Текст книги "Магия Отшельничьего острова"

– Путников нынче тоже не густо. Я вот один, и возможно, больше к тебе никто не заглянет. А стойла твои почти полны.

Последнее являлось моей догадкой, но, похоже, догадкой верной.

– Путники во Фритауне всегда найдутся, – проворчал Керклас.

– Скажи лучше, каких коней можешь предложить, – промолвил я, направляясь к мохнатому пони.

– Разных, хоть под седло, хоть вьючного, хоть боевого...

Но меня почему-то тянуло к мохнатому коротышке, на боку которого имелись рубцы от недавних ударов кнута. Отметив про себя этот факт, я попытался понять, чем этот пони мог так прогневать конюха. Животное как животное, без какой-либо порчи хаосом – во всяком случае, ощутимой.

Коротышка заржал, и я отскочил, чуть не получив удар копытом.

– Вот ведь подлая скотина, а? – воскликнул оказавшийся рядом со мной Керклас. – Пони, они такие – смышленые, но вредные и опасные. Тому, кто не шибкий знаток лошадей, лучше держаться от них подальше. Пойдем, я покажу тебе лошадок получше.

– Ладно.

Конюх отвел меня к ближайшему стойлу, где жевал сено гнедой мерин.

– Вот настоящий конь. Обучен для боя и не подведет в любом путешествии.

Я кивнул, присматриваясь к здоровенному, ухоженному коню. Изъянов на первый взгляд вроде бы не было, но что-то меня настораживало. Может быть, слишком велик? Или (мой взгляд невесть почему притягивали его уши) дело в чем-то другом?

– Сколько?

– Пятнадцать золотых.

Цена была разумнее той, что он запросил за клячу с провисшей спиной, но явно не по моему кошельку.

– А другие?

– Могу предложить кобылу. Резвая, выносливая, хотя не так хороша в бою. Восемь золотых.

Чудного окраса – вся в черных и белых пятнах – кобыла понравилась мне еще меньше гнедого.

– Еще?

Керклас подвел меня к стойлу, где с хрустом жевал пересохшее сено громадный жеребец.

– Вот. Тяжеловоз, приученный и к седлу. Для боя подходит мало, сильно падок на кобылиц, но зато запросто снесет двоих и пожитки в придачу. А надо – так и повозку потянет. За него возьмем шесть золотых. Вообще-то он стоит дороже, но в это время года подвод снаряжают мало, а кормить такую громадину очень даже накладно....

После осмотра еще трех кобыл – ни одна из этих кляч мне не приглянулась – ноги сами понесли меня обратно на двор. Проходя мимо мохнатого строптивца, я остро почувствовал: это именно то, что мне нужно, но продолжал шагать в направлении мерина, за которого с самого начала было заломлено слишком много.

Коняка то ли заржал, то ли застонал.

Я покачал головой.

– Мне повезет, если этот дохляк вообще вывезет меня за ворота Фритауна.

– За пять золотых – это, считай, даром.

– Что, пять золотых окупят затраты на выхаживание этого одра?

Керклас закашлялся в спутанную бороду, угрюмо уставился на мой посох и проворчал:

– Конь здоровый, а ты, вроде бы, собрался не на скачки, а в дорогу. Так?

– Так, иначе я не стал бы присматривать лошадь. Но эту клячу не возьму и за два золотых; на такой развалине все едино никуда не уедешь.

Керклас пожал плечами, почесал всклоченную макушку и сплюнул на унавоженную глину.

– А как насчет того жеребчика? – спросил я.

– Это не жеребчик, а горный пони. По выносливости порода наипервейшая, только цену за него Фелшар еще не назначил.

Я подавил улыбку, смекнув, что это, пожалуй, можно обернуть в свою пользу. Подойдя к пони (на сей раз спереди, чтобы не получить копытом), я убедился, что в плечах он будет пошире и более рослых скакунов, а ноги у него хоть и короткие, но зато очень даже крепкие.

– Может, он меня и снесет... – в голосе моем звучало сомнение.

– Еще как снесет, да и не одного, – подал голос конюх, предпочитая держаться поодаль.

Я осторожно прикоснулся к рубцу на боку животного.

Пони фыркнул, вздрогнул, но от меня не отпрянул.

– Вот, шкура попорчена... – я покачал головой. – Ну, так и быть, пару золотых дам.

– Я ж сказал, Фелшар пока цены не назначил...

– Ясное дело. Оценивай, не оценивай – никто его не возьмет, пока не заживут рубцы. Твой хозяин это наверняка знает.

При этих словах конюх заметно обеспокоился.

– Ладно, получишь три золотых. Но в придачу к пони дашь седло, уздечку и одеяло.

– Даже и не знаю...

– Как хочешь. Я могу посмотреть и в других конюшнях.

Торговались мы долго, и бородатый проныра содрал-таки с меня больше положенного: три золотых и семь серебреников. Мне достались, кроме лошадки, еще приличное седло, одеяло и уздечка. Последняя, правда, представляла собой недоуздок без удил, но у меня было чувство, что с этим пони не стоит рассчитывать на принуждение. Мы с ним должны поладить по-доброму, а не выйдет, так и силой ничего не получится.

Затруднение возникло, когда речь зашла о расписке.

– Я счетоводству не обучен. Этим занимается Фелшар.

– Прекрасно. Я напишу ее сам, а ты только приложишь печать.

Печать, как я приметил, висела над коробкой с расписками.

– Почем мне знать, вдруг ты...

Я поднял посох:

– Всем известно, что имеющий это – не лжет. Я не мог бы позволить себе обман. Слишком высока цена.

При виде посоха он отпрянул.

– Но я не знаю...

– Зато твой хозяин знает, что обладатели Черных посохов никого не обманывают, но и не позволяют обманывать себя. Неслыханной прибыли ты, может быть, и не получил, но я плачу настоящую цену и заодно избавляю тебя от возможных неприятностей.

Каких именно – объяснил мой красноречивый кивок на излупцованный бок животного.

– И то сказать... худа не будет.

Дело окончилось тем, что к воротам Фритауна я направился верхом. Старая, но укрепленная полоской кожи петля, предназначавшаяся для копья, подошла и для моего посоха. Все бы ничего, только стоило мне забыться, как я все время кренился в седле к этому темному шесту.

Пони – это выяснилось, когда я прикоснулся к нему, чтобы оседлать – звали Гэрлок. Он попытался-таки надуть брюхо, чтобы не позволить мне затянуть подпругу, но я, следуя наставлениям Керкласа, хотя и вовсе не в жесткой манере последнего, принудил строптивца опуститься на колени и выпустить воздух.

А вот откуда мне стало известно его имя, лучше и не спрашивать. Но я его узнал. Что не могло не беспокоить, хотя тут уж ничего не поделаешь.

Как ни странно, под седлом Гэрлок не артачился и шел не тряско, а старое разношенное седло оказалось совсем не жестким и одновременно прочным, благо ремни и подпруги были недавно заменены, а все швы и заклепки я проверил самым внимательнейшим образом.

Ухабы и рытвины на мостовой пони обходил сам, да так ловко, что я подумал: если он проявит такую же сноровку на бездорожье, то я сделал лучшее приобретение, чем думал.

К тому времени, когда бывшие спозаранку бледно-серыми облака сгустились и потемнели, Гэрлок вывез меня на истертую серую мостовую перед городскими воротами. Стены высотою не больше двадцати локтей не производили особого впечатления, равно как и высившиеся по обе стороны от ворот башни с зубчатыми парапетами. Навешенные под аркой бревенчатые, окованные железом ворота казались довольно прочными, и вышибить их представлялось делом затруднительным, но едва ли кому-нибудь пришло бы в голову предпринимать такую попытку. Вздумай противник штурмовать Фритаун, он нашел бы много куда более уязвимых мест на невысоких стенах.

С внутренней стороны ворот к стене была пристроена каменная караульная будка, возле которой отирались двое стражников. На моих глазах маленькая повозка, влекомая клячей, вроде той, которую мне пытались всучить на конюшне Фелшара, остановилась возле будки.

– Подай в сторону, не загораживай всю дорогу, – велел один из стражников вознице – лохматой женщине с крючковатым носом. Та щелкнула вожжами и освободила проезд.

Второй стражник с нескрываемым интересом поглядывал на моего пони.

– Эй, малец, где раздобыл лошадку?

– У Фелшара, служивый, – вежливо ответил я, не имея желания грубить этому рослому малому, державшему руку на рукояти меча. Может, он и грузноват, брюхо ловкости тоже не придает, но зачем же искушать судьбу?

– А доказать это можешь?

Я пожал плечами.

– У меня есть квитанция об уплате с печатью Фелшаровой конюшни. И кроме того, – мои пальцы коснулись посоха, который оказался чуточку разогревшимся, – как бы я мог лгать, обладая ЭТИМ?

Взгляд стража упала на посох, и глаза его расширились как совсем недавно у Керкласа.

– Уж больно ты молод, – сказал он, посмотрев на мое лицо.

– Знаю. Все только об этом мне и твердят, с самой весны, – я достал из пояса и развернул тонкий пергаментный лист. – Потрудись лучше взглянуть сюда...

Выражение его лица и ярость, затаившаяся глубоко в глазах, заставили меня насторожиться. И ему не удалось застать меня врасплох.

Я ухитрился не позволить стражнику вырвать у меня пергамент. Вместо этого я выхватил посох из петли – достаточно быстро, чтобы отразить удар его меча. Почти в тот же миг другой конец посоха ударил его по щеке – не очень сильно, но все же чувствительно.

Гэрлок, не дожидаясь понукания, рысью, а потом и галопом припустил в открытые ворота. Закрыть их в одно мгновение не имелось никакой возможности, и мы, проскочив мимо второго стражника, оказались за городской стеной.

– Вор! Конокрад! Держи его! – неслось мне вслед. Под копытами Гэрлока звенели камни. Чтобы не свалиться, мне пришлось отпустить узду и вцепиться в мохнатую гриву. Естественно, я тут же завалился на бок и думал на скаку лишь о том, как бы с кем не столкнуться. Впрочем, обошлось: пешие попрыгали в придорожные канавы, что же до встречных повозок, то мой пони ухитрялся огибать их с удивительной ловкостью. К счастью, как раз в это время к городским воротам Фритауна направлялся поток окрестных хуторян и торговцев продовольствием. Стрелять вдогонку всаднику, скачущему сквозь толпу, означало бы рисковать подстрелить совершенно постороннего человека. А когда толпа на дороге поредела, мы уже находились вне пределов досягаемости. Правда, с башни меня можно было достать из тяжелого арбалета при условии, что таковой, исправный и заряженный, на этой башне имелся.

Вскоре за воротами мостовая оборвалась. Копыта больше не звенели, а глухо стучали по утрамбованной глине. Создавалось впечатление, что в этом краю дороги мостили лишь в пределах города. Впрочем земляной большак почти не размыло недавними дождями.

За первым перекрестком Гэрлок перешел на рысь, а потом и на шаг.

– Хорошая лошадка, – я потрепал его по холке, стараясь не задеть рубец от кнута.

Пони фыркнул.

– Согласен, мне они тоже не понравились.

Я оглянулся на дорогу. С такого расстояния ворота виделись темным пятном, но было ясно, что никакие всадники нам вдогонку не скакали. Поток путников и подвод по-прежнему двигался в одном направлении, вливаясь под арку между башнями.

Лишь теперь, переведя дух, я понял, что до сих пор судорожно сжимаю посох, который больше не был теплым на ощупь. Зато оказалось, что дополнительная ременная петля лопнула – видать, когда я вырвал посох, чтобы защититься от стражника. Кое-как связав оборванные концы, я приладил посох на место. Покончив с этим, я посмотрел на дорогу и увидел чуть ли не перед самым носом выветренный прямоугольный каменный столб с надписью: «Хрисбарг – 40 к.».

Усевшись поровнее и взявшись за поводья, я направил пони под уклон, в направлении Хрисбарга.

Стоило отметить, что событий с утра произошло гораздо больше, чем можно было ожидать. Подвергнуться нападению грабителя, герцогского стражника... Не слишком ли много для одного неполного дня? Это при том, что у меня нет точного представления, куда держать путь. Хотя этот Хрисбарг, вроде бы, находится там, откуда можно попасть к Рассветным, а в конечном счете и Закатным Отрогам.

Поднимут ли стражники из Фритауна шум из-за случившегося у ворот? Не захотят ли они отыграться на других членах группы? Впрочем, остальные могли покинуть город, пока я торговался с Керкласом насчет лошади.

Конечно, мне стоило бы выбраться из Фритауна, не поднимая такого шума. Случившегося не изменишь, но эта история грозила аукнуться впоследствии, в самое неподходящее время.

Вот с такими мыслями и пустились мы с Гэрлоком в долгий путь к Хрисбаргу.

По дороге стучали копыта, а над ней, суля нешуточный дождь, сгущались тучи.

XX

Жалкие угольки, тлеющие в камине, не могут наполнить теплом общую залу, но доброжелательная улыбка человека в белом кажется согревающей.

– Хозяин! – окликает он. – Нельзя ли растопить камин пожарче?

Сидящая в полутьме за угловым столиком женщина смотрит на вышедшего вперед кряжистого, пузатого трактирщика в бесформенных штанах, поношенной тунике и заляпанном полотняном фартуке.

– Прошу прощения, мой господин, но у нас нет ни дров, ни угля. Никакого топлива, кроме той малости, что уже горит. Черные ублюдки отрезали нас от поставщиков, и простому люду приходится мерзнуть.

Немногочисленные посетители реагируют одобрительным гомоном

– Тогда принеси мне камней.

– Камней?

– Ну да, камней. Ты ведь хочешь, чтобы в трактире стало теплее?

Недоумевающий трактирщик кланяется и пятится. Улыбчивый человек в белом оборачивается к сидящей рядом с ним женщине, лицо которой скрыто под вуалью, и что-то ей говорит. Так тихо, что даже стоящей совсем рядом прислужнице не удается ничего разобрать.

У кухонной двери толстяк-трактирщик обменивается парой слов с молодой беременной женщиной. Она исчезает, а он остается в дверях, таращась в холодную, полутемную залу.

Сидящая в углу женщина подается вперед. Капюшон ее плаща откидывается, открывая чистые линии юного лица и рыжее пламя волос.

Какой-то худощавый мужчина, ухмыляясь в нечесаную бороду, встает из-за своего стола и направляется к ней. Рука его касается рукоятки засунутого за пояс ножа.

Рыжеволосая поднимает на него глаза.

– Вижу, милашка, что тебе нужен мужчина, – произносит неряшливый бородач.

– Если и нужен, то не такой, как ты.

Никто в трактире не обращает на эту сцену ни малейшего внимания.

– Ах ты наглая потаскушка! Вздумала грубить, вот как?

– Ничего подобного, – невозмутимо отзывается рыжеволосая, глядя сквозь него. – Я только указала на очевидное.

Однако ее спокойная уверенность не смущает навязчивого бородача, который тянется за стулом.

– Я тебя не приглашала, – замечает девушка.

– Обойдусь без приглашения, – рычит он, окидывая ее похотливым взглядом, и садится рядом.

Ее посох и нога приходят в движение одновременно.

И стул и бородач падают на посыпанный песком дощатый пол.

– Сука! – он тянется за ножом.

Она заносит посох. Удар! – и любитель цепляться к женщинам лежит ничком.

– Эй, мне тут не нужны драки! – кричит трактирщик, подбегая к упавшему.

– Ты прав, драки ни к чему, – кивает рыжеволосая. – Когда этот идиот очухается, посоветуй ему впредь быть поосторожнее.

Трактирщик волочет потерявшего сознание человека к двери, а девушка садится и спокойно доедает свой хлеб и сыр.

Темноволосая женщина под вуалью кивает человеку в белом. Тот улыбается и кивает в ответ.

Тем временем беременная служанка возвращается в залу, с трудом волоча корзину, полную мокрых камней.

– Камни, мой господин. Как было велено.

– Будь добра, сложи их на каминную решетку.

Служанка повинуется, посматривая то на стройного чело века в белом, то на пузатого хозяина.

– Спасибо, красавица. Держи!

Служанка получает серебреник. Глаза ее округляются. Кланяясь, она ловко прячет полученную монету в потайной карман.

– Премного благодарна, мой господин.

Человек в белом встает и, повернувшись к столикам, произносит:

– Сдается мне, всем вам довольно зябко. Вот вы, – он указывает на три фигуры за столиком у стены, – как мне кажется, намокли под холодным дождем, да и другим не намного легче. Хотите согреться? Я вам это устрою.

Он поворачивается к разложенным на каминной решетке камням и делает неуловимый жест. Раздается шипение, над решеткой вспыхивает белое пламя. Все – даже рыжеволосая девица в углу – вздрагивают. Воцаряется полная тишина.

Когда белое пламя опадает, становится видно, что камни превратились в равномерно горящие уголья. По помещению начинает распространяться приятное тепло.

Темноглазая женщина с вуалью поднимается и направляется к столику рыжеволосой.

– Лорд Антонин и я просим тебя присоединиться к нам.

– Зачем? – спрашивает рыжеволосая.

– Стоит ли обсуждать это здесь? – отзывается незнакомка, с улыбкой посматривая на посох.

– И то сказать, – улыбнувшись в ответ, рыжеволосая встает.

– Меня зовут Сефия, а это лорд Антонин, – представляет себя и своего спутника женщина в вуали.

– Будь нашей гостьей, – предлагает Антонин.

– С чего бы это? – интересуется рыжеволосая.

– А почему бы и нет? – отвечает лорд в белом. – У тебя наверняка есть вопросы, а у нас, возможно, на некоторые из них найдутся ответы.

Рыжеволосая присматривается к Сефии и приходит к выводу, что та, несмотря на прекрасную фигуру, старше, чем кажется с первого взгляда. В уголках глаз заметны морщинки, а щеки явно нарумянены.

– Ну раз так, то спрошу: зачем вам потребовалось демонстрировать свою силу? И что вам нужно от меня? – говорит она наполовину шутливо, наполовину с вызовом.

– Дело есть дело. Как думаешь, юная леди, может ли внешность действительно быть обманчивой?

– Продолжай, – говорит рыжеволосая.

– Продолжу. По-моему, поступки красноречивее слов. Некоторые из собравшихся здесь промокли и продрогли. Согрела ли их хваленая добродетель Отшельничьего? Сумеет ли трактирщик разжечь огонь в камине теплом своего сердца?

– Это затасканный довод, Антонин. Один хороший поступок еще не делает человека хорошим. Как и один неправильный не превращает в злодея.

Наружная дверь распахивается. В помещение врывается влажный холодный ветер, но дверь тут же захлопывается.

– И все же поступки красноречивее слов, – настойчиво звучит мелодичный голос Антонина – Скажи мне, чем плохо обогреть замерзающих?

– Мне не нравятся ответы, представляющие собой вопросы, – говорит рыжеволосая. – Как насчет прямого ответа?

Антонин, словно находя подобную прямолинейность излишней, пожимает плечами и смотрит собеседнице в глаза.

– Что толку от добрых помыслов, если они не воплощаются в добрые поступки? Ох, прости, – спохватывается и усмехается он. – Привычка... Но я попробую сказать по-другому. Чистоплюи от магии, такие, как Мастера Отшельничьего, учат, будто форма магии сама по себе имеет отношение к добру или злу. По их мнению, использование магии хаоса хотя бы для обогрева тех, кому грозит смерть от холода, или для пропитания тех, кому грозит смерть от голода, способствует умножению зла – вне зависимости от намерений того, кто к этой магии прибегает. Мне же подобные рассуждения представляются сомнительными. Разве человеческая жизнь не дороже ярлыка? – он снова пожимает плечами. – Я прошу тебя подумать об этом. Подумать о нищих, которых ты видела на холодных улицах. Ну, а заодно раздели нашу трапезу.

– И?

Антонин тепло улыбается:

– Мне предстоит обсудить с герцогом некоторые вопросы. Если тебя заинтересует возможность иметь с нами дело, то имей в виду: я пробуду в Хайдоларе чуть меньше восьмидневки, если считать с сего дня. В «Роскошном пристанище». Приходи туда или оставь для нас весточку.

Взяв ломтик мяса, он кивает на стоящую перед гостьей пустую тарелку:

– Разумеется, сначала тебе нужно получше познакомиться с Кандаром и поразмыслить о том, как распорядиться твоими способностями. Так что пока хватит разговоров. Угощайся в свое удовольствие.

Рыжеволосая косится то на Сефию, то на Антонина, но эти двое не переглядываются. Не происходит между ними и обмена искаженной энергией, что ей случалось наблюдать на Отшельничьем. В конце концов она подцепляет ломтик мяса, и все трое приступают к еде.

XXI

По сравнению не только с Главным, но и с менее значительным Поперечным трактом Отшельничьего, дорога из Фритауна в Хрисбарг представляла собой не более чем проселок. Прямой, но узкий. Недалеко от города большак разделился на три ответвления – на юг, север и запад. Я выбрал единственную дорогу, которая не вела вдоль побережья.

Середина дороги представляла собой полосу плотно утрамбованной глины шириной примерно в крестьянскую повозку. Все остальное было безнадежно разбито и размыто. По обе стороны тянулись глубокие колеи, оставленные в вязкой грязи.

Попытка отстегнуть плащ от заплечного мешка прямо на ходу едва не стоила мне падения с пони. Ухватиться за край седла удалось лишь в последний момент.

Гэрлок неодобрительно заржал.

Я извинился. А потом, слегка натянув поводья, остановил его и оглянулся. Позади осталось более пяти кай. За нами, вроде бы, не гнались. Другая неприятность подстерегала нас – моросящий дождик грозил смениться настоящим ливнем. Стоило мне слезть с седла, как стало ясно, что ноги с внутренней стороны основательно стерты. А ведь мы только-только начали путешествие!

В небе громыхнуло. Тучи продолжали темнеть, обещая уже не только ливень, но и грозу. За тянувшимися сбоку дороги каменными оградами виднелись побуревшие, лишь со слабым намеком на зелень, луга. Кое-где на полях стояли лужи, а стебли некоторых луговых трав почернели – они гнили на корню. Похоже, что затяжные дожди в этой местности – не редкость.

Снова громыхнуло. Крупные дождевые капли забарабанили по дорожной глине и по моей макушке. Пристроив торбу позади седла, я снова взобрался на Гэрлока и поморщился от боли.

– Поехали.

Загромыхал гром. Дождь полил как из ведра.

Все складывалось так, что лучше и не бывает. Под мерзким проливным дождем, по дороге, проходившей через совершенно неизвестные мне места, я направлялся в совершенно незнакомый город.

Гэрлок предостерегающе заржал, прерывая мои невеселые мысли.

Впереди на дороге появилось бесформенное пятно, вскоре принявшее очертания кареты, запряженной парой громадных коней. Над головой кучера, закутанного в поблескивающий от влаги серый плащ с капюшоном, торчал шест, на котором висел намокший красный флаг.

Выбрав менее грязную сторону дороги, я направил Гэрлока направо.

– Хэй! Хэй!

У меня возникло ощущение, будто карета движется в студеном облаке – по мере ее приближения меня все сильнее пробирало холодом.

– Хэй! Хэй! – громко, но как-то безжизненно и хрипло выкликал кучер, и его возгласы скручивали в узел каждый нерв в моем хребте. Громыхая, карета неслась по твердой середине дороги мне навстречу.

Эта карета, изготовленная из белого дуба и щедро покрытая золотистым лаком, сверкала, словно отлитая из золота. Однако она, как ни странно, вовсе не имела металлических деталей. Железные пружины рессор заменяли кожаные ремни, а колеса были целиком изготовлены из дерева. Изготовлены с замечательным мастерством, которого не могла скрыть налипавшая на них дорожная грязь.

– Хэй! Хэй!

Промчавшись мимо, кучер не взглянул в мою сторону.

Позади кареты бок о бок скакали двое верховых на конях, весьма напоминавших гнедого мерина, виденного мною у Фелшара. Кони двигались быстрой рысью – самым скорым аллюром, пригодным для долгого путешествия.

Плащи обоих всадников, сделанные из того же блестяще – серого непромокаемого материала, что и у кучера, были гораздо короче, чтобы не мешать им при необходимости воспользоваться оружием. При них были копья с белыми древками и мечи, вложенные в белые ножны.

Один из всадников взглянул на меня из-под капюшона. Взгляд его показался мне скорее механическим, нежели живым. Как будто он не УВИДЕЛ меня, а, подобно некоему прибору, зафиксировал факт присутствия человеческой фигуры и передал куда-то полученные сведения. Во всяком случае, у меня осталось такое ощущение, хотя серый наездник определенно не открывал рта.

В тот момент, когда карета поравнялась со мной, ненастный полдень сделался больше похожим на штормовую ночь, но это продолжалось лишь несколько мгновений. После этого осталось ощущение нарушенного порядка, удаляющееся громыхание колес, да стихающие вдали выкрики кучера.

Я поежился, от души надеясь, что Изольда закончила свои дела во Фритауне и успела сесть на Черный корабль, дожидавшийся ее где-то близ гавани.

Тамра... Хотелось верить, что привычка рыжеволосой откладывать все напоследок не задержит ее в городе и не сведет с магом хаоса, мчавшимся во Фритаун в белой карете. Но как-либо повлиять на это было не в моих силах. Взглянув на дорогу, я рассеянно отметил, что массивная дубовая карета почти не оставила следов.

Дождь прекращаться не собирался, что наводило на мысль об укрытии. Однако прямая как стрела дорога позволяла видеть, что по меньшей мере на протяжении ближайших пяти кай впереди нет ничего, кроме все тех же оград и прибитых дождем лугов. После выезда из Фритауна я не приметил ни одного хутора, не говоря уж о придорожной харчевне. Овцы, правда, в отдалении виднелись, а стало быть, местность оставалась обитаемой. Только вот жители ее почему-то предпочитали держаться подальше от дороги.

Эта мысль заставила меня поежиться.

Гэрлок заржал и встряхнул гривой.

– Понимаю, приятель... Сыро и холодно. Но вот ведь беда, укрыться-то негде.

Пони фыркнул.

– Негде, дружище. Честное слово, негде.

И мы потащились дальше.

Встречных карет больше не попадалось. На дороге оставались лишь мы да льющаяся с неба непрерывным потоком вода. Наконец, когда плащ на моих плечах промок насквозь, а дождь все же унялся, превратившись в холодную взвесь тумана, на краю пустынной равнины замаячил пологий холм. По обе стороны дороги появились редкие сосенки, каменные ограды вконец развалились, а на вершине невысокого холма обнаружились руины – остатки некогда большой фермы или усадьбы.

Присутствия хаоса здесь не ощущалось. Я чувствовал лишь давность и... может быть, печаль. Хотя, узнай об этом отец, Кервин или Тэлрин – любой из них прожужжал бы мне все уши, втолковывая, что факт наличия или отсутствия гармонического или хаотического начала не должен иметь эмоциональной окраски. К счастью, Гэрлок не имел склонности вдаваться в подобные тонкости.

Дальше местность стала более дикой. Огороженные луга окончательно сменились лесами – преимущественно сосняком. Изредка, чаще у подножия холмов, встречались серые дубы – их листва была уже тронута желтизной.

И тут я вновь поежился. Во всем этом унылом пейзаже не было решительно ничего необычного, но затяжные дожди имели не вполне естественную причину. С чего это мне втемяшилось – сказать не берусь. Никаких признаков хаоса поблизости не ощущалось. Но избыточная влажность явно была не натуральной.

Правда, вода при этом оказалась совершенно обыкновенной. Гэрлок с удовольствием пил из маленьких ручейков, а вот к тощей травке выказал полнейшее равнодушие. Я сидел, покачиваясь, в седле и жевал прихваченный с собой в дорогу хлеб.

Неестественное впечатление производила и сама дорога. Хотя – что в ней особенного? Где возможно, идет прямо, где приходится – слегка изгибается, а кое-где и приподнимается над уровнем местности. Но вот ведь – даже когда она пошла сквозь все более высокие холмы, ширина ее осталась прежней. Склоны по обе стороны казались как будто срезанными под плавным углом. Ни тебе нависающих выступов, ни валунов... Ну конечно!

Мне захотелось ударить себя по лбу. Ну конечно! Чародейская дорога! Магистра Трегонна упоминала о существовании в Кандаре таких трактов, но слушал-то я ее в пол-уха.

Поняв, ЧТО должно находиться в глубине, я почти физически ощутил под слоем глины плотно уложенные белые камни.

Уже темнело, и дорога шла под уклон, когда впереди появились беспорядочно разбросанные огоньки. По моим прикидкам, это могли быть огни Хрисбарга.

В трех или четырех кай от города дорога разделилась. Правое ответвление было помечено столбом с высеченными на нем стрелой и буквами «ХСБГ». Левое – по существу, продолжение главной прямой дороги – уводило к отдаленной гряде холмов и пропадало в темноте, где не было ни огней, ни какого-либо иного признака жилья. О том, что здесь вообще кто-то ездил, свидетельствовали лишь следы колес.

После поворота на Хрисбарг тракт сделался совершенно раскисшим, а пересекавшие его то здесь, то там ручьи приходилось одолевать чуть ли не вброд. Честное слово, я едва не пожалел о мрачной, но ровной и твердой чародейской дороге. Особенно когда вновь стал накрапывать дождь.

Гэрлок, откликнувшись на мои мысли, подал голос.

– Во всем ты прав, приятель, но есть ли у нас выбор?

По этому поводу пони предпочел отмолчаться.

Первые хижины, до которых мы добрались, оказались темными и покинутыми развалюхами. Потом показались дома – они стояли под крышами, но явно были заброшены. И наконец под копытам Гэрлока захлюпала тщательно взболтанная грязь центра города.

Главная улица Хрисбарга представляла собой полосу вязкой глины с почти равномерно чередующимися глубокими лужами. Ничего, хотя бы отдаленно напоминающего мостовую и придорожные канавы, не было и в помине. К дверям лавок вели деревянные сходни. Крыльцо и коновязь имелись лишь у немногих, большинство обходилось несколькими положенными наклонно досками.

Даже в сумраке и мороси я отметил убожество плотницкой работы: и материал был никудышный, и сколочено все кое-как.

Гэрлок фыркнул и встряхнул гривой, обдав брызгами мой плащ и физиономию. В моем потаенном поясном кошеле имелось несколько серебреников – этого должно было хватить на ночлег в гостинице для меня и стойло в конюшне для Гэрлока. После такого денька мы оба нуждались в отдыхе.

Перед одной или двумя лавками горели масляные лампы, но уличных фонарей как таковых в Хрисбарге не водилось. Что, учитывая своеобразие здешних улиц, создавало некоторые затруднения даже для меня, с моим превосходным зрением.

Гэрлок снова фыркнул.

– Конечно, дружок, ты совершенно прав. Мы поищем гостиницу... или что тут может за нее сойти.

Говоря это, я озирался по сторонам и таращил глаза, пытаясь высмотреть столб с указателем дороги на Хаулетт. Конкретных сведений и полезных указаний Братство надавало мне – что кот наплакал. Надо, мол, провести год в Кандаре и проехать через Хаулетт в лежащие за ним земли.

Но неужели все испытание только к тому и сводится, чтобы проехаться по Кандару и через такие городишки, как этот Хрисбарг или Хаулетт, добраться до Закатных Отрогов? Чтоб мне лопнуть, как-то не верится! Не напускай наши Мастера на себя такой строгий вид, я вообще мог бы принять все это за нелепую шутку. Однако Тэлрин так упорно долдонил насчет этих самых Отрогов, что поневоле приходилось принять задание всерьез.

Напрягая зрение, я наконец высмотрел дальше по улице выцветшую вывеску, разобрать на которой можно было разве что букву «С» и изображение какого-то не поддающегося определению существа. Ни одна из доступных взору темных халуп даже отдаленно не походила на постоялый двор, однако указатель должен был на что-то указывать. Ободряемый этой здравой мыслью, я продолжил путь к дальнему концу Хрисбарга. Моя настойчивость увенчалась-таки успехом.