Текст книги "Черные очки"

Резкий поворот

Со смешанными чувствами я вернулась в свою комнату. В этот же момент в комнату ворвалась мама:

– Что же ты встала? Ложись обратно. Да еще балкон открыт на всю ораторскую. Ну-ка в постель, давай.

Она закрыла дверь балкона. Я послушно легла, а сама заметила, что не ощущала себя больной, а наоборот была полна сил. Через мгновение я расслабилась и уснула. Тот сон запомнится мне на всю жизнь. Это был спокойный, сладкий и глубокий сон. Не было никаких тревог, страха и злости. Я проснулась в хорошем настроении. Потом я опомнилась и вспомнила, что я должна страдать, что мне должно было быть плохо, и жить не хотелось, и я намеревалась выпрыгнуть с девятого этажа. В памяти всплыл образ Лили. «А вдруг это был мираж?» – промелькнуло в голове.

Я соскочила с кровати и почувствовала легкое головокружение. Пришлось лечь снова. Потом медленно поднялась и вышла на балкон. На соседнем балконе никого не было, но там стоял стул, на котором сидела Лиля. «Нет, не мираж», – с облегчением подумала я. Мне тогда показалось, что она была послана мне судьбой как знак, что я зачем-то нужна. Почему-то в тот момент я верила в это.

Мне захотелось чего-нибудь съесть, да так сильно, что я схватила с тумбочки уже засохшую булочку и жадно откусила огромный кусок. За секунду я справилась с булкой, – сухарем, затем пошла на кухню. Там хозяйничала мама.

– Ой, как вкусно пахнет, – сказала я, а сама опешила от своих слов. Я никогда так не говорила. Я никогда никого не хвалила, и ничем не восхищалась.

– Доча, – мама посмотрела на меня, и ее лицо озарилось радостью.

– Ты моя умница, давай, садись кушать, – запричитала мама и засуетилась. Передо мной на столе оказались тарелка супа, котлеты с картофельным пюре, овощной салат. Не знаю, куда это во мне уместилась, но я съела все без остатка. Мама смотрела на меня и загадочно улыбалась. В этот момент она выглядела счастливой, будто миллион выиграла.

– Молодец, хорошо покушала. В кои-то веке, – сказала мама с довольным видом.

– А теперь, иди, полежи еще, – добавила она, продолжая глядеть на меня, будто я совершила какой-то подвиг.

Я улыбнулась и отправилась к себе. «Что со мной? Я будто заново родилась», – думала я про себя. И была права, я действительно заново родилась.

Не знаю сколько раз я выходила на балкон, чтобы высмотреть Лилю, но каждый раз возвращалась ни с чем. «Неужели, показалось», – подумала я после очередной неудачи. В этот момент неожиданно услышала свое имя. Я сразу поняла, что меня звала Лиля.

Набросив халат, я вышла на балкон. Лиля сидела на стуле. Теперь она была в трикотажном платьице нежно-голубого цвета, на глаза были надеты черные очки, которые закрывали почти половину лица.

– Здравствуй, Катя, – сказала Лиля.

– Какой прекрасный день, воздух свежий и пахнет сосной, – продолжала Лиля.

Я невольно принюхалась, и в этот момент подул легкий ветерок. Он будто подтолкнул ко мне побольше свежего воздуха, чтобы я смогла вдоволь надышаться.

– Катя, расскажите о себе, – попросила Лиля.

– Да, нечего обо мне рассказывать. Живу с мамой. Учусь в школе, – ответила я и с ужасом начинала понимать, что если написать книжку о моей биографии, то это была бы самая маленькая книжка на свете.

– Чем занимаешься в свободное время, чем увлекаешься? – спросила Лиля.

Первое, что пришло в голову, так это понимание отсутствия интересов и увлечений в моей жизни. Сколько себя помнила, я всегда так сильно была занята страданиями по каждому поводу, что можно сказать, они и являлись моим увлечением, интересом, хобби и прочее, прочее. Правда, в последнее время я занималась черной магией, но этим вряд ли можно было похвастаться перед Лилей.

– Да ничем не увлекаюсь. Все некогда. Школа все свободное время занимает, – зачем-то сказала я. Хотя школа в моей жизни занимала как раз таки самую ничтожную ее часть.

– Понимаю, – ответила Лиля с некоторым сочувствием.

– Мне повезло, у меня много свободного времени. Сейчас, я хочу научиться играть на гитаре. Тетя Люда купила мне нотную азбуку для слепых, а Ваня подарил свою гитару. Ваня, – это сын тети Люды, – сказала Лиля, и тут же добавила:

– Тетя Люда мой опекун. А мама моя умерла.

Казалось, что Лиля говорила со мной очень уважительно и ласково, будто оберегала меня от неудобных вопросов, стараясь сразу все прояснить. Она будто держала меня рядом и не хотела отпускать, хоть я никуда не торопилась.

– Мне кажется, что ты очень красивая, – добавила Лиля.

– Ну, мне сложно сказать, – ответила я. На самом деле, я не считала себя красавицей. Когда-то раньше в детстве я часто спрашивала маму про себя, какая я. Она никогда не хвалила меня, и всегда давала понять, что могло быть и лучше. Про сверстников я вообще молчу. Трудно представить общество злее, чем общество детей. Сверстник всегда был готов от души посмеяться над тобой, но никогда не был готов порадоваться твоему успеху или признать твою красоту.

– Я давно не вижу, и научилась различать людей по голосу. Твой голос принадлежит утонченной нежной натуре, – сказала Лиля. Я тогда подумала: «Совсем не про меня». Но ничего не стала отрицать.

– У меня еще есть сводная сестра Лена. Она твоя ровесница. Ей тоже 14 лет.

– Правда, мне четырнадцать лет. Как ты узнала? – спросила я с неподдельным удивлением.

– По голосу, – коротко ответила Лиля.

Кто-то позвал Лилю и она сказала:

– Катя, мне нужно идти. Я приду сюда вечером. Если, захочешь, приходи. Я буду рада.

– Хорошо, – сказала я и ушла в комнату.

Новые непонятные мысли и чувства охватили меня. В голове возник вопрос: «Зачем я соглашаюсь на встречу?» Отвечая на этот вопрос, я поймала себя на мысли, что не могу отказать Лиле, и хочу видеть ее и слушать ее. Она относилась ко мне так, как никто и никогда. «Может это от того, что она не видит меня?» – сделала я предположение. «Она говорила, что умеет видеть человека насквозь по голосу. И она называла меня нежной, что было неправдой. В то же время она правильно угадала возраст. Не знаю, но замыкаться в своем одиночестве мне больше не хотелось. И Лиля, слепая девушка оказалась идеальным собеседником для меня. Что это? Как это объяснить? Я не знаю. Я не хочу, чтобы меня видели, но хочу, чтобы слышали. Как все сложно в этой жизни», – крутились разные мысли в голове. От всей этой философии захотелось спать.

Неделю я не ходила в школу из-за болезни. Диагноз точно не могу назвать, что-то связанное с упадком сил из-за каких-то возрастных особенностей сердечнососудистой системы. В понедельник все-таки пришлось собираться в школу. Как обычно, я нарядилась во все черное и вышла на улицу. В голове промелькнул вопрос: «Чтобы сказала Лиля, если бы увидела меня сейчас?» «Хотя какая разница, что она думает. Но все равно хорошо, что не увидит мой образ», – одернула я саму себя.

После школы я поела и снова вышла на балкон. Там уже сидела Лиля и что-то про себя напевала.

– Привет. Что ты поешь? – спросила я, каким-то не своим голосом. Обычно я говорю тихо с хрипотцой, а тут получилось звонко и радостно, аж, противно.

– О, Катя, здравствуй. Я пою песенку из мультфильма о том, как красиво вокруг и радостно внутри. Я люблю детские песенки. Они вызывают радость и умиление, – сказала Лиля и спросила:

– Катя, ты когда-нибудь видела радугу?

Я немного замешкалась от неожиданного вопроса и судорожно стала копаться в глубинах своей памяти и вспоминать, что это вообще такое и где я могла ее видеть. Такие вещи, как радуга, дождик, снежок и тому подобные явления казались мне чем-то несерьезным, детским, само собой происходящим в природе, и меня особо не волновали.

– Видела, – сказала я.

– Прямо на небе? – спросила Лиля.

– Да, на небе, – ответила я.

– Счастливая. А расскажи мне, как это было, – вдруг попросила Лиля и не по-детски убила меня своей просьбой.

– Ну, где-то в прошлом году, весной мама стояла на балконе, развешивала белье и увидела на небе радугу. Потом позвала меня посмотреть, я пришла, и увидела, – стала рассказывать я, и почему-то почувствовала себя первоклашкой, которая стоит у доски и читает сочинение на тему «Как я провел лето».

– Как здорово, – сказала Лиля с восхищением в голосе.

– А она большая была? А она далеко была или близко? – спросила Лиля.

– Сначала виднелся небольшой кусочек радуги, вон там над соседним домом, потом он стал расти, и появилась вся радуга, которая протянулась до самого соснового бора. Буквально через минуту радуга стал таять. Сначала исчез кусочек над домом, потом середина, и, в конце концов, растворился оставшийся хвостик над лесом, – сказала я и замолчала. Мне нужно было время для того, чтобы поверить, что это я только что рассказывала про радужные кусочки и хвостики.

– Как ты интересно рассказываешь, спасибо. Я даже представила, как радужная лента расправляется на небе, а потом растворяется в воздухе. Большое спасибо, Катя, – сказала Лиля и улыбнулась.

– Жаль, что я вижу только черный цвет, – через минуту сказал Лиля. Я помню, что в мире много цветов.

– Тебе какой– цвет больше всего нравится? – вдруг спросила Лиля.

– Синий, – ответила я, хотя кроме черного ничего не признавала уже несколько лет.

– Цвет неба и моря, – сказала Лиля.

– А тебе? – спросила я, и тут же подумала, что сморозила ерунду.

– Мне, белый, – ответила Лиля.

– Цвет света. Когда я ослепла, я только и могла различать свет и тьму, белое и черное, – как-то задумчиво стала говорить Лиля.

– И из этих двух цветов мне больше всего нравится белый, – продолжила она.

Я тогда подумала, что из всего многообразия красок мира я выбирала черный. «А если бы у меня был выбор только между белым и черным, светом и тьмой, что бы я тогда выбрала?» – задала я сама себе вопрос. Правда, тогда ответить не смогла.

– Когда я была маленькая и еще могла видеть, я любила раскрашивать разные картинки. Знаешь, такие альбомы, где нарисованы контуры животных, бабочек, цветов, и их нужно закрасить карандашами. Мне запомнилась картинка с радугой, я тогда не знала какого цвета каждая полоска и в какой последовательности идут цвета. Я взяла энциклопедию и нашла все о радуге. Красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый – цвета радуги. Правда, сейчас я помню только название, а как они выглядят, представляю уже очень смутно, – говорила Лиля, сидя неподвижно и, как обычно, будто пристально вглядываясь вдаль. Только разные нотки голоса выдавали чувства восторга, смешанного с печалью.

Я огляделась вокруг и подумала, что смогла бы прожить и в черно-белом мире, что разных красок и оттенков для меня было слишком много. И тут же мне стало как-то смешно от того, что слепая Лиля хранит в душе картинку радуги, как самое красочное событие в жизни, а я считаю, что в мире слишком много красок и достаточно черного и белого.

– Ты знаешь, Катя, что настроение человека тоже имеет цвет. Вот подумай и скажи, какого цвета у тебя настроение сейчас? – вдруг спросила Лиля и застала меня врасплох своим вопросом.

– Ну, наверное, голубое, – сказала я, что пришло в голову.

– А у меня, оранжевое, – сказала Лиля и тут же добавила:

– А вечерами обычно желтое.

– Интересно, – сказала я и поняла, что втянулась во всю эту цветовую историю.

– Я сегодня вечером тоже посмотрю на цвет своего настроения, – сказала я, возможно, в первый раз от души без притворства.

– Хорошо, – сказала Лиля.

Потом мы еще долго болтали о природе, погоде, музыке, книгах и прочей ерунде. Примерно через час разошлись по своим комнатам. Самое интересно, что мне нравилось говорить с Лилей обо всех этих вещах, таких простых и земных. Она не лезла ко мне в душу, не пыталась учить, как жить, не любопытничала насчет моей личной жизни. Она просто делилась со мной своими радостями. Не было ни капли страха перед тем, что она может обидеть или предать.

Правда, после общения с Лилей мне становилось немного стыдно. Она ничего не видела, а столько знала, многим интересовалась. А я абсолютно здоровая, сама загнала себя в какие-то рамки, ничем не интересовалась, читала мало и то, если в школе задали. И главное, ничего не хотела, и заставить себя не могла. Я вдруг поняла, что мне захотелось поделиться этими переживаниями с Лилей, узнать ее мнение. Неожиданно она стала каким-то добрым учителем, у которого я хотела многое узнать о жизни.

На следующий день вечером я снова вышла на балкон, Лиля уже была на месте. Не дождавшись моего приветствия, Лиля сказала:

– Здравствуй, Катя.

– Привет, – поздоровалась я.

– А как ты догадалась, что это я? Вдруг это была бы моя мама? – как-то по-дружески спросила я.

– Не знаю, – ответила Лиля и продолжила:

– Просто знаю, что ты и все. У человека так устроено, когда теряется какая-то способность, то другие становятся сильнее. У меня вкус и обоняние обострились, слух стал тоньше, я уже не говорю про пальцы. Я ими читаю, вижу предметы. Кроме всего прочего появилось какое-то шестое чувство, которое позволяет мне определить какой человек передо мной, знакомый или нет, даже могу определить добрый или злой.

– А какая я? – решила спросить я у Лили про себя с готовностью обнажить перед ней свою душу.

– У тебя нежная душа, тонкая натура. Ты очень чувствительная и ранимая, – начала было Лиля.

После этих слов я окончательно убедилась, что Лиля не видит меня и плохо разбирается в людях. Я уже боялась делиться с ней своими мыслями и чувствами. Наверное, мне не хотелось рушить эту сказку обо мне. Но я все-таки решилась.

– Лиля, на самом деле я злая, не умею прощать, не могу забыть обиду. У меня практически нет друзей, да, и, по правде говоря, мне никто и не нужен, – сказала я, и почувствовала какую-то неловкость от того, что открывалась перед другим человеком, чего не делала никогда, потому что всегда боялась насмешек и издевательств. С детства еще в интернате я научилась скрывать свои чувства и мысли, потому что проявление откровенности, сострадания и любви всегда считалось слабостью, только ложь и злоба были главными средствами выживания.

– А как ты относишься к себе? – вдруг спросила Лиля, внимательно выслушав мою исповедь.

– Какой ты себя представляешь? – продолжала спрашивать Лиля. Я не ожидала такого вопроса, и мне требовалось время для ответа. Лиля это поняла и добавила:

– Если не можешь сейчас ответить, подумай до завтра. Если не хочешь отвечать, я пойму.

– Нет, нет, я отвечу, – сказала я и стала рассуждать вслух, окончательно доверив свои мысли и чувства Лиле.

– Я могу сказать, что не люблю себя, не хвалю и часто ругаюсь, обзываю себя последними словами. Но, если кто-то другой будет называть меня такими же словами, могу и в морду дать. К тому же я могу посмеяться над ошибками других, и себе ошибок не прощаю. Если что-то не получается, я не проявляю настойчивости. Потому что не верю в себя, не верю, что справлюсь, – сказала я и взглянула на нее, будто ожидая увидеть на ее лице признаки усмешки или презрения.

– Это хорошо, – сказала Лиля, чем удивила меня еще больше.

– Что? – переспросила я.

– Это хорошо, что ты так понимаешь себя, анализируешь свои чувства и мысли. Это первый шаг к взрослению. Лет в одиннадцать я решила, что уродина, ошибка природы и ненужный человек на земле. От этих мыслей появилось отчаяние и желание исчезнуть. Не хотелось быть обузой и лишним человеком на земле. Я тогда еще училась в интернате для слепых. Мне было грустно, я много плакала. Тетя Люда тогда спросила меня, отчего я такая несчастная. Я ей все рассказала. На что она мне сказала: «Лиля, твои переживания от того, что ничего не видишь. Если бы то могла оглядеться вокруг, то не нашла бы и двух одинаковых деревца, даже травинки чем-то да отличаются друг от друга. Вокруг все живое имеет свою неповторимость, свои особенности. Вот деревцо со сломанной веточкой, вот с опаленной верхушкой. Но мы их не называем уродами. Так и люди, все разные, особенные. И у каждого свое место, своя роль в этой жизни. Как можно сказать, что кто-то лишний в этом мире? Этого не может быть, не слушай никого. Человек здоровый зрячий столько бед может наворотить за свою жизнь, но и он для чего-то нужен. Вопрос не в том, кто должен, или кто не должен рождаться, жить, а в том для чего ты здесь и что ты выбираешь, кем хочешь быть».

После этих слов я поняла, что в моих силах решить, кем я буду, обузой или помощником, добром или злом. Судьба будто ждала моего такого рассуждения. На следующий день к нам в группу пришла женщина и спросила, кто желает помогать учить ориентироваться в пространстве слепым от рождения детям. Я вызвалась и ни разу не пожалела. Теперь я не считаю себя уродиной или обузой. Я вообще стараюсь меньше думать о себе, а больше о других, и как ни странно давно забыла про отчаяние и печаль. В душе поселилась радость и спокойствие.

После услышанного я немного задумалась и сказала вслух:

– А что я могу? Я пока не знаю. Меня ничто не привлекает, я особо ничем не интересуюсь

– Я думаю, как только ты перестанешь ругать себя и начнешь задавать себе вопросы о смысле жизни и искать на них ответы, судьба направит тебя, подскажет выход, – сказала Лиля тихо и осторожно, будто теперь она боялась насмешек с моей стороны. Но мне было не до смеха, и я как-то серьезно отнеслась к ее словам.

В этот день перед сном я снова стала задаваться вопросами о своем предназначении. Вдруг в голову пришла мысль, и я спросила себя: «А на что я способна, что умею?» В поисках ответа я стала вспоминать, что мне дается легче всего и что больше всего нравиться. Из школьных предметов мне давались практически все предметы. Самым нелюбимым предметом была физра, а самый любимым – литература. Мне нравилось разбираться в художественных замыслах писателей, интересных речевых оборотах великих произведений. Надо сказать, я была одной из немногих представителей моего поколения, кто читал классику. Когда как большинство моих сверстников находили ее скучной и неактуальной. А я находила там много интересных мыслей автора. Также мне хорошо давались сочинения. Помню, в интернате учительница русского языка и литературы часто читала мои сочинения вслух перед всей группе. Я еще тогда удивлялась, почему она выбирала именно мои сочинения, а не других детей.

«Ну, умею я выражать словом свои мысли, хорошо разбираться в чужой писанине, ну и все, кому это нужно? Сама-то я сочинить ничего не могу. А почему? Не знаю, воображения не хватает, наверное», – оборвала я свой ход мыслей сомнениями. Я решила, поговорить на эту тему с Лилей.

А что насчет отношения к себе? «Так какие у меня достоинства? Я умная, как оказалось, и еще… Ждите ответа, называется. Больше не знаю. Так а, недостатки. Я неуверенная, необщительная, злая, страшная, раздражительная, ленивая и так можно перечислять до бесконечности. Да, что-то не в порядке с моей самооценкой», – стала рассуждать я и поняла, что и в этом вопросе нуждаюсь в Лилином мнении

На следующий вечер я была готова делиться с Лилей всем на свете, но при этом не хотелось навязываться. Но, Лиля, о Лиля. Судьба послала мне ее. Она все знала, чувствовала, и сразу спросила:

– Катя, вчера о чем-нибудь думала про себя?

– Да, – с нескрываемой радостью и нетерпением сказала я.

– Я, кажется, отыскала то, что мне дается лучше всего. Я люблю читать классические произведения и разбираться в идеях автора, записывать интересные речевые высказывания. Хорошо пишу сочинения. Но есть одно «но». Я пишу сочинения в стиле рассуждений чужих мыслей, по сути, пересказываю чужую идею своими словами. А хотелось бы что-нибудь свое написать, – сказала я и стала ждать ответа.

– Скажи мне, Катя, а писатели, произведения которых ты читаешь, когда создавали свои шедевры, были уже в солидном возрасте или совсем юны? – спросила Лиля.

– Ну, в солидном, – ответила я.

– Попробуй узнать, о чем они писали в юности своей, что их интересовало? Я уверена, что жизненного опыта у них было не более твоего и писать они могли о том же, о чем можешь ты. Например, о том, что волнует сердце, о чем или о ком страдаешь, об окружающем, о природе, о погоде. Да много о чем можно писать в юности, когда нервы, еще не заржавели от возраста и способны чувствовать малейшее колебание воздуха. Наверняка, в твоей душе найдется много чувств и мыслей, которые рвутся наружу. Ну, так выпусти их, не бросай на ветер, а сохрани на бумаге. Писатель он на то и писатель, что все может в слове передать.

После услышанного я не знала, что сказать, мне нужно было время обдумать. Я немного помолчала и сказала:

– Правильно ли я поняла, что нужно быть внимательнее и писать все, что видишь и чувствуешь. Так сказать набирать опыт.

– Да, и подмечать идею во всем, как ты это делаешь, когда разбираешься в классической литературе. Со временем найдешь и свою тему, – добавила Лиля.

Я помню, тогда подумала, почему сама не могла об этом догадаться. Я решила, что обязательно последую совету Лили. Мне захотелось в этот же вечер почитать про юность Достоевского, попробовать самой что-нибудь написать, ну хотя бы описать свои мысли и чувства. Еще мне хотелось спросить у Лили, как увидеть в себе что-то хорошее и исправить плохое.

– Лиля, у меня еще такой вопрос, – начал я и продолжила:

– Я стала искать в себе положительные и отрицательные черты. Оказалось, что я вижу в себе только плохое. Как быть?

– Ну, например? – Спросила Лиля.

– Ну, например, я считаю себя злой. – сказала я.

– По отношению к кому? – спросила Лиля.

– Ко всем, – сказала я.

– И ко мне тоже? – уточнила Лиля.

– Нет, что ты, – ответила я.

– Ну, уже не ко всем, – спокойно прокомментировала Лиля.

– К тем, кто меня обижает, – немного подумав, сказала я.

– Значит это не злость, а обидчивость, – стала рассуждать Лиля.

– Если избавиться от обиды, не будет злости. Правильно? – спросила Лиля.

– Ну да, – ответила я.

– А как избавиться от обиды? – спросила я.

– Это тяжело. Легче не начать обижаться, чем перестать обижаться. Обиду только допусти в сердце, она в него крепко въедается. Надо искать причину обиды, и тут может много потаенного открыться, – загадочно сказала Лиля.

– С твоей способностью к рассуждениям, это будет несложно, – добавила она.

Тут Лилю позвали и она спросила:

– Катя, мы можем отложить разговор до завтра?

– Конечно, – сказала я. Зайдя в комнату, я взяла лист бумаги и решила записать на нем свои обиды. Их было так много, что не знала с какой начать. Оказалось, что описать обиду в чистом виде не так-то просто. Она имеет много личин, и умеет умело прятаться в самых потаенных глубинах сердца.

Я стала рассуждать: «Если взять обиду на мать за то, что она сдавала меня в интернат, когда мне так хотелось домой. Но теперь я дома, значит, теперь обижаться не на что. Так почему обида еще живет в моем сердце. Зачем я ношу ее с собой? Или это просто неприятное воспоминание, а не обида?

В последнее время мама бесила меня своей излишней заботой. Почему? Когда-то мне не хватало этой заботы, а теперь она не нужна. Хотя если бы мама была равнодушна ко мне и совсем перестала лезть со своей заботой, это обижало бы меня больше. Значит, на мать обижаться мне не зачем, и злиться тем более.

Ну ладно, а как насчет обиды на Дашку. Здесь должно быть все просто. Сначала я ненавидела ее за ехидную улыбку и насмешки над моим внешним видом, а в последний раз меня взбесила ее счастливая улыбка. Ну, с обидой на издевки еще понятно, а насчет счастливой улыбки несколько сложнее. Я так сильно желала ей болезни и даже смерти, а она живет и радуется. Почему меня это так трогает? Зачем мне это? А если бы она умерла, что мне это дает? Ничего. На ее место пришла бы еще какая-нибудь другая Дашка».

После всех этих рассуждений, все мои обиды стали казаться какими-то детскими и глупыми. Я всегда обижалась на всех вокруг, потому что они не оправдывали мои ожидания и делали, то что сами считали нужным. Но ведь я тоже ни под кого не подстраивалась, а если бы была посмелее, и все свои мечты не просто переживала, а пыталась их реализовать, и тогда таких пакостей наделала бы, мама не горюй, хотя пришлось маме как раз и горевать, пока ее дочь по колониям моталась бы. Я обижала других, так почему не допускала мыли, что другие хотели обидеть меня.

«Правильно Лиля говорила, я сама должна решить, кто я есть и кем хочу быть. Я не хочу носить в себе обиды прошлого, не хочу копить их в настоящем. Прежде чем на кого-то злиться или обижаться, нужно постараться найти причину поступка, может быть, она кроется во мне, а не в других. Я не хочу обижать других, не хочу причинять вред. Я выбираю роль помощника, а не палача, роль счастливчика, а не страдальца», – от таких мыслей сердце озарилось надеждой на лучшее.

Теперь мне хотелось найти в себе что-то хорошее, на что можно опереться для преодоления плохого. «Если от обиды откажусь, то и злость пройдет. Еще мое нежелание общаться, что это плюс или минус, достоинство или недостаток. Я не знаю, мне нужен совет, надо обсудить с Лилей. А моя неуверенность. Что делать с ней? Я пока не знала, как разобраться в себе, мне нужна была помощь», – решила я. Мне казалось, что даже мама не смогла бы понять меня так, как Лиля. Наверное, потому что, Лиля сама пережила все это, и справилась.

На следующий вечер я начала разговор с вопроса о своей тяге к одиночеству, о нежелании общаться. Лиля внимательно выслушала меня и сказала:

– Здесь нужно посмотреть детали такого нежелания. Подумай и скажи. Тебя тяготит наличие большого скопления людей? Тебе не нравятся темы для разговора своих сверстников? Хотела бы общаться всегда с одним и теме же человеком, которому могла доверять?

Недолго думая, я ответила:

– Скопление людей я не люблю, также как шумные компания. Темы для разговоров большинства сверстников мне не интересны. Но если было бы общество любителей литературы, где мы могли бы порассуждать над тем или иным произведением, то я с удовольствием посетила бы это общество. Насчет подруги, не знаю. Наверное, хотела бы, но не уверена, что есть такая сверстница, которая хотела бы со мной общаться.

– Ну, вот видишь, ты сама расставила все по порядку. И я считаю, что у тебя нет проблем в общении. Ты просто не встретила людей по интересам. Наверняка, для начала можно найти такое общество, о котором ты говорила, в интернете, – сказала Лиля.

Когда она говорила, то я забывала, что передо мной сидела слепая и совсем юная девочка. Она будто открывала мне глаза на жизнь, или лучше сказать снимала с меня черные очки. Интересный парадокс получился: «Слепая девочка помогает мне лучше видеть себя, других, да весь мир».

– Лиля, я еще хотела спросить тебя насчет неуверенности. Я часто не верю в свои силы, – продолжала я, а сама боялась, как бы Лилю никто не позвал, чтобы она успела ответить мне и на этот вопрос.

– Когда ты проявляешь неуверенность? В общении, в ответе на уроке, в достижении цели или еще где-то? – спросила Лиля.

– Наверное, только в общении. На уроках я спокойно отвечаю, и даже уверена в том, что знаю. В достижении цели зависит от того какая цель. Если я хочу что-то узнать, я уверена, что докопаюсь. А если она связана с другим человеком, то нет. Ну, например, заставить кого-то себя слушать, уважать, то здесь я неуверенна, что получится, – рассуждая, ответила я. Я, конечно, решила скрыть от Лили, что в последнее время моей главной целью было запугать своих обидчиков.

– Ну, насчет, заставить кого-то что-то делать или думать, то в этом быть уверенным не может никто. Только своим поведением или поступками мы можем изменить чье-то мнение о себе. И то если не иметь целью изменить другого, лучше все свои цели связывать с собой, – сказала Лиля и добавила:

– Получается, что и неуверенность связана с общением. Найдешь подходящий круг общения, пройдет и неуверенность.

– Как все друг с другом связано, – сказала я с задумчивым видом.

– Если удается размотать клубок и разложить все по полочкам, то и жизнь становится не такой запутанной и сложной. У каждого следствия есть причина. У каждой причины есть основание. Все что ты чувствуешь, делаешь или думаешь в настоящий момент– это следствие. Причина – это то, что заставило тебя так чувствовать, думать или делать, это что-то из прошлого, может быть, даже из далекого прошлого. Узнаешь причину, докопаешься до основания. Начнешь разбираться в основании, исчезнет причина, не будет и последствий, – говорила Лиля как-то сосредоточено, будто читала какую-то книгу..

– А если уже наворотил дел? Изменить уже ничего нельзя, ведь, – сказала я.

– Главное понять свою ошибку и никогда ее не повторять, – сказала Лиля.

– А как понять, что больше не совершишь? – спросила я.

– Бывало, что натворишь что-нибудь и вроде бы раскаиваешься, а потом снова натворишь. К примеру, накричу на мать, потом жалею, а через час опять ору, – сказала я Лиле, как на исповеди.

– Никогда не нужно оправдывать себя, а винить только других. И еще хорошее чувство стыда. Оно тяжелое и от того целебное. И прежде чем что-то натворить можно вспомнить какого это, когда стыдно, – сказала Лиля. Я не совсем поняла ее слова о стыде, видимо, потому что редко его испытывала, но про самооправдание я знала много. Помню, что во всех своих бедах винила всех, маму, одноклассников, а себя считала жертвой невинной и во всем правой.

Вечером я взяла чистую тетрадку и написала на обложке «Основана на реальных чувствах и мыслях». Эта тетрадка стала моей жилеткой, куда я изливала свои эмоции, которые выкипали через край и рвались выплеснуться в слова. Поначалу я много писала про поступки других людей, про тех, кто меня обзывал, косо смотрел. Отдельной главой в моем дневнике шел раздел под названием «Дашкины пакости». Я описывала свои чувства в момент случившегося, анализировала причины такого отношения к себе. Оправдания для них я так и не нашла, а вот свое отношение поменяла.

Когда перечитывала какую-нибудь запись, то понимала, что прежнего накала чувств уже не испытывала, будто это было не со мной. Словно пламя страстей погасло, чувства остались на бумаге, а в памяти сохранилось просто неприятное воспоминание. Так я сбросила с души большой груз обид и разрушающих страданий.