Текст книги "Бичо-Джан"

ГЛАВА ШЕСТАЯ
«Белая звезда». Странная команда. Бунт

Кико с Гассаном, после трехсуточного пути с ночевками в аулах, подъехали наконец к порту, находившемуся на краю большого города. Моря он не видел еще. Как оно красиво в этом легком волнении с бегающими по нем, точно барашки, волнами!

– Это Батум, – сказал Гассан, указывая на ряд домов на берегу. – Здесь уже ждет корабль, который повезет нас в Турцию, в Стамбул… Мой родственник уговорился с капитаном, и для нас оставлены места…

В порту отдельно от других стояло небольшое мачтовое судно. Оно было белое и называлось «Белая звезда».

– Вот это судно, – кратко пояснил Гассан.

На пристани ждал какой-то татарин. Завидя издали Гассана, он почтительно бросился ему навстречу и помог слезть с коня; затем взял обеих лошадей за повода и, перебросившись с Гассаном несколькими фразами на непонятном Кико наречии, исчез с конями, точно провалился сквозь землю.

Был сумрачный, дождливый вечер. Дул северный ветер, и парусное судно слегка покачивалось на неспокойной поверхности моря.

На палубе Кико увидел высокого, угрюмого вида, капитана корабля, в плаще и фуражке, два десятка матросов и бесчисленное количество мешков с товарами. Кроме них с Гассаном, пассажиров не было. Капитан подошел к Гассану и приветствовал его по-грузински.

– Вот мой внук Самит, – назвал своего юного спутника Гассан.

Капитан был не из любопытных, он мельком взглянул на мальчика и пошел отдавать команду к отплытию.

Забегала команда по палубе, заскрипели снасти, надулись паруса, и «Белая звезда» плавно тронулась в путь.

Кико стоял на корме подле Гассана и впивался глазами в постепенно удалявшийся от них берег с незнакомым городом. Сердце бедного мальчика разрывалось на части в эти минуты.

«Отец! Отец! Где ты, мой дорогой батюшка? Чувствуешь ли ты, что навсегда увозят от тебя твоего бичо-джана, твоего единственного мальчика?.. Чувствуешь ли ты, что мы не увидимся больше с тобою?..»

Гассан, озябший на палубе под ветром и дождем, скрылся в каюте, позвав за собою Кико. Но мальчику не хотелось уходить. На палубе в темноте, среди ненастья, он мог спокойно, не боясь показаться малодушным, отдаться своему горю. Он опустился на тюки с товарами и дал полную волю слезам. Ветер ревел и метался над его головою, дождь хлестал тяжелыми каплями, а он не чувствовал ничего, кроме своего горя..

Кико, измученный, забылся, наконец, тяжелым сном, полным мучительных видений.

Он видел Вано и его сыновей, чувствовал на себе удары нагайки рассвирепевшего дяди, слышал слезы и мольбы Като, Горго и Магуль… Но яростные крики Вано заглушали мольбы и слезы тетки. Все яростнее звучали крики дяди Вано. Вот они перестали быть похожими на человеческие, и теперь был слышен один только сплошной рев…

Сон мгновенно оставил Кико. Он поднял голову с мешка, на котором лежал, открыл глаза и осмотрелся.

«Белая звезда» боролась с бурей. Волны бешено наскакивали на нее, точно дикие звери, и заливали сильно накренившуюся палубу. Разъяренный ветер рвал паруса. Но сквозь его дикий вопль и шум волн Кико услышал и другие звуки. Они исходили из той части судна, где находилась каюта капитана.

Это были угрозы и брань.

Мальчик быстро вскочил на ноги и кинулся туда, откуда слышались крики. Придерживая одной рукой свою драгоценную чунгури, с которой он не расставался ни на мгновение за все время пути, и держась другою рукой за перила залитой водою лестницы, Кико стал осторожно спускаться в каюту.

При свете слабо мерцавшего фонаря он увидел дверь, за которой раздавались голоса.

Быстрым движением руки мальчик рванул дверь к себе и очутился в каюте. Там находилась едва ли не вся команда «Белой звезды», тесно окружавшая капитана. Кико увидел перекошенные яростью лица, сверкающие недобрым огнем глаза, дрожащие руки, сжатые кулаки.

Люди в каюте не заметили его появления и продолжали злобно выкрикивать угрозы стоящему в кругу этой рассвирепевшей толпы капитану. Кико видел его смуглое лицо, в котором не двигался ни один мускул.

– Вы должны вести наше судно в Стамбул, капитан! Слышите! Мы этого требуем, – кричали матросы.

– Я вам объяснил уже, – ответил твердо капитан, – что это невозможно… Море бушует так, что того и гляди разобьет в щепки судно… И буря становится все сильнее и сильнее. Нам ничего не остается, как повернуть обратно в Батум и ждать, пока море успокоится. Моя совесть не позволяет мне вести корабль на верную гибель…

– Но мы требуем, чтобы вы вели судно в Стамбул… Понимаете, капитан, мы требуем! – кричал один из матросов, ободряемый своими товарищами.

– И если вы не исполните нашего требования, мы сами поведем корабль, а вас сбросим в море! – прибавил другой.

Капитан выждал, пока они немного стихли, и произнес спокойно:

– Вы можете делать со мною, что хотите, потому что я один, а вас двадцать с лишком человек, но в Стамбул мы плыть сегодня никак не можем, потому что буря крепнет с каждым часом и «Белой звезде» не устоять против нее: наше судно погибнет и вы все вместе с ним… Я отвечаю за вашу жизнь, ради вас же не могу вести судно дальше… Кроме того, ведь вы не одни на судне. Наши пассажиры, татарин со своими внуком, подвергаются опасностям пути, а их жизнь ляжет тяжелой ответственностью на нашу совесть… Итак, еще раз я приказываю вам повернуть назад и держать путь обратно к Батуму.

– Нет, мы требуем, чтоб вы, капитан, вели судно в Стамбул! – раздалось в ответ несколько голосов.

– Как смеете вы идти против желания команды! – послышался голос совсем еще молоденького юнги.

Капитан смерил его презрительным взглядом с головы до ног.

– Ты еще не вырос достаточно для того, чтобы спорить со мною, – произнес он спокойно.

Один из матросов протискался вперед и крикнул запальчиво:

– Ясное дело: капитан, очевидно, хочет, чтобы мы потерпели убытки. Если мы не поспеем с нашими товарами в Стамбул к кануну праздника, никто не купит у нас товар… Что тут долго разговаривать. Сбросим его в море, а сами поплывем к Стамбулу. Авось буря не помешает нам…

И он ринулся на капитана, в то время как другие стояли в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу.

На мгновение завязалась борьба. Отброшенный ударом кулака капитана, дерзкий матрос отлетел на несколько шагов.

Это словно послужило сигналом. Несколько человек сразу ринулись на своего начальника.

Кико видел, как сильные руки капитана отбрасывали то одного, то другого. Мальчик весь загорелся жгучим желанием помочь этому благородному человеку. Но что он, ребенок, мог сделать, один против двадцати? Если бы у него было хоть какое-нибудь оружие в руках… Да и оно едва ли могло спасти жизнь капитана. Вдруг он вспомнил: разве его чунгури не может сослужить ему службу? Кико быстро отпрянул за дверь, сорвал с плеча свой инструмент и ударил пальцами по его струнам. Одарил и запел чудесную, всем на Востоке известную песнь о родине, красивую, полную чувства и словно рыдающую без слов…

* * *

Ветер стих на некоторое время как будто для того, чтобы матросы могли услышать чудесный голос юного певца.

В его песне говорилось о любви матери и колыбельном ее пении, о тихих долинах родины, о далеком детстве, о дружбе и любви к людям, о чувстве братства и сердечной близости друг к другу и обо всем светлом, хорошем и ясном, что существует в мире людей.

И неожиданно раздавшееся пение, и голос Кико, нежный и звонкий голос алазанского соловушки, и слова, и знакомый каждому мотив, так как песнь Кико имелась на всех восточных языках, и сам певец, скрытый за дверью, – все это как будто зачаровало взбунтовавшуюся команду.

Вместо того чтобы броситься на капитана и привести в исполнение угрозу, матросы стояли, точно вкопанные, прислушиваясь к пению.

Когда Кико кончил, первым опомнился боцман.

– Бог весть почему я вспомнил сейчас свою мать, – произнес он, избегая глядеть в лицо капитана.

– А я – своих деток, которые остались в Батуме, – произнес другой матрос.

– Моя покойная жена как будто прошла перед нами, – вырвалось у третьего.

– Но кто же этот ангел, умеющий так петь? – зазвучали другие голоса.

Быстро распахнулась дверь, двое матросов выглянули из-за нее и увидели Кико.

– Внук нашего пассажира Гассана!

– Ну, мальчуган, сам того не ведая, ты спас нас от очень дурного поступка, – проворчал присоединившийся к ним боцман.

Вся команда стала медленно расходиться, стараясь не смотреть на капитана.

– А все же мы плывем в Стамбул! – крикнул с палубы чей-то упрямый голос. – Вы не хотите, капитан, вести наше судно, так мы сами его поведем!

– Это обойдется в несколько человеческих жизней… Берегитесь, еще раз предупреждаю вас об этом, – ответил капитан.

Он подошел к мальчику, взял его за руку и повел в свою каюту.

– Ты Самит, внук Гассана? – произнес он и глубоко заглянул ему в глаза. – Но почему ты пел по-грузински?

Кико быстро опустил свои глаза. Молчание было его ответом. Он не хотел лгать, когда не мог сказать правды.

– Ты внук Гассана? – еще раз спросил капитан.

И опять промолчал Кико.

– Откуда же ты знаешь нашу дивную грузинскую песнь? Я тоже грузин, мальчуган, и смогу отличить грузина – своего одноплеменника.

Затем, пристально посмотрев в лицо Кико, капитан заявил:

– Нет… нет… этого не может быть… Ты не внук Гассана… Скажи всю правду…

– Я не могу лгать: я не внук Гассана. Но я дал слово, капитан, никому не открывать, кто я, – произнес Кико гордо. – И я должен сдержать его во что бы то ни стало.

– Кто бы ты ни был, мальчик, я должен отплатить тебе за услугу… Ведь если бы не твое вовремя подоспевшее пение, мои взбунтовавшиеся люди выкинули бы меня за борт, и я отплачу тебе, если понадобится, жизнью за жизнь, – сказал капитан и пожал руку Кико, как взрослому человеку.

– Моя команда, все эти матросы – бедные торгаши, – говорил он минутой позднее. – Они скупают товары в Батуме и Сухуме и отвозят их в Турцию, где и продают на рынке в Стамбуле. Вот и в этот раз мое судно должно было плыть туда, в Стамбул. Но сегодня нельзя плыть туда. Буря свирепеет с каждым часом, и судну грозит опасность. Но эти люди, жадные до наживы, не хотят понять этого… Ты видишь, они, несмотря на мое запрещение, все-таки плывут впе…

Капитан не докончил начатой фразы и отпрянул назад, успев схватить за руку Кико.

Страшный, как гром, оглушительный треск раздался где-то на противоположном конце судна, и в тот же миг поднялись вопли, испуганные крики и возгласы отчаяния.

– Я это предвидел! – вскричал капитан и, не выпуская руки Кико из своей, бросился с ним на палубу.

Волны уже залили большую часть палубы, когда капитан появился на ней об руку с Кико. По дороге им попался Гассан.

– Мы тонем! Мы тонем! Вели снаряжать лодку! Лодку, капитан! – кричал он, мешая грузинские и татарские слова.

– Снаряжай лодку! – прозвучал по всему судну энергичный голос капитана.

– Лодки нет… Волны сорвали шлюпку и унесли в море… – послышался ответный голос из темноты.

Ветер покрыл эти слова страшным ревом. Гассан метался по палубе и призывал помощь Аллаха.

– Мы гибнем! Мы гибнем! Аллах, спаси нас! – кричал он, глядя округлившимися от ужаса глазами на прыгавшие вокруг него волны.

Капитан посмотрел на Кико, перевел взгляд на Гассана и, положив руку на плечо старика, произнес по-татарски:

– Ты прав, старик, мы гибнем… Нет надежды на спасение… Ты, этот мальчик, мои люди и я сам предстанем раньше, чем через час, перед лицом нашего Бога… Так не уноси же с собою нераскаявшейся совести, старик, и раскрой в страшные предсмертные минуты, кто этот мальчик, которого ты называешь своим внуком. Ведь я знаю, я догадываюсь, что он не из твоей семьи…

Гассан дико вскрикнул и упал на колени на мокрую палубу, среди бушевавших волн.

– Аллах! Аллах! Неужели я должен умереть сию минуту? – лепетал он, как беспомощный ребенок. – О, я несчастный!..

– Облегчи свою душу покаянием… Тебе будет легче, старик, – сурово произнес капитан. – Кто этот мальчик? Говори, пока не поздно.

– О, господин, я… я… готов все… сказать… быть может, Аллах смилуется надо мною… Господин капитан… да, он не мой внук… Но я не виноват в его несчастии… Мне его продал один человек для паши Османа в Турции, продал его, как лучшего певца Грузии… Я был только посредником… Я не крал этого ребенка у его отца…

– Ты не виноват? Так скажи, кто он? Кто этот мальчик? – еще суровее произнес капитан.

– Кто он?.. Так и быть, скажу… Этот мальчик – князь Кико Тавадзе, сын князя Павле Тавадзе, алазанского богача… – раздался ответ старого татарина.

Радостный крик Кико огласил всю палубу.

Несмотря на опасность, несмотря на то, что всем людям на судне грозила неминуемая и скорая смерть, Кико мысленно решил, что теперь, когда правда помимо него была узнана, добрый капитан вернет его к отцу… Он поднял на капитана глаза с робкой надеждой.

Капитан в это время уже кричал:

– Спасайтесь все!.. Надевайте круги и бросайтесь в воду… «Белая звезда» через несколько минут пойдет ко дну!..

В ту же минуту Кико почувствовал плотный спасательный круг, обхвативший его стан…

Минутой позднее он увидел страшную суматоху на палубе… Увидел при свете поминутно потухавших фонарей метавшуюся команду, услышал всплески воды за бортом, крики о помощи, звук грузно падавших в воду тел и голос обезумевшего от страха Гассана, твердившего молитвы.

Капитан молча стоял у борта, держась одною рукой за снасти, другою прижимая к себе Кико.

– Как капитан я не могу оставлять судна, пока последний матрос не покинет его… – произнес он, обращаясь к Кико. – Но я все-таки постараюсь спасти тебя, мой мальчик… Я привяжу тебя к себе веревкой и там, в море, на спасательных кругах, быть может, нам удастся избегнуть гибели…

Прошла еще минута… другая… третья… и со страшным стоном, скрипя всеми своими снастями, «Белая звезда» опрокинулась на бок и стала медленно погружаться в воду.

В ту же минуту две фигуры, одна большая, другая маленькая, медленно соскользнули с борта и, привязанные друг к другу веревкой, со спасательными кругами, погрузились в пенящуюся волну…

* * *

В первую минуту Кико оглушили и падение, и рев свирепой стихии, и холодная волна, окатившая его с головой.

– Бодрись, мой мальчик… Еще есть надежда на спасение… – услышал он голос капитана.

Спасательный круг держал мальчика на воде, а волна, клокочущая и кипящая, то высоко взбрасывала его на гребень, то погружала в свою пенящуюся холодную черноту.

– Держи голову выше! – командовал капитан, работавший неустанно руками среди грозных валов.

Но Кико ослабевал с каждой минутой. Голова у мальчика мучительно кружилась. Мысли путались, а страшный шум и звон, не умолкая, наполняли уши. И – странно! – хотелось, забыв обо всем, погрузить усталую голову в студеную воду и забыться, уснуть навсегда.

Но голос капитана не умолкал:

– Держи голову выше, а не то захлебнешься! Голову выше!

И прежняя бодрость снова возвращалась к Кико. Но недолго оставалась она в душе мальчика. Снова, изнемогая от усталости, закоченев в холодной волнующейся вокруг него стихии, Кико стал поддаваться приятному оцепенению…

Еще минута… Набежал бешеный вал и накрыл его с головой.

– Держись, князек… Я вижу огни с какого-то судна.

Это было последнее, что долетело до слуха Кико: он потерял сознание.

Он уже не чувствовал больше, как, держа его одной рукой на поверхности, капитан усиленно разбивал волны другою, борясь с бешеной бурей, клокотавшей вокруг. Не видел, как показался невдалеке темный борт парохода, как спустили с него шлюпку, как эта шлюпка среди бушующих волн заметалась им навстречу.

* * *

Шлюпка подоспела вовремя. Капитана с его бесчувственной ношей подобрали как раз в ту минуту, когда тот уже изнемогал в борьбе с бушующим морем.

На палубе парохода их приняли самым радушным образом. Оказавшийся здесь доктор усиленно занялся Кико; искусственное дыхание, растирание и несколько ложек рома помогли мальчику. Вода хлынула изо рта, и он открыл глаза.

– Мы живы, капитан? – произнес он слабым голосом, увидев среди незнакомых ему людей своего спутника по несчастию. – Славу Богу и святой Нине!..

– Живы, мальчуган, живы и сегодня же, как только утихнет буря, отправляемся назад, чтобы ты мог вернуться в объятия твоего отца, – произнес капитан.

* * *

Жаркий день сменился прохладным вечером, и вся Алазанская долина вздохнула облегченно после знойного дня.

Умолкли голоса рабочих в виноградниках, в усадьбе князя Павле Тавадзе стало тихо. Старая Илита наблюдала за тем, как укладывали в дорогу вещи ее господина. Шуша помогала дворецкому приготовлять походный чемодан князя.

Нынче снова пускался в дальнюю дорогу князь Павле, что повторялось уже долгое время, со дня пропажи маленького князя. Вернувшись из Тифлиса два месяца тому назад и не найдя дома своего бичо-джана, своего единственного сокровища, князь Павле едва не лишился рассудка. С того же самого дня он неустанно искал мальчика в горах, посещая аулы, спускаясь в низины, со своими чепарами и данною ему наместником полусотней казаков. Все кавказские газеты заговорили о пропаже богатого наследника. Князь Павле обещал наградить по-княжески того, кто вернет ему его сына. Но дни приходили и уходили, а маленький бичо-джан не находился, и отчаяние все сильнее и сильнее охватывало омраченную непосильным горем душу князя Павле.

Сейчас он уезжал на дальние розыски, в горы, к двоюродному брату Вано. Он решил туда ехать, чтобы посоветоваться с ним насчет дальнейших поисков. У Вано, как у жителя далекого лезгинского местечка, могли быть кунаки среди горных жителей, он мог знать и кое-кого из душманов-разбойников… А те за хорошее вознаграждение, может быть, возьмутся отыскать Кико в горах.

В том, что бичо-джана украли душманы в надежде на богатый выкуп, князь не сомневался ни минуты. Ведь подобные случаи бывали не раз на Кавказе. Он только удивлялся, что его объявления в газетах о богатейшем выкупе за сына не подействовали на похитителей, и те не посылали от себя кого-нибудь для переговоров на Алазань.

Нынче князь уезжал надолго с твердым намерением или вернуться с Кико, или уехать навсегда из алазанских поместий, где жизнь без милого мальчика представлялась князю ужаснее самой смерти.

Сейчас, перед длинной дорогой, он сидел на своей тахте, куря длинный чубук. Перед ним стоял портрет Кико, лежали чунгури мальчика, его учебные тетрадки, его маленький, точно игрушечный, кинжал. Все эти вещи так живо напомнили князю его бичо-джана, что он закрыл глаза рукою и под наплывом ужасного горя тихо застонал.

Легкий шорох в углу заставил его прийти в себя и очнуться.

– Батоно-князь, – услышал он звонкий голосок Шуши, – по дороге за поворотом в усадьбу стелется облако пыли. Кто-то из гостей едет навестить батоно.

– Прими их порадушнее с бабушкой Илитой, Шуша. Мне самому не до гостей теперь: надо выезжать, ты знаешь. Солнце уже садится.

– Но, батоно… Может быть, гости привезли вести о бичо-джане, нашем соколе милом…

– Да, да, ты верно говоришь, – ответил князь. – Зови их в дом, Шуша.

Шум колес фаэтона и звуки лошадиных подков стали доноситься яснее. Вот близко, совсем близко коляска. Вот остановилась… Вот фыркнули кони… и в эту же минуту громкий радостный крик Шуши и счастливый возглас Илиты прорезали вечернюю тишину.

Что-то ударило в сердце князю… Как юноша, вскочил он с тахты и бросился к дверям. И вдруг замер, увидев на пороге Кико.

– Кико! Мой бичо-джан! Ты ли это?! – крикнул князь.

– Я здесь, отец! Я вернулся! Твой бичо-джан!..

И Кико упал на руки обезумевшего от счастья князя Павле…

Долго-долго они не могли вдоволь насмотреться друг на друга, не могли вдоволь наговориться. Все рассказал отцу Кико, но на просьбы князя поведать, кто были похитители его, маленький князь отвечал молчанием.

– Я дал клятву, отец, и ты не должен мешать мне сдержать ее, как подобает истинному князю Тавадзе, – произнес с достоинством мальчик.

Князь понял сына и больше не расспрашивал его ни о чем.

* * *

Нечего и говорить о том, каким желанным гостем явился капитан погибшей «Белой звезды» в усадьбе Тавадзе. Он вернул князю его сокровище. Он вернул отцу его бичо-джана, его маленького Кико.

Пробыв несколько дней в поместье, капитан собрался в обратный путь.

– Останьтесь подольше у нас, – предлагал ему князь Павле.

Но капитан отказался: ему необходимо было ехать.

Когда наступило время отъезда, князь решил было осыпать капитана богатыми подарками. Кроме того, узнав из рассказа капитана, что он человек небогатый, князь предложил ему огромную сумму денег, и был очень огорчен, когда тот отказался и от подарков, и от денег.

– Нет, князь, я не могу принять от вас награды. Ваш сын сделал для меня больше, князь. Он спас меня от позорной смерти, – заявил капитан и еще раз подробно рассказал князю о взбунтовавшейся команде «Белой звезды», о пении маленького Кико, усмирившего ярость матросов, из которых, вероятно, немногие спаслись в ту ужасную ночь.

Капитан уехал, и в поместье Тавадзе жизнь опять текла по-прежнему. Только теперь князь Павле уже ни на минуту не оставлял сына, все опасаясь, не грозит ли ему какая-нибудь новая опасность, не явятся ли за ним опять его похитители.

Илита, Шуша и все слуги тоже не спускали глаз с чудом возвращенного им любимого маленького господина.

Старая Илита чуть не ослепла, выплакав все слезы по своему орленку за это ужасное время разлуки. А Шуша, которая со дня похищения Кико вовсе разучилась смеяться, теперь вновь хохотала при виде своего любимца, сидевшего на тахте подле князя-отца.

* * *

«Нет ничего тайного, что бы не сделалось явным», – говорит Евангелие, и это оправдалось в истории маленького Тавадзе.

Кико продолжал хранить свою тайну и ни единым словом, ни единым намеком не выдал, кто был виновником его похищения.

Быть может, князь никогда не узнал бы тайны, если бы не выдал ее старый Гассан.

Дал ли Гассан обещание, что в случае спасения сделает доброе дело, или просто совесть заставила его покаяться во всем, но когда после гибели «Белой звезды» его действительно прибило к берегу, первое, что он решил сделать, это отправиться к алазанскому помещику князю Павле Тавадзе и рассказать ему историю похищения Кико.

Ясным осенним вечером он появился в Алазанской долине и чистосердечно рассказал князю Павле Тавадзе все случившееся с его сыном, как и кем он был похищен, где и кем спрятан, а затем продан ему, Гассану. Ничего не скрыл Гассан, в до мельчайших подробностей передал в длинном своем рассказе. И когда князь, призвав сына, спросил, так ли все это, – Кико, не умевший лгать и запираться, молча кивнул головою. Потом он бросился к отцу, умоляя его не наказывать похитителей ради Като и Горго, которые были так добры к нему.

Но если бы князь и пожелал найти Вано и его семью в горном гнезде, то уже не смог бы. Узнав о возвращении к отцу алазанского наследника и боясь возмездия со стороны князя, Вано, забрав семью, исчез навсегда из горной башни над Койсу.

* * *

Это было давно, все, что здесь рассказано мною. Тогда бичо-джан был еще прелестным десятилетним мальчуганом. Князь Кико Тавадзе теперь – богатый владетель своих алазанских поместий и горных пастбищ. Он давно женат, у него уже большие дети. Но он добр и благороден по-прежнему. Много помогает он беднякам, и двери его дома всегда раскрыты настежь для всех нуждающихся в его помощи и совете.

Князя Павле и Илиты давно нет в живых. Веселая Шуша превратилась в домовитую и хорошую хозяйку. Она вместе с мужем, управляющим князя, живет тут же в усадьбе и часто рассказывает своим и княжеским детям историю бичо-джана, маленького алазанского князя.

Эту историю, переложенную в песню, сам князь Николай Тавадзе поет в часы досуга под звонкие струны чунгури, заставляя сладко сжиматься сердца слушателей…