Текст книги "Под припев цикад и сов… Книга стихов"

Лидия Яковлевна Лавровская
Под припев цикад и сов… Книга стихов

Не первый раз по примеру многих авторов, прежде всего любимой Ахматовой, критически пересматривала все написанное, особенно за последние четверть века. Недовольно отмахнулась от многого, кое-что правила, возможно, напрасно, но сегодня эти стихи мне слышатся такими. Вот и сложилась нежданно-негаданно эта книга.

И, наверно, сам Бог велел в юбилейный год вспомнить свои старые и новые стихи, посвященные Александру Сергеевичу, ими и начну.

Александр Сергеевич Пушкин
(1799–2024)

«Наше всё»

 
«Сверчок» и «Обезьяна», «Тигр», «Француз»,
С лицея он любимый данник муз,
Во всём – юнец особенного нрава…
И «наше всё» уж на века по праву!
 

Пушкин

 
Как солнце, что ни луч, посыл тепла,
Взрастит, очеловечит сердце
Свет-Александр тысячеперстный
Прикосновеньем славы и добра.
Сей Арион спасенный, спасший
Душ полчище – вчерашних, наших,
Грядущих… Братцы, Пушкину – ура!
 

1999

Пасхальный май XXI века

 
И по утру в окне
Сизый сирени дым…
Нет, не приснилось мне —
Маем живы одним!
 
 
Усладив маету
Бедных русских дорог,
На подмогу Христу
Пушкина дал нам Бог.
 

1999

Царское село

 
Дворцов и вод холодных сочетание,
И крон огромных путаные недра,
Над ними синим взмахом величальным
Пречистое – в лучах, в слезах ли – небо…
Здесь «Обезьянка», Хануман нечайный,
Властитель наш, порой нужнее хлеба,
Посверкивая светлыми очами,
Уже грустил, гримасничал победно!
 

Южная ссылка

 
В неуемном детском любознанье
Всё хрустит страницами томов
И грызет жемчужными зубами
Перья – под припев цикад и сов,
Ночи пиццикато… Лет орлов,
Пагуба кнутов перед очами,
Бальные игривые печали…
Над главою – Бог.
 

Последняя зима

 
Гул толков мерзостных мрачит, страшит,
Как толпищ грозное безлюдье,
На твердь бессмертия несется жизнь
С размаху грудью…
Всё, всё навыворот: ход мыслимых потерь,
Немыслимых приобретений,
Когда охотится стоглавый зверь
Дразнящей тенью.
Отступит – и опередит на шаг,
Прядя ушами:
Вот смерть! – поверх осатанелых врак, —
Тебе, избранник!
И никнет, пред мишенью серой слеп,
Вовеки уязвимый лучник – Феб.
 

«Пронеси чашу сию мимо…»

ЧЕРНАЯ РЕЧКА

 
Стишком о юбилейном мае
Не замарай листы,
Заметь всесильных знаков стаю
Из выси темноты…
И в смуглых пальцах звякнет – чаша?!
Сквозь гул – речей? Реки?!
А если в эти воды – дважды?
Покров любви сотки,
Обереги, чтоб жил и жил бы,
Спеши, не суесловь!
 
 
Ах нет, напрасно… В каждой жилке
Стихает горько кровь.
 

Пушкин и Грибоедов

 
Два Александра, два умнейших мужа
России рабской – и такой родной!
Неужто ей народ-Молчалин нужен
Да государь, господний рулевой?
 
 
Куда ж Дубровских, Чацких? За границу,
Коль кланяться, гнуть шеи не резон?
Но смотрят в души молодые лица
Поэтов наших… ИМ – земной поклон.
 

1998

«Куда ж нам плыть?»

 
При слове «корабль» враз Петровской гравюрой
В морщинках штриха
Игрушечный будто… Нет, бешеный, бурый
Разящий фрегат!
Кочанчики взрывов смешных – на бумаге,
Где в ряд облака.
А в уши гудит средоточьем отваги —
Ветр в снасти? Строка?
О, странствий приманка! Нескудная тема
Страны и стиха.
Куда же нам плыть, Александр? Робко, гневно
Русь в сборах пока…
 

Сочи, 1999

Любимому стихотворению

 
«Прощай, свободная стихия…»
 

А.С. Пушкин

 
У волн былых голубоглазый ангел —
Иль дьяволенок! – очень молодой,
О будущем своем не мысля ранге,
Смеялся, злился, был самим собой.
 
 
У волн былых взрослело сердце, ныло…
Ах, кто она, желанна и свежа,
Что повелительной улыбкой милой
На берегу сумела удержать?
 
 
У волн былых рвались, звенели строфы,
Являлись Байрон и Наполеон,
И Черной речки, северной Голгофы
Уже порой предчувствовался стон…
 

Современникам Пушкина

 
Снег вечности приял ваш след!
Положим, некто, добрый малый,
К родным заехал на обед.
Глядь, пойман зеркалами залы
Вот профиль, вот затылок… «Нет!
Неужто?? ОН ведь!» И под старость
Всё грел счастливца давний свет:
Обедать с Пушкиным случалось!
И разве – вдумайтесь! – смешон
Пушкиновед, нам отыскавший
Письмо, статеечку о том,
Как ОН шутил да кушал кашу?
 

К стихотворению Дельвига
На взятие Парижа (1814)

 
Антоша, Саша – мальчики-поэты…
Подскажут стих снежинки за окном,
Девичьи глазки, шпаги, эполеты
И Царкосельский общий милый дом,
И общая вполне любовь к России —
Отец ведь и немецкого не знал…
О, патриоты юные былые,
За вас сегодня – памятный бокал!
 

4 ноября 2023

26 мая (6 июня)

 
Гаджет, ловкий кукушонок,
Вытесняет нас беспечно
За порог родного дома,
Только Пушкин в нем – навечно!
Негритянский рот подвижный,
Голубых очей свеченье…
Он не древний, он не книжный!
Пушкин милый, с Днем рожденья!
 

2023

Вечер в деревне

 
Трех зримых солнц прощальное свеченье:
Одно в полях у горизонта,
Два других – в зрачках котенка
На моих коленях.
Задумавшись, притих…
                                           И только
Мурлычет по-французски, в нос.
Как мир непостижим – и прост!
В нем миллионы звезд – и слез,
И нет любви, любви… Почти?
                                           Нисколько?
 

Цыганка на зимнем базаре
Девяностые годы

 
Ах, погадай, спляши нам, оживи
Забеганность – и затхлость! – бедных будней,
Над колтуном волос возвысь свой бубен.
Над колкостью снежинок, нелюбви,
Невзгод привязчивых… И над загадкой судеб
Повсюду сплошь горючих, как ни лги.
 

Пишу

«И белый лист, и письмена…»

 
И белый лист, и письмена
Каракульки, шипами роз значки…
Пусть все не так! Здесь я вольна
Чутьем иль чудом, в полусне почти
Вернуть. Свершить. Рука одна
Творит услышанное, чуть не то – в клочки!
Сер оборотнем белый лист покуда
Не просияет стих – чутьем иль чудом.
 

«Из-под руки круглятся кружева…»

 
Из-под руки круглятся кружева
То тяжко, то ребячьи просто:
Строка, строфа… Какая роскошь
Спасаться от всех бед в словах,
Будто в волшебных завитках
Заветной нити вологодской!
Не потеряться б в черканных листках,
Меня зовущих рабски и господски…
 

«Сначала – звук. Грохочущий, свистящий…»

 
Сначала – звук. Грохочущий, свистящий,
Наивно длящий «эль», как леденец,
Являет, будто фокусника ящик
Жар мысли, блеск… И бред! Сребро – свинец!
Многоглаголят, жгут – трудны, легки —
Стихи… Опять стихи.
 

Дитё

Дитё… дитё плачет!

Ф.М. Достоевский

1

 
Фонтанов жизнь шумливая разбилась,
Осколки – мокрым глазом по углам…
«Война дворцам!» Глумливое льнет рыло
К плечам добролюбивых парижан,
Рычит: «Смерть Мессалине!»
                                                                             Грязно, длинно
Растянут шлейф грехов вдовы Капет.
Христос прощал все вины…
                                                                         «Гильотина —
Мамаше! Сыну!» И пощады нет.
 

2

 
О, равенство! Мечтою осиянный
Круг праведников рьяно правит суд,
Так скоро, споро так клеймя изъяны
Дворян, дворянок… Да любого вдруг!
Натруженный конвейер-эшафот —
Жилось чтоб лучше!!
Гулкости горючей
Подвал. Ствол шахты. Толща черных вод…
 
 
Глядит, глядит Дите из всех глубин —
Царевич наш и сгинувший дофин.
 

Моим репрессированным дедушкам

 
Армянский дед был красный партизан
В Гражданскую. И деток (семь!), посуду
Бивал, горяч и скор. О том не буду,
Так стукнула судьба: навет, обман,
Тюрьма… Наверно, было б чудо,
Когда бы жизнь не завершилась там!
В тот год мой белый дедушка, казачий
В снегах казахских гибнул, чуть иначе.
Земля вам пухом – говорю. И плачу
В душе по ласке вашей и тычкам.
 

Школьница пятидесятого года

 
– «Сто лет сей сундучок не открывала,
Раз интересно – на! Смотри подряд!» —
У тетушки в резной шкатулке малой
Минувшее… Вот, косу теребя,
Она в наивном фартучке, в носочках
На площади у клуба. Вдалеке
В шинели торс, известный… даже очень,
Без трубки, без газетки – налегке.
БЕЗ ГОЛОВЫ! – «А кто снимал? Знакомый?
– «При клубе был фотограф!» – «Жив-здоров
Тогда остался?» – «Что??» И бровь изломом,
И нотки страха в спотыканьи слов…
 

Солнце – навсегда!

 
Но кто летучей кистью смял огонь,
Мазнул над сколком солнца жестко, сильно
По кожице небес? И фиолетом гнили
Набрякла Запада прощальная ладонь…
Все, нету солнышка! Запрятали, зарыли
В морскую хмурь, потухло, слившись с дном.
Но чуя волн ласкающий ковыль – и
Поутру снова вскинется коньком!
 

Рождество

 
У зябкой ночи – благодати поступь,
Жизнь вечная – забрезжившим парком
У губ Христа отверстых…
И грубость толстых
                                                              попон,
Прель сена… И Мариино чело
В росинках пота… Так светло-светло
В хлеву от головенки
                                         Ребенка!
 

Россия

 
Никогда не порхала синицей,
Через силу ступала порой,
А в лучистых глазах все дымится
Боль столетий и гнев твой святой.
Потерпи! Ты так долго терпела…
Но я знаю: осталось чуть-чуть!
Только б небо голубкою белой
Освящало твой праведный путь.
 

2023

Клеветникам России XXI века

 
Наверно, бес вас наплодил, чертяка,
Чтоб наш народ с досады хоть заплакал,
Стыдясь спасенных, вас, что так виляют,
«Не одобряют», подвывают, лают
Лукавой моськой, что при дяде Сэме!
Эх, сколько вас, злокозненное семя…
И в детстве, что ли, старшенькой сестре,
От всех вас защищавшей во дворе,
Вы, стайка малолетних шельмецов,
Плевали благодарственно в лицо?
 

Две Дарьи

 
Девушки-Снегурочки,
Девушки-подснежники —
Их уже и нет почти,
Нежной милой свежести.
Ту взорвали Дашеньку,
Эту – оболванили
И, к позору нашему,
Террористкой наняли!
 

Бесы

Не верится в беспамятное глупое человечество, тысячелетиями повторяющее одни и те же ошибки.

«…И колом в землю – замысел глумливый…»

 
…И колом в землю – замысел глумливый:
Землянам над куском своим урчать,
Крикливой коммуналкой косо, криво
Жить – да плевать в соседский чай!
Иначе – гнев начальственных баранов,
И в кружке кипяток лишь, пуст и крут…
Дурман когтит тысячелетья рвано,
Куда идем-бредем?!
                                       В Е Д У Т.
 

Русские музы зарубежья – Анна, Марина, Надежда

 
Ах, лебедь распрекрасный самый,
Умри! Довольно прыг да скок!
Теперь в Париж, и там есть дамы,
Заняться коими – восторг!
 
 
Им – лучик солнца уже, меньше,
Полынью выстеленный шлях…
А этих гениальных женщин
Поймал лукавый на мужьях.
 

Краски

 
У моря скорчился барак-уродец,
Но в предзакатный час
Гляжу: плывет вдали, встречь непогоде,
Как бронзовый баркас!
Векам и верстам подневольны краски,
Затем, что ЗДЕСЬ, СЕЙЧАС
Вершится жизнь привычно и пристрастно,
И без прикрас.
 

«И были лошади ничьи…»

 
И были лошади ничьи
И по степям ничьим пылили,
Над ними в облаках, что в мыле,
Светила плыли, тоже горячи…
 
 
И сколь немыслящих голов
Уже не пего, не кауро —
Железно, кольцами Сатурна
Сжимали, гнули ипподром веков!
 

Японский Нестор

 
Оживает влажной розой
Иероглиф… Дальше кисть
Заскользила нежно, грозно —
Непреложнее, чем жизнь.
 
 
Пагода приоритетов
Нераздумчиво четка,
И единым силуэтом
Громоздятся в ряд века…
 

Тургеневская девушка

 
Так легко взлетела по ступеням,
В горле – плеск нежданных сладких слез,
Вкруг беседки – птиц весенних пенье,
И благоуханье нежных роз…
Ах, наинежнейшая из женщин
Девушка Тургенева в саду!
О спасенье мира – и не меньше —
Спозаранку грезит на беду.
Так легко взбежала по ступеням…
А потом и в монастырь, в народ,
На чужбину с жаждою спасенья,
На позорный эшафот пойдет.
 

Русские поэтессы

Анне, Марине

 
Поэтессы, небес невесты…
Нет, зачем? Именуйтесь: ПОЭТ!
Из мужского, крутого теста!
И по кручам зыбучим отвесным
Напророчили путь им крестный,
И страшнее его – нет.
 

Два слова к двум цитатам

Внук Николая I вел. кн. К.К. Романов после объявления войны Германией, родины другого деда и обеих бабок, выбираясь из нее в Россию, был высажен из вагона и с малыми детьми шел пешком.

По воспоминаниям современников

«Вы скажете, может быть, что немцы не дадут вагона. Давайте пари, что дадут!»

В. Ленин в письме к И. Арманд

6 марта 1917

 
Дадут, Вильгельм не подведет.
Поставив за два века пару дюжин
Принцесс и принцев дюжинных недужных
(Екатерина лишь не в счет!),
В довесочек к невиданной войне
Большевиков подкинуть было нужно!
Что ж, по веленью бесов ли, «по дружбе»
Германия расщедрилась – вполне.
 

«Весь мир – театр…»

 
Конь каурый удрученный
В сон томительный скакнет,
Моря плеск серо-зеленый
Громким ржаньем перебьет…
Расплету ему косицы,
Что лукавый навязал,
Приголублю – рыжей птицей
Грянет между волн и скал!
Воля, воля… Нам бы, овцам!
В некончающемся сне
Золотом каурым льется
Солнце в ледяном окне
Ледяных времянок сирых,
Будь там бомж иль богатей…
В мире нашем нету мира,
Лишь крикливый театр теней.
 

Ахматова шестидесятых

«Меня бес дразнит… Ахматова В почтовом поезде!»

А. Блок «Записные книжки», 1914

 
И с несомненностью постичь:
В серебряно-седой царице
Та , давняя – бесовский бич,
Почтовый райский голубь – длится,
Трепещет в строгом складе губ!
И, как лесных зверушек стая,
Мир, искони «жесток и груб»,
У ног поэта замирает.
 

«Родина, отринувшая многих…»

«Наша злая тоска по России даже не ностальгия, не патриотизм, а один Бог знает что…»

Русский парижанин первой волны эмиграции

 
Родина, отринувшая многих
Любящих, не клявших, не чужих,
Не виновна, нет. Спросить нам с Бога,
Что не защитил страдальцев сих?!
 
 
Им в изгнанье русское раздолье —
Изголовье сна и утра свет…
Что ж поделать с эдакой любовью,
У которой и названья нет?
 

Первая любовь

Зеленые холмы

 
Толстощекий складный бэби,
Светленький, такой хороший,
Хохоча, взвивался в небо,
Папкиной рукой подброшен.
 
 
Падало наклонно поле,
Сплошь рябое от ромашек!
Сын наш, налетавшись вволю,
Дремлет на коленях наших,
 
 
Сомкнутых, как руки, взгляды,
Как сердца в одном биенье…
Нынче там бетонным рядом
Блочные торчат строенья,
 
 
Перечеркивая склоны,
Где ромашек век не будет,
Хмуро держат оборону
Гаражи, сараи, люди.
 

Ночное озеро

 
Ловушками во тьме, разят бугры
Распаханной твердыни чернозема —
Обнявшись, топаем полночно, утомленно:
– Ох, ноги не сломать бы до поры!
– Нет-нет, дойдем!
                                                Как древняя икона
Пресветлый кажет лик, так нам полей хоромы
Блеск озера вдали! Влечем дары
Души, впервые истово влюбленной,
Кувшинке каждой, каждой камышинке сонной,
Вошли во вкус, уж нам не до игры,
Спешим по пахоте, что пашем, к дому
Обетованному, как Иордань святому…
Зря. Под луной крупинками икры —
                                                                            Асфальт!
 

Первая любовь

 
Льнут, тесно нижутся слова
На красной нити неотвязной мысли…
Ах нет, на нитях сердца – голова Здесь ни при чем!
Так страстно, чисто, Как освященные крестом,
Перебираем их. Потом
Рвем! Вместе с сердцем рвем
Те четки… Нить повисла,
Распались сердолики слов
Стекляшками: «…люблю… любовь…»
 

Быт

 
Нам бы веселой мудрости Хайяма
В раю бы жили, а не в окаянной
Ловушке быта серенькой обманной,
И не заметишь, как овраг в тумане…
Застрянешь – затоскуешь, вот беда.
И лишь Любовь спасает, как всегда!
 

«Доверчивая юная весна…»

 
Доверчивая юная весна…
Ах, гляньте: пара вишен на ладони
Любви неодолимой! Не до сна,
И рдеем мы, и сохнем…
                              Что ж, – и тонем.
Любовь все та же, лишь она нужна,
Чтоб выжить, выплыть, не коснуться дна,
Не нахлебаться черных вод вороньих —
Любовь, она одна!
 

Влюбленный

«Только влюбленный имеет право на звание человека»

Александр Блок

 
Приветила – свирелью лета,
Что волшебством
Льет жар в привычки и предметы,
Костер стал – дом,
Ковчег, вместилище СОБЫТИЙ:
Взгляд мельком, жест…
Он ими жив, он небожитель,
Солист, оркестр!
От всех потопов уплывет,
Шутя спасаясь:
Свирель из громовых высот
Ему играет
Гимн, колыбельную – да всё
Небесной манной!
 
 
Всех радуг ярче остриё
Свирели рдяной…
Но «Всё кончается!» – вот фраза
Земли утрат!
 
 
Безлюбье – вот он, безобразный
Нам всем колпак!
Бьет время леденящей Летой
В щепу ковчег —
Свирель навечно лишь с поэтом
Сквозь зной и снег,
А в прежнем сером оперенье —
Вцепись, держись! —
Кургузым суетливым эму
Дни, ночи – жизнь…
 
 
Эх, гриновский финал: любили долго,
Ушли в один и тот же день!
Круглогодичная сирень.
Вовеки не отравленная Волга.
 

Поэзия – выше!

 
Красавица – лебедь над тиной пруда,
Что ветром заоблачным дышит.
Ах, как дотянуться? Но знаю всегда:
Поэзия – выше!
Кавказа громады круты, высоки
У молний и громов под крышей,
Но как им без Пушкина легкой строки?
Поэзия – выше!
Вознесся собор, точно в небо окно,
Здесь все мы смиренней и тише,
И молим, и каемся… Но все равно
Поэзия – выше!
Что слово и слава высоких особ?
Душа моя их не услышит!
Да пусть задирают и нос свой, и лоб,
Поэзия – выше!
И что уж горячка, готовность убить,
«Уснуть, умереть» (если пышно!) —
Шекспировский пыл моей первой любви?
Поэзия – выше!
 

Два стиха о счастье

Из письма старого друга

 
Мерзлый ландыш губ девичьих
На весеннем на морозе…
Март так метко, так отлично
Раскидал снежинок грозди!
Юркнуть бы в подъезд пахучий —
Да к ребристой батарее!
Только в миллион раз лучше
Ручка в варежке согреет:
Трет мальчишке нос и щеки,
На груди затихнет птицей…
Этот вечерок далекий
В ночь вовек не превратится!
Снежной нежностью помечен,
Он светлее всё и слаще,
Беспечально юн и вечен,
И названье ему – счастье!
 

Зеленая ветка

 
О зеленой ветке стих:
Ливень чуточку утих —
И не мечется, не бьется
Ворохом листвы в оконце,
Вся блестит, свежа, красива…
– Алыча как будто? Слива?
– Слива! Сладкая такая…
Я с хозяином прощаюсь,
Не договорив о чем-то —
Вдруг польет как из бочонка?
Хоть он сердится украдкой,
Сердцу хоть совсем не сладко,
Я разумна и в ненастье,
Мне скорей домой попасть бы:
«Проводите до калитки!»
Это, кажется, ошибка?
Вся в алмазах ветка сливы…
Ох, как сложно быть счастливой!
 

С любовью к Элладе

Поэзия

 
Резвушки-рифмы льнут к груди,
Карабкаются на перо…
И так легко не уследить,
Что жизнь – зеро.
 
 
Что жизнь – зерно, что прорастет
И канет по капризу туч,
Ведь их улыбчиво распнет
Стих – звездный луч!
 
 
По углям зависти больной
Он, маг, пройдется босиком,
Судьбе придаст особый крой…
Он мне знаком —
Красавец Феб! Нет, горний лев,
Что тянется хребтом в струну,
Мурлычет в уши, одолев
Меня одну.
 

Возраст

 
Эллады древней белый парус
Блеснул нам амфорой, отысканной Кусто
В морях мифических! О, старость,
Пергамент чутких рук его… Не то!
Искателю чудес – быть с ними юным,
Как океанской арфы волны-струны!
 

Глюк. «Орфей и Эвридика»

 
…И умолит богов, шагнет
В темь смертную! Но канет Эвридика…
О, благолепный, дикий,
Лесной, горчащий мед! —
В дупле умрет,
Коль пало дерево зеленым ликом
В поток…
Заплачь, Орфей, под меломанов клики!
 

Орфей

 
Летящий час не ласк, не яств – трудов,
Рывков в стихийное пространство,
Из хлябей – к тверди берегов,
Сад вешний или пустошь…
Окаянство Сладчайшее: корпеть
Пчелой, взмывая, обмирая,
А он все веет в темя, мой Орфей,
Предощущеньем рая.
 

Казачий сонет

 
Наследницей воинственного люда
Прозваньем «казаки»,
Гнать лошадь на штыки
Под буркой смоляной не буду,
Страстям, пристрастьям и причудам
Судьбины вопреки,
Из царственной руки
Награду службе многотрудной
Не получу вовек… Покуда
У печки дома – у реки,
Наедине или прилюдно,
Морозцем, жаром у щеки,
Младенцем – стародавним чудом! —
Не явятся стихи…
 

«Ой, то не вечер, то не вечер…»

 
Казачьей песни отзвук, плач полынный
Кромсает стих – и крУгом голова…
Проснулась от негаданной теплыни
Коровка божья, в холод – умерла.
 
 
Но север-юг, юг-север – путь привычный
Поэтам-птахам, вроде нипочем,
«Победы-беды» – неумолчным кличем…
И если что – подставит Бог плечо.
 

Таруса. Та Русь…

 
Так искренни, сердечны и умны
Стихи поэтов о тебе, Таруса ,
Как монолог влюбленных, так длинны…
У очага их людно, громко, вкусно!
А за окном разливы тишины,
Оки, берез под небом нежно-грустным…
Там – сердцевина, соль земли, страны,
Великий сказ, хранящийся изустно,
Та Русь, что подарила дом и речь,
Которые мы призваны сберечь.
 

Гармонь на набережной

 
Что за музыка играет?!
Будто пряник рассыпает
Сахарной глазури блестки,
Будто колдовской расческой
Мне волосыньки ласкают,
Будто мама молодая,
Молодой отец пригожий
Слушают, обнявшись тоже!
Что за музыка играет?
Небывальщина какая…
Перебором звонким, длинным
Про калину да рябину
Алую, как штурм востока
Солнышком огненнооким
Поутру в окошке сельском
Утром майским иль апрельским!
Ах, старинные страданья…
А гармонь вдруг:
«MONEY-MONEY!!!!!»
 

Старый сочи

 
Проспект бывал величественно пуст
Минуту, две… и десять – летом, днем!
Какой бензин? Нет, олеандра куст
Шоссейных ароматов камертон.
 
 
Корой гремучей сыплет, юн и сед,
Махина-эвкалипт, лениво так…
И сутками настойчивей газет
Магнолий лампы отрицают мрак!
 
 
Слепят солдатский непривыкший взор
Курортника, как войлочный чепец,
Пижамы полосатенький узор,
Загар на прежних ранах – удалец!
 
 
Поехал на Мацесту. Дребезжит
«Коробочки» натруженной стекло,
На повороте дрогнул моря лик…
И с ним полвека как-то растрясло!
 

Шторм

 
Будто гортензий пышный ворох
Круглятся горы, крася город,
Как кудри – молодые плечи,
Белеющие в теплый вечер.
А дальше, дальше – снова горы
Ввысь громоздятся громко, гордо,
Валы-гробы грядут отвесно…
Шторм! Вздыбленная неизвестность.
 

«Считай, полвека детские картины…»

 
Считай, полвека детские картины
Ткут праздничную нитку-канитель:
Вот пируэт пушинки-балерины,
Словно фиалки радостная гжель,
Мерцающая сквозь снежок старинно…
(О, вешняя воскресшая Жизель!)
А солнышки, малютки-мандарины?
А ласточки вираж в дверную щель
Беленой хатки в вИшневом саду?
Десятилетий предварив гряду,
Увиделось когда-то в первый раз
Усладой глаз…
 

Август. Эвкалипт цветет

 
Пух одуванчиковый, что ли,
Окутал белоствольный сад?
Ах, братцы-принцы – с колокольню!
Еще б вам Черномора в ряд!
 
 
И августейший аромат
Звучит весенне-терпко, сольно
Под шторма летнего раскат
Вдали – басовый и привольный.