Текст книги "Джек Ричер, или 61 час"

Глава 04

Кабинет Холланда выглядел, как тысячи кабинетов, которые Ричер видел в своей жизни. Скучный муниципальный декор, явно результат тендера, выигранного тем, кто предложил минимальную стоимость работ. Всюду облезлая глянцевая краска, толстая, неровная и морщинистая, виниловая плитка на полу, обклеенный фанерой письменный стол, шесть картотечных стеллажей, явно появившихся на свет в прошлом веке, расставленных неровной линией вдоль стены под скучными часами, какие принято вешать в учреждениях. На центральном картотечном ящике под часами стояла фотография улыбающегося рядом с женщиной и ребенком шефа Холланда – только на ней он был прямее, сильнее и моложе. Семейный портрет, снятый лет десять назад. Женщина показалась Ричеру привлекательной, с бледной кожей, светлыми волосами и жесткими чертами лица. Очевидно, жена Холланда. Ребенок, девочка лет восьми или девяти, была белокожей, несформировавшейся и какой-то невнятной. Видимо, их дочь. На столе шефа лежала пара игровых кубиков – большие, старые, костяные, потрепанные от долгого использования и возраста, точки стерлись и почти исчезли, а по всей поверхности шли полоски в тех местах, где мягкий кальций сменила более жесткая эмаль. Кроме фотографии и кубиков, в кабинете шефа полиции Ричер не обнаружил других личных вещей. Все остальное имело отношение исключительно к делу.

Холланд сел за стол в потрепанное кожаное кресло. У него за спиной находилось окно без шторы, с тройными прозрачными стеклами, защищавшими от холода. За ними царила мгла, на подоконнике снаружи лежал снег, под окном стоял обогреватель.

Ричер уселся в кресло для посетителей, стоящее перед столом.

Холланд молчал.

– И чего я жду? – поинтересовался Джек.

– Мы хотели предложить вам то же гостеприимство, что и остальным пассажирам.

– Но на меня не нашлось покупателей?

На лице Холланда промелькнула усталая улыбка.

– Не совсем. Эндрю Петерсон предложил взять вас к себе. Но он сейчас занят. Поэтому вам придется подождать.

– И чем он занят?

– Чем обычно занимаются копы.

– Ваш город оказался больше, чем я ожидал, – заметил Ричер. – Навигатор туристического автобуса показал его в виде крошечной точки на карте.

– Мы разрослись. А данные навигатора, наверное, немного устарели.

В кабинете было даже слишком жарко, Ричер перестал дрожать и начал потеть. Его одежда постепенно высыхала и становилась жесткой от грязи.

– Вы разрослись из-за тюрьмы, которую здесь построили, – сказал он.

– Как вы догадались?

– Новый тюремный автобус. Новый знак на съезде с автострады.

– Мы получили федеральную тюрьму, – кивнув, подтвердил Холланд. – Мы сражались. Все хотели, чтобы ее у нас построили. Это вроде как получить «Тойоту», чтобы открыть завод по сборке. Или «Хонду». Много работы и много долларов. А потом штат перевел сюда же исправительное заведение, что означало еще рабочие места и доллары. Кроме того, здесь же находится тюрьма округа.

– Именно по этой причине сегодня переполнены все мотели? Завтра день посещений.

– Всего в тюрьме три дня посещений в неделю. А из-за расписания автобусов многим приходится оставаться в городе на два дня. Короче, все спальные места заняты шесть дней в неделю. Владельцы мотелей катаются как сыр в масле. Ну и, конечно, хозяева кафе, пиццерий и компания, которой принадлежат автобусы, занимающиеся развозкой. В общем, повторю еще раз: работа и деньги.

– А где находится комплекс?

– В пяти милях к северу. Вечный дар богов.

– Повезло вам, – сказал Ричер.

Холланд несколько секунд молчал, а потом проговорил:

– Я уже давно выучил правило, гласящее, что дареному коню в зубы не смотрят.

В дверь постучал парень в парке, сразу вошел и вручил Холланду закрытую папку. Часы на стене показывали восемь вечера, что полностью соответствовало часам в голове Ричера. Холланд развернулся на своем кресле, открыл папку на девяносто градусов и держал ее так, чтобы Ричер не смог увидеть, что внутри. Но страницы отражались в оконном стекле за головой Холланда. В папке лежали фотографии с места преступления, глянцевые, восемь на десять, с печатными ярлычками в нижнем углу. Холланд просмотрел их, сначала общий план, потом серию тех, что были сделаны с близкого расстояния: лежащее на заснеженной земле тело в черной одежде, крупное, скорее всего, мужское, вероятно мертвое, на правом виске рана от сильного удара. Крови нет.

Когда еще они находились в туристическом автобусе, Нокс закрыл свой мобильный телефон и сказал: В Болтоне есть полицейский участок, и они пришлют к нам человека. Но у них свои проблемы, так что это займет некоторое время.

Холланд захлопнул папку, но ничего не сказал. Он оказался сдержанным, немногословным человеком. Как и сам Ричер. В конце концов, они просто сидели напротив друг друга и ничего не говорили. Молчание не было враждебным, но в нем чувствовалось скрытое значение. Холланд положил ладонь на закрытую папку и время от времени посматривал то на нее, то на своего посетителя, как будто не мог прийти к выводу, что из этого представляет более серьезную проблему.

Когда в Болтоне, штат Южная Дакота, было восемь часов вечера, в Мехико, в тысяче семистах милях южнее и почти шестнадцати градусах теплее, пробило девять. Мужчина, взявший трубку телефона, вычислить который не представлялось возможным, собирался сам сделать звонок из своей городской виллы, окруженной надежными стенами, в загородный особняк, тоже обнесенный оградой и находящийся в сотне миль от его дома. Там другой человек молча его выслушает и пообещает за двенадцать часов разобраться с проблемой. Обычно все происходило именно так. Серьезные дела не решаются без вдумчивого размышления, которое позволяет избежать непредвиденных ошибок и предпринять смелые действия.

В кабинете Холланда царили тишина и неподвижность, но Ричер слышал, что жизнь в участке продолжается: кто-то пришел, потом, примерно через полчаса, начала хлопать дверь – люди уходили. Затем снова наступила тишина. Смена караула, решил он. На трехсменную систему не похоже, скорее, их две. Дневное дежурство закончилось, и началось ночное, двенадцать и двенадцать часов, возможно, с половины девятого утра до половины девятого вечера. Необычное и, вероятно, временное явление. Судя по всему, из-за какого-то краткосрочного кризиса.

У них свои проблемы.

Эндрю Петерсон вернулся в участок примерно в двадцать минут десятого вечера, засунул голову в кабинет Холланда, и тот вышел к нему в коридор, прихватив с собой папку со снимками с места преступления. Конференция, которую они устроили экспромтом, продолжалась недолго, меньше пяти минут. Ричер решил, что Петерсон видел труп в реальности, а потому ему не требовалось разглядывать фотографии. Два копа вернулись в офис и остановились по центру, и весь их вид говорил о том, что они сдались. У них выдался длинный день, завтра их ждал такой же, но до тех пор – ничего. Это чувство было хорошо знакомо Ричеру по тем годам, которые он служил военным полицейским. Впрочем, оно не возникало, когда на вверенной ему территории появлялся труп.

– Пошли, – сказал Петерсон.

Двадцать пять минут десятого вечера.

Осталось пятьдесят четыре с половиной часа.

Двадцать пять минут десятого вечера в Южной Дакоте и двадцать пять минут одиннадцатого вечера в обнесенном оградой южном особняке в сотне миль от Мехико. Хозяин был невероятно низкого роста, и звали его Платон. Кое-кто считал, что он бразилец и по принятой там традиции взял себе короткий запоминающийся псевдоним вместо длинного ряда родовых имен, стоящих в свидетельстве о рождении. Как, например, звезда футбола Эдсон Арантес ду Насименту, который назвался Пеле. Или другой футболист, Рикардо Изексон душ Сантуш Лейте, ставший Кака. Другие утверждали, что Платон колумбиец, и во многих отношениях это было более логично, учитывая то, чем он занимался. Но имелись и третьи, заявлявшие, что он мексиканец.

Однако все сходились на том, что Платон настоящий коротышка; впрочем, никто не осмеливался сказать ему это в лицо. В водительских правах было написано, что его рост составляет пять футов и три дюйма. На самом же деле он дотягивал лишь до пяти футов и одного дюйма в специальных ботинках на высокой подошве, а без них был всего четырех футов и одиннадцати дюймов.

Причиной, по которой никто не осмеливался говорить о росте Платона ему в лицо, являлся его бывший дружок по имени Мартинес. Тот вступил с Платоном в перепалку, вышел из себя и назвал его карликом. Мартинеса доставили в лучшую больницу Мехико без сознания. Там его сразу же отвезли в операционную, положили на стол и сделали анестезию. Затем его измерили от макушки и до самых пяток, но в том месте, где сантиметр показал четыре фута и одиннадцать дюймов, провели линию, получилось примерно возле коленей. После этого команда хирургов и медсестер произвела двойную ампутацию аккуратно, очень чисто и по всем правилам. Мартинеса продержали в больнице два дня, после чего доставили домой на машине «Скорой помощи».

Платон передал его семье подарок с открыткой, в которой говорилось, что он хочет, чтобы его дар постоянно находился на виду. В данных обстоятельствах его желание было правильно интерпретировано как приказ. Родные Мартинеса подумали, исходя из веса плещущейся внутри жидкости и размеров, что он прислал им аквариум с тропическими рыбками; когда же они сняли оберточную бумагу, оказалось, что это действительно аквариум, только наполненный формальдегидом с плавающими в нем щиколотками, икрами и стопами Мартинеса – в общей сложности примерно десять дюймов конечностей.

С тех пор никто и никогда не говорил про рост Платона.

Он ответил на звонок из особняка, обнесенного надежной стеной, и пообещал, что проблема будет решена через двенадцать часов, хотя считал: нет никакого смысла отводить столько времени на такую мелочь, касавшуюся относительно мелкого филиала большой и сложной международной организации. Так что через полтора часа он уже знал, что следует сделать. Он прикажет заткнуть свидетеля. И без промедления отправит с заданием своего человека.

Более того, он пойдет на один шаг дальше и добавит к списку пятнадцатый пункт. Платона немного разозлило, что это никому не пришло в голову. Но, с другой стороны, он Платон, а они – нет.

Из соображений безопасности он разорвет цепь.

Заставит замолчать и адвоката.

Глава 05

Петерсон вывел Ричера на улицу, где царил жуткий холод, и спросил, хочет ли он есть. Тот ответил, что смертельно проголодался. Тогда Петерсон поехал в один из ресторанов сети, расположенный рядом с заправочной станцией на главной дороге, ведущей к автостраде. У него был самый обычный полицейский «Форд Краун Виктория» с зимними шинами на передних колесах и цепями на задних. Внутри пахло печкой, резиной, гамбургерами и греющимися приборами. Снаружи снег почти прекратился.

– Слишком холодно для снега, – объяснил Петерсон, и Ричер ему поверил.

Ночное небо частично расчистилось от туч, и на землю опрокинулась огромная чаша ледяного арктического воздуха, который тут же пробрался под слишком легкую одежду Ричера; он снова замерз, и его начало трясти, хотя идти от машины до ресторана было совсем недалеко.

– Мне показалось, что ожидается серьезная буря, – сказал он.

– Ожидается две серьезные бури, – ответил ему Петерсон. – И они толкают перед собой холодный воздух.

– И скоро они сюда доберутся?

– Довольно скоро.

– И тогда станет теплее?

– Немного. Достаточно, чтобы снова пошел снег.

– Хорошо. По мне так лучше снег, чем холод.

– Думаешь, сейчас холодно? – спросил Петерсон.

– Ну, уж точно не тепло.

– Это ерунда.

– Я знаю, – сказал Ричер. – Я был зимой в Корее. Там было холоднее, чем здесь.

– Но?

– Армия выдавала нормальную одежду.

– И что?

– По крайней мере, в Корее было интересно, – заявил Ричер, и Петерсон явно обиделся.

В ресторане не оказалось ни одного посетителя, и у Ричера сложилось впечатление, что они собираются закрываться. Но они с Петерсоном все равно туда вошли и уселись за столик для двоих, пластмассовый квадрат размером тридцать на тридцать дюймов, который сразу стал слишком маленьким.

– Болтон очень даже интересный город, – сказал Петерсон.

– Труп?

– Да, – ответил Петерсон, помолчал мгновение и спросил: – Какой труп?

– Поздно, – улыбнувшись, сказал Ричер.

– Только не говори мне, что тебе рассказал про него шеф Холланд.

– Нет, конечно. Но я довольно много времени провел в его кабинете.

– Один?

– Он не оставлял меня ни на минуту.

– Но позволил посмотреть на снимки?

– Он изо всех сил старался, чтобы я их не увидел. Но ваша уборщица отлично вымыла окно.

– Ты их все видел?

– Ну, я не очень понял, мертв тот парень или же без сознания.

– Поэтому ты и развел меня по поводу службы в Корее.

– Я люблю понимать, что происходит. У меня страсть к знаниям.

К ним подошла официантка, уставшая женщина лет сорока в тапочках и форменной рубашке цвета хаки с завязанным узлом галстуком. Петерсон заказал тушеное мясо, Ричер решил последовать его примеру, но попросил принести потом еще кофе.

– Как долго ты прослужил в армии? – спросил Петерсон.

– Тринадцать лет.

– И был военным копом?

Ричер кивнул.

– Прошел медицинскую подготовку?

– Ты поговорил с пассажирами автобуса.

– И с водителем.

– Ты меня проверял.

– Естественно. Очень тщательно. Как ты думаешь, что еще я мог делать столько времени?

– И ты хочешь, чтобы я провел ночь в твоем доме.

– А у тебя есть местечко получше?

– Там ты сможешь за мной присмотреть.

– Ну, это ты сказал.

– Почему?

– Есть причины.

– Не хочешь сообщить, какие?

– Потому что у тебя страсть к знаниям?

– Наверное.

– Сейчас я могу тебе сказать только, что мы хотим знать, кто приезжает и уезжает из нашего города.

Петерсон замолчал, а через минуту официантка принесла их заказ – огромные тарелки, доверху наполненные пюре и мясом с соусом. Кофе сварили час назад, и он не отличался особым вкусом, зато был крепким.

– Чем именно ты занимался в военной полиции? – спросил Петерсон.

– Что приказывали, тем и занимался, – ответил Ричер.

– Серьезные преступления приходилось расследовать?

– Пару раз.

– Убийства?

– От попыток до серийных.

– Насколько хорошую медицинскую подготовку ты получил?

– Беспокоишься по поводу здешней еды?

– У меня тоже страсть к знаниям.

– На самом деле я прошел весьма поверхностную подготовку. Просто я пытался успокоить стариков и помочь.

– Они хорошо о тебе отзывались.

– Не верь им, они меня не знают.

Петерсон ничего не ответил.

– Где нашли мертвого парня? – спросил Ричер. – В том месте, где полицейская машина закрывает выезд из боковой улицы?

– Нет. Там не то. Труп находился в другом месте.

– И убили его не на той улице.

– Откуда ты знаешь?

– На снегу нет крови. Если нанести кому-то смертельный удар по голове, скальп неминуемо пострадает и будет очень много крови. Там была бы лужа в целый ярд диаметром.

Петерсон молчал целую минуту, потом спросил:

– Ты где живешь?

Трудный вопрос. Впрочем, не для Ричера. Как раз для него ответ не составлял никакой проблемы. Он не жил нигде, и так было всегда. Ричер родился в семье действующего военного офицера, в берлинском госпитале, и с того самого дня, как его вынесли оттуда завернутым в одеяло, болтался по всему миру, переезжая с одной военной базы на другую, его всегда окружали только дешевые вещи, заказанные по почте, а потом он сам поступил на службу и продолжал жить по тем же правилам.

Самым долгим периодом стабильности стала его жизнь в военном училище в Вест-Пойнте, но ему не нравились ни Вест-Пойнт, ни стабильность. Уволившись из армии, он продолжал путешествовать по стране, потому что ничего другого не умел, а еще это оказалось привычкой, с которой ему не удалось справиться.

С другой стороны, он не слишком сильно старался.

– Я кочевник, – ответил он.

– У кочевников имеются животные, – возразил Петерсон. – И они перемещаются с места на место в поисках пастбищ. Это определение.

– Ну ладно, я кочевник без животных.

– Ты бродяга.

– Возможно.

– У тебя нет багажа.

– И что? Ты за меня беспокоишься?

– Это необычное поведение, копы такого не любят.

– С чего ты взял, что путешествовать по стране необычнее, чем проводить каждый день в одном и том же месте?

Петерсон замер на мгновение, а потом сказал:

– У каждого человека есть вещи.

– Мне они не нужны. Если путешествовать налегке, можно очень далеко забраться.

Петерсон промолчал.

– Как бы там ни было, я не представляю для тебя никакого интереса, – продолжал Ричер. – Я знать не знал о существовании вашего Болтона. И если бы водитель автобуса не повернул руль слишком резко, я бы уже находился у Горы Рашмор.

Петерсон кивнул, неохотно соглашаясь с его словами.

– С этим не поспоришь, – сказал он.

Было без пяти минут десять вечера.

Осталось пятьдесят четыре часа.

В тысяче семистах милях к югу, в окруженном оградой особняке, который находился в ста милях от Мехико, Платон тоже ел – стейк, доставленный прямо из Аргентины. По местному времени было почти одиннадцать часов. Поздний ужин. Платон был в хлопковых штанах, белой рубашке, застегнутой на все пуговицы, и черных кожаных мокасинах – все из молодежной коллекции «Брукс бразерс». Одежда и туфли сидели на нем прекрасно, только выглядел он в них довольно странно. Их производили для толстых американских мальчишек из среднего класса, а Платон был старым, смуглым и приземистым, да еще с бритым черепом, по форме похожим на пулю.

Для него было важно покупать готовую одежду, которая идеально бы ему подходила, потому что о шитье на заказ не могло быть и речи. Он представлял себе, как портной развернет сантиметр, измерит его, потом замолчит, а в следующее мгновение искусственно нейтральным голосом начнет выкрикивать совсем маленькие цифры. Перешивать готовую одежду он тоже не собирался. Необходимость выносить посещения нервных портних, а потом потихоньку выбрасывать лишние обрезки ткани действовала на него удручающе.

Платон положил вилку и нож и вытер губы большой белой салфеткой. Затем взял мобильный телефон и дважды нажал на зеленую кнопку, чтобы повторить предыдущий вызов. Когда ему ответили, он сказал:

– Ждать нет никакой необходимости. Пришлите сюда того парня и уберите свидетеля.

Мужчина в городской вилле спросил:

– Когда?

– Как только будет разумно.

– Хорошо.

– Адвоката тоже. Чтобы никаких связей не возникло.

– Хорошо.

– И позаботься о том, чтобы эти идиоты поняли, что они мне должны, много.

– Хорошо.

– И еще: скажи им, чтобы больше не беспокоили меня с подобным дерьмом.

Наполовину прикончив свою порцию тушеного мяса, Ричер спросил:

– Так почему заблокировали ту улицу?

– Может, там упал провод электропередачи, – ответил Петерсон.

– Надеюсь, нет. Потому что это выглядело бы довольно странно с точки зрения приоритетов. Вы оставили на целый час двадцать стариков замерзать на автостраде, а сами в это время караулили упавший провод в боковом переулке?

– Или, например, произошло ДТП.

– Ответ тот же.

– А это имеет значение? К тому моменту вы уже ехали в город.

– Машина простояла там час или два, ее следы почти полностью занесло снегом. Но ты сказал тогда, что в данный момент никто не может к нам приехать, поскольку все заняты.

– И не наврал. Тот коп был занят, он делал свою работу.

– Какую?

– Не твое дело.

– У вас большой участок?

– Достаточно.

– И все были заняты?

– Именно.

– И сколько из ваших парней сидело в припаркованных машинах и ничего не делало?

– Если тебя это беспокоит, поселись здесь, начни платить налоги и поговори с мэром или шефом Холландом.

– Я мог простудиться.

– Но ведь не простудился.

– Это еще неизвестно.

Они вернулись к прерванной еде и молчали, пока не зазвонил мобильный телефон Петерсона. Тот взял его, послушал, отключил и отодвинул свою тарелку в сторону.

– Мне нужно идти, – заявил он. – Ты подожди меня здесь.

– Я не могу, – сказал Ричер. – Они закрываются, уже десять часов. Официантка просто мечтает, чтобы мы отсюда убрались. Она хочет домой.

Петерсон промолчал.

– Я не могу пойти гулять, потому что не знаю, куда идти, да и холодно слишком, чтобы болтаться на улице.

Петерсон снова ничего не ответил.

– Я посижу в машине, а ты просто не обращай на меня внимания, – добавил Ричер.

– Ладно, – сказал Петерсон, но вид у него был не слишком счастливый.

Ричер оставил на столе двадцать долларов, и официантка ему улыбнулась. «И правильно сделала», – подумал он. За две порции тушеного мяса и кофе по ценам Южной Дакоты он оставил ей примерно шестьдесят процентов чаевых. Или вообще все было чаевыми, если Петерсон принадлежал к числу копов, которые ели в городе бесплатно.

Внутри «Краун вика» еще сохранился намек на тепло, Петерсон нажал на педаль газа, цепи ударились о землю, и машина помчалась по снегу, засыпавшему дорогу. Никакого другого транспорта, кроме снегоуборочных машин, воспользовавшихся тем, что снегопад временно прекратился, они не встретили. Их название вызывало у Ричера некоторое удивление, поскольку если они «уборочные машины», то должны убирать, а эти разбрасывали снег в разные стороны – значит, больше походили на бульдозеры. Но как бы там ни было, Петерсон промчался мимо них; он не останавливался на перекрестках, не ждал зеленого света, не тормозил.

– Куда мы едем? – спросил Ричер.

– На запад, в пригород.

– Зачем?

– Проникновение.

– В дом?

– На улице. Это из области «присматриваем за соседями».

И больше никаких объяснений. Он просто мчался вперед, сгорбившись над рулем, напряженный и сильно обеспокоенный. Ричер растянулся на сиденье рядом с ним, пытаясь понять, кто и куда мог проникнуть и почему заместитель начальника полиции города так отреагировал на звонок того, кто сообщил ему об этом.

В тысяче семистах милях к югу мужчина в обнесенной стенами вилле в Мехико набрал междугородный номер, чтобы позвонить в США. Последнее дело на сегодня. Одиннадцать часов по местному времени и десять по зимнему в большой стране, расположенной к северу. Ему ответили, и он передал указания Платона, медленно и очень точно, чтобы его правильно поняли и не произошло никаких ошибок. Он дождался подтверждения и повесил трубку. Платону он звонить не стал, в этом не было нужды. Платон не знал, что такое доклад о выполненном распоряжении. По его представлениям, за приказом следовало исполнение, примерно так же, как ночь сменяла день. Иначе просто быть не могло. Разве что мир перестал бы вращаться вокруг своей оси.