Текст книги "Дикарь"

ГЛАВА ХVII
Вновь фон Таг

Ночь уже минула. Серый, безжизненный рассвет прорезал мглу и напомнил об утре. Где-то прозвучал рожок горниста, затем другой, еще и еще. Этим, по-видимому, созывали солдат и офицеров, разместившихся в разных частях города, в разных зданиях и квартирах.

Путь Димы лежал мимо квартиры Ганзевских. Иной ближайшей дороги к заставе юноша не знал. Надвинув на нос каску и подняв воротник шинели, он быстро шагал по знакомой уже улице.

– Кто вы? – услышал позади себя громкий немецкий окрик Дима.

Он рванулся вперед, делая вид, что не принял на свой счет обращения, но в тот же миг тяжелая рука опустилась ему на плечо.

– Halt! Отвечайте, когда вас спрашивают!

Перед ним стоял седой, красноусый полковник, с орденом в петличке.

– Какого полка? – еще сердитее бросил он юноше.

– 275-го, герцога Леопольда! – прикладывая руку к козырьку, как по заученному, ответил Дима.

– Что? Что за ерунда? Такого полка сейчас нет в нашем корпусе… Он почти весь уничтожен, и остатки его отправлены в Пруссию. Каким образом вы очутились здесь?

Дима побледнел.

Полковник и почтительно стоявшие позади него два офицера буквально пронизывали его глазами.

– Ну, что же, дождусь я ответа или нет? – загремел снова полковник и топнул ногою.

В это самое время на звуки его гневного голоса из дверей соседнего дома выскочил молоденький улан. За ним еще несколько других. Все они почтительно вытянулись в струнку перед начальством, поедая его взглядами.

А полковник свирепел с каждой минутой все больше и больше.

– Да вы дезертир, что ли? Убежали из своей части? Отвечайте же, или я…

Полковник поднял руку и изо всей силы тряхнул за плечо Диму.

От этого движения каска, едва державшаяся на голове юноши, покачнулась и медленно поползла в бок. Еще немного, и она упала на землю, обнажив курчавую голову и лицо, ничего общего с немецким типом не имеющее.

В тот же миг стоявший у порога соседнего дома молодой уланский офицер вскрикнул от изумления и неожиданности.

Полковник обернулся на его крик.

– Что такое, барон фон Таг?.. Что случилось? – бросил он нетерпеливо по адресу юноши, который оказался его знакомым.

Герман, едва владея собою, выступил вперед. Улыбка нескрываемого злого торжества проползла по его лицу и засветилась зловещим блеском в его маленьких глазах.

– Господин полковник, я знаю этого юношу… В мою бытность в России я встречал его там… Он – русский и сейчас, очевидно, очутился у нас как шпион, господин полковник… – прозвучал с убийственной отчетливостью ответ молодого барона.

Дима вздрогнул и невольно поддался назад.

Но Герман и сопровождавшие его уланы словно предчувствовали его движение и в один миг окружили его.

Полковник пристальным зорким взглядом измерил всю фигуру Димы, потом перевел глаза на Германа, с тем же торжествующим лицом стоявшего перед ним.

– Барон Фон Таг, я не имею основания вам не верить. Поручаю вам этого мальчишку. Потрудитесь доставить его коменданту с моей запиской… – и, сказав это, полковник вырвал из своей записной книжки страничку и набросал на нее несколько строк. Потом он махнул рукой уланам и отошел со своими офицерами.

– Пожалуйте за мною, господин Стоградский! Вы видите, где нам пришлось встретиться? – зашипел Герман, лишь только он очутился один на один с Димой.

И так как тот все еще молчал, он подошел к нему почти вплотную и проговорил глухим, сдавленным от бешенства, голосом по-русски:

– Вот ты когда попалось, русское животное! Сама судьба бросает тебя в мои руки. Надеюсь, ты еще помнишь, что за мною остался должок?.. О, барон Фон Таг никогда не забывает обид, а тем более нанесенных ему оскорблений. Ты мне жизнью теперь ответишь за все. А сейчас марш вперед… Ты слышал, что приказал господин полковник?

И так как все еще не успевший придти в себя Дима продолжал стоять, не двигаясь, как вкопанный, улан изо всей силы толкнул его в спину кулаком.

– Это тебе за старое… За тот вечер, помнишь? О, это еще начало только… Готовься к самому худшему, мой дружок, будь уверен, тебе не дадут пощады, – шипел разъяренный Герман в то время, как его солдаты грубо трунили над пойманным шпионом.

Едва устоявший на ногах Дима, ничего не слыша и не понимая, между рядами солдат машинально двинулся вперед.

ГЛАВА XVIII
У порога вечности

Как в тумане происходило все дальнейшее… Как будто не его, Диму, а кого-то другого уланы, во главе с Германом фон Таг, привели в здание магистрата. Как будто не он, Дима, а тот же другой, предстал перед глазами генерала, один вид которого красноречиво говорил за то, что пощады от него ожидать нельзя.

Генерал, окруженный целой толпой офицеров, сидел за столом в богатой зале городского магистрата. Там же было собрано около десятка городских обывателей, бледные, взволнованные, ожидавших своей участи.

Приведшие Диму уланы, грубо толкнули юношу к группе этих несчастных.

– Еще один шпион, ваше превосходительство, – прикладывая руку к каске, проговорил, вытягиваясь в струнку перед генералом, Герман.

Тот смутно взглянул в сторону Димы.

– Совсем еще мальчишка, – процедил он сквозь зубы.

Потом подписал какую-то бумагу, почтительно поданную ему адъютантом и, подозвав к себе пальцем другого офицера, коротко, отрывисто бросил по-немецки, махнув в сторону пленных мужчин и женщин:

– Расстрелять!

Невыразимое отчаяние вызвало это слово в группе пленных. Кто-то громко вскрикнул. Кто-то тихо заплакал. Кто-то простонал: «Дети, мои дети! Что будет теперь с вами?»

В тот же миг подоспевшие солдаты окружили маленькую группу и, с саблями наголо, повели куда-то.

Дима шел вместе с другими, машинально передвигая ноги. О том, что ему грозила смерть, может быть всего через несколько минут, он и не думал даже.

Ночь давно уже минула и короткое ноябрьское утро окончательно вступило в свои права. Моросил дождь.

Пленники, окруженные теперь полуротой пехоты и теми же уланами во главе с Германом фон Таг, гарцевавшем на лошади рядом с пожилым офицером, назначенным для выполнения приговора, прошли несколько улиц и приблизились к городской заставе. Пленные поняли из этого, что ужасное событие произойдет за городской чертой.

Один Дима продолжал еще не понимать того, что должно было произойти через самое непродолжительное время.

Но вот отряд конвойных остановился, и пленные тоже остановились… Солдаты бросились к ним и стали выстраивать несчастных в шеренгу.

Герман Фон Таг близко подъехал к офицеру, остановившемуся в стороне, и шепнул ему что-то. Тот удивленно поднял брови, потом медленно кивнул головой.

Фон Таг дал шпоры коню и подлетел к группе пленных, с ужасом следивших за всеми приготовлениями.

Отыскав глазами Диму, он схватил его за руку и выдвинул вперед.

– Какая честь ждет тебя, мальчишка! В виду важности твоего преступления, господин офицер приказал расстрелять тебя первым, – произнес он с затаенным злорадством, глядя в спокойное лицо юноши.

И тут только Дима понял вполне ясно то, что его ожидало… И на мгновение острый прилив отчаяния охватил его. Но только на одно мгновенье…

«Господи, Ты видишь, что я тоже хотел быть полезным… нужным родине… хотел помочь… хотел… Не удалось, значит… По крайней мере, я искуплю смертью мою оплошность», – пронеслось в мыслях мальчика, и он стал спокойно следить за тем, что делали враги.

Солдаты выстроились в шеренгу как раз против группы пленных. Двое из них подошли к Диме, отделили его от прочих приговоренных. Один схватил его за руки, другой стал завязывать ему носовым платком глаза.

Внезапно вся кровь прилила к лицу юноши. И, сверкнув глазами, он рванул с глаз повязку и далеко отшвырнул ее от себя.

– Не надо… пустите… Я никогда не был трусом! – произнес чуть внятно Дима.

Затрещала дробь барабана… Поднялись стволы ружей, и дула их направились в грудь приговоренного, стоявшего впереди других.

– Все кончено… Боже, прости меня… Мама… Ни… Левушка… Маша… Прощайте… мои дорогие! Все прощайте! – вихрем пронеслось в голове Димы последняя мысль….

– Казаки! Казаки! – послышался вдруг отчаянный крик со стороны луга, прилегающего к лесу, и рука офицера, готовая была дать знак к залпу, безжизненно повисла плетью вдоль тела. Прямо на него бежал рыжий подросток с бледным перекошенным от страха лицом, за ним другой такой же бледный мальчик, и наконец третий, с трясущимися от волнения губами.

– Казаки в лесу! – крикнул рыжий, бросаясь к офицеру. – Они уже близко, они будут сейчас здесь!

Тот встрепенулся в седле, как ужаленный.

– Полурота, назад! В город! – крикнул во все горло пруссак и во весь опор ринулся к заставе. За ним стремительно побежала его полурота.

– Спасен! – промелькнуло с быстротой молнии в мозгу Димы. – Спа…

Он не договорил… Грянул короткий револьверный выстрел… Мелькнуло точно где-то в тумане далеко, далеко искаженное бешенством лицо Германа Фон Таг, что-то с силой ударило в грудь Димы, и он медленно пополз в отверзшуюся под его ногами черную пропасть.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Какая светлая, какая милая комната! Как чисто-чисто выбелены стены… А эти белоснежные койки с сетчатыми матрацами, на которых так удобно лежать…

Но почему-то несносно давит грудь? Словно камнем, и трудно пошевелить пальцами, а голову совсем не оторвать от подушки. Да и мысли такие отрывочные, туманные… Где же он, Дима? Порой над ним склоняются озабоченные лица.

Особенно рельефно и четко он видит два. Оба знакомые, оба дорогие.

Но кто они он не может разобрать, не может припомнить. Безостановочно слышится какое-то плесканье, не то журчанье невдалеке. Может быть это волны синего озера бьются о крутой берег? И опять открывается внезапно темная пропасть и опять Дима стремглав летит в нее…

– Он не будет жить, доктор? Он не выживет, мой бедный мальчик?

– Бог с вами, сударыня, не следует так рано приходить в отчаяние… Будем надеяться и бороться до последней возможности.

– Ради Бога, спасите его, доктор, ради всего святого!

– Все будет сделано, сударыня, и ваш юный герой останется с вами, чтобы еще долго вас радовать и утешать.

– Димушка! Милый Димушка!

– Не надо плакать, тише… Ты можешь его взволновать. Он каждую минуту может придти в себя.

– Ах, Петр… И подумать только, что мы так мало знали этого благородного ребенка!

– Успокойся, родная! Господь не для того вернул его нам, чтобы взять его снова от нас…

Петр Николаевич, как умеет, утешает жену.

Две недели тому назад они получили депешу от Ганзевских с извещением о том, что Дима тяжело ранен, находится у них в фольварке, и что они ждут только случая, доставить его в госпиталь, в Варшаву.

И Всеволодские, захватив детей, немедленно помчались туда же.

Зоя Федоровна с мужем с величайшими затруднениями доставили все еще не приходившего в себя Диму сначала в полевой лазарет, а оттуда в главный варшавский военный госпиталь.

А Дима все еще не приходил в себя. Последним впечатлением, последнею сознательною мыслью мальчика был крик: «Казаки, казаки!», появление на загородном лугу Сережки, Вени и младшего Ставровскаго и последовавшее вслед за тем отчаянное бегство полуроты германцев. И потом страшный удар в грудь… Искаженное лицо Германа и что-то темное, непонятное и непроницаемое, как мрак, что окутало его, Диму, и повлекло куда-то вниз, куда – неизвестно…

Не потеряй тогда Дима сознания, он узнал бы, что никаких казаков и не было поблизости, что Сережка, Веня Зефт и Коля, издали завидя страшные приготовления германцев, рискнули на отчаянный, смелый поступок.

Зная страх неприятеля перед одним словом «казаки», они рискнули обмануть германцев ради спасения жизни Димы и других приговоренных к расстрелу пленных. И их замысел увенчался успехом, германцы бежали, позабыв о казни.

Бежали и освобожденные так неожиданно пленные. Один только Дима остался на месте. Товарищи нашли его истекающим кровью, с простреленной грудью, и сначала отнесли в землянку, а потом доставили к Ганзевским в фольварк.

В ясный декабрьский день открыл впервые глаза Дима. Белые фигуры двух сестер милосердия одновременно склонились над постелью раненого. Но вот подошла третья и тихо шепнула:

– Надо приготовить его к встрече с вами… не следует волновать его… Он еще так слаб…

Но Дима успел уже бросить беглый взор на окружающих и разглядеть знакомые лица «сестриц».

Его исхудалое лицо озарилось светлой, бесконечно милой улыбкой:

– Мама… Ни… Родные, вы здесь?.. Как я счастлив!

И протянул к ним худенькие руки.

С заглушенным криком счастья мать и сестра обняли его…

А потом начался праздник… Праздник души недавнего дикаря. Никогда еще не думал Дима, что его так любят. Нежные ласки и заботы родной семьи окружали его теперь… Отчим, мать, Ни, оба брата наперерыв старались угодить медленно выздоравливающему юноше.

От потери крови и серьезной, сложной раны Дима был еще очень слаб.

Нечего было и думать снова возвращаться к прежней жизни бойскаута в полной превратностями, случайностями «Зоркой Дружине». Необходимо было ехать домой, отдохнуть, залечить рану, укрепиться духом и телом.

На этом настаивали родные, так решил и он сам, видя, что иначе поступить безрассудно. Перед отъездом из лазарета члены «Зоркой Дружины» навестили Диму.

С какой горячностью обнимались друг с другом юные братья-разведчики.

На груди Марка белел небольшой крестик – знак военного отличия. Такой же крестик был прислан и Диме, но из боязни слишком взволновать, только что начавшего поправляться юношу, его родные до поры до времени скрыли от него о лестной награде.

Наступил, наконец, день отъезда. Бледный, исхудалый до неузнаваемости, Дима, опираясь на руку отчима и Никса, вошел в вагон того поезда, который должен был умчать его с семьею домой, на север.

Юлия Алексеевна и Левушка следовали за ним, стараясь предугадать каждое движение больного. Бледное юное лицо Димы и почетный военный орден, уже висевший на его груди, обращали на него все взоры.

Ни, оставшаяся работать в качестве сестры милосердия в одном из варшавских госпиталей, Маша с семьей Ганзевских, у которых она осталась теперь на время, пришли проводить Диму.

И члены «Зоркой Дружины» были тут же все в сборе.

Юлия Алексеевна в благодарность Сережке за спасение сына обещала взять его на свое попечение по окончании войны.

До её же окончания Сережка решил продолжать свою разведочную службу среди других членов «Зоркой Дружины».

Собравшись тесной группой на дебаркадере вокзала, друзья Димы не сводили глаз с дорогого, успевшего заслужить всеобщее расположение, товарища.

А Юлия Алексеевна не могла достаточно налюбоваться своим юным сыном. Недавно угловатый, грубый и нелюдимый «дикарь», Дима оказался смелым, отважным героем.

А другие, такие же мужественные юные герои посылали ему с платформы вокзала свой последний прощальный привет.

Марк, братья Ставровские, Сережка, Веня и Малыш махали шапками, кричали добрыми, молодыми голосами: – Счастливого пути, Вадим! Поправляйся и возвращайся обратно! Члены «Зоркой Дружины» будут часто и подолгу вспоминать тебя.

И в ответ на это, бледное лицо раненого расцветало светлой улыбкой.