номер вашего телефона, – сказал он.

– У меня нет номера телефона, – ответил я ему.

– Даже мобильного?

– Особенно мобильного, – заявил я.

– На самом деле?

– Я тот самый парень, – сказал я. – Примите мои поздравления. Вы меня нашли.

– Какой парень?

– Единственный в мире, у которого нет мобильного телефона.

– Вы канадец?

– А зачем мне быть канадцем?

– Детектив сказал нам, что вы говорите по-французски.

– Куча людей говорит по-французски. К тому же в Европе есть целая страна, где этот язык является государственным.

– Вы француз?

– Моя мать была француженкой.

– Когда вы в последний раз были в Канаде?

– Не помню. Наверное, много лет назад.

– Уверены?

– Абсолютно.

– У вас есть в Канаде друзья или коллеги?

– Нет.

Он затих. Тереза Ли все так же стояла на солнце перед дверью четырнадцатого участка и наблюдала за нами.

Другой тип в синем костюме сказал:

– Это было всего лишь самоубийство в поезде. Неприятно, но ничего сверхъестественного. Дерьмо случается. Мы понятно изъясняемся?

– Мы закончили? – спросил я.

– Она вам передала что-нибудь?

– Нет.

– Вы уверены?

– Совершенно. Мы закончили?

– У вас есть какие-то планы? – спросил меня тип в костюме.

– Я уезжаю из города.

– Куда?

– В другое место.

– Хорошо, мы закончили. Можете идти.

Я остался где стоял, наблюдая за тем, как они идут к своей машине. Они сели в нее, дождались возможности влиться в транспортный поток, отъехали от тротуара и помчались прочь. Я решил, что они проедут по автостраде Вест-Сайд до самого центра города и своих рабочих столов.

Тереза Ли продолжала стоять на тротуаре перед участком.

Я перешел на другую сторону улицы, пробрался между припаркованными бело-голубыми патрульными машинами и шагнул на тротуар рядом с ней, достаточно далеко, чтобы соблюсти приличия, но так, чтобы она меня услышала. Я встал лицом к зданию участка, чтобы солнце не било мне в глаза, и спросил:

– И что все это значит?

– Они нашли машину Сьюзан Марк, – ответила Тереза. – Она была припаркована в Сохо[25]25
  Сохо – сокращение от South of Houston Street – «к югу от Хьюстон-стрит».


[Закрыть]. Сегодня утром ее перевезли на стоянку.

– И что?

– Они ее, естественно, обыскали.

– Почему естественно? Что-то они слишком уж суетятся по поводу дела, которое сами назвали самым обычным самоубийством.

– Они не объясняют, что у них творится в мозгах. По крайней мере, нам.

– И что они нашли?

– Обрывок бумаги с какими-то цифрами; они думают, это телефонный номер. Напоминает наспех написанную записку. Она была скомкана, как будто ее собирались выбросить.

– И какой там номер?

– Зональный код – 600. Они говорят, что это канадский оператор мобильной связи. Причем какой-то особенный. Дальше идут цифры и буква «Д», вроде первой буквы имени.

– Мне это ничего не говорит, – сказал я.

– Мне тоже. Если не считать того, что, по моим представлениям, это не телефонный номер. Там нет кодовых цифр, указывающих на оператора; кроме того, их вообще на одну больше.

– Если это какой-то особенный оператор, может, ему не нужны кодовые цифры.

– Номер выглядит неправильно.

– И как он выглядит?

Вместо ответа она потянулась назад и достала из заднего кармана брюк маленький блокнот. Не из тех, что выдают копам. У него была жесткая черная обложка и эластичная лента, которая не давала ему открыться. Блокнот слегка потерял форму, как будто проводил много времени в ее кармане. Тереза Ли сняла ленту, открыла его и показала мне коричневую страничку с аккуратными цифрами: 600-82219-Д. Я решил, что она сама их написала. Это не была точная копия записки, а всего лишь информация.

600-82219-Д.

– Видите что-нибудь? – спросила она.

– Может быть, номера канадских мобильных телефонов длиннее, – предположил я, поскольку знал, что операторы связи по всему миру обеспокоены тем, чтобы постоянно оставаться на плаву.

Если добавить еще одну цифру, возможности зонального кода увеличатся в десять раз и вместо трех миллионов станет тридцать. Впрочем, в Канаде живет мало людей. Там много земли, но она пустует. Население Канады составляет около тридцати трех миллионов человек, меньше, чем в Калифорнии, которая прекрасно обходится стандартными номерами.

– Это не телефонный номер, тут что-то другое, – повторила Ли. – Например, шифр или серийный знак. Может быть, код досье. Эти парни зря теряют время.

– Возможно, он вообще не имеет отношения к тому, что случилось. Мусор в машине может быть чем угодно.

– Не моя проблема.

– У Сьюзан Марк был с собой багаж? – спросил я.

– Нет, ничего, кроме обычного барахла, которое обычно скапливается в машине.

– Значит, она собиралась быстро закончить свои дела и вернуться домой.

Ли никак не отреагировала, только зевнула. Она очень устала.

– А те парни поговорили с братом Сьюзан?

– Не знаю.

– У меня сложилось впечатление, что он хочет оставить все как есть.

– И я его понимаю, – сказала Ли. – Самоубийство не совершают без причины, но оно никогда не выглядит привлекательно. По крайней мере, по моему опыту.

– Вы закрываете дело?

– Уже закрыли.

– Довольны?

– А почему я должна быть недовольна?

– Статистика, – ответил я. – Восемьдесят процентов самоубийств совершают мужчины. На Востоке они случаются реже, чем на Западе. А место, где Сьюзан Марк застрелилась, кажется довольно странным.

– Но она это сделала. Вы же сами все видели. По поводу того, что произошло, нет ни малейших сомнений и спорных вопросов. И мы не имеем дела с хитро замаскированным убийством.

– Возможно, ее довели до самоубийства. Возможно, Сьюзан Марк убили ее собственными руками.

– Так можно сказать про все самоубийства.

Тереза окинула взглядом улицу; она явно хотела уйти, но, видимо, хорошее воспитание мешало ей сказать об этом прямо.

– Было приятно с вами познакомиться, – выручил ее я.

– Вы уезжаете из Нью-Йорка?

– Да, поеду в Вашингтон.