Текст книги "Тяжелым путем"

Глава II

Первый вечер, проведенный на новом месте, оставил далеко не благоприятное впечатление в душе Ии. И если бы не сознание, что жизнь её с этого дня скрасится близостью брата, которому она сможет принести хотя бы небольшую пользу, воспитывая внуков его тестя, Ия ни за что бы не согласилась поселиться здесь.

Уже не говоря о том, что только что происшедшая в детской сцена оставила тяжелый осадок в душе молодой девушки, первые впечатления её здесь были самого нерадостного характера.

Во время обеда, который начался лишь в семь часов вечера, и который подавала та же нечистоплотная кухарка в засаленном платье, отворившая им дверь, успокоенная Нетти трещала без умолку. От недавних неприятностей, очевидно, в душе её не осталось и следа. Недавние слезы были забыты. Говорилось за столом о предстоящем сегодня зрелище, о балете, куда Андрей Аркадьевич вез нынче вечером тещу и жену.

Потом беседа коснулась будущего костюмированного бала, который должен был состояться у них, если только американец Томсон купит у молодого художника его новую картину.

Нетти, не зная еще наверное, будет ли бал или нет, уже приобрела себе розового атласа на платье для костюма Весенней Зари, который ей обещал разрисовать акварелью Андрей Аркадьевич. И теперь, за столом, не умолкая ни на минуту, она звенела своим птичьим голоском о своем костюме, о том, каким великолепным выйдет, это платье, и какой огромный успех она будет в нем иметь.

Дети, Надя и Жура, наравне с остальными слушали эту пустую бессодержательную болтовню. К счастью, они были заняты едой и мало, по-видимому, обращали внимания на речи тетки. И все-таки, Ия была бесконечно рада, когда закончилась скучная процедура обеда и ее вместе с её маленькими воспитанниками выпустили из-за стола.

Взяв детей за руки, она провела их в детскую.

До укладывания в постели им оставалось час времени или около того.

– При Даше мы иногда ложились и в двенадцать! – объявил ей не без доли хвастливости Жура.

– Даша, бывало, уйдет на кухню, засидится там, да и забудет, что нас пора укладывать, – подтвердила слова брата Надя, – a наших постоянно нет дома, они каждый вечер уезжают куда-нибудь. Дядя André еще реже, a тетя Нетти с Констанцией Ивановной всегда или в театр, или на бал. A то понаедут сюда гости. Много, много народу. Тетя Нетти поет или играет на рояле. Потом хором все пойт. Даша откроет дверь, a мы, лежа в постелях, слушаем…

Ия с сожалением взглянула на девочку, потом перевела глаза на её брата. «Бедные дети, – промелькнула грустная мысль в её голове, – какое вам дают воспитание. Слушать по ночам хоровое пение взрослых или романсы Нетти, вместо того, чтобы спать!» И тут же молодая девушка объявила своим воспитанникам, что спать они будут ложиться с этого дня ровно в девять часов вечера, потому и обедать им придется тоже раньше, отдельно от взрослых, потому что ложиться с полным желудком вредно для здоровья.

Все это она подробно и толково объяснила близнецам. Те совершенно спокойно выслушали ее. Обеды сообща со взрослыми доставляли им мало удовольствия. Если Нетти не представлялось приятной для неё перспективы ехать после обеда в театр или на вечер в гости, то она, по словам детей, брюзжала и придиралась к ним за столом. Правда, дедушка и дядя André всегда заступались за них перед теткой, но что они могли поделать с Нетти, когда та сердилась и выходила из себя.

– Мы терпеть ее не можем, я и Жура, – самым откровенным образом призналась Ии Надя, – и Констанцию Ивановну тоже. Нетти злая, a Констанция Ивановна ужасно вспыльчивая. Никогда не разберет, в чем дело, всегда вспылит и накричит… Мы с Журой дедушку любим и дядю Андрюшу тоже… Он добрый, хоть и слушает все, что тетя Нетти наговаривает на нас, a еще больше дяди любим нашу Дашу! Ах, Ия Аркадьевна, вы не знаете, какая она чудная, какие сказки умела рассказывать нам, – захлебываясь от восторга, вскричала Надя.

– Да, да, расчудесные сказки, страшные-престрашные! A тетя Нетти ее прогнала. A вы умеете рассказывать страшные сказки? – неожиданно обратился к Ии Жура.

– Нет, голубчик, страшных сказок я не знаю совсем, – просто отвечала Ия, – но зато я знаю то, что не менее сказок может заинтересовать вас обоих. Я стану рассказывать вам то, что бывало на самом деле, что случалось в прежние времена у нас на Руси и в чужих странах, и это, я думаю, понравится вам гораздо больше самых страшных небылиц.

– Ах, правда? Неужели? Тогда расскажите нам, расскажите все это сейчас, поскорее! – И дети запрыгали около Ии, хлопая в ладоши от радости.

– Нет, мои дорогие, теперь уже поздно и вам пора спать, – возразила Ия. – A завтра утром вы много интересного, чрезвычайно занятного для вас услышите от меня. Теперь же, если хотите сделать мне удовольствие, раздевайтесь скорее, мойтесь, причесывайтесь на ночь и молитесь Богу…

– Как? Мы должны причесываться на ночь и мыться? – раскрыл удивленные глаза Жура, – но Даша никогда не требовала от нас, чтобы мы умывались на ночь!

– Да неужели она заставляла вас ложиться вот с такими руками? – Тут Ия, притянув к себе мальчика, поймала его грязную, как у трубочиста, ручонку и поднесла ее к его собственным глазам.

Жура сконфузился.

– Хорошо, мы будем мыться, – сказал он просто.

В десять часов дети уже спали. Перед тем, как юркнуть в свою жесткую, далеко неизящного вида кровать, купленную, по-видимому, где-нибудь на толкучке, Надя долго крестила брата и целовала его.

– Это я за маму, – заметя удивленный взгляд Ии, устремленный на нее, поспешила она объяснить молодой девушке: – я старше Журы на один час и должна, как старшая, заботиться о нем.

– A я, её брат и мужчина, должен защищать ее, как слабую женщину, – самым серьезным образом заявил Жура.

Наконец, и «слабая женщина» и «маленький мужчина» улеглись по своим постелям.

Очень скоро ровное дыхание детей оповестило Ию, что они спали крепким сном безмятежного детства. Заслоняя рукой свечу, она приблизилась к кроваткам близнецов. Оба ребенка сейчас похожи на двух маленьких ангелов, с их рассыпавшимися по подушкам мягкими локонами и спокойными, серьезными личиками.

Теперь Ия невольно задала себе вопрос: чем могли не угодить Нетти эти, насколько она успела узнать их, очаровательные ребятки, за что она так аттестовала их?..

С детей её мысли перешли на саму молоденькую хозяйку дома. Время и положение замужней женщины, казалось, совсем не изменили Нетти. Это была та же пустенькая, легкомысленная и не в меру себялюбивая девочка, какой впервые встретила ее Ия восемь лет тому назад на веранде помещичьего дома в «Лесном».

От Нетти думы Ии пошли дальше. Предстоявшая ей жизнь в доме брата с первого же вечера, проведенного ею здесь, не улыбалась ей. И сам дом этот был какой-то странный, насколько успела заметить Ия. Полный хаос царствовал здесь. Не говоря уже о вещах, обстановке комнат, приобретенной, очевидно, в разное время на рынке, частью поломанных, частью запачканных, Ия успела разглядеть сегодня и грязные не подметенные полы и нечистые стекла на окнах и запачканную скатерть. Разрозненный сборный сервиз, отбитые ручки на мисках и соусниках, треснувшие и вдобавок плохо вымытые тарелки, и самый обед с жидким супом, похожим на какую-то бурду, с перегоревшими котлетами, все это говорило за то, что хозяйка в этом доме мало заботилась об удобствах живущих в нем других членов семьи.

По-видимому, ни Констанция Ивановна, ни Нетти понятия не имели о том, как вести хозяйство. A между тем Андрею Аркадьевичу, как главному работнику семьи, был нужнее, чем кому-либо другому в доме, своевременно поданный здоровый и вкусный обед.

С мысли о брате Ия перешла на себя.

Вот перед ней та комната, где она должна отныне проводить с детьми большую часть своего времени. У неё нет здесь своего уголка. В пансионе госпожи Кубанской в этом отношении ей было много лучше и спокойнее. Молодая девушка могла во всякое время уйти к себе за ширмы, спрятаться от людей в ту минуту жизни, когда взрослому человеку так ценно бывает одиночество. A здесь не было даже и такого удобства. Правда, эти милые близнецы, Надя и Жура, сразу понравились ей, но и даже самые симпатичные люди в мире, случается, могут помешать своим присутствием. A между тем она должна была даже спать в одной комнате с ними. Но делать было нечего. Приходилось мириться и с этим неудобством, тем более, что гораздо более тяжелое обстоятельство волновало Ию: мысль о взбалмошном характере Нетти не давала ей покоя. Как то уживется она, Ия, с молоденькой хозяйкой дома, и какие неприятные минуты могут еще ожидать ее здесь впереди, раз в первый же вечер её приезда сюда могла разыграться такая нелепая, такая бурная сцена!

Ия так глубоко задумалась над предстоявшим ей житьем-бытьем под кровлей брата, что не слышала приблизившихся к двери шагов, не видела появившейся на пороге фигуры и очнулась только тогда, когда незнакомый голос произнес подле неё:

– Здравствуйте, барышня. Простите за беспокойство. Хотела в последний раз ангелков моих, Наденьку с Журочкой повидать.

И молодая девушка с бойким лицом и живыми, веселыми, добрыми глазами предстала перед Ией.

– Вы должно быть Даша? – догадалась Ия.

– Так точно, Даша. Навестить, повидать моих любимчиков забежала. На кухне у Марии спрятамши была, пока господа не уехали. A потом, думаю, дай зайду… Марья и то говорит: барышня, гувернантка новая – добрая, знать, что за барчат заступилась перед барыней намедни, так иди без сумлений в детскую, Даша, не прогонит небось. Барчат своих погляди. Вот и пришла, не обессудьте, барышня…

И она низко, по-крестьянски, в пояс поклонилась Ии. Потом на цыпочках подошла к детским кроваткам и долго любовалась сонными детьми.

– Наденька – ангелочек Божий… Журочка, ненаглядный соколик мой; – зашептала она быстрой скороговоркой, наклоняясь над спящими, – кто вас, сироток болезных, пригреет, приласкает без Даши-то! Кто заступится за вас!

– Барышня! Миленькая! – вдруг неожиданно обратилась она к Ии, – не давайте их, барышня, «нашей-то» в обиду. Ведь, не приведи Господь, как в загранице-то она, да и здесь с ними последнее время обращалась. A мне каково-то на это было глядеть!.. Ведь я, почитай, больше трех лет при них состояла. От маменьки ихней, от Зинаиды Юрьевны шесть месяцев тому назад к князю в чужую землю, в Венецию, сама же отвозила с барыней, матерью ихней… Барыня-то уехала моя, a я при них и осталась. Чего не навидалась только, ох, Господи! Сколько обид из-за ангелочков моих перенесла. Княгиня Констанция-то Ивановна еще туда сюда, горяча да отходчива, a Анастасия Юрьевна – что твой зверь-аспид, так и налетает на ребят, так и норовит обидеть их. Верите ли, мочи моей больше не стало видеть все это, согрубила ей нынче, всю правду матку как есть отрезала, да и ушла.

– Напрасно ушли, Даша. Дети без вас скучать будут, привыкли они к вам.

– Привыкли, ангелочки, что и говорить привыкли, a только не приведи Бог прожить с барыней молодой хоть одну неделю. Жаль мне вас, барышня, до смерти, да и вам скажу, хошь сердитесь на меня, хошь нет, a не жилица и вы в здешнем доме, даром, что Андрею Аркадьевичу родной сестрицей приходитесь. Помяните мое слово, недолго вы останетесь с аспидкой этой, молодой барыней здесь.

И долго еще говорила на эту тему Даша, то отходя к детским кроватям и любуясь спящими детьми, то снова приближаясь к Ии и развертывая перед молодой девушкой ряд самых безотрадных, печальных фактов, происходивших в семье Вадберских и Баслановых.

– Жаль мне сердечно и братца вашего, Андрея Аркадьевича, – говорила Даша, – потому, как хороший они господин. Не надолго их при такой жизни хватит. Работают они, трудятся день и ночь, почитай, в своей мастерской картины пишут, месяцами сидят над ими, картинами этими-то, a продали, смотришь, денежки получили и опять ничего нет. По счетам от портних разных для молодой барыни так все и разойдутся. Все как есть до единой копеечки на наряды да выезды Анастасии Юрьевне идет. Уж так-то жаль молодого барина, так жаль, что и сказать невозможно, – заключила, едва не плача, свой рассказ Даша.

Поздно вечером ушла она из детской, предварительно перекрестив и поцеловав спящих детей и оставив новый ряд сомнений в душе Ии.

Глава III

– Пятью шесть?

– Тридцать.

– Восемью три?

– Двадцать четыре!

– Семью девять?

Надя замялась на мгновенье.

– Семьдесят два! – неудачно подсказал соседке Жура.

– Жура, не тебя спрашиваю, a сестру, – не повышая голоса, произнесла Ия.

– Дрянной мальчишка! Тебя за уши следует выдрать за твои подсказки, – сердито закричала Нетти, сидевшая тут же с тетрадью модного журнала в руках.

Сконфуженный и красный, как рак, Жура замолк и виновато опустил голову.

– Ну, Надя, ответь, сколько по-твоему будет семь раз девять? – снова обратилась к девочке Ия.

Ta молчала.

– То есть удивительно тупица эта Надька, – нетерпеливо двигаясь на своем месте, говорила сердитым голосом Нетти, – ничего не знает, самых обыкновенных вещей, простую таблицу умножения и то сколько времени задолбить не может.

– Не пугайте девочку, Нетти, вы видите она и так растерялась совсем, – тихо по-французски, чтобы не быть понятой детьми, – обратилась к золовке Ия.

– Как же, испугаешь ее! – отвечала ей громко по-русски Нетти. – Лентяйка она и упрямица, на редкость… Ну, говори же, сколько семью девять – не скажешь, за уши отдеру, – так же сердито накинулась она на Надю, грозно сдвигая свои черные брови.

Девочка задрожала. Её маленький брат весь насторожился и подтянулся, готовый каждую минуту защитить сестренку.

– Надя, голубчик, – подойдя к девочке и положив ей руку на плечо, проговорила Ия, – подумай хорошенько над моим вопросом, a главное не волнуйся, никто не тронет тебя пальцем, уверяю тебя.

Едва успела произнести эти слова Ия, как в ту же минуту Нетти, красная как пион, с дрожащими губами очутилась перед ней.

– Как вы смеете! Как вы смеете! – не раскрывая рта, зашипела она по адресу невестки.

– То есть, что я смею? – не поняла Ия.

– Так говорить со мной… Дискредитировать меня в глазах этих идиотских детей. Раз я говорю, что смею выдрать за уши эту глупую, бестолковую девчонку, – то значит могу сделать это… A вы отрицаете… Как смеете вы это отрицать?

– Послушайте, Нетти, – снова переходя на французский язык, произнесла Ия, – мы поговорим с вами после урока обо всем этом, a теперь не мешайте мне заниматься с детьми.

– Как? Что? Я мешаю вам заниматься? Да что это за травля, за заговоры против меня! Я ведь буду жаловаться на вас… Вы еще только неделю здесь, a уже Бог знает что позволяете себе со мной. Я не потерплю этого, я не перенесу! Я хозяйка в доме, вы должны уважать меня, – кричала Нетти, нимало не смущаясь присутствием детей.

В первую минуту Ия было растерялась, но, сделав усилие над собой и забрав себя в руки, стараясь быть спокойной, она снова обратилась к жене брата:

– Вы напрасно так волнуетесь, Нетти. Я и в мыслях не имела вас обижать. Что же касается того, что неудобно заниматься при создавшихся условиях, – то это совершенно верно. С детьми следует говорить спокойно, иначе вы совершенно нервируете их.

Последние слова не долетели по назначению, так как Нетти демонстративно вскочила со стула и, помахивая модным журналом, направилась к дверям. На пороге она остановилась и сердито бросила по адресу Ии с затаенной угрозой:

– Мы еще побеседуем с вами на эту тему, сестрица! – и выскочила за порог, сильно хлопнув дверью.

– Слава Богу! Терпеть не могу, когда она торчит на уроках. Только Надю напугала, противная! – горячо вырвалось у Журы, тревожно глядевшего на сестру.

– Господи, и когда только она оставит нас в покое! – вздохнула Надя. – Если бы вы знали, Ия Аркадьевна, какая мука была, когда она занималась до вашего приезда с нами… Каждую минуту обрывала, кричала, топала ногами, a иногда больно щипала и била нас линейкой по рукам. Еще хорошо, что на её крики приходил дедушка и отнимал нас у неё. A то бы такая злючка, как тетя Нетти, на смерть могла бы забить нас.

– Перестань говорить глупости, Надя, как можешь ты так отзываться о тетке, которая заботится о тебе с братом, – остановила девочку строгим голосом Ия.

– Нет, нет, вы ошибаетесь, заботится не она, a дедушка и дядя Андрюша, – неожиданно вступил в разговор Жура, – a она только кричит и дерется или по целым дням платья примеряет и часами перед зеркалом вертится, вот сами увидите когда-нибудь.

– Ну, ты еще слишком молод, чтобы критиковать поступки старших, – осадила расходившегося мальчика Ия, – и перестань осуждать других. Послушай лучше, что Надя скажет, сколько, по её мнению, будет семью девять, a потом я расскажу вам обоим нечто очень интересное из древнего прошлого России. Ну-ка, Надюша.

– Шестьдесят три? Да?

– Вот и прекрасно. Вполне верно. A теперь подвигайтесь ко мне оба. Я расскажу вам про древнюю славную княгиню Ольгу… Вы не слышали рассказа о том, как она отомстила врагам за смерть князя Игоря, её мужа?

– Нет, нет, не слышали! Расскажите нам, Ия Аркадьевна, расскажите нам поскорее, – весело в один голос закричали дети.

Ия приказала убрать тетрадки и учебник математики и тогда только приступила к уроку истории, как она называла те полные захватывающего интереса собеседования с детьми, во время которых она знакомила своих маленьких воспитанников с прошлым русской земли, с её выдающимися деятелями и героями. И эти собеседования лучше всяких страшных сказок няни Даши занимали Надю и Журу, заставляя в то же время легко запоминать величайшие события из прошлого нашего государства.

* * *

– А… добро пожаловать, Иечка! Что скажешь, родная?

Большая светлая комната гостеприимно улыбнулась всеми своими четырьмя окнами Ии, лишь только она переступила её порог.

Андрей Аркадьевич в рабочей блузе, замазанной во многих местах красками, только что усердно работавший кистью за мольбертом, на котором помещалась почти законченная им картина, отбросил палитру и кисть в сторону и протянул руки сестре.

– Редкая ты у меня гостья, Иечка, совсем забываешь брата, – с ласковым упреком говорил он.

– Это оттого только, что я бойсь тебе помешать, Андрюша, ты так занят постоянно, – оправдывалась молодая девушка.

– Занят-то я занят, это правда, но тебя я рад видеть всегда. И не только из любви к тебе, сестричка, нет, более материальные причины руководят мной в данном случае, – рассмеялся Андрей. – Ты всегда так удачно подмечаешь пробелы в моих картинах, так метко оцениваешь их достоинства, что приносишь мне этим несомненную пользу. И где ты только приобрела это тонкое чутье к искусству, сестра? Удивляюсь, право. Впрочем, y тебя ко всему, кажется, врожденная способность, Иечка. Ты вот только неделю живешь у нас, а, между тем, нельзя узнать дома! Комнаты подметены, пыль всюду стерта, даже занавеси на окнах тщательно подштопаны и чистая скатерть на столе постоянно ласкает глаз. Спасибо, сестренка. За детей тебя уже и не благодарю. Узнать с твоего приезда не могу Надю и Журу. Бывало, целыми днями бесцельно слоняются по комнатам, мешают всем, пристают с расспросами, a теперь и голоса их не слышно. Золото, a не дети стали, нахвалиться на них не могу. И учатся они, кажется, гораздо лучше, нежели с Нетти.

– Кстати, ты упомянул о Нетти, Андрюша, не можешь ли ты уговорить Нетти не присутствовать на моих уроках с детьми? У неё своя особенная система, с которой я никак не могу помириться. Не хорошо волновать без толку и запугивать детей.

– A разве Нетти запугивает? Да разве может запугать кого-нибудь этот милый, добрый, беспечный ребенок? Кстати, я на днях хочу порадовать ее. Картина уже куплена Томсоном. Он же купит и другую, которую я готовлю для выставки. Таким образом, я буду иметь возможность побаловать Нетти, устроить тот костюмированный вечер, о котором она так давно мечтает, – и при этих словах глаза молодого художника заблестели особенным, мягким блеском и все лицо озарилось ласковой, любовной улыбкой. Потом, помолчав немного, он добавил:

– Иечка, позволь поблагодарить тебя за то, что ты избавляешь мою женушку от неприятной обязанности следить за хозяйством и погружаться в прозу житейскую. Есть натуры, исключительно созданные для того, чтобы одним своим видом радовать глаз окружающих. Точно прелестный тепличный цветок, который несет уже тем радость людям, что те имеют право смотреть на него. И Нетти принадлежит к этой исключительной группе людей. Ради её обаятельности, её детской непосредственности и очарованья, ей многое можно простить, и её маленькие капризы и капельные недостатки. Взгляни, таким именно цветком, нарядной бабочкой и я изобразил ее.

Тут Андрей Аркадьевич подвел сестру к одной из картин, с которой, улыбаясь невинной улыбкой, в костюме неаполитанской рыбачки глядела Нетти.

Ия взглянула на картину и отвела глаза. Бедный Андрюша, как он ослеплен! Как он слепо любит эту вздорную, пустенькую женщину, какие несуществующие качества отыскивает в ней! Какими чарами околдовала его эта волшебница Нетти! – думала не без горечи Ия, скользя машинально глазами по картинам, расставленным на мольбертах и развешанным по стенам студии.

На каждом шагу здесь попадались или капризное личико Нетти, или её глаза, или гордая улыбка её ярких губок…

И даже в большой картине, проданной Андреем Аркадьевичем американцу Томсону, в одном из ангелов, изображенных на картине, Ия узнала Нетти.

Теперь она поняла одно: её добрый, благородный, но удивительно мягкий и слабохарактерный брат окончательно и бесповоротно подпал под влияние Нетти, которую он самым чистосердечным образом считал милым, непосредственным ребенком, не видя тех недостатков, которые так бросались в глаза каждому свежему человеку при первом же знакомстве с ней.

Не стремясь разочаровывать брата и в то же время желая оградить себя от неприятных случайностей, Ия еще раз попросила Андрея Аркадьевича уговорить Нетти не присутствовать на её уроках с детьми.

– A то, воля твоя, Андрюша, придется мне уехать от вас, искать более подходящего места, – шутливо пригрозила она.

– Нет, нет, только не уезжай, – испуганно вскакивая со стула и хватая за руку Ию, вскричал молодой художник. – Ведь только с твоим приездом водворился у нас порядок в доме. Ты и за хозяйством присмотришь, и обеды при тебе стали лучше, и князю его мемуары подиктовать успеваешь, a о детях и говорить нечего. Для них ты незаменимый клад. Я тоже отдыхаю за последнее время дома…

. – Тсс! Тсс! Не хвали меня так громко, Андрюша, не ровен час, сглазишь, – шутливо погрозила ему пальцем Ия.

Вдруг она чутко насторожилась и стала прислушиваться….

– Сдается мне, что кто-то подслушивает нас у порога, – произнесла она шепотом и, быстро подбежав к двери, широко распахнула ее.

– Ай!

Нетти едва успела отскочить вовремя и тем избавиться от шишки, которая неминуемо должна была бы водвориться на её не в меру любопытной головке.

– Вы, кажется, подслушивали, фи, какой ужас! – непроизвольно вырвалось у Ии и она невольно отступила назад, с нескрываемой брезгливостью глядя в лицо золовке.

Нетти, красная и сконфуженная, стояла перед ней и теребила в смущении широкий пояс своего шелкового пеньюара. Но такое состояние молодой женщины длилось недолго. В следующую минуту она оправилась вполне и осыпала Ию целым градом упреков.

– Я подслушивала? Я? Да очень мне нужно подслушивать, когда André и так говорит мне все, делится со мной каждой малостью. Может быть, y вас была такая манера, Ия, в бытность вашу классной дамой – подслушивать и подглядывать за воспитанницами, a я не имею этого обыкновения. И стыдно вам упрекать меня, лгать на меня, как на мертвую, ставить меня в смешное положение в глазах André о, я не перенесу этого! Не перенесу… André, разве ты не видишь, как меня обижают?

– Но, моя детка, Ия… – начал было смущенный и потерявшийся Басланов.

– Молчи, молчи! Я знаю, что ты будешь на её стороне!.. Еще бы: – ведь Ия умница, золотые ручки, ты и вздохнул только свободно с той минуты, как она здесь… Ты и обедать стал лучше с тех пор, как она наблюдает за столом и прислугой. Да, да, не отпирайся, я сама слышала, как ты сей…

Вдруг Нетти замолкла и еще больше покраснела.

Она только сейчас спохватилась, что выдала себя. Малиновая от стыда, Нетти прибегла к последнему средству – бросилась в кресло и забилась в громких умышленно несдержанных рыданьях, пересыпая их неистовыми криками и воплями.

Скорее, с сожалением, нежели с насмешкой смотрела теперь Ия на молодую женщину, симулировавшую нервный припадок.

Андрей Аркадьевич хлопотал около жены; то подавал ей воду, то подносил к её носу флакон с нюхательными солями, и, растирая ей спиртом виски, утешал ее, как ребенка:

– Полно, радость моя, полно, деточка… Ангел мой… да перестань же ты плакать, ради Бога… Посмотри лучше, какие узоры я выбрал для твоего костюма… Здесь будут бабочки… Тут цветы… Там прекрасная большая птица, огромная ласточка – вестница весны. И все это разрисую на ало-розовом фоне. – Не правда ли, прелестно?

– Пре-еле-естно! – всхлипывая, пролепетала Нетти, мгновенно приходя в себя и заинтересовываясь рисунками, сделанными для неё мужем на длинных полосах атласа.

– Ну вот, ну вот и прекрасно! Деточка успокаивается, деточке лучше. A теперь я принесу моей крошке валерьяновых капель для полного успокоения. Сию минуту принесу.

И высокая широкоплечая, немного сутуловатая фигура Андрея Аркадьевича исчезла за дверью.

Едва только молодой художник вышел из комнаты, слезы Нетти исчезли совсем. Злая, мгновенно побледневшая от охватившего ее бешенства, вскочила она с кресла и, с ненавистью глядя в глаза Ии, закричала на всю комнату:

– Ну, уж этого-то я вам никогда не прощу, дражайшая сестричка! И отплачу за все, за все!

– Что такое? Чего не простите? За что хотите мне отомстить? – пожала плечами несказанно изумленная её словами Ия.

– Не притворяйтесь, пожалуйста, и не корчите из себя воплощенную невинность. Вы думаете, я не слышала, что вы говорили здесь?

– Мудрено было не слышать, раз вы подслушивали у двери, – тонко улыбнулась Ия.

– Ха, ха, ха, – зло расхохоталась Нетти, – ну, да, подслушивала, если хотите, и ничуть не стыжусь. Что ж из этого? В иных случаях даже необходимо прибегать к таким мерам, когда на тебя клевещут близким людям тайные, подпольные враги…

– Подпольные враги?.. Бог знает, что вы говорите, Нетти!

– Говорю то, что думаю, и не считаю себя отнюдь виноватой перед вами, a что правда глаза колет некоторым особам, разыгрывающим из себя святош, так это – неоспоримая истина, – съехидничала молодая женщина.

– Мне остается только уйти из комнаты, потому что я, кажется, раздражаю вас одним моим присутствием, – спокойно произнесла Ия, направляясь к двери.

– A я все-таки не забуду вам никогда того, что вы нажаловались на меня André и отплачу вам, повторяю, за все ваши козни. Во мне недаром течет итальянская кровь и предки мои никогда не прощали нанесенной им обиды! – гордо, не совсем естественным тоном, становясь в позу трагической актрисы, произнесла Нетти, смеривая Ию с головы до ног.

Последняя только снова пожала плечами, едва удерживаясь от улыбки. Не чувствуя за собой никакой вины, она не нашла нужным оправдываться перед золовкой и, сухо кивнув головой Нетти, вышла из студии, оставив ее одну.