Текст книги "Фокус зеркала"

Глава 4
Плен

Он летел сквозь зелёные ветви, увитые плющом, которые с треском ломались и летели вниз вместе с ним. Запахи леса, прокалённого солнцем воздуха были резкими, перехватывали дыхание, будто забылись за вечность, проведённую под водой, в вонючем логове спрута-людоеда, и казалось, что грудь вот-вот разорвётся от хлынувшего в неё потока. Он упал в густой бурьян, широко разросшийся, высоко поднявший макушки трав, заплетённые цветущим вьюнком, покачивающиеся на ветру и надёжно скрывающие его в своей глубине, и возблагодарил богов. Несмотря на пышную крону дерева и травяную подушку, затормозившие и смягчившие падение, боль от удара выгнула спину, а в закрытых глазах вспыхнули и закружились звёзды. Воображение живо нарисовало иной вариант падения, где его окровавленные останки мучительно испускают дух на голых острых камнях. Вздох облегчения стёр картину несостоявшейся бесславной кончины, и волхв прислушался. Щебетание птиц и жужжание насекомых чередовались с журчанием воды. Где-то рядом была река. Или ручей.

Он посмотрел вверх, на щель, из которой вывалился, и увидел ослепительно голубой простор. Без конца и без края. Ни щели, ни каменной глыбы, в которой могла находиться щель, не было и в помине, только необъятная, ошеломляющая небесная даль. Хороший портал пригрел под боком глубоководный паук! Сидит там, как собака на сене: сам не ам и другим не дам. Вот к чему подбирался морячок… На черта ему это сдалось? Впрочем, его обстоятельства остались неизвестными. Да и глупая какая-то у него была подготовка… хотя опять же – всего им знать не дано…

За зелёной ширмой из ближних кустов послышалось шуршание, и к нему на четвереньках подползли друзья, всё ещё не решающиеся подняться в рост.

– Слава Всевышнему! – запыхтел Бартоломео. – Цел? Я боялся – не отобьёшься. Да ты, видно, тёртый калач, не по зубам кракену.

– Калач у нас ты! – Ян сунул ему под нос кулак.

– Виноват. Надо, надо худеть… – покаянно признал свои недостатки толстяк. Однако радость спасения от вонючей утробы подводной жабы перекрыла вину: – Где мы, Баюр?

– Надо полагать, в ином мире.

– Я серьёзно!

– Ты не рад? Хочешь назад?

Артур передёрнулся, замотал головой:

– Даже не верится, что всего несколько мгновений назад… Бр-р-р! И дырка исчезла!

– У кракена в норе – портал, который, возможно, открывается не всегда. Нам повезло.

– Не исключено, что он откликнулся на наши артефакты, – добавил Ян. – Впустил нас и снова закрылся.

– Опять артефакты! Вы о чём? – спохватился латурец. Давешние неразрешённые загадки в разговорах друзей опять всплывали на поверхность, но до сих пор так и не открылись его пониманию.

– Пора на разведку, – волхв приподнял ветку дерева над головой. – Что-то мне этот пейзаж напоминает. Ян, ты успел оглядеться?

– Мельком.

– И что почувствовал?

– Де-жа-вю. Вроде дома… но какое-то всё другое.

Волхв вышел из бурьяна и направился к реке, которая быстро и весело катилась своей дорогой без всякого интереса к случайным людям, направляющимся к берегу и озирающимся по сторонам. Друзья не отставали от него, с удовольствием подставляя дрожащие тела, облепленные мокрой одеждой, тёплому ветру, который не только высушивал её, но и выгонял противный тинный запах.

– Портал – коварная игрушка судьбы, – рассуждал по пути Баюр. – Занесёт в такие края… и времена… Почище кракена будет.

– Ну уж нет! – Бартоломео с наслаждением дышал простором привычной земной жизни, сравнивать которую с приключениями в пасти гигантского спрута было сущим кощунством. – Отныне все путешествия – по земле или по воздуху! Даже если бы моя яхта уцелела – избавился бы от неё в два счёта!

Крутой изгиб реки заставил дорогу послушно повернуться и бежать навстречу солнцу. Волхв вглядывался в даль, удивление и тревога на его лице перекликались с беспокойством Яна, который вопросительно поглядывал на друга и молчал, не желая навязывать своих впечатлений. И только Артур с удовольствием размахивал руками в такт шагам, переживая счастливый случай, будто родился заново, остро ощущая, как неудержимо и щедро вливаются в него потоки жизненной силы.

Когда лес по правую руку притормозил свой разбег и показал то, что покуда было недоступно глазу, Баюр с Яном ахнули разом:

– Утёс!

– Исполинский хребет!

– Но почему…

– В лес! – скомандовал волхв. – Скройтесь в зелени!

– … почему всё так изменилось? – недоумевал Ян, лавируя между хлещущими ветвями. – Мы прошли берегом, а моста… моста над Эльканой не было! И дорога… дорога, огибающая утёс… Раньше её не было!

– Наоборот! – с мрачной догадливостью объявил волхв, соскребая с волос и рубахи налипшую паутину. – Именно раньше, много веков назад, она была. А вот моста тогда действительно не было.

Ян побледнел:

– Ты хочешь сказать…

– Мы вернулись назад, – добил его Баюр. – Я хорошо помню то, что вижу.

Бартоломео колобком вкатился в тень листвы по приказу, успев понять, что его спаситель попусту языком не мелет, и чем быстрее и точнее он подчинится, тем целее будет шкура. Правда, разговор друзей ему опять был непонятен. Либо у них от страха крыша поехала, либо они знали чего-то, не доступное ему, связанное с местными достопримечательностями. В географии дружественного королевства латурец был не силён, и окрестности странными ему не показались, но лучше довериться аборигенам. С вопросами приставать он тоже не спешил. До сих пор его любознательность игнорировалась самым возмутительным образом. Может, хоть теперь сами усовестятся, объяснят.

Кусты дикой малины и живицы с гроздьями прозрачных оранжевых ягод, разбавленные кое-где орешником, шалашиком нависшим над густыми зарослями, заплетали подножье деревьев и отгораживали лесной массив от дороги, так что друзьям можно было не опасаться, что их заметят. Им же самим, напротив, было хорошо видно накатанное каменисто-песчаное полотно, туда-сюда пропускающее повозки гостей. Вот и сейчас они уже издали услышали негромкие голоса и всхрапы лошадей. Притаившись в зелени, они дождались, когда на дороге показались повозки, скрипя колёсами и покачиваясь, которые катили по наклонной к реке, нагруженные дичью, пушным товаром, скрынями, бочонками. Некоторые повозки были крытыми, и что в них везли, видно не было.

– Торговцы, – шепнул Баюр. – Они всегда приезжают к Медведям с этой стороны.

– К медведям? – встрепенулся Бартоломео.

– Племя Медведей, – объяснил Баюр. – Я в этом племени не последнее лицо, Артур. Волхв! Слышал про такое?

– Вы смеётесь надо мной! – обиделся латурец. Нашли время! То же мне остряки. Ну ладно бы – в уютных креслах, за бокалом вина… или под шашлычки и смех возле реки…

Однако предводитель троицы – так уж вышло, что Баюр верховодил спасением, а без него, возможно, их уже и не было бы в живых (всё-таки недаром Артур почуял в нём что-то особенное ещё в академии!) – и не думал шутить. Он сосредоточенно всматривался в торговый караван сквозь зелень кустов и со всей серьёзностью припечатал:

– Ничуть. Мы в прошлом.

– Предположим, – латурец хорошо знал этот беспроигрышный трюк дискуссии и всегда имел его на вооружении: в исходной точке дебатов согласиться с абсурдом оппонента, а потом срезать его железным аргументом и загнать в тупик. – Но ведь прошли века. Ты не мог быть…

– Мог, – Ян похлопал Бартоломео по плечу. – Он бессмертный.

Мгновенный столбняк, заставивший светило поперхнуться возмущением, был весьма красноречивым, но недолгим. И хотя до конца постичь заявление не удалось, толстяк (надо отдать ему должное) умудрился быстро освоить ситуацию:

– Я ждал что-нибудь в этом роде. Ещё с дуэли заподозрил, что сам чёрт тебе ворожит. Надо полагать, что это далеко не последний сюрприз. Фокусов в твоём рукаве немерено, и они так и прут наружу, – но к ногтю себя прижать не дал, по-петушиному выпятив грудь: – Предупреждаю: я стойкий, меня с толку не собьёшь, не надейся!

Вереница повозок вдруг остановилась. Впереди о чём-то заспорили, заругались караванщики, а прямо напротив затаившихся друзей встала последняя повозка, крытая, которую сопровождали два воина. Наблюдательный глаз сразу отметил их настороженность и причастность именно к этой повозке, другие их не волновали.

– Чего встали? Бараны! – услышали притихшие кусты раздражённое шипение охранников. – Нашли время!

– Тут не знаешь, как ноги унести побыстрее, – злой плевок под колёса и неразборчивое ворчание.

Воины сошлись нос к носу и тихой скороговоркой заспорили. Их язык, хоть и был тот же, на котором говорили друзья, всё-таки отличался от современного. Что делать, прошли столетия! Поэтому волхву пришлось непонятные обороты речи шёпотом «переводить».

– Барыги – вечные баламуты. Их хлебом не корми – дай глотку подрать да поторговаться.

Ян с Артуром молча переглянулись.

– Что-то тут нечисто, – еле слышно пробормотал волхв. – И повозка особняком… словно краденое везут…

Один охранник заглянул под полог, прошипел:

– Лежи тихо, дёрнешься или выкинешь какую штуку колдовскую – простись с белым светом, – он замахнулся было кулачищем, но напарник врезал ему под рёбра. – Хох!

– Не трожь! Карачум не за то нам золотом платит, чтоб дохлятину ему привезли. Лучше одёжу его забери.

– Была охота! А вдруг она заговорённая? С него станется. У волхвов такое в обычае, потом обчешешься, если не окочуришься, – он размахнулся и забросил в кусты то, что удалось содрать с пленника, накрыв барахлом головы притаившихся в засаде наблюдателей.

Караван вздрогнул, повозки качнулись, торговцы разошлись к своим телегам с товаром, воинственные разбойники торопливо заняли места по обеим сторонам охраняемого объекта, и скрипучая процессия продолжила путь, оставив незамеченных свидетелей странного разговора разгадывать его тайный смысл.

– Кто такой Карачум? – деловито спросил Бартоломео.

– Это вождь Харлиссов, что ещё недавно жили высоко в горах, а теперь спустились к морю и поселились там, в зелёной долине, – в голосе Баюра слышалась тревожная хрипотца. – Кажется, я знаю, кто у них в повозке.

– Я тоже догадываюсь, – Ян не сводил глаз с друга. – Украли волхва? Но зачем?

– Он по рождению Харлисс. Не исключено, что жадный и расчётливый Карачум решил вернуть утраченное достояние. Пока Баюр был не волхвом, а всего лишь бесполезным мальчишкой-сиротой и подыхал с переломанными костями в горном разломе, он так рьяно не пытался найти его и спасти.

– А теперь позарился на его славу, решил утвердить свою власть над соседями с помощью магии? – Ян с лёту понял смысл похищения. За прошедшие века поменялся образ жизни людей, далеко шагнул прогресс общества, даже внешний облик прежних жителей существенно отличался от нынешних. Но низменные страсти и стремления остались практически теми же. Та же погоня за богатством, властью… За примерами ходить далеко не надо. Хватит Антонова и Виктора Кондратьева.

– Да-да, я понимаю, – оживился Бартоломео. – Отнять у конкурентов гения – значит лишить их силы и приобрести могущество.

– Заметь, Артур, – просвещал Ян, – волховское могущество! Редкостный дар!

– Так вот ты какой! – с восторгом и удивлением рассматривал Бартоломео Баюра, словно впервые его видел. – А это, – ткнул он пальцем в тончайшей работы ободок на лбу, – и есть тот самый артефакт? Который показывал чудеса прозрачности в пасти у кракена?

– Это подарок богини Харлисс, хранительницы духа племени.

– Понимаю, понимаю, – бормотал Бартоломео, ничего не понимая, окончательно сбитый с толку и уверенный только в одном: человек, который умеет быть бессмертным, который жил среди древних людей и дружил с богиней, который обладает каким-то могуществом, недоступным научному объяснению, – непременно сумеет восстановить справедливость, пространство и время, а главное – вернёт их обратно, домой.

– Проверить надо, – размышлял Баюр. – Вдруг мы ошиблись? Может, волхв гуляет себе среди Медведей, а в повозке был кто-то другой.

– Я с тобой, я здесь всё знаю, – решительно заявил Ян.

– Нет! Я один! – решительно воспротивился следопыт. – Одному легче затаиться. В крайнем случае прикинусь их волхвом: у нас одно лицо.

– А шмотки? Ну-ка, чего этот кретин выбросил? – Ян зарылся в кусты. – На, примерь! Жилет, натуральная кожа! От лучших кутюрье. Размер может не подойти. С тех пор ты подрос. Остальное… всё порвали, идиоты… Кровь… – голос дрогнул, смех оборвался. – Он ранен, Баюр…

Волхв скинул рубаху, протиснулся в безрукавку, прикрыв ею сверху изрядно потрёпанные брюки, оглядел себя:

– Пойдёт… Да, возмужал я, повзрослел. На нём-то всё свободно болталось, а на мне как влитое.

– Сравнил! Ему на вырост шили, экономили, – суетился Бартоломео, одёргивая обновку, отряхивая мусор.

– Ну, всё. Ждите меня здесь. Не высовывайтесь.

Баюр шёл к себе домой. В свой старый, родной, ни с чем не сравнимый дом, который снился ему тревожными ночами сотни лет, давно покинутый и невозвратимый. Здесь он учился и рос, здесь совершал потрясающие открытия, спасал племя от гибели и удивлялся своим победам, здесь его любили и берегли. Дом, который он не сумел защитить и оставил погибать, предпочтя обезопасить дорогих его сердцу людей. Их лица, имена и голоса давно затерялись в вечности, но его память сохранила всё… Где-то в груди щемило, сбивая и путая мысли, и он решительно тряхнул головой, отгоняя накатившую горячей волной ностальгию.

В долине у подножия утёса кипела обычная хозяйственная жизнь, вились дымки костров, смеялись дети, перекликались женщины. Баюр встал за каменным уступом, взглядом прочёсывая видимое пространство, и вдруг заметил под ёлкой, растопырившей колючие лапы, неподвижно лежащего Остроуха. Не шевелится. Убит? Пригибаясь к земле, чтобы издали не заметили, он подобрался поближе к собаке и, увидев, как мерно вздымается лохматый бок, облегчённо перевёл дух. «Сон-трава, – догадался он. – Вот почему волхв остался без защиты». Баюр снял браслет с предплечья, коснулся им обруча на лбу и выбросил руку в сторону пса, освобождая его от зачарованного забытья. Остроух вздрогнул и вскочил на ноги. Белая стрела на лбу отыскала цель, остановилась, и следом послышалось угрожающее ворчание.

– Остроух… не узнал. Это я, Баюр.

Пёс поскуливая и виновато виляя метёлкой хвоста, бросился к волхву, тыча мокрый нос в его ладони и чихая от непривычных запахов.

– След, Остроух. След хозяина.

Обнюхав жилетку, лохматый друг сначала растерянно завертелся на месте, потом ткнулся носом в истоптанный песок и, злобно ворча, пошёл мимо изломанных и смятых кустов прочь от утёса к дороге, Баюр за ним. Заметить его никто не успел, только позади он услышал, как Рисвер крикнул:

– И там его тоже нет, отец!

– Я же видел его недавно. Может, он на утёсе, как всегда?

– Он провожал караван, – Сангрей – догадался по голосу Баюр. – Потом я не видел его. Мы сходим к скалам, где волхв собирает травы.

– Не нравится мне это. Идите вместе, с Рисвером и Лазвилом. Оружие возьмите.

Остроух помчался быстрее, не замечая хлёстких веток, охаживающих его по бокам, зато Баюр, едва поспевающий за ним, в полной мере насладился поркой, успевая только лицо загораживать локтями от зелёных кнутов. Больше он ничего не слышал, но выяснил главное: украли юного волхва, и теперь его надо спасать.

Одним мощным прыжком пёс перемахнул дорогу и оказался в кустах над разорванными одеждами волхва. Ян с Артуром предусмотрительно отскочили за деревья. Баюр, догнав собаку, подозвал друзей:

– Это Остроух, мой пёс, пусть он обнюхает вас. Пойдём за караваном. Надо спасать волхва.

Пёс с явным неудовольствием подпустил к себе незнакомцев и слегка поворчал для порядка, но разрешил им поприсутствовать возле хозяина, надеясь, что тот передумает, и подозрительный огонёк в глазах не спешил сменить на доверчивый. Пока. Посмотрим, что это за птицы с нездешним запахом.

На дорогу выходить не стали, бежали лесом. Здесь не было непроходимых чащоб, всё давно исхожено. Караван, хоть и не сильно спешил, успел докатить до Эльканы и теперь двигался вдоль берега вдвое медленнее. Дорога, соседствующая с рекой, хоть и была накатана, но камни на ней встречались гораздо чаще, и следовало быть осмотрительными, чтоб лошади не повредили ноги, повозки не перевернулись, а каравану не пришлось застрять. Волочащуюся вереницу тяжелогружёных повозок догнали без труда, но той, в которой везли волхва и которая замыкала процессию, в ней не было. Друзья недоумённо переглянулись.

– Свернули в лес. Караван был прикрытием, – предположил Ян. – Здесь полно лесных дорожек, некоторые довольно широкие, можно на машине проехать. С повозкой уж точно…

Баюр огляделся:

– Остроух, твоя очередь. Ищи!

Пёс заметался. Если бы хозяин оставил следы на дороге… Колеса же все пахнут одинаково. Пришлось самим прочёсывать окрестные тропинки, прислушиваясь к лесным шорохам и скрипам.

– Этот Карачум… – пыхтел Бартоломео, – он что, убьет вашего волхва?

– Если тот не захочет ему подчиниться и выполнять его волю, – ответил Баюр.

– Ясно. Значит, убьёт.

– Думаешь?

– Да разве ты подчинишься? А ведь у него даже нет твоих артефактов. Хотя… чем они могут помочь? Сделают прозрачным этого харла?

Баюр остановился, повернул к себе лицом Бартоломео и строго отчеканил:

– Харлисс! Это имя богини. Не надо его коверкать.

Бартоломео прикусил язык, и до него наконец дошло, что в этом мире течёт иное время, иные ценности имеют вес, а словами не разбрасываются, не жонглируют, ибо они – знаки заклинаний, и легкомысленная небрежность на этом игровом поле оплачивается жизнью.

***

В последний раз Баюр видел Карачума, будучи мальчишкой. Тогда, потеряв родителей, оглушённый своим сиротством, он мало что замечал вокруг, помнил только взгляды соплеменников, жалостливые, торопливые. Вождя он боялся. Колючие глаза отталкивали, видя в нём только лишний рот, не способный прокормить себя. Хрупкий мальчик не обещал вырасти в могучего воина, не видно в нём было и других полезных для племени способностей. Как бы ни старался Баюр помогать взрослым по хозяйству, собирая хворост, грибы с ягодами, спускаясь в зелёные долины и перелески, все его усилия не шли ни в какое сравнение с расторопной работой умелых, натруженных женских рук, не говоря уж о взрослых мужчинах, воинах и охотниках. Лишний. Никому не нужный мальчишка. И потому во время великого переселения к морю, когда он, с трудом удержав повозку, чуть не свалившуюся с обрыва, сам упал в расщелину, изранившись и переломав кости, вождь с облегчением объявил его мёртвым и вздохнул, не жалея юнца, а благодаря богов за избавление от бремени.

Охотники из племени Медведей случайно нашли его и проявили немалую изворотливость, чтобы вытащить живым разбитого, полуживого светловолосого мальчика. А волхв Шилак, уже тогда седой и высохший, как жердь, до самой зимы выхаживал его и постепенно стал обучать волховскому ведовству.

Теперь Карачум, наслышанный о чудесных умениях юного Харлисса, могучей силе его заклинаний, способных справиться с чудовищами, поднявшимися из неведомых глубин, или спасти от гибели целое племя, поражённое мором, судя по всему, возмечтал вернуть себе чудесным образом воскресшего и набравшегося колдовской мощи волхва.

Баюр, притаившийся с друзьями в лесных зарослях, слышал, как недовольно огрызались друг на друга похитители, выкатывая пленника, стянутого ремнями, из рогожи и больно пиная в бока, и догадывался, что вождь опять сумел надуть наёмников, найдя за что урезать обещанную плату. Свои злость и обиду они вымещали на беззащитной жертве, поскольку сам вождь был не в их власти. По дороге в посёлок Харлисс разбойники припоминали, к каким уловкам прибегал Карачум при расчёте за прошлые заказы, чтобы заплатить меньше обещанного, клялись, что это дело последнее и больше ноги́ их не будет у сквалыжного прохиндея. Но перехватить их по пути не удалось, да и Баюр не хотел подвергать друзей опасности. Негодяи были вооружены и убить неумелых нападающих им было раз плюнуть. Проще и безопасней выкрасть пленника по прибытии.

Заглянув в лицо волхву и убедившись, что наёмники не обознались и не провели его, Карачум швырнул им кожаный мешочек, многозначно загремевший:

– Проваливайте. Будете нужны – сам вас найду. А вы, – приказал он двум дюжим Харлиссам, – сволоките его в сруб, – и сам направился туда первым.

Баюр выполз из засады и, скрываясь за высокими кустами по кромке леса, бесшумно прокрался в сторону сруба – к небольшой бревенчатой избушке с вырезанным под самой крышей проёмом вместо окна, выходящим на крошечную безлюдную опушку перед лесом. Остроух бесшумной тенью следовал за ним, привыкший повиноваться хозяину и, когда требовалось, быть незаметным. Друзья так же тихо последовали за ними. Прижавшись к стене, можно было услышать всё, что происходит внутри, даже осторожно подглядывать, благо, рост позволял дотянуться до проёма, ничем не прикрытого, не занавешенного.

– Выкатывайтесь, мне перемолвиться надо с дорогим гостем, – глумливо захихикал Карачум. – Далеко не отходите, позову, если что.

Хлопнула дверь.

– Давно не виделись, – ехидное кхеканье. – Скучал поди? Ах да! – спохватился вождь и выдернул изо рта волхва тряпичный узел. – Можешь выражать мне свою благодарность, – заржал он, откинув назад голову, довольный, что сумел так удачно поддеть блудного Харлисса своим остроумием, а пуще того – наконец-то заполучить его со всеми потрохами.

Волхв молчал.

Баюр время от времени заглядывал в окошко, надеясь, что похититель всё-таки развяжет пленника, и следил, чтобы в порыве торжества он не стал глумиться над поверженным. У подлецов в порядке вещей демонстрировать свою силу беспомощной жертве – пинать, охаживать плетью и всякое такое унизительное, не боясь отпора. Пёс прижался к его ноге, ловя малейшее движение повелителя, чтоб догадаться о приказе за мгновение до произнесённого слова и броситься его выполнять.

Вождь оборвал смех резко, будто отсёк ножом, и заговорил полушёпотом, с присвистом между редких зубов, с огоньком в глазах, алчно вспыхивающим, как в чахоточной лихорадке.

– Мы с тобой покорим всё побережье и горы! Все племена станут нашими данниками! Харлиссы станут богами! Твоё ведовство превзошло возможности волхвов всех окружных племён, и славу эту надо утвердить властью!

Карачум расхаживал по земляному полу хижины, искоса поглядывая на свою жертву, которая продолжала лежать, ибо вождь ещё не решался освободить её от ремней.

– Я могу править обширными землями, держать в повиновении многие племена. А вместо этого сижу здесь, в долине, с горсткой неумех, которые не научились ещё как следует ловить рыбу, чтобы не тревожили мысли о голоде. Твоё имя – первый шаг к страху, которым мы опутаем всех соседей. А кто осмелится перечить – учиним примерное наказание. В назидание! Ну, не мне тебя учить… – и довольно рассмеялся, подмигивая «компаньону», как заговорщик, раскусивший хитрую махинацию мошенника, но не сдающий его из соображений собственной выгоды. – Как ты справился с морским драконом – и по сю пору никому не внятно. Только рукой взмахнул и заклятье наложил! Непонятое могущество рождает страх и повиновение! Нельзя упускать плывущую в руки власть!

Волхв молчал.

– Ты чего, онемел от счастья? Сам-то и подумать не мог, что такое может статься? – вождь возомнил себя покровителем, открывающим головокружительные возможности недотёпе, не способном с умом применить дарованную ему богами силу подчинять себе людей, понуждать их пресмыкаться, а самому богатеть и стяжать славу. – Если бы не я, так и жил бы в нищете у Медведей, лечил их болячки, да помыкали б тобой, как прислужником. Ты им чужак по рождению, неровня им, и дальше рабского порога тебя не пустят ни за что при всём твоём усердии.

Нахально возведённый поклёп связанная жертва стерпеть не смогла и напомнила глумливому оратору о его собственном подлом поступке и об источнике ведовских знаний:

– Ты же бросил меня подыхать в горах, пальцем не пошевельнул для спасения! Столько лет не интересовался моей судьбой, зная, что я жив! Если б не Медведи, ты бы со мной сейчас не разговаривал и о владычестве своём не мечтал. И волховским могуществом я обязан Медведям. Это их Шилак указал мне дорогу да научил таинствам.

Баюр сдвинул брови. Эта история была ему доподлинно известна. Впрочем, обещания и распалившиеся мечты деспота о безграничной власти и вседозволенности тоже новизной не блистали и были вполне предсказуемы. Знал бы этот хмырь, усмехнулся он про себя, что все его перспективы, причём умноженные на бесконечность, давно в кармане у его пленника. И раз он ими не воспользовался до сих пор, значит, его ценности совершенно иные, до которых деспоту не дорасти никогда, а говорить о них тем более не имеет смысла.

Ян слушал с непроницаемым лицом, наматывая на ус. Бартоломео, хоть и попал в чужой мир, где многое ему было непонятно и требовало пояснений, создавшуюся ситуацию просёк сразу. Она вызывала оскомину как от повторяющегося, вечного, неумирающего, осточертевшего порока, стандартного беса всех мировых тиранов, дорвавшихся или рвущихся к неограниченной власти. Друзьям даже не надо было переглядываться, чтоб убедиться в едином мнении, но согласовывать действия пока было рановато. Только Остроух нетерпеливо перебирал лапами, не смея ни зарычать, ни заскулить.

– Шилак был сильный ведун, – согласился вождь, останавливая хождение и пропуская мимо ушей упрёки, – уважаемый, но ведь до того, как он ушёл к пращурам, его всё одно никто не боялся. Умелый знахарь, по звёздам предрекать горазд был – и только. Ты не его место занял, а проторил свой путь. Таких умений не припомнят наши старейшины, хотя хранят в памяти древнейшие были, дивные и пророческие, – и вдруг оборвал рассуждения. Решил, видимо, что достаточно уговаривать упрямца, пора переходить к действиям. – Короче, ты покуда останешься тут. Поразмысли. Убить тебя я всегда успею. А то, что сказал сейчас, – не пустые слова! Согласишься – сделаю тебя старшим над всеми, только мне подчиняться будешь. Все будут тебе угождать да веления твои исполнять. Ну как? Заманчиво? То-то! А заартачишься – пеняй на себя! Моя рука не дрогнет.

Толкнув дверь, Карачум широко шагнул за порог, оставив пленника связанным. Такому умельцу оставлять свободные руки опасно. Два воина, ожидавшие вождя снаружи, подбежали сразу.

– Щенка беречь пуще глазу! – кивнул вождь на хижину и зашагал прочь. – Не досмотрите – шкуру спущу! – крикнул он, обернувшись.

Оставшись один, связанный волхв разогнул ноющее тело насколько смог, оглядел хижину. Харлиссы, не знавшие прежде забот по строительству домов, осваивали новое ремесло основательно, брёвна стен очищены от коры, гладко отёсаны и подогнаны плотно, так что лезвие ножа (где бы ещё взять его!) не вогнать. Высоко от пола – прямоугольник окна, открытого для ветра и солнца, которое уже не стояло высоко, его мягкий золотистый свет умиротворённо лился в проём сруба, разбавляя гнетущий полумрак. Но избушка крепкая, новая, даже крысы не успели ещё подточить брёвна и нарыть ходов. К тому же тугие кожаные ремни… Самому не освободиться. О ноющих ссадинах по всему телу, оставленных наёмниками, разозлёнными его сопротивлением (уж они отыгрались на нём от души, когда удалось связать), он старался не думать.

Прикрыв глаза, волхв оценивал создавшееся положение и искал решение. Если Карачум убьёт его, Медведи о том не узнают, ибо никто не видел, как его украли и куда увезли. Если ему всё же удастся освободиться и спастись, тайну похищения придётся сохранить от Медведей, дабы не развязать войну, не стать причиной гибели и вражды двух племён, с которыми судьба крепко его связала. Разве виноваты Харлиссы в том, что их вождь такой? Вожди меняются, а народы продолжают свой путь в грядущее. Заставить Карачума отказаться от задуманного? Но как?