Текст книги "Билет на вчерашний трамвай"

– Привет! – сказал он. Я не поняла, к кому из нас он обращается, но на всякий случай кивнула головой.

– Привет, Илья, – поздоровалась с ним Ирина и повернулась ко мне всем корпусом: – Вот, новенькая к нам пришла. – И она снова как-то многозначительно улыбнулась.

– Новенькая… – с интересом протянул Илья, бесцеремонно разглядывая меня. – Новенькая – это очень хорошо. Я ее к себе возьму, не возражаешь?

– Бери, – выставила перед собой ладони Ирина, мол, дело твое, я не против.

Я почувствовала себя негритянкой на невольничьем рынке. Сейчас, по закону жанра, сюда должен был войти большой, потный, усатый мужик в сомбреро, который привяжет меня к столбу и выпорет плеткой, приговаривая: «Я тебя вышколю, сука такая!»

Куда меня снова занесло, мать моя женщина? Я же и трусы счастливые надела, и в дерьмо какое-то непонятное вляпалась, и встала с правой ноги… Да что ж у меня вечно все через…

– Пойдем со мной, – скомандовал Илья и вышел из кабинета.

Я посмотрела на Ирину.

– Иди за Илюшей, он тебе все расскажет. И покажет.

Чувствуя спиной пристальный взгляд директора, я поднялась со стула и вышла вслед за Ильей.

И снова оказалась в маленьком коридоре с еще двумя загадочными дверями. Не знаю, что за ними скрывалось, но определенно не кукольный театр – мечта Буратино.

– Вообще-то меня не Ильей зовут, – совершенно неожиданно признался молодой человек, – а Кямраном. По паспорту. Но почему-то мое настоящее имя тут не прижилось. Можешь называть меня как хочешь.

Я пристально смотрела на Кямрана-Илью. На вид ему было не больше двадцати лет. И, если честно, мне вообще никак не хотелось его называть.

– Так чем вы занимаетесь? – наконец задала я самый главный вопрос.

Илья приподнял брови.

– А тебе не объяснили?

На его лицо, словно забрало, опустилась маска важной снисходительности, и он начал краткий курс ликбеза:

– Понятие «сетевой маркетинг» тебе известно?

– Приблизительно.

– Так вот, наша компания занимается продажей очень хорошего лекарства. Я сам лично его принимаю. И тебе советую. «Лактофайбер» – это биологически активная пищевая добавка, состоящая из лактозы и яблочных волокон. Противопоказаний практически не имеет. Выпускается в форме порошка. Она не продается в магазинах, потому что нашей фирме это экономически выгодно – не нужно платить за аренду торговых точек, ведь торговля осуществляется по телефону. Ты, к примеру, какие чувства испытываешь к телефону?

Я удивилась.

– Очень трепетные. Я вообще уважаю технический прогресс, а Белл – это мой кумир. Но замуж за телефонный аппарат не пойду, и не просите.

Илья не оценил моего юмора.

– Многие новички на начальном этапе сталкиваются с такой проблемой, как боязнь телефона. Им трудно впар… сорри, продавать товар, не видя лицо потенциального покупателя. А вести телефонный разговор – целое искусство. Схема продаж очень проста: мы раскидываем по почтовым ящикам рекламные листовки с кратким описанием «Лактофайбера», потенциальные покупатели звонят по многоканальному телефону и попадают на Веру Захаровну. Она принимает первичные звонки, говорит, что в данный момент все операторы заняты, и записывает номер телефона абонента. Твоя задача, получив от нее бумажку с номером, перезвонить клиенту и заставить его купить наш товар. Да, и еще: ты должна позиционировать себя как врач, поняла?

Я внимательно слушала Илью, но, услышав эти слова, даже поперхнулась.

– Какой я врач?! Я даже не в курсе, с какой стороны у человека печень находится!

– А это и не нужно, – отмахнулся Илья. – Достаточно просто сказать клиенту, что ты – врач и разговариваешь с ним из научно-исследовательского центра, а что и как говорить – я тебя научу. Пойдем, покажу, как мы работаем.

И он толкнул одну из дверей.

За ней обнаружилось неожиданно большое помещение, напоминающее больничный коридор. Вдоль стен, разделенные фанерными перегородками, стояли столы. Я насчитала шестнадцать штук. Почти за каждым сидел молодой человек и разговаривал по телефону. Никто не обратил на меня внимания. Я прислушалась.

– Что? Что вы говорите, Анна Витальевна? Соседи вас залили? А вы в ЖЭК обращались? Право слово, просто безобразие какое-то! – эмоционально вещал в телефонную трубку симпатичный юноша двадцати с небольшим лет, раскачиваясь на стуле и ковыряя в носу шариковой ручкой. – Я вот помню, у меня дочка младшая, когда десятый класс заканчивала…

Тут я скорчила рожу и пихнула Илью, вопросительно скосив глаза на «папашу» семнадцатилетней дочери, которая еще, оказывается, и младшая… Сколько же тогда старшей?

– Алмаз, – тихо шепнул мне Илья, – наш лучший менеджер. У него стоит поучиться. Это как раз то, о чем я тебе говорил: по телефону же не видно, сколько тебе лет, а к взрослым людям доверия больше, чем к молодым соплякам. Так что ты тоже должна строить из себя пятидесятилетнюю матрону, врача-диетолога, например.

Теперь до меня дошел смысл моей будущей работы. Что ж, отличная идея, нечего сказать.

Илья стоял рядом, не двигаясь, и мне не оставалось ничего другого, как слушать дальше.

Справа от меня рыженький подросток весело смеялся в трубку:

– Да я клянусь тебе, Михалыч! Стоять будет – о-го-го! Жену свою загоняешь, как вшивую по бане! Мне самому вот-вот семьдесят стукнет, а я скоро в пятый раз отцом стану! И девки молодые под окнами постоянно торчат – просто отбою нет! Короче, бери – не пожалеешь! Потом еще коньяк мне выкатишь, старый чертяка. Ха-ха-ха!

Мои глаза раскрылись еще больше. Илья похлопал меня по плечу.

– И так тоже можно. У каждого менеджера свой стиль общения. Кто-то два часа выслушивает старушечьи жалобы на маленькую пенсию и котов, которые зассали весь подъезд, кто-то играет роль опытного врача-хирурга, кто-то располагает к себе панибратством… Вариантов уйма. В общем, начнешь – поймешь. Вопросы есть?

Я показала глазами на дверь. Илья кивнул, и мы вышли в коридор.

– Есть, – сказала я. – Во-первых, график.

– Без выходных.

– Не катит. – Я уже давно засекла взгляд Ильи, направленный на мою задницу, и поняла, что есть шанс этим воспользоваться: – У меня ребенок маленький.

– Понял, – огорчился Илья и добавил: – Что-нибудь придумаем. Выходные сделаем. Работать можешь или с восьми утра до четырех дня, или с четырех дня до одиннадцати вечера. Как тебе удобнее. Некоторые ребята у нас в две смены работают и ночуют тут же.

Мог бы и не объяснять. Судя по именам – Кямран, Алмаз – а также по довольно-таки различимому акценту менеджеров, почти все эти «доктора» – уроженцы государств бывшего Союза. Теперь понятно, почему Ирина удивилась, что я москвичка.

Ну, что ж, выбора у меня сейчас нет. Мне нужна работа. Любая. Маме ведь не объяснишь…

И я подвела итог:

– Завтра в восемь я приеду.

Илья обрадовался:

– А я и не сомневался! Язык у тебя подвешен хорошо. Значит, денег тут поднимешь нормально! Кстати, телефончик не оставишь?

Я обдала его волной презрения и поджала губы.

– Шутка! – заржал он. – Я его и так щас у Ирки из твоей анкеты перекатаю!

На следующее утро я снова показала документы страшному охраннику, попетляла по многочисленным коридорам и вошла в офис.

Менеджеров там сидело немного. Видимо, в первую смену работать было удобно не всем, в том числе и виртуозу Алмазу. Зато рыженький подросток, который вчера в семьдесят лет в пятый раз готовился стать отцом, дружелюбно мне улыбнулся.

– Привет! Новенькая? Откуда?

– Из Москвы, – ответила я, вешая куртку на вешалку.

В помещении повисла тишина. Восемь пар глаз уставились на меня так, словно я заявила, что вчера прибыла из Парижа.

– Москвичка… – протянул рыженький. – А что ты тут забыла? Среди нас ни одного местного нет! Мы вот с братом с Запорожья, Кямыч вообще не говорит, откуда приперся. Кстати, ты его отшивай построже, он с Ириной живет. Вера Захаровна – с Башкирии…

Я слушала и удивлялась: надо же, Кямран живет с Ириной. Она же раза в два его старше! Хотя красивая тетка, ничего не скажешь.

– Ирка – баба хорошая, хоть и строгая, – добавил рыжий и понизил голос: – Но ревнивая очень. У нас тут, думаешь, почему девок нет? Кямыч всех перетрахал. Чуть ли не у Ирки на голове! К каждой новенькой клеится. Так что…

– Тебя как зовут-то? – перебила я не в меру общительного подростка.

– Пашка, – как-то испуганно признался он. – А еще тут мой брат старший работает. Он – бригадир.

– Бригадир чего?

– Ну… Бригады!

Я почему-то почувствовала к рыжему Пашке симпатию. Какой-то он был… Настоящий, что ли. Простой.

– То есть, твой брат – бригадир смены? – улыбнулась я.

– Да нет, – широко улыбнулся в ответ рыжий, – у нас тут две бригады. Первой руководит Кямыч, сама понимаешь, – тут Пашка заговорщически мне подмигнул, – а второй – мой брательник Леха, – с гордостью закончил он.

Я с интересом смотрела на него и молчала. Он смутился и затараторил с умильным украинским акцентом:

– Понимаешь, бригады между собой соревнуются – кто больше товара продаст. Видишь на стене доски?

Я оглянулась. Позади меня, по обе стороны от дверного проема, висели на стене две магнитные доски, на которых было написано маркером: «Кямран: 5 заказов» и «Алексей: 6 заказов».

– Ну вот, – продолжал просвещать меня Пашка, – бригада моего брата сейчас выигрывает. Им премию дадут, если Кямыч их не переплюнет. Теперь смотри: разговор с клиентом должен занимать не менее сорока минут. Это обязательно. Если клиент даст отбой раньше, тебя оштрафуют. Можно хоть два часа болтать. Но сорок минут – это минимум. Идем дальше. Время разговора разбивай на проценты. То есть, вначале ты должна поговорить с клиентом о его здоровье, ты же врач все-таки. Ну, спроси у него про давление, температуру, можешь про стул спросить, – тут Пашка хихикнул, – многих бабок хлебом не корми, дай только про свое говно рассказать! Так вот, о здоровье ты с клиентом говоришь около сорока процентов времени. Еще сорок – о семье. Это тоже обязательно. Ну, там, о детях, о собаках, о чем угодно.

Ну и двадцать процентов – конкретно про товар. Я тебе листовку щас дам, ага?

– Ага, – ответила я и попыталась разложить по полочкам полученную инфу. Ни фига не получилось. Надо все записывать. А то башка лопнет.

Пока Пашка искал в своем столе листовку, я еще раз оглянулась по сторонам и поежилась. Какая-то гнусная энергетика была в этом помещении, словно я попала в барак к неграм времен дяди Тома. Как-то тоскливо здесь было. И пахло противно. Сыростью и плесенью. А мне предстояло тут работать.

Вернулся Пашка, сжимая в руке потрепанную бумажку:

– Держи, тут все написано!

– Спасибо.

Я взяла листовку, пробежала глазами текст. Так… «Лактофайбер – биологически активная добавка… Волокна яблок… Лактоза… Стимулирует работу кишечника… Способствует естественному похуданию… Атеросклеротические бляшки рассасываются… Протестирован в госпитале им. Бурденко…» Так это же просто натуральное слабительное!

– Пашк, – позвала я, – а сколько стоит эта дрянь?

– Четыре с половиной тысячи рублей.

Я даже поперхнулась.

– Сколько?! И берут?!

Пашка кивнул в сторону досок:

– Как видишь.

Хлопнула входная дверь. Мы оглянулись.

– Ксюша, рад тебя видеть! – расплылся улыбкой чеширского кота Кямран. – Тебе не холодно? Может, свитер одолжить?

Я поймала Пашкин взгляд и решительно отказалась. Кямран усмехнулся, но ничего не ответил.

Через полчаса в офисе уже вовсю кипела работа.

Пожилая Вера Захаровна каждую минуту поднимала трубку и монотонно произносила:

– К сожалению, в данный момент все врачи заняты. Оставьте свой номер телефона, и вам непременно перезвонят.

Немногочисленные менеджеры по очереди подходили к старушке, брали у нее бумажку с номером телефона и уходили к себе за перегородку, откуда через минуту доносилось:

– Здравствуйте, Зинаида Федоровна! Вас беспокоит врач. Да-да, по поводу «Лактофайбера». Вы мерили сегодня температуру? А давление? А какие лекарства принимали? Да что вы все о цене беспокоитесь? Может, он вам и не нужен совсем! Мне надо знать всё о вас и состоянии вашего организма!

Чума…

Я так не смогу. Не получится у меня!

Я смогла.

И через три дня уже несла в трубку:

– Семен Геннадьевич, миленький вы мой, да за ваши заслуги мы вам этот «Лактофайбер» должны просто бесплатно подарить! Конечно, я не могу этого сделать, ведь он очень дорогой. Восемь тысяч рублей. Что вы, что вы, не пугайтесь! Я вам скидку сейчас сделаю. Очень неприятно, конечно, что мне, медику, приходится заниматься коммерцией. Но это, поверьте, не моя вина, да. Вы ветеран? Значит, десять процентов скидываем! Вам больше шестидесяти лет? Еще десять скинем. Ну, и лично от меня, пока никто из руководства не слышит, – еще скидочка. Итого: всего четыре с половиной тысячи! Видите, все не так страшно! А я буду лично курировать вас по телефону и наблюдать за вашим самочувствием.

Есть! У меня получилось! Я начала зарабатывать деньги. Какие-никакие, они меня сейчас очень выручали.

Ирина порой лично заходила к нам в комнату и стояла у меня за спиной, одобрительно кивая.

– Все, Галина Петровна, наш курьер будет у вас через полчаса. Всего вам наилучшего! – Я положила трубку, закрыла глаза и откинулась на спинку стула. – Кямыч, запиши еще один заказ.

Кямран заскрипел за моей спиной маркером по доске, потом подошел и положил руки на мои плечи.

– Молодец, девочка… – вкрадчиво шепнул он, массируя мне шею. – Устала? Покурим? Или в буфет сходим?

– Угу, – кивнула я, – сейчас. Пять минуток посижу только.

– Отдыхай, отдыхай… – как сквозь вату пробился голос Кямыча, и мне на плечи что-то опустилось.

Я открыла глаза: свитер.

Улыбнулась, закуталась в него и обернулась назад, высматривая Пашку. Он тоже качался на стуле, глазея по сторонам.

Я кивнула ему в сторону двери и встала. Мой рыжий друг вышел следом за мной.

– Как ты? – заботливо спросил Пашка на лестнице.

– Честно? Выматывает сильно.

– Правильно. Ты же энергию свою отдаешь. Вот тебя и таращит.

– А ты привык?

– Привык. Знала бы ты, Ксюха, чем мы с Лехой раньше занимались… «Лактофайбер» – это еще фигня.

– А вы только его продаете?

– Не-а. Пояса еще недавно впаривали. Из собачьей шерсти. «Золотой конек» для импотентов… Ты б слышала, как Кямыч его продавал! – Пашка залился смехом. – «Иван Иваныч, я сам пять лет карандаш к члену привязывал, а тут прям можно таз чугунный на него вешать – не свалится!»

На лестницу вышел Валька, курьер. Стрельнул у Пашки сигарету и с грустью сказал:

– Хорошо вам. Сидите тут себе и впариваете дерьмо.

– Ты что, Валек? – хлопнул его по плечу Пашка. Ты ж на зарплате сидишь. А мы с Ксенофонтом – на процентах. Не продадим ничего – и до свиданья. Остались без бабок. Чем ты недоволен?

Валентин глубоко затянулся, с отвращением бросил сигарету на пол и раздавил ее ногой:

– Не могу я тут больше! Вы по телефону разговариваете, а я потом вашим Иван Иванычам фуфло это привожу, которое три копейки стоит. Сам видел в аптеке, что в Центральном «Детском мире», двести рублей! А я в дверь звоню, и мне открывает дедушка, у которого половины органов уж нет и трубка прям из живота свисает, а к ней банка привязана… – У него перехватило дыхание, и он замолчал.

И мы тоже молчали.

Курьер, не спрашивая разрешения, достал из моей пачки новую сигарету, прикурил и продолжил:

– Смотрит на меня, глаза у него слезятся, и говорит: «Вот, сыночек, возьми денежку. Тут аккурат четыре с половиной тысячи рубликов. С книжки снял, на похороны копил. А теперь какие мне похороны с вашим-то чудо-лекарством? Мы еще поживем!» А я стою, пересчитываю деньги и думаю: жить тебе, дедуль, пару дней осталось. И оттого что тебя пронесет с этого «Лактофайбера» перед смертью, легче никому не станет. Лучше б ты себе фруктов купил да вкусненького чего-нибудь. Эх, твою мать…

Валентин замолчал, и мне стало не по себе. Такой скотиной себя почувствовала! Смотрю на Пашку – тоже стоит, глаза в пол опустив. Потом говорит:

– Валь, всех жалеть – жалелки не хватит. Вот меня кто-нибудь пожалел, когда нас с Лехой сначала родная мать в детский дом сдала, а потом вообще продали? В прямом смысле. Мы какому-то мужику дом строили. Бесплатно. Жрали то, что сами найдем. А мне тогда тринадцать лет было. А Ксеньку кто-нибудь жалеет? У нее дома ребенок маленький, его кормить-поить надо. Да таких, как она, должны на руках носить, любить и беречь… – Я удивленно приподняла брови, но Пашка на меня даже не смотрел. – А она тут вот стоит в свитере Кямрановом и думает, как бы еще парочку «Лактофайберов» толкнуть, чтоб сыну фруктов сегодня купить! Кто нас-то пожалеет, а, Валек? Ты о себе подумай, братишка. У тебя тоже дома мама-инвалид…

– Прекрати! – истерично взвизгнул Валентин. – Не лезь не в свое дело! Я куда угодно курьером могу пойти работать, ясно? Могу… вон документы развозить! Или канцелярию какую! И мне не обязательно стариков обманывать!

Пашка сел на корточки и, глядя снизу вверх, тихо спросил:

– У тебя регистрация московская есть? А у мамы твоей? А у сестры? Вот и у меня нет. Потому мы все тут и работаем. Ирке плевать на регистрацию. Она своих всегда отмажет, сам знаешь. Так что никуда ты отсюда не денешься. А нервишки побереги, брат. Они тебе еще пригодятся.

Пашка встал и направился в сторону офиса, бросив мне через плечо:

– Ксюх, я чай пить. Идешь?

Я посмотрела на скрючившегося в углу Валентина и пошла за Пашкой в буфет.

Пить чай.

Фарш невозможно провернуть назад

– Паш, ты чего? – спросила я, глядя, как он медленно размешивает в кружке с чаем давно растаявший рафинад.

– Ты о чем? – Он не смотрел на меня.

– Сам знаешь.

Чайная ложечка звонко стучала о края чашки.

– А что, я не прав? Ты себя в зеркало видела, дурочка? Ты даже не представляешь, какой ты теплый и хороший человечек. Не место тебе тут, за этим облезлым телефоном. Ты – королева. Которая почему-то в это не верит.

Я засмеялась и провела пальцами по Пашкиной щеке.

– Я – мать. В первую очередь. И пока не поставлю на ноги Андрюшку, хотя в данный момент вообще не представляю, как это сделать, – буду и у облезлого телефона сидеть, и где угодно. А вот потом, может, и почувствую себя королевой.

– Ксеньк, – Пашка вдруг посмотрел мне прямо в глаза, – ты по мелочам только себя не разменивай. Не нужны тебе всякие Кямычи и прочее отребье! Ты…

И замолчал. А я протянула ему квадратик шоколадки и сказала:

– Мне никто не нужен. У меня сын есть. Я его люблю. Очень. Настолько, что на прочих разных ничего не остается. А Кямыч мне и подавно не уперся. Веришь?

И улыбнулась.

– Тогда зачем ты у него свитер взяла? – тихо, как-то совсем по-детски спросил Пашка.

– Свитер?! – расхохоталась я. – Ты расстроился из-за свитера?! Паша, ты прелесть… Он мне сам его дал. Вернее…

Я не успела договорить. Сзади раздался голос Ирины:

– Какой знакомый свитерок. Тебе идет, Ксения.

Я медленно обернулась. Ирина смотрела на меня в упор. Как змея. Не мигая.

И я тоже посмотрела ей в глаза. С вызовом. Потому что никакой вины за собой не чувствовала. А в том, что меня обвиняют, не сомневалась.

«Ах ты сука…»

«А ты за своим добром смотри лучше!»

«Думаешь, сможешь быть моей соперницей? Не смеши!»

«Тебе? Соперницей? В чем?»

«Это мое!»

«Вы друг друга стоите!»

«Знаешь, сколько я таких, как ты, тут перевидала?»

«А мне по барабану. Я – не все!»

«Я тебя предупреждала…»

«Старая истеричка с ранним климаксом!»

«Я думала, ты умнее…»

«А я думала, ты головой думаешь, а не…»

Нитка, натянутая как струна, оборвалась.

Ирина моргнула.

«Стареешь, тетя, стареешь».

– А вам работать не пора? – спросила начальница, прищурившись.

– Уже идем! – улыбнулся ей Пашка.

И я с удивлением заметила, что от уголков Ирининых глаз вдруг разбежались лучики-морщинки. Абсолютно искренние. И стало понятно, что она – очень одинокая и очень несчастная.

– Иди, Павлик, тебя Алеша уже обыскался.

На меня она даже не взглянула. Только глаза ее снова стали черными и чужими. Эта метаморфоза меня удивила.

– Пашкин, а у тебя с Иркой что? – спросила я, надеясь, что ошибаюсь.

– Дурочка, – обнял меня рыжий и подтолкнул к выходу. – Ирка мне как мать. Я тебе потом расскажу. Ты на нее не обижайся. Баба она хорошая. Одна, без мужа, двоих детей подняла. В Москву приехала – уличные туалеты мыла. А теперь под ней половина сетевых торговых точек города, вот так… У нее, кроме детей и Кямрана, никого нет. Ты прости ее. Баба – она баба и есть. А Кямычу свитер отдай и рожу кирпичом сделай, поняла?

– Поняла.

Что ж тут непонятного?

Еще через три дня, когда я с фальшивым интересом слушала, как потенциальная клиентка Юлия Матвеевна живописно описывает ощущения, которые причиняет ей запор, в офис вошел субтильный блондин с прической, как у Ди Каприо в роли Джека из «Титаника».

Я скользнула по нему взглядом и продолжила разговор.

А когда через час обернулась, блондин все еще сидел в офисе и о чем-то болтал с Кямраном. Я поймала на себе его взгляд и отклонилась на стуле назад – посмотреть, чем занят Пашка.

Мой рыжий друг мрачно ковырялся в носу, и я поняла, что он не в настроении.

Подняла телефонную трубку, набрала Пашкин номер.

В его секции раздался звонок, и он сурово ответил:

– Павел Сергеевич слушает.

Я хихикнула и шепотом спросила:

– Слушай, Павел Сергеевич, а кто это с Кямычем сидит?

– А, этот… Это Женька, Иркин сын. Иногда заходит мать навестить. Тут он вроде как замом ее числится, зарплату получает, но по факту дома сидит. Говорят, у него проблемы с наркотой.

– У… Ишь ты… А с виду и не скажешь. Ладно, спасибо. Отбой.

Смешно, ей-богу! Сын и сожитель – ровесники. Представляю, что сказал бы мне мой Андрюшка, если б я в сорок два года вдруг притащила домой его сверстника и сказала:

– Знакомься, сын, это Вася. Он будет жить с нами. Можешь называть его папой.

Мама Стифлера, блин!

Я ухмыльнулась и направилась в сторону выхода – выкурить сигарету и выпить в буфете чашку кофе. Блондин торопливо попрощался с Кямычем и направился за мной.

Я, не оглядываясь, дошла до буфета, подошла к стойке и сказала:

– Один эспрессо, пожалуйста.

– Два. Двойных, – раздался сзади голос.

Оборачиваться я не стала.

– Сто двадцать, – отрывисто бросила буфетчица, и на стойку быстро легла пятисотрублевая купюра, которая тут же исчезла в ее цепких пальцах.

– Меценатствуешь, Евгений? – не оборачиваясь, спросила я.

– Просто угощаю, Ксюша, – с нажимом на мое имя ответил сын начальницы.

Я отошла от стойки к столику. Женя сел напротив. Серые глаза смотрели на меня изучающе.

– Ну и как тебе тут?

– Нормально.

– Нравится?

– Безумно. Всю жизнь мечтала впаривать лохам «Лактофайбер».

– Другого ответа и не ожидал. Ты ведь москвичка?

– Послушай, что ты ко мне привязался? – не выдержала я. – Не хватало Кямрана, теперь еще ты!

Женя улыбнулся одними губами, с холодным интересом скользя по мне глазами. На мой взгляд, слишком бесцеремонно.

Почему-то расхотелось пить кофе. Я поставила чашку на стол, наклонилась к Женькиному лицу и прошипела:

– Рост – метр шестьдесят пять, грудь – второй размер, объем бедер – девяносто четыре сантиметра, татуировка на моем плече означает: «Все мужики – козлы!» по-китайски, волосы на ногах и под мышками отсутствуют, а на рот даже не смотри! Я облегчила тебе задачу? Тогда до свиданья!

И я быстрым шагом отправилась на третий этаж курить.

Так и знала, что встречу там Пашку. При виде меня он заулыбался во весь рот и запел:

– Одна на всех, мы за ценой не постои-и-им!

– Отвали! – рявкнула я, и улыбка сползла с его лица.

– Ксюх, ты что?

– Ничего. Ты вот мне только объясни: у меня что, на лбу написано: «Я – одинокая баба, и меня некому отыметь»? Да? Так какого хрена они все… Кямыч… Женя этот, блин… – Тут я не выдержала и пустила слезу.

Пашка прижал меня к себе и погладил по голове.

– Ну, тихо, тихо, маленькая… Тихо… Наплюй.

– Наплюй?! – Я подняла лицо от Пашкиного плеча и посмотрела ему в глаза. – Наплюй, да? На тебя не смотрят, как на мясо! Как на дырку какую-то! На тебя не смотрят так, будто на тебе ценник висит!

– Ксень, успокойся. Прими это как данность. Ну вот почему, например, никто так на нашу Веру Захаровну не смотрит? Потому что она похожа на самку Кинг-Конга. А ты у нас – красавица и королева! Как им еще на тебя смотреть?

Я шмыгнула носом и засмеялась.

– Не трогай Захаровну. Знаешь, что такое женская солидарность?

– Не буду, не буду. Успокоилась? Вот и умничка. Пойдем, поработаем еще часок – и я тебя до метро провожу. Дальше, извини, не могу. У меня регистрации нет.

Я вышла в своем Отрадном и направилась к дому. Настроение было поганое. Мало того, что сегодня ни одного заказа не выгорело, так еще и Женя этот. Почему-то в тот момент я ненавидела его так, словно именно он был причиной всех моих проблем.

Домой идти отчаянно не хотелось.

Там меня ждал сын.

Который непременно спросит: «Мам, а что ты мне принесла?»

А я отвечу: «Сегодня – ничего», а потом прижму его к себе и зареву, как дура.

Мне стало очень жаль себя.

Я глубоко вдохнула, расправила плечи и взялась за ручку подъездной двери.

– Ксюша?

Вздрогнула и обернулась.

За моей спиной стоял Женя и протягивал букет роз.

– Извини. Я вел себя бестактно. Могу я как-то исправить свою оплошность?

Я машинально взяла цветы и спросила:

– Ты что тут делаешь?

Он пожал плечами.

– Тебя жду. Адрес твой в анкете посмотрел. Боялся, что не успею приехать раньше тебя.

– Ну, извиняйся тогда.

Женька склонил голову набок.

– Подари мне этот вечер. Только один. Прощение надо заслужить делом, а не словами. Согласна?

Я вспомнила сына. Его мордашку. Его пухлые ручонки. Которые сейчас будут гладить меня по щекам. Голосок, который через минуту спросит про подарок, которого у меня нет. И ответила:

– Хорошо. Один вечер. И все.

Может, не будь я тогда такой расстроенной и уставшей, вернула бы ему цветы и пошла домой.

А утром как ни в чем не бывало снова отправилась бы продавать ненавистный «Лактофайбер» и курить с Пашкой на лестнице.

Но фарш невозможно провернуть назад…

Почти три недели мы с Женькой скрывали от окружающих наше близкое знакомство. Как мне казалось, очень удачно скрывали. Пашке-Рыжику так не казалось, но он, разумеется, молчал. И похоже, дулся на меня.

Я приходила на работу, выполняла свои обязанности, а в тех редких случаях, когда Женька заходил к нам в барак, подчеркнуто не обращала на него внимания. Но оказалось, что конспиратор из меня хреновый…

– Ксеня, зайди к Ирине. Она сейчас звонила… – испуганно сказала Вера Захаровна, опустив на рычаг телефонную трубку.

Я встала, прилепила над своим столом стикер с номером телефона очередного страждущего исцеления клиента и по пути заглянула в Пашкин отсек. Он меня не видел, потому что снова изображал старого импотента, который волшебный образом превратился в пахаря-трахаря.

Что ж, придется идти, не спросив дружеского совета.

Я вышла в коридор и постучала в соседнюю дверь:

– Можно?

– Входи.

Ирина сидела за столом, который на этот раз не был завален бумагами. И коробки отсутствовали.

– Я тебя предупреждала? – тихо, с нескрываемой яростью спросила начальница.

– О чем? – Я решила потянуть время, хотя уже знала, что мне сейчас скажут.

– Я просила тебя не разочаровывать меня! – Ирина повысила голос. И допустила большую ошибку. Терпеть не могу повышенный тон.

– На полтона ниже! – процедила я сквозь зубы, понимая, что сейчас мне тоже придется поорать.

– А ты мне тут не вякай, соска трехрублевая! Я тебя предупреждала, что ты сюда работать пришла, а не рожей торговать! На Кямрана я еще глаза закрывала, но мой сын… Шваль подзаборная!

– Валерьянки выпей, старая истеричка. У тебя климакс. К участковому гинекологу пора на учет вставать, а ты все морщинами своими трясешь над малолетками! Глаза разуй, дура. Кому ты нужна, банан сушеный? Лимитчика какого-то из обезьянника вытащила за пятихатку, отмыла, на работу устроила – вот он тебе жопу и лижет.

Ирину перекосило:

– Мой сын таких, как ты, три вагона перетрахал! И ты ко мне в родню не набивайся! Я вас, сук предприимчивых, за километр вижу! Учти, ни ты, ни твой ублюдок в мою семью никогда не войдут!

И вот тут меня словно дернули за кольцо. Я подлетела к начальнице вплотную и выплюнула в ее искаженное злобой лицо:

– Я своего сына от законного и любимого мужа родила, а не от дворника-алкаша, которому ты давала за московскую прописку! И завали свой ковш, пока я тебе зубной протез не сломала. Женя твой меня не трахает. Это я его трахаю. И буду трахать. Пока мне не надоест. Попробуй запрети ему со мной общаться. Ну? Сказать, куда он тебя пошлет, мамаша хренова?!

– Сука! – завизжала Ирина.

Я сделала шаг назад, заправила за ухо выбившуюся прядь волос и, широко улыбаясь, показала бывшей начальнице средний палец.

В том, что я тут больше не работаю, можно было не сомневаться.

– Чтобы в пять минут собрала свои шмотки и выкатилась отсюда! – крикнула мне вслед Ирина, но я уже закрыла за собой дверь.

В коридоре, что было совершенно предсказуемо, я наткнулась на Женьку.

– Орала?

– Ну, да. Было малость.

– Выгнала?

– Само собой. Сейчас пойду рыдать.

– Иди в офис, я к ней зайду.

И он вошел к матери в кабинет.

А я осталась греть уши под дверью.

– Я тебе кислород перекрою! – доносился до меня Иркин голос. – Тебя даже дворником никуда не возьмут, понял! На что ты жить будешь, а? На какие шиши свою марамойку по ресторанам водить? Что, опять строил из себя наследного принца? А может, тебе напомнить, что ты один раз уже поиграл в хозяина Медной горы и у тебя есть дочь семи месяцев?!

– Да подавись ты своими бабками! Я с ней жить хочу! Я тебе ни слова не сказал, когда ты этого полугрузина-полуобезьяну домой притащила! «Знакомься, Женечка, это мой гражданский муж!» Вот и ты заткнись!

Про Женькину дочь я знаю. С ее матерью он не живет, но деньгами поддерживает. А вот Иркины обещания перекрыть сыну кислород мне совсем не улыбаются. Я с сегодняшнего дня безработная. Мало того, что мне теперь мама плешь проест, что надо работу снова искать, так еще и Женьку на горбу своем тащить?! Какого рожна, интересно? Секс – еще не повод, чтоб мужика кормить. Да и кормить-то его, откровенно говоря, не за что. Так, максимум «Доширак» заслужил.

– Ну и вали к своей шалаве! – снова донеслось из кабинета.

– Да пошла ты…

Женька пулей вылетел оттуда, вытер мокрый, вспотевший лоб.

– Ты вещи собрала?

– Нет еще.

– Так не стой столбом! Щас уезжаем отсюда.

– Куда? – поинтересовалась я. – И знаешь, что: еще раз в подобном тоне мне что-то скажешь – пойдешь туда, куда тебя еще никто не посылал, понял?

Он сделал глубокий вдох, тяжело выдохнул:

– К тебе. Извини, я на нервах.

– Я тоже. А почему ко мне?

Женька опустил голову и тихо сказал:

– Потому что мне теперь жить негде…

Приехали. А все мое воспитание виновато. Меня учили жалеть бездомных, сирых и убогих, запрещали смеяться над алкашами и даунами и разрешали держать в картонной коробке возле двери больных голубей. И сейчас оно мне здорово подкузьмило, воспитание мое.