Текст книги "Магия Отшельничьего острова"

V

Приблизительно к середине утра, когда стало ясно, что если я и опоздаю в Найлан, то совсем ненадолго, напомнил о себе мой желудок.

К тому времени у меня за спиной остались не только Энстронн, но и Кларион и местечко под названием Сигил. О последнем – хоть это название и красовалось на солидном придорожном столбе – я отродясь ничего не слышал, а стало быть, ничего примечательного там и быть не могло. Я, признаться, вообще не приметил никаких признаков жилья, хотя вовсю таращил глаза на север и дом с шестисот ярдов мог бы и углядеть.

За Сигилом дорога, и без того не слишком оживленная, совсем обезлюдела. Зато прибавилось пыли. Да еще и солнце стало припекать сильнее.

Потом слева от дороги появилось размытое пятно. Еще толком его не разглядев, я сообразил, что это не иначе как странноприимный дом. Странноприимный дом на пути к одному из главных портов острова.

Такого рода заведения попадались нечасто, поскольку лишь немногие граждане Отшельничьего предпринимали дальние путешествия, а из чужеземцев на остров допускали лишь некоторых купцов. Попытки нелегального проникновения мастера пресекали, причем создавалось впечатление, будто им заранее известно о всяком проникновении контрабандистов у изрезанного фьордами гористого северного побережья. Северная гряда служила острову защитой от суровых зимних бурь, но одновременно задерживала потоки влажного и теплого воздуха с юга, отчего высокогорья отличались высокой влажностью.

Иноземцы, получавшие дозволение на торговые поездки по острову, редко бывали молоды и словоохотливы. Скупали они в основном гончарные и прочие ремесленные изделия, а на продажу привозили редкие драгоценные камни: желтые алмазы и темно-зеленые изумруды, добывавшиеся лишь на дальних рубежах Хамора.

Помнится, мне казалось, будто все они используют одни и те же монеты, но потом выяснилось, что это не так. Просто почти во всех странах – кроме разве что Пантарана – имеют хождение монеты, очень похожие на хаморианские и наши. Золотые, серебреники и медяки. Надписи, если приглядеться, – разные, но размер и вес одинаковы. Ежели, конечно, монета не обрезана. Почему так? Да наверное потому, что почти вся торговля идет через Хамор, и даже остранцы, при всей их гордыне, вынуждены чеканить похожую монету. Правда, называют они свои деньги по-другому, но этих названий все одно никто не использует. Даже в самой Остре.

А еще помнится, я с детства не мог понять – зачем потребовалось строить столь величественные дороги, если народу по ним путешествует всего ничего? Но в ответ на мои вопросы отец, как водится, качал головой, а дядюшка Сардит просто отмалчивался.

По мере того, как натруженные ноги вели меня все ближе к странноприимному дому, мысль о коротком отдыхе начинала казаться мне все более соблазнительной.

Все странноприимные дома устроены одинаково: черепичная кровля над четырьмя глухими, без окон, стенами, закрывающаяся на засов дверь и широкая крытая веранда с каменными скамьями. Внутри нет никакой отделки, нет даже очага, чтобы приготовить пищу. Эти дома годятся лишь для недолгого отдыха да дают возможность переждать непогоду.

Устроившись на задней каменной скамье – самой прохладной – я стянул сапоги, протер ноги, хлебнул из фляги теплой воды и принялся за провизию, которой снабдил меня отец. Вчерашняя утка была очень хороша, да и два слоеных пирожка – один без начинки, другой с вишневым вареньем, пришлись весьма кстати. Все эти яства я заел одной кислой грушей, а другую приберег на потом.

Дожевывая последний кусок, я почувствовал чье-то приближение и увидел человека, который вел в поводу лошадь, тащившую крытую повозку. Более всего он смахивал на торговца, но на всякий случай я, морщась, натянул на сбитые ноги сапоги, уложил мешок с провизией в заплечную торбу, а немногочисленные крошки разбросал по дороге для птичек. Торба была увязана, прислоненный к скамье посох стоял под рукой – бери да иди. Правда, идти что-то не хотелось.

– Привет, паренек, – окликнул меня незнакомец. Молодой для купца, моложе дядюшки Сардита, он имел косматую черную шевелюру и стриженую бороду. Его одежду составляли туника с короткими рукавами, штаны и сапоги – все из мягкой кожи блекло-желтого цвета. В плечах он был пошире дядюшки Сардита, с внушительной мускулатурой. На широком коричневом поясе висело несколько ножей.

– Добрый день, – вежливо отозвался я, привстав. – Держишь путь из Найлана?

– А то откуда? – со смехом отозвался он, привязывая своего темно-каурого мерина. – А ты?

– Я с востока...

– А не молод ты путешествовать без старших? – промолвил торговец, закончив с лошадью и поднявшись на две каменные ступеньки.

– Может, и молод... – Тон его мне почему-то не понравился, и я подался поближе к посоху.

– Впрочем, на вашем чудном острове вообще мало кто куда ездит.

– Это верно.

– А ты, небось, такой же «приветливый», как и все ваши. Невысокого мнения обо всем остальном мире.

– По правде сказать, я слишком мало знаю об остальном мире, чтобы иметь на сей счет какое-либо мнение.

– Надо же! Впервые встречаю здесь человека, готового признать, что за пределами вашего острова, где вы и впрямь угнездились сущими отшельниками, тоже существует какая-то жизнь.

Я предпочел отмолчаться: что тут можно сказать?

– Да, чудно вы тут живете, – продолжал он. – Ежели ты не принимаешь душ хотя бы три раза в неделю, женщины отворачиваются от тебя, как от зачумленного. Но хоть ты мойся и трижды в день, они все едино не перемолвятся с тобой и словечком, кроме как насчет торговли. Думаю, всех держат в страхе эти молодцы в черном. И то сказать, с ними даже империя предпочитает не связываться.

– Империя?

– А ты что, и о Хаморе не слыхал? О Восточной империи?

Купчина оказался таким же надоедливым хвастуном, как и вся их братия. Будто бы кое-что повидав, он сделался невесть каким умником.

– Что, парнишка, не нравлюсь тебе, да? Это не горе: мы, купцы, сюда не любиться приезжаем, а торговать. Хочешь драгоценности – покупай, есть что на продажу – предлагай. Правда, откуда у такого мальца стоящие вещи? Разве твой посох... Недурная работенка.

Он потянулся к посоху, словно меня там и не было.

А я вроде бы и не тянулся, во всяком случае, ничего такого не помню. Однако посох каким-то образом оказался в моей руке и хрястнул его по запястью.

Он яростно завопил и другой рукой схватился за рукоять ножа.

Внутри у меня все сжалось: похоже, этот малый собирался метнуть в меня нож. А ведь я и не хотел его бить, все вышло само собой.

– Не думаю, чтобы Мастерам понравилось то, что ты затеваешь, – сказал я, с трудом заставив свой голос звучать спокойно.

– Пропади они все пропадом, твои Мастера, – рыкнул он. Но нож оставил в покое и лишь смерил меня долгим, злобным взглядом.

Я опустил посох, который, невесть почему, сделался на ощупь теплым. Как будто полежал на солнце или возле костра.

– А ты, значит, тоже из этих... – проворчал торговец. Он медленно пятился, хотя я и не думал к нему приближаться.

– Не знаю, о чем ты. Я пока никто.

– Проклятый остров! – Купчина уже отвязывал свою лошадь.

Закинув торбу за плечи, я направился к ближнему спуску с веранды – благо он был как раз со стороны Найлана.

– Я все равно ухожу, а ты можешь остаться. Тебе нужно передохнуть.

Он молчал, но я чувствовал на себе его взгляд, полный ненависти, глубокой, как Северная река во время паводка, и почти столь же неистовой. Морщась от боли в стертых ногах, я зашагал прочь, желая поскорее оказаться подальше от странноприимного дома и этого торговца.

А шагая, размышлял о том, все ли торговцы столь же нахальны и бесцеремонны, когда думают, будто имеют дело с беспомощными людьми. А еще о том, отчего разогрелся посох. Я неплохо разбирался в свойствах дерева и знал кое-что о металлах, а посох как раз и представлял собой комбинацию лоркена со сталью. Прекрасно выполненную комбинацию, которую можно было назвать произведением искусства – недаром купец обратил на посох внимание. Но сочетание дерева с металлом не обладает никакими необычными свойствами.

В свое время – еще до ученичества у дядюшки Сардита – отец обучил меня приемам палочного боя, заявляя, что это-де полезное упражнение. Было это давно, но, говорят, хорошо усвоенные приемы не забываются. Ладно, этим можно объяснить, как вышло, что я огрел этого малого по руке, но ведь он заорал так, словно его обожгло огнем. И посох нагрелся – определенно нагрелся!

А вдруг в обличье купца мне повстречался дьявол? В такое, конечно, верилось с трудом, но в старых легендах рассказывалось, будто дьяволы корчатся от прикосновения холодного железа.

На нагретой солнцем пыльной дороге было душно, однако меня пробрала дрожь. Сначала та молодая женщина, теперь этот торговец... Поневоле подумаешь, будто со мной что-то не так. Или с моим посохом.

Но у нас на Отшельничьем нет никакой магии. И уж я-то точно не маг.

Мне оставалось лишь поежиться и продолжить путь.

VI

Найлан всегда был Черным Городом, точно так же, как ныне забытый Фэрхэвен был некогда Белым. И неважно, что народу в Найлане живет чуть больше, чем в деревне, что это морской порт, которым пользуется только Братство, или что это крепость, которая никогда не была захвачена и лишь единожды подверглась осаде.

Найлан – Черный Город и всегда им будет.

С Главного тракта он сначала показался низкой тучей черной дорожной пыли, потом приземистым черным холмом. На большом расстоянии истинные размеры скрадываются, так что оценить, насколько велик город, я смог, лишь приблизившись примерно на кай. Стены были не слишком высокими – локтей эдак в шестьдесят; однако они перегораживали полуостров от края до края. Единственными имевшимися в них воротами и заканчивался Главный тракт. Мне доводилось видеть рисунки с изображением крепостей Кандара, Хамора и Остры, но Найлан выглядел совсем по-другому. Здесь не было ни башен, ни амбразур, ни бойниц, ни рва и моста. Дорога подходила к самым воротам.

Я знал, что другой конец этого пути длиной в тысячу кай упирается в Край Земли. Действительно Край, самую дальнюю точку острова, бывшую морским портом до того, как изменившиеся течения и ветра превратили уютную гавань в гнездо штормов. Теперь корабли приставали там крайне редко, когда вынуждала непогода. Единственным открытым портом Отшельничего являлся Найлан. Услышав об этом от магистра Кервина, я, помнится, нашел такое положение дел странным.

Но если что в Найлане и впечатляло, так это не стены, а утесы. Отвесные, гладкие, словно угольно-черный лед, они обрывались с высоты двухсот локтей к серой голубизне волн. Вид этих стен и утесов открылся мне в ясный полдень, но даже при полном солнечном свете они напоминали тени. Невольно поежившись, я сжал посох, оказавшийся на ощупь теплым, словно хотел меня согреть.

Одного взгляда на эти скалы, стены и массивные металлические ворота было достаточно, чтобы понять, почему город именуют Черным. По правде сказать, это зрелище отнюдь не прибавило мне спокойствия насчет того, что ожидало впереди. Впрочем, при столь небогатом выборе это не имело особого значения.

Не заметив никакой стражи, я приблизился к широко распахнутым воротам и, вступив в полоску тени, поднял глаза на безликие стены.

– Что привело тебя сюда, путник? – послышался приятный женский голос.

Поискав взглядом, я обнаружил его обладательницу на огражденном парапетом выступе локтях в восьми над дорогой. Когда ворота закрывались, это место оказывалось за створами.

Одетая в черное женщина имела под рукой темный посох, похожий на мои. В тени ее волосы казались темно-каштановыми.

– Итак, какова причина твоего прибытия в Найлан?

– Гармонизация.

– Твое имя?

– Леррис.

– Откуда?

– Вырос в Уондерноте, ученичество проходил в Маттре.

– Ну что ж, прибыл примерно вовремя, – произнесла она вежливо, но с налетом скуки в голосе. – Как пройдешь ворота, поверни налево и шагай прямо к маленькому зданию с зеленым треугольником рядом с дверью. Больше никуда не заходи.

– А если зайду?

– Ничего не будет. Решительно ничего, просто зря потратишь время. И свое, и чужое, если тебя придется искать. Но куда бы ты ни сунулся, тебя направят к месту сбора.

Она говорила с таким безразличием, что я снова ощутил холодок.

– Спасибо.

Женщина кивнула в ответ, и я ступил под арочный свод высотой в пятнадцать локтей. Стены казались толще, чем я думал. В толщину они, пожалуй, были не меньше, чем в высоту. Вблизи камень, которым они были сложены, более всего походил на гранит, хотя никогда прежде мне не случалось видеть черного гранита. Под аркой стояла тень, с моря веяло приятной прохладой.

Вынырнув снова на солнцепек, я огляделся. От ворот начинались три улицы – одна шла направо, к приземистому квадратному зданию, другая налево, а третья прямо, строго на запад. Облик самого города в чем-то разочаровывал, а чем-то, наоборот – пленял. После долгого пути через безлесные равнины я не мог не порадоваться множеству деревьев, украшавших Найлан, Среди них попадались очень старые, а крона росшего посреди главной улицы величественного черного дуба поднималась выше городских стен.

Но вид улиц и зданий удручал однообразием: черное каменное мощение, черные каменные дома – все одноэтажные; черные крыши из материала, который я бы назвал каменной черепицей. Будучи того же цвета, что и стены, крыши отличались по текстуре: кажется, строения здесь крыли сланцем. Дома стояли на расстоянии пятидесяти-шестидесяти локтей один от другого.

Трава на газонах, в отличие от пожухлой придорожной травки вдоль Главного тракта, удивляла сочным зеленым цветом. Улицы были почти безлюдны. Редкие прохожие были одеты в черное платье.

Оказалось, что Найлан тянется куда дальше на запад, чем я предполагал. Между воротами и концом полуострова, где, по моим догадкам, должен был находиться надежно защищенный порт Братства, пролегало не менее пяти кай. А поскольку местность в том направлении шла под уклон, я мог убедиться, что и дальше на запад город выглядит примерно так же. Примерно – поскольку обзор затрудняли деревья. При всем обилии яркой зелени в городе господствовал черный цвет. Он не угнетал, не подавлял, но и не позволял о себе забыть.

Оглядевшись, я подхватил посох и зашагал по черной каменной мостовой. Женщина у ворот могла бы не утруждать себя упоминанием о здании с зеленым треугольником: оно маячило на первом же перекрестке, и я в него уткнулся. По всей видимости, цветные фигуры заменяли надписи и служили для определения назначения зданий. И то сказать – разбери где здесь что, ежели все дома почти одинаковы. Все-таки удивительно: неужто мастера, с их-то могуществом, не могли выстроить город менее однообразным и скучным?

Черная дубовая дверь была открыта. Сработанная на совесть, почти как изделия дядюшки Сардита, она, однако, уже одним только своим видом навеяла на меня привычную скуку. Неужто эти хваленые Мастера не знают других материалов, кроме черного дуба да черного камня? Тоска смертная!

– Еще один...

Оторвав взгляд от лепнины, я увидел, что нахожусь на вершине лестницы из трех ступеней шириной во всю комнату. Внизу на двух каменных скамьях расселись люди: двое мужчин и три женщины.

Кивнув, я спустился вниз и, оказавшись поближе, понял, что являюсь в этой компании самым младшим, не считая, может быть, одной девицы – мускулистой блондинки. И единственным обладателем посоха. У ног остальных лежали лишь торбы.

– Леррис, – представился я.

Немолодой, лет сорока мужчина с редеющей каштановой шевелюрой и глубоко посаженными круглыми глазами встал со скамьи:

– Саммел.

– Кристал, – назвала себя тоненькая белокожая брюнетка с великолепным, ниспадавшими до талии волосами.

– Ринн, – бросила широкоплечая блондинка с натруженными руками.

– Дорте, – безразличным тоном произнесла особа с оливковой кожей, колечками отливавших красным волос и золотыми кольцами на каждом пальце.

– Миртен. – Остроносый малый с глазами хорька и бизоньими космами отличался высоким и резким голосом.

Кивнув всем, я снял торбу и поставил в уголок посох.

– Почти все в сборе, – сообщил Саммел перед тем, как сесть. – Как мне сказали, нас должно быть шестеро.

Голос его был глубоким и спокойным.

Хотя ноги мои по-прежнему ныли, садиться я не стал. Хотелось осмотреться, а насидеться всегда успею.

Прихожая, зал ожидания или как там следовало называть помещение, в котором мы находились, имело примерно десять локтей в ширину и чуточку поменьше – в длину. Помимо входа туда вели три двери из черного дуба, окованного черной сталью. Все они были закрыты. Стены, сложенные, по моим догадкам, из бруса, покрывали прямоугольные панели из однослойного дубового шпона. Со стороны трех внутренних стен вдоль потолка бежал лепной бордюр с треугольным орнаментом. Потолок был покрыт серой штукатуркой. На фоне всего черного он выглядел голубоватым.

Над каждой скамьей висело по портрету: справа женский, слева мужской. Оба, ясное дело, в черном. Этот черный цвет уже начинал нагонять на меня зевоту.

Все молчали. Да и что тут было особо говорить? Кристал, одетая в пыльную голубую рубаху и брюки, смотрела словно бы сквозь меня, что меня ничуть не печалило. Больно уж худая, к тому же какая-то отрешенная. Ринн уставилась в пол. Оказалось, что у нее очень красивые ноги – этого не могли скрыть даже обшитые бахромой кожаные штаны.

Дорте переглядывалась с худощавым Мартеном.

Саммел сидел печально понурясь и устремив взгляд в никуда.

Ну а я прохаживался по комнате, пытаясь сообразить, какими инструментами пользовались здешние столяры при изготовлении этих панелей. А о чем еще было думать, коль скоро насчет гармонизации мне до сих пор не удалось выяснить ничего определенного? Кроме того, что от этого, видимо, не отвертеться.

И компания, похоже, подобралась не из лучших.

Раздался стук каблуков.

Все подняли глаза навстречу новоприбывшей. Она тоже имела посох – черный, вроде моего, но выглядевший... трудно сказать точно, как. Не сбитым, не потертым, однако... как бы дольше использованным. Ее волосы были ярко-рыжие, глаза – как голубые льдинки, а дорожная пыль на веснушчатом лице делала ее моложе своих лет. Она могла сойти за мою ровесницу, хотя на деле была старше лет на пять – шесть.

– Ну и славная компания подобралась – просто жалость берет, – голос ее звучал добродушно и вместе с тем твердо.

– Говори за себя, – ляпнул я прежде, чем сообразил, что сказал.

– Я за себя и говорю.

– Меня зовут Леррис. А тебя?

– Тамра – сгодится? – Пробежав глазами по окружающим, она вперила взгляд в меня. – А ты не слишком молод, чтобы здесь находиться?

– А кто ты такая, чтобы об этом судить?

– Тамра... Леррис... – вмешался Саммел, снова поднявшись. – Здесь находятся только те, кому положено, с разрешения Мастеров. Так что обсуждать здесь нечего.

– Вот именно, нечего, – буркнул я, испытывая сильнейшее желание придушить эту рыжую стерву в темно-серых брюках, такой же тунике и черных сапогах с крепкими каблуками. Еще чуть-чуть, совсем бы вырядилась в черное.

– Мастера то, Мастера се... – раздраженно фыркнула она, сбрасывая со спины мешок и спускаясь по лестнице. Оказалось, что ростом Тамра едва достигает моего плеча, хотя торбу несла не меньше моей. Стройная, с тонкими чертами лица, она не была ни столь худощавой, как Кристал, ни столь мускулистой, как Ринн. Пожалуй, сложением Тамра походила на Дорте, но выглядела своеобразнее.

Она, как и я, не спешила садиться. Положила торбу и принялась рассматривать картины, в которых я не углядел ничего примечательного, кроме, быть может, мрачного колорита. А вот отделка панелей Тамру явно не интересовала.

Поскольку она не уделила ни малейшего внимания ни мне, ни кому-либо другому из нашей чудной компании, я пригляделся к левой картине, гадая, что же в ней могло привлечь Тамру.

Мужчина на картине был в черном, хотя и не в официальном облачении Мастера, а цветом волос (я назвал бы это посеребренным золотом) походил на моего отца. Более того, чем дольше я всматривался, тем сильнее становилось ощущение, будто между ними есть и другое сходство, хотя заключалось оно явно не в чертах лица. В чем именно – так и осталось непонятным. Не будучи любителем неопределенности, я выбросил мысль о сходстве из головы и сосредоточился на деталях изображения.

Мое внимание привлекла торчавшая из-за правого плеча полоска – скорее всего, что-то вроде посоха. Определить точнее не представлялось возможным, ибо в отличие от детально прописанного лица задний план картины не отличался такой отчетливостью.

Отвлекшись от портрета, я снова обвел взглядом комнату. Тамра все еще рассматривала вторую картину. Ринн и Кристал вели тихую беседу, а Дорте сидела на скамье с закрытыми глазами.

Мой взгляд непроизвольно вернулся к портрету, поскольку, кроме этих картин, смотреть в помещении было не на что. Надо полагать, в наличии именно здесь именно этих изображений имелся какой-то смысл. Только какой? Я покачал головой. У этих Мастеров всюду загадка на загадке, а пытаться их о чем-то расспрашивать – пустая трата времени.

В какое-то мгновение мне показалось, что портрет ожил и впился в меня взглядом. Но взглянув повнимательнее, я убедился: картина совершенно безжизненна. Точна, может быть, безукоризненна – но безжизненна.

Оглянувшись, я поймал взгляд Тамры. Он был обращен в мою сторону, но – совершенно очевидно – лишь потому, что моя спина загораживала мужской потрет. Кивнув, я отступил в сторону, а она, не вымолвив ни слова, заняла мое место. Мне не оставалось ничего другого, как, поменявшись с ней местами, приглядеться к изображению женщины. Тоже в черном. С каштановыми волосами и блестящими черными глазами. Глаза удались художнику лучше всего: он сумел передать их по-настоящему живой блеск.

Мне показалось, что обе картины принадлежат кисти одного и того же автора, хотя мои познания в живописи не позволяли судить с уверенностью. Я лишь предположил, что наверное непросто писать портреты людей, управляющих Отшельничьим.

Снова оглядев комнату, я отметил, что Ринн с Кристал умолкли, а Тамра отвернулась от меня с такой ехидной ухмылкой, что мне захотелось огреть ее посохом. Правда, посох стоял далеко в углу, да и никакого резона пускать его в ход у меня не было. Просто хотелось, да так, что...

– Полегче, Леррис, – послышался звучный, глубокий голос.

Я подскочил. Как и все в комнате, кроме Тамры.

Незаметно объявившийся в помещении обладатель гулкого голоса оказался мужчиной с серебристыми волосами и широкими плечам. А вот ростом он не вышел: едва доходил до моего плеча, тогда как я всего-то на полголовы повыше среднего из своих сограждан. Правда, и в груди, и в плечах он был заметно шире.

Однако удивил меня не его рост, а цвет одежды: и штаны, и туника, и даже сапоги были серебристо-серыми.

– Ничего черного? – изумился я вслух.

Тамра на мое неуместное замечание покачала головой, остальные уставились на меня.

– Со временем ты узнаешь, Леррис, что черный цвет – это состояние сознания, – с этими словами вошедший поклонился мне, затем Тамре, затем, общим поклоном, всем остальным. – Меня зовут Тэлрин, я буду вашим наставником в первые дни вашего пребывания в Найлане, – указав на дверь между двумя скамьями, он ступил вперед, коснулся деревянной створки, и дверь распахнулась. Я увидел свет, струившийся из помещения, расположенного сразу за ней. – Предлагаю вам собрать свои вещи и последовать за мной. Начнем с еды.

Тэлрин ступил в дверной проем. Взяв свою торбу и посох, я кивнул Тамре, которая ответила мне таким же кивком. Движением головы я еще раз предложил ей пройти вперед, но поскольку она не двигалась, последовал за Тэлрином первым. Легкие шаги Тамры послышались за моей спиной, следом зашаркали и остальные.

Оказалось, что за дверью находится не другая комната, а длинный коридор, крыша которого представляла собой непрерывный ряд изогнутых дугой стеклянных панелей в деревянных рамах. Таким образом, коридор освещался не светильниками, а естественным светом, падавшим из сада, находившегося прямо над нами. Массивные каменные опоры по обе стороны коридора, видимо, предназначались для поддержания веса садового грунта и растений.

И опять же: все это не вызвало у меня ничего, кроме разочарования. И замысел, и техническое воплощение были отмечены продуманностью и тщательностью, но не более того. Просто очень хорошая работа.

Длинный застекленный коридор закончился у другой черной двери. Тэлрин открыл ее, и мы оказались в маленькой комнате.

– Итак, – объявил он, когда собрались все, – теперь вы можете привести себя в порядок. Удобства для мужчин находятся справа, для женщин – слева. Вещи оставьте в шкафчиках, они будут там в полной сохранности. Заберете их после трапезы.

– А почему удобства для мужчин и женщин находятся отдельно? – осведомилась Тамра.

– Потому что даже на Отшельничьем есть приверженцы Предания, придающие различиям между мужчинами и женщинами немалое значение.

– Пустая отговорка!

– Может быть, – глубокий голос Тэлрина сделался прохладнее. – Однако наше дело предложить, а пользоваться удобствами или нет – решай сама, – он отвернулся от Тамры и продолжил: – Итак, когда вы умоетесь и почувствуете себя готовыми, заходите в центральную дверь – вон ту. Там перекусите, а заодно, за обедом, я в общих чертах ознакомлю вас с тем, что такое гармонизация и с чем вам предстоит столкнуться.

Хотя Тэлрин и сказал Тамре, что все, что касается удобства – дело добровольное, он встал у дверей столовой с таким видом, будто собрался проверять у нас чистоту рук. Впрочем, я был совсем не против возможности умыться и облегчиться, а вопрос о том, общие удобства или раздельные, вовсе не считал важным. Мы с Саммелом направились в мужскую комнату, Миртен же потащился за нами с таким видом, будто одна мысль о воде и мыле повергала его в уныние. Что только подтверждало впечатление, уже сложившееся у меня об этом малом.

Насчет удобств Мастера не подвели: устроено все было с умом, воды, и теплой и холодной, имелось вдосталь, а толстые серые полотенца позволяли вытереться насухо. Правда, хотя пол и стены умывальной покрывала серая плитка, душа там предусмотрено не было. Я потратил немало воды и мыла, смывая с лица и рук дорожную пыль, но когда закончил это занятие, то почувствовал себя лучше. Гораздо лучше.