Текст книги "#эдиптына. Стамбул"

#эдиптына. Стамбул
Лика Конкевич

Иллюстратор Ольга Волкова

© Лика Конкевич, 2024

© Ольга Волкова, иллюстрации, 2024

ISBN 978-5-0053-1894-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Давид грубо швырнул турку в начищенную до блеска раковину. Ручка от нее одиноко ударилась еще раз и покатилась ближе к центру.

– Черт побери, дурацкий день! – выругался и остановился в растерянности.

Это стало неожиданным даже для него. Он не знал, что делать дальше. Сломанная ручка выбила из его логически последовательных мыслей, и в этом замешательстве он услышал за своей спиной:

– Мдааа….. ну ты и псиииих….

Давид повернул голову и увидел спокойное лицо девушки, которая находится совсем рядом и держит перед собой вазочку с сырниками. Они очень вкусно пахнут и возвращают в детство….

– Ее тоже грохнешь? – уставилась прямо в глаза Эрика.

И Давид больше не смог выдерживать ее бесцеремонность.

– Отвали от меня!

Ты не в моем вкусе и мне не до амуров сейчас! – Его бешеный взгляд заставляет девушку остановиться, но уже через секунды по кухне пролетает ее звонкий упрямый голос:

– Очень надо! Клеить? Тебя? Да ты в своем уме? На себя в зеркало посмотри, мужлан и грубиян!

Она схватила кружку с кофе в дрожащую руку и выбежала прочь.

Давид совсем растерялся.

Он не успел ответить – раз.

Турка была сломана – два.

Он остался без кофе – три.

И вовсе по-дурацки себя чувствовал – четыре.

Что делать?

Постоял в этом забытьи мгновение и направился в прихожую. Голова занята перебором мыслей, тело уже склоняется к кроссовкам.

По растерянной дороге он прошел недолго. Почти сразу, за поворотом, наткнулся на лавку с самыми разными принадлежностями для чайных и кофейных церемоний.

Турок там было великое множество. Взгляд распадался на мелкие атомы и уже невозможно было распознать и вспомнить, а что за турка пострадала на утренней кухне сегодня.

Наверное, именно поэтому, он купил две. На всякий случай. Одну оставил взамен сломанной, вторую унес в свой номер.

«Пусть она станет одним из самых странных и нелепых напоминаний о моем одиночестве»…

2

Только новый день не принес новую встречу.

Как и последующий. Давид уехал в горную местность на взятом в аренду джипе, а Эрика бросила в рюкзак блокнот, упаковку новых простых карандашей и поехала на Мраморное море. От места, где она поселилась (Ali Denizci Deliler Kahvehanesi) это было совсем недалеко.

Не пишется.

Даже на море нет вдохновения. Не думается о природе. Не смотрится в воду. Глаза устойчиво показывают мелькающие фигуры людей. Одиноких, в паре. Разных. Но вместе.

Блокнот одиноко лежит на топленомолочном песке.

И тут она слышит женский голос чуть дальше от себя:

«Твое бессознательное отправляет сигнал, чтоб у тебя не было никого. Вот к тебе никто и не подходит. Надо открываться мужчинам. Просто общаться.

Поддерживать разговор о разном, задавать вопросы, самой говорить. Идти в общение…»

«Сходила уже… наобщалась» – зло вылетает из Эрики почти вслух. Она слышит себя. С ее губ слетает уже не только возмущенное облако.

Женский голос продолжает говорить кому-то. Эрика не видит их, но ей уже неприятно. Неприятно кожей.

По спине протекает быстрая река, обкатывая позвоночник ледяной струей. Взгляд теряет фокус, дыхание становится глубоким, звуки волн уводят в нечто…

Нечто глубокое, внутреннее и болезненное. Страшно. Двигаться туда. Но манит.

Эрика встряхивает головой. Ей кажется, что, сбив звон в ушах, она уйдет с морских водных радаров.

Но звуки волн упорно возвращаются.

И возвращают ее в то место, из которого минуту назад она пыталась сбежать.

Кухня… И в руках эта дурацкая вазочка с гостеприимными сырниками.

Она помнила мамину фразу «улыбаемся и машем», потому с гордой улыбкой и невозмутимыми глазами (только близкий мог разглядеть безумный блеск изнутри) прошла мимо этого мужлана.

А в голове звон: «Отвали от меня!» – больно…

и «ты не в моем вкусе!» – еще громче звон…

«не до амуров сейчас!» – прибивает последней фразой.

«Как шлюха! Я вела себя с ним, как шлюха! Он подумал, что я предлагаю себя! Ппц! Ппц! Ппц!» – Эрика готова провалиться сквозь этот песок. – Это Ты не в моем вкусе! Это Ты отвали! Это мне не до амуров!»

Она почти вслух произносит последние слова и в глазах снова эти сырники. В ведре.

Рисунок…

Когда успела?

Аффект снова неожиданно провалил ее внутрь себя.

Эрика выдохнула и оглядела лист. Он совсем пустой, лишь левый нижний угол чернил мусорной корзиной с виновато выглядывающими сырниками.

«Эта дурацкая! Дурацкая! Дурацкая мамина привычка кормить всех, кто рядом! Рррр, ненавижу себя!» – она продолжает штриховать и злиться.

Злости много.

Хватит не на один сломанный грифель. Точилка, подаренная Линдой (привезла из Кельна) нашлась в сумке. Иначе конец новой упаковке фирменных карандашей.

«И этому карандашу на сегодня тоже конец» – подводит итог, довольно посмотрев на картину, потом на карандаш. – Конец тебе, карандаш!»

Сказала и фыркнула.

С листа на нее смотрит ее новый противный знакомый из России. У корзины с сырниками.

Она даже не успела узнать, как его зовут. Задумалась… и подписала Хам.

3

Тело замкнулось внутри.

Эрика злится на себя. И на него. Что оказался рядом именно в тот момент, когда ей важно услышать свой собственный голос. Без примеси чужих советов, зависти и огорчения.

Уезжая из Москвы, она решила, что больше ни один мужчина не сможет сбить ее с толку.

Но ее решение сегодня, в Стамбуле, рассыпалось настойчивым мужским напором и обжигающе холодным, отчасти даже мерзким, взглядом в ее сторону.

Взглядом, презирающим ее, женщину.

Женщину, которая оказалась рядом с тем, кто не готов. Не готов смотреть на женский мир без страха. Или осуждения. Или скопленной годами злости. Может, уже забродившей ненависти.

Эрика пытается вспомнить слова Роберта о том, что реакции людей чаще всего не из-за тебя. Что не ты провокатор. А прошлый опыт самого человека. Но сейчас это не успокаивает.

Он попал в самое больное место ее женского и хрупкого мира, когда посчитал ее навязчивой прилипалой, прыгающей на первого встречного.

От этого разрывает внутри, лишь кокон снаружи упорно сдерживает оборону.

Гнева много и он вулканом низвергается на один лист, другой, третий.

Листы вырываются трясущимися пальцами и сминаются с особой резкостью, свойственной им только в крайних случаях.

Эрика не до конца верит, что это случилось с ней. Здесь, в чужой стране.

В том месте, где она планировала успокоить себя.

***

«Питер, угу, – довольно сворачивая язык тонкой трубочкой в левый верхний угол открытого рта, произносит она, — у вас в Питере все такие – грубияны?»

Сидит перед ноутбуком и смотрит в его страницу в интернете.

Женское любопытство. Расположенный к ней администратор щедро поделился данными нового постояльца.

«Мдааа…. Ну точно ты показал свою сущность… Давид Эдуардович»

С экрана пылает статус нового знакомого:

«посылаю на хер чаще, чем здороваюсь».

Становится легче. Эрика выдыхает и закрывает страницу. Интерес удовлетворен. Злость уходит. А рисунок остается.

«На память» – произносит губами, ставя свою подпись в правом нижнем углу.

«Да куда же я его засунула?» – не на шутку испугалась Эрика, кинувшись на поиски блокнота.

Желание появилось, а рисовать не на чем.

«Когда я его потеряла? Где?»

Решилась выйти в прихожую, чтобы освежить воспоминания, начав путь сначала.

Постояла у входа.

Оглядела reception desk. Нет.

Медленно направилась по коридору к своей двери и тут справа мелькнул свет.

«Точно, кухня!» – Метнулась туда.

Но тут же остановилась, как вкопанная. За столом, прямо по центру, сидит он, «хам». В его правой руке дымящаяся кофейным ароматом кружка, а левой он тремя пальцами поддерживает стол. Вернее, не стол, а то, что на нем. Блокнот.

Она уже ненавидела тот день, когда они встретились.

Давид глянул на нее, не поднимая головы. Получилось исподлобья. Смущенный взгляд с параллельным:

– Ну ты, это… прости меня, если что… Художница.

– Эрика! Меня зовут Эрика! – ехидно и зло вырвала из себя она, отчеканивая каждую букву своим звонким голосом. Подлетела к столу, – тебя учили не трогать чужие вещи?

– Да. Учили. И гостеприимству учили тоже. Бабушка. Она была очень доброжелательной хозяйкой…. Как ты. Извини, Эрика…

4

«Знаешь, мне пришлось выбирать между армией и тюрьмой.

А, еще сильнее, мне хотелось сбежать от всего, что творилось тогда в моей жизни.

Я был разочарован в любви. Устал сталкиваться с непониманием родителей.

И вот, спустя полгода службы, я задолжал «старикам» блок сигарет «Прима». Но мама приехала и привезла три пачки. Ты не представляешь, как же я боялся встречи со «стариками» после ее отъезда.

Они уже предупредили меня, что ночью повесят на ремне.

И я реализовал свой план: на ночном дежурстве в кочегарке взял здоровую клюку (печь топила всю часть), сунул ее в огонь и она моментально стала красной. Тогда уже себе на руку, и кожа сразу волдырями.

Так, рискуя своей жизнью, я оказался в госпитале.

Там меня приметила женщина, которая служила на проходной. Стала пирожками кормить и со старшей дочкой сталкивать.

И так закрутилось, что я у них жить остался после службы. Она меня в областное ГАИ устроила. Я там проработал полгода и понял: любви нет, а там уже крестики купили, чтобы нас венчать.

И я сбежал от них…»

На дворе уже была глубокая ночь, а свет на кухне продолжал сигналить о том, что кому-то в этих окнах не спится.

И снаружи можно было лишь догадываться о том, хорошо кому-то за этим окнами под этим светом, или плохо…

5

– Эрика, как ты это делаешь?

– Что?

– Ну вот ты начинаешь что-то рассказывать, делиться, вспоминать, при этом в тебе говорит все твое тело. Каждый его сантиметр передает настроение. Твое лицо, взгляд меняется. Улыбка, скорость, радость, ненависть, все! Интонации. Как ты это делаешь?

– Оно само, – пожимает плечами довольная Эрика, – я не понимаю сути вопроса. Мне кажется, что это естественно. У всех так. Нет?

– Нет. У меня не так. Я знаю, что должен чувствовать. Знаю, что должен показать лицом. Руками. Ногами. Но. Чтобы вот так все вместе само собой двигалось, шевелилось и жило – никогда не испытывал.

Взгляд Давида уходит в сторону. Взгляд, наполненный разлукой. В нем много грусти.

Если всматриваться дальше, можно увидеть едва заметную дорожку от его глаз до угла комнаты.

Они сидят в кинотеатре.

– Ты сдержанный, Давид! У тебя ниже головы ничего не существует, как будто. Мне кажется…

– Согласен, – кивает головой и приближается к Эрике, – а как у тебя идет, колись.

– Нууу… вот я думаю. Потом мысль опускается через шею, вниз. Потом к сердцу. Там сразу пульсирует, стучит. И растекается по рукам. Отдает в ноги. В низ живота. Когда как.

Если страшно, то цепенеют ноги. Я, как испуганный суслик, замираю. Двинуться не могу. Когда злюсь, машу руками и из груди вырывается жар. Когда раздражаюсь, в голове стучит монотонно и гадко.

Когда люблю…

– В матку? – пытается опередить Давид, но Эрика злится.

– В член! Это у тебя так. Или в большую голову вдарит, или в маленькую. У меня – иначе!

– А как? Не злись. Я не хотел тебя перебивать и обижать. Вырвалось. Ты очень интересно рассказываешь.

– А некогда продолжать. Фильм начинается. Смотрим.

– Эх, – расстроился Давид, но добавил, – мы обязательно продолжим этот разговор. Обязательно!

6

– Чего такая агрессивная? Хочешь меня? Давай потрахаемся!

– Иди в жопу, Давидка.

– Да шучу я, мегера. Обожаю тебя такую бешеную и агрессивную. Мне кажется, в сексе ты порвешь любого мужика. Повезет кому-то. Точно.

– Я твоего мнения не спрашивала! – еще сильнее злится, но остается мягкой и заинтересованной в диалоге. Ей нравится это возбуждение и то, что сейчас происходит между ними.

Ей нравится Давид, именно такой. Хотя, в этом она вряд ли когда-нибудь так открыто ему признается.

Давид чувствует это и довольно продолжает:

– А я и не нуждаюсь в разрешении, женщина! – смотрит прямо в глаза и улыбается, – потанцуем?

– Сдурел? Где? Здесь? – напрягается, выпрямляет спину, как телескопическая удочка.

– Да. Здесь. Со мной. – Он не ждет ее согласия. Достает из кармана телефон и ставит мелодию на свой вкус, на ходу подхватывая остолбеневшую Эрику.

– Улица! Дурак! На нас все пялятся!

– Пусть. Завтра проснемся звездной парой турецкого интернета. Смотри на меня, доверься и забудь обо всех. Есть только ты и я. Дыши… – прижимая к себе, начинает движение Давид.

У Эрики кружится голова. Она готова вырываться и бить, кричать, сопротивляться, но не может.

Погружение в мужское тело расслабляет и отпускает контроль. В руках Давида хорошо и, «действительно, будь что будет, хорошо же сейчас»…

– Мне нравится двигаться с тобой. Ты чувствительная женщина, Эрика, – шепчет Давид.

– Молчи, дерзкий хам.

– Аха, я сама нежность, милая, о чем ты. Тебе нравится, да? А признаться не можешь. Вот и весь ответ, – улыбается Давид, начиная дышать тяжелее – давно не танцевал. Сигареты. Трудно…

– Д..да… молчи. Пожалуйста, Давид… Мне без твоих нежностей сложно, – делится Эрика, но продолжает движения.

– А ты не усложняй. Это просто танец. Не более того.

– Ддда… просто танец. Не более….того..

– Но, если что-то упрется в тебя….

– Дурак! – заискрила сиреной Эрика, тут же пытаясь вырваться.

– Да шучу я, шучу! Вредина, – смеется Давид, – честно, я за всю жизнь столько не обнимался, сколько с тобой. И это так круто!

7

– А, можно….я…? – опускает виноватый взгляд в пол, дальше, в сторону, Эрика.

– Что? – смело и в упор, сильнее расправляя плечи, спрашивает Давид.

Нависает длительная пауза. Он не выдерживает и рвет тишину:

– Ну что? Давай, говори уже, – скрещивает руки на груди, предвкушая интересное. Затем убирает их, – вот-вот… вот оно… этот твой взгляд… все, Эрика, обожаю, когда ты такая. Женщина выходит из тебя!

– Нууу, это… – начинает запинаться, пытаясь пальцами показать, но выходит нескладно и затянуто. Давид возбуждается в этом нетерпении, но продолжает держаться.

– Эрикаааа, ну давай. Говори. Что ты хочешь?

– А… можно.. я лягу тебе на грудь спиной, сможешь обнять меня и подержать? – ей стыдно так сильно, что она уже ненавидит себя за этот неловкий момент между ними.

Но на последних звуках ее сообщения Давид схватывает ее за руку, не оставляя выбора.

Она падает в его руки, которые тут же обнимают ее.

Она пытается прислушаться к своим ощущениям и ей становится страшно. Страшно, что руки Давида автоматически обнимают ее. Эрика на это не рассчитывала.

«Дура, какая же я дура со своей инициативой…» – пытается разболтать себя в чувстве вины, но спине становится горячо, руки смелеют и решаются прикоснуться к его запястьям. Держат. Руки Давида очень мягкие и теплые. Как сдобная булка из пекарни.

– Давид, а ты ведь только строишь из себя недоступного и холодного эгоиста. А на самом деле ты теплый и мягкий…

– Да, – соглашается Давид, – зато ты с виду доброжелательная, а вблизи колючка. Тебя отогревать и отогревать… Вся дрожишь. Замерзла?

– Нннннет…, – растерялась Эрика, но сильнее сжала пальцы на его запястьях. Решается сказать, – мне страшно…

– Что именно?

– Что хорошо. Мне так беззаботно сейчас, как в детстве…

Давид напрягается, выдерживает мимолетную паузу, собирается с духом и выдает:

– Ну, детство детством, но ты имей в виду, что в твою спину может упереться и кое-что мое…

– Кхм, ты серьезно сейчас? – пытается привстать и оглянуться на Давида Эрика, но тот уверенно возвращает ее на место. Бороться бесполезно. Силы неравные.

– Лежааать! Так хорошо, – улыбается Давид и Эрика соглашается.

– Да, хорошо. Если меня не прогнать, я усну.

– Спи, – тут же берет инициативу Давид, – мне приятно, что ты поспишь в моих руках. Правда, хм, обнимашки…. лечебные.

Эрика сидит, не шелохнувшись, и забывает дышать. Дыхание сбивается и возвращает ее в реальность. Дальше в мозг подступает сигнал «sos» – она в мужских руках. Они обнимают ее и сама Эрика настолько близка к мужскому телу, что между ними нет пространства.

Спать… спать на груди мужчины, вот так, полусидя на диване, в его объятиях и точно знать, что между ними чистое общение без горькой примеси секса…

Спит.

8

– Что?

Я в твоем телефоне записан как Давид Эдуардович? Ты серьезно сейчас? Какой я тебе ДЭ? После этих слов я чувствую себя престарелым дедом, – Давид возмущенно прорывает словами воздух, а улыбка во весь рот сообщает совершенно о другом чувстве.

Ему нравится.

Нравится то, что сейчас происходит. То, что он чувствует. Это уважительное и авторитетное «ДЭ» он не слышал никогда в жизни. Для всех всегда он был просто Давид. Для родителей – Дитка. Для пацанов с района – Дава. Женщины придумывали для него приятные теплые прозвища, почему-то обязательно связанные с едой.

Он задумался на мгновение, и этого времени Эрике хватает на то, чтобы атаковать и задать свой встречный вопрос:

– А я? Как ты записал меня в своем телефоне?

Давид встряхнул головой, посмотрел вправо и вернул взгляд своих зелено-карих глаз в Эрику.

Она у него была записана никак.

Только цифры. И ничего больше. Впервые в жизни он не знал, как добавить новый контакт в свою телефонную книгу. Привычное прозвище не годилось, с именем были свои сложности…..

9

Мартовское солнце отражается в водной глади и начинает мерцать ослепляющими звездами. Рассыпаются в треугольной полосе, уходящей в море. К ровной линии горизонта.

Сегодня ясно и по-особенному тепло. Климат дает возможность наслаждаться теплом в режиме «круглый год», в котором месяцы с ноября по апрель сохраняются лишь в календарных напоминаниях.

Максимальное количество теплых дней, влажного и густого воздуха, возможности выбирать между прогулками на два моря, пролив и горы, расслабляют и приводят в чувство.

Первозданное чувство радости, свободы и ощущения бытия. Здесь. Сейчас.

Эрика смотрит на покачивающихся в ряд чаек и правая ее нога начинает маятником в унисон двигаться следом.

Брызги прохладной воды уверенно несутся между огромных валунов, как горная река по ущелью.

Эрика чувствует воду своими икрами. Брызги долетают до них и остаются на прогретом солнцем теле.

«Если бы я была чайкой, то так же плавно и расслабленно качалась сейчас на волнах,» – подумала она и улыбнулась.

Не решается забраться в воду.

Закрывает глаза, снимает солнцезащитные очки для ровного загара. Несколько секунд и, сквозь свои сомкнутые веки, видит розовый свет.

Свет солнца через кожу.

«Какое сильное. Настойчивое. Лучистое», – вслед уносится в голове и она еще больше расплывается в улыбке.

Томление.

Чувствует, что становится жарко. Решается снять джинсовку, вязаную тунику и остается в одной маечке. Эрика купила ее в первую неделю приезда в Стамбул.

В этот день хотелось отогреться от ледяного ветра, беспощадно летящего с пролива, пронизывая ее насквозь.

Ряды разномастных магазинчиков манили и вобрали в себя туристов, казалось, со всего мира.

Эрика вбежала в небольшое пространство помещения и резко остановилась. Тишина встретила ее.

Справа на внушительном комоде стоит раскрытый чемодан, в котором хранятся разные вещички, украшения и аксессуары.

Напротив, в небольших ячейках по периметру стены, пестрят фарфоровые статуэтки.

Эрика подошла поближе, взгляд сфокусировался на двух из них: старом рыбаке, склонившимся над ведром с добычей и горном хребте, выполненном настолько реалистично, что хотелось уменьшиться и проникнуть туда, забираясь в каждую пещеру.

Положив пятьсот лир, она вылетела через тесный проем и почувствовала приятный аромат.

Нос позвал ее напротив.

Из магазина пахнет хлопком, трикотажем и махровыми полотенцами.

Эти запахи Эрика помнит с детства. Когда-то за долгожданной покупкой пришлось отстоять длинную очередь. Тогда мама разложила постельное белье, трикотажный девчачий костюм и полотенца на диван.

Эрика сидела перед ними на коленочках и вдыхала запах южного цветка.

…Сейчас она выбрала для себя маечку, которая по фактуре повторяла ту, из своего прошлого…

Она сидела в ней на море.

«Я же без лифчика, – тут же пронеслось в ее голове, но она притормозила себя и выдохнула, – ну и что, никому нет дела до этого. Главное, мне хорошо».

Она снова закрыла глаза и сладко зевнула.

В этот момент слева от нее зашумела по-особенному вода. Кто-то покорял пока еще холодные волны.

«О-о-о», – удивилась Эрика, но глаз не открыла.

Остановились.

Несколько секунд в паузе и брызги стремительно добрались до ее левой половины тела.

«Черт побери! Что происходит? – уже вслух заголосила Эрика, поворачиваясь в сторону пловца.. Давид. – Ты сумасшедший!»

Тот улыбается и заныривает дальше, двигаясь вперед.

Туда, где линия горизонта начинает светиться, будто над ней дополнительно подвесили еще одно солнце.

Чайки поднялись дружной стаей вверх, покрикивая на Давида.

Кто-то сверху на пирсе начал кидать хлебные мякиши, чем особенно разозлил сидевшую внизу Эрику. Она расстроилась. Контакт с природой был утерян. Она не могла вернуть равновесие и отчаянно хмурила брови. Получалось очень по-детски.

Выглядела в этот момент особенно забавно. Давид, возвращаясь обратно, рассмеялся:

– Помнишь, – начал он, с легкостью взбираясь на каменные плиты рядом с ней, – как ты разозлилась на меня тогда, когда впервые увидела?

– Помню.., – пробурчала Эрика, всем видом показывая, что ей не хочется сейчас разговаривать и, тем более, вспоминать эту горькую для нее историю их знакомства.

Давид понял и перестал настаивать. Просто остался сидеть рядом. Капли холодной водой стекали по нему, оставляя влажные следы на плите.

– Столько времени прошло, а ты все дуешься…

– Ну, не надо продолжать! – злится уже не на шутку.

– Вот только не ори! Хочешь поорать, иди на пирс и там поори на тех, кто обкидал тебя этим хлебом. Слушай, может быть, он перепутал и подумал, что ты тоже птичка? Решил покормить тебя, чтобы ты стала добрее? – прыснул от смеха над своей шуткой Давид.

Эрика не оценила.

Приподнялась, прихватив кроссовки с рюкзаком в обе руки и пошла прочь, к берегу.

Давида возмутило такое поведение Эрики и мужское встрепенулось в нем.

Он соскочил и догнал ее, останавливая двумя руками за талию, приближая ее ближе к себе.

– Ты мокрый! – стоит, не сдвинувшись с места. Растерянная.

Давид послушно остановился, но игру не закончил. Руки так и остались лежать на ее талии. Пауза и очередная попытка медленно, но уверенно притянуть ее к себе.

– Ты холодный!

Давид еще ближе, чувствует ее нагретые солнцем волосы уже вплотную к его нечувствительному и вечно заложенному носу:

– А ты теплая. И сухая. Погрей меня, – обнимая сзади, скрещивая свои пальцы замком на ее талии впереди, произносит тихо, целясь в ушко, Давид.

– Вот еще! Сам грей! Выдумал! Сам набросился на воду, будто голодный. Вот и грейся сам. Или пусть она тебя греет! – фыркнула совсем не зло, даже не вырываясь из его рук.

– Злюка курносая, – улыбается Давид. Ему нравится эта игра, – еще и ревнивая.

– Але, ты ничего не перепутал? К кому ревнивая? Кто ревнивая? – пытается развернуть свое тело, возмущенно оборачиваясь на Давида.

– К морюшку, к кому… к водичке.

– Медведь необъятный… еще и фантазер, – бурчит, обмякла, – ладно уж, раз повернулась, давай….погрею…

Давид довольно прижал Эрику к себе и начал рассказывать:

– Знаешь, в детстве я совершил ужасную вещь.

Мы встречались с девочкой. Она жила без отца. Ее мать была чемпионкой СССР по плаванию, но уже состояла на учете в психдиспансере.

Любовь у меня была тогда сильная. Я тогда учился, но денег не хватало и устроился в первый кооператив собирать электронные замки. Это по тем временам бомба была в технологическом прорыве. Я очень быстро понял, как делать деньги. Работа была сдельная. Но я все спустил на эту девочку. Деньги быстро закончились.

А меня уже перло так, что хотелось быть щедрым еще и еще.

Очень нужно было купить ей цветы, приносить еду и ликеры в ее дом. И тогда, чтобы не ударить лицом, сделал очень поганую вещь. Я украл у мамы обручальное кольцо и продал его. Очень хотел выкупить его обратно, но с деньгами не сложилось. Этот стыд я до сих пор в себе ношу.

…Они уселись на скамеечку чуть выше уровня моря. Эрика достала из рюкзака термос и вручила Давиду.

– Что это? Турецкий кофе?

– Твой любимый, арабика, «Жокей»… с грузинским коньяком.

– О, вот удивила! – разливая по маленьким пластиковым стаканчикам, выражает свое удовольствие Давид, – это ты меня так любишь? Или себя? Заботишься…

Эрика посмотрела на него, как будто он только что сделал ей предложение.

– Все-все-все. Умолкаю. Обожаю тебя дразнить. Мегера московская…

– А ты… а ты… Давид питерский!

– Да. И что?

– И ничто. Пей молча, – огрызнулась Эрика, при этом приближаясь к нему.

– Да давай уже, вались на меня, застенчивая подушка безопасности. Хочешь ведь в мои горячие объятия, – смеется Давид, распахивая руки.

– Хочу! И лови…, – смущается, улыбается, но ныряет, врываясь лицом в его теплую грудь.

Незаметно вдыхает аромат хлопковой футболки, черного дуба и мелиссы вкупе с его мужским природным ароматом тела.

«Мужиииииик», – проносится в голове, но вслух вылетает:

– Только не ржи, прошу, не ржи…

– А я и не собирался. Мне хорошо с тобой. Нравится. Я люблю то, что происходит между нами. Мы делаем классный контакт. Ты учишь меня быть близко, но далеко. Никогда не думал, что это возможно.

Всегда начинал со страсти и думал, что это «оно, то самое». Теперь, когда я знаю тебя четыре месяца и мы общаемся каждый день, я смотрю на тебя иначе и с большой благодарностью. Я увидел тебя.

И всех своих женщин. Совершенно иначе, нежели мне казалось. Я ведь раньше думал, что знаток женщин. Оказывается, нет.

И без секса не представлял отношений. Но с тобой у меня это получилось.

– Давид, и я тебя взаимно благодарю. Что ты, несмотря на свои особенности, не повел меня в секс. И дал возможность нам обоим узнавать друг друга. Я много знаю о тебе сейчас. И ты много знаешь обо мне сейчас.

И ведь только теперь мы можем говорить о том, будет между нами нечто большее, чем сегодня, или нет.

– Да. При этом, я уверен, что ты знаковый человек в моей жизни. И неважно, перерастут ли эти чувства в нечто глобальное, как любовь… Я знаю, что ты уже есть в моей жизни. Я тебя запомню. И буду держать тебя в своем сердце до конца своих дней.

Ты классный человек, Эрика. Удивительная женщина и ранимая, хрупкая, стеснительная, но такая восхитительная. Я обожаю тебя!

Эрика покраснела и попыталась вырваться от него, но остановилась. Она обещала себе проживать то, от чего всегда убегала.

Остаться…