Текст книги "Царство. Пророчество"

Но Паскаль лишь покачал головой. Он развернулся и вышел, но затем перешел на бег, его шаги отдавались эхом в каменном коридоре.

– Паскаль, – позвала его Кенна, хватая платье с пола и влезая в него. Она пыталась надеть его, но бесполезно, у него были оторваны пуговицы. – Все хорошо! Пожалуйста, вернись!

Но когда она, наконец, выглянула из комнаты, Паскаль уже повернул в другой коридор и звук его шагов стал тише.

Глава 4

– Еще вина, моя королева?

Мария смотрела на слугу, протягивающего ей бутыль красного вина. Она изучала его темные глаза, его губы, стараясь найти что-то подозрительное. Невозможно понять, кому можно доверять.

– Нет, спасибо, – сказала она. Вроде бы слугу зовут Томас, хотя она недостаточно уверена, чтобы обратиться к нему по имени. Мария знала, что слуга никогда не поправит королевскую особу. Вроде бы Томас кивнул и сделал шаг назад, но не ушел. Мария слишком поздно поняла, что он ждал ее распоряжений.

«Потому что сейчас ты здесь королева», – напомнила она себе.

День почти подошел к концу, а Мария все еще не привыкла. И хотя она была королевой с шестого дня жизни, реально править ей еще не доводилось. До этого момента.

– Но, пожалуйста, убедись, что у остальных гостей есть все, что они могут пожелать, – она старалась, чтобы все выглядело так, будто не было паузы, во время которой она вспоминала о своих обязанностях. – Особенно у моего дяди.

Мария посмотрела через стол на герцога де Гиза. Брат ее матери был важным господином, склонным к вспыльчивости. Было лучше оставаться у него в фаворе, и она решила, что вино только поможет их отношениям. Слуга кивнул и ушел к другому концу стола.

Мария осмотрела зал. Ей не хотелось признавать это, но Екатерина проделала исключительную работу, организовывая ужин в столь короткий срок. Это был поминальный пир в честь усопшего короля, и на него явно не поскупились. С балок потолка свисали венки. Столы, сервированные лучшим начищенным серебром, украшали букеты роз. Мария слышала, как слуги сплетничали о невероятном количестве еды, которую скоро подадут: девять блюд, включая фазана, зажаренного молочного поросенка и креветки на гриле.

Несмотря на грустный повод, в комнате шла оживленная беседа. Грир сидела рядом со своим нареченным, лордом Каслроем, и разговаривала о скором переезде в его земли на юге. Каслрой, как обычно, перевел разговор на торговлю перцем, и Мария заметила скуку на лице Грир. На ее лице всегда отражалась тоска, когда жених упоминал торговлю пряностями, что в присутствии Марии случалось невероятное количество раз.

Несколько других столов были полупустыми – напоминание о том, что происходило за стенами замка. С распространением чумы толпа придворных заметно уменьшилась, лорды и леди не решались путешествовать, опасаясь подцепить болезнь в дороге. Лорд Фифе, седой мужчина в красной одежде, был одним из тех, кто успел проникнуть за ворота до того, как они опустились. Мария не позволила себе больше одного раза задать ему вопрос о прогрессе чумы. Он что-то видел в дороге? Он приехал по южному пути или северному? Франциск, вероятнее всего, поехал на север к деревне, где была Лола.

Ей было неприятно представлять свою подругу, в одиночестве переживающую боль. Между ними столько всего произошло, но Мария и Лола стали лишь ближе, охраняя тайны друг друга, стараясь все устроить таким образом, чтобы о Лоле позаботились, когда появится ребенок. Мария испытала такое облегчение, когда в нужное время появился лорд Джулиан, пожелавший жениться на Лоле. Никто не знал, что ребенок был от Франциска, никто бы и не узнал. Так хотела Лола, и это, без сомнения, было бы лучше для ребенка. А вдруг Лола больна, изменится ли ее решение? Ужасно было думать об этом, но Мария надеялась, что Франциск привезет дитя ко двору и его будут растить здесь. Лола хотела бы, чтобы о нем позаботились.

Мария пригладила волосы, стараясь думать о чем-то спокойном и приятном. Только Нострадамус казался таким же растерянным, как и она. Он сидел за столом напротив нее, склонившись над пустой тарелкой, сдавив виски пальцами. Он был придворным прорицателем. Несмотря на его близкие отношения с Екатериной, он казался хорошим человеком с добрым сердцем, что было редкостью для французского двора. Но с тех пор, как его посетило видение о том, что Мария станет причиной смерти Франциска, она старалась держаться от него на расстоянии. Подобная сила, подобное знание будущего пугали ее.

– Мария? – Она обернулась и встретилась взглядом с Грир. – Ты слышала, что я сказала?

– Прости, я отвлеклась. Так что ты говорила?

Грир прикусила губу, как обычно делала, когда нервничала:

– Лорд Каслрой, – она легко кивнула на безучастного мужчину, сидевшего напротив нее, – говорил о чуме. Один из стражников сказал, что толпа у ворот растет.

– Чума, – повторила Мария, кивнув. – Да это ужасно.

Она посмотрела вокруг, надеясь отвлечься на что-то другое. Группа у камина танцевала. Рыжеволосая женщина смеялась, откинув голову.

– Это повлечет за собой хаос, – громко сказал мужчина, сидящий рядом с Каслроем, качая головой. – Я помню, как чума пронеслась в прошлый раз. Это…

– Да ты был слишком мал, чтобы помнить это, – перебил его более старший придворный, сидящий в конце стола, седовласый мужчина с длинной кудрявой бородой. – Давайте я расскажу, как это было…

– Не лучшее время, чтобы остаться без короля, – пробормотал лорд, сидящий рядом с Грир, и Мария напряглась.

– У нас есть король, – огрызнулась Екатерина с другого конца стола. Ее рыжие волосы были собраны в высокую прическу, стоячий воротник платья обрамлял лицо. По залу немедленно пронесся шепот. – Мой сын, Франциск. Если вы забыли.

– Нет, ваша милость, я не забыл, – пробормотал лорд, густо краснея в тон воротничка своей туники. Он уставился вниз на свою тарелку, но у Марии было смутное предчувствие, что пройдет не много времени, прежде чем он снова озвучит двору свое мнение.

– Но вы подняли важный вопрос. Пусть и идиотским способом, – продолжила Екатерина в своей обычной резкой манере. – Где сегодня мой сын, король?

Она перевела взгляд на Марию.

Эти холодные серые глаза. Хотя у Марии и Екатерины на прошлой неделе были общие интересы, Мария не любила быть объектом ее внимания. Бывшая королева была расчетливым манипулятором. Когда она была добра, Мария гадала, а не замышляет ли она что-то. Когда гневалась, Мария с напряжением ждала, на кого она направит свой гнев. Екатерина знала, что Франциск покинул дворец и отправился за фрейлиной Марии, но ей не была известна причина этого поступка, о состоянии Лолы знали лишь несколько человек.

«Она не знает, – напомнила себе Мария. – Она никак не могла узнать».

Но сейчас, под проницательным взглядом Екатерины, ее уверенность таяла. Она думала о двери в комнате, ведущей в туннели, о том, что та была приоткрыта. Мария, как только прочла письмо Лолы, тут же сожгла его, но она разволновалась от мысли, что камин сегодня не чистили. Могли остаться какие-то кусочки. Это Екатерина приходила к ней в комнату? Нашла ли она сожженное письмо, в котором можно было еще разобрать некоторые слова? Королева уже пыталась хладнокровно убить ее. Хотела ли она повторить это снова?

Мария посмотрела на свою тарелку. Сегодня сервировали действительно хорошими приборами. Фарфор был так тонок, что почти просвечивался насквозь, а его края были изящно украшены золотом. Мария рассматривала посуду перед собой, стараясь игнорировать настойчивый взгляд Екатерины. Но она не могла отвлечься от своих подозрений, ее мысли то и дело возвращались к тем же явным выводам. Екатерина одна из немногих во дворце знала о туннелях. Всем остальным Мария доверяла – Кенна, Грир и Баш, – они бы никогда не солгали и не воспользовались ими. Но Екатерина? Она в деталях знала, куда ведут секретные ходы, включая тот, в комнате Марии.

Мария больше не была чужаком без реальной власти. День назад она сменила Екатерину на месте королевы. Уже за это будут последствия. Но помимо всего прочего Мария пыталась отправить войска к матери в Шотландию и вдобавок получила выкуп за Екатерину. Раскрыла ли Екатерина роль Марии в похищении? Знала ли она, что Мария повинна в смерти ее кузины Гортензии?

Желудок Марии сжало, подступила тошнота. Не было ли безумием думать так? Или она просто проявляла практичность, пытаясь разглядеть врагов до их приближения? Изменил ли ее французский двор навсегда? На мгновение Мария пожелала стать той девочкой, которая только прибыла во дворец. Шестнадцатилетней, только что из монастыря, напуганной и взволнованной, но не циничной, тогда еще нет. Девочкой, которая не строила козни и заговоры все время, девочкой, которая не задавалась вопросами о мотивах окружающих. А теперь она навсегда останется подозрительной, ожидающей неизбежной расплаты особой? Могла ли она кому-либо доверять?

– Наверное, вы меня не слышали? – продолжила Екатерина сладким тоном, который подразумевал дальнейший удар. – Надеюсь, у нашей новой королевы нет проблем со слухом. Я тут любопытствую о местонахождении вашего мужа. Нашего короля. Моего сына.

Мария чувствовала, что Грир смотрит на нее. Она знала, что малейшим сигналом сможет втянуть свою придворную даму в разговор, и та сменит тему или даже перебьет Екатерину, оставив ее вопрос без должного внимания. Она не сомневалась, что Грир сделает это для нее. Но она заставила себя посмотреть на Екатерину. За банкетным столом стало тихо, даже музыканты в углу замолчали. Мария села прямо, надеясь, что никто не заметит, что ее руки трясутся.

– Мне так же, как и вам, интересно, где Франциск, – начала она. – Я знаю, что у него дела за стенами дворца. Он уехал, не сказав мне куда.

– Не похоже на Франциска. Вы двое всегда были так близки, всем делились, всеми секретами.

Она сделала ударение на слове «секреты»? Или Марии это показалось? Во что она сейчас ввязалась?

– Да, это несколько странно, – сказала Мария, стараясь сохранять спокойствие в голосе.

– Ну, в это шаткое время, по крайней мере, мы есть друг у друга, – продолжила Екатерина. – Хорошо иметь семью, правда? Людей, на которых можешь положиться. Людей, которым можешь доверять.

– Да, – сказала Мария. – Это…

Екатерина собиралась сказать что-то, но из кухни вышла вереница слуг, неся тарелки с дымящейся едой. Гости за столом переключили свое внимание, и Мария облегченно выдохнула. Она была в безопасности на какое-то время.

Скоро зал наполнился дразнящим ароматом молочного поросенка. Учитывая все произошедшее в последние дни, у Марии почти не было аппетита, но, когда она посмотрела на жареного фазана и креветок на гриле, она почувствовала, что он вернулся. Остальные гости ели, и разговор больше не касался ее персоны, что принесло спокойствие. Она лишь надеялась, что это продлится до конца недели.

– Ваша милость, – Мария повернулась и увидела Цецилию, своего дегустатора, застывшую в реверансе.

– Добрый вечер, Цецилия, – сказала Мария, одарив девушку своей первой за долгое время улыбкой. Цецилия сама вызвалась на должность дегустатора, а Мария всегда считала это храбрым занятием, особенно учитывая, что случилось с ее дегустатором в монастыре. Она умерла, пробуя отравленную англичанами кашу, предназначавшуюся Марии.

Цецилия была не старше пятнадцати лет, с мрачным лицом, на котором Мария все время пыталась вызвать улыбку. Она села на маленький стульчик за Марией, почти исчезнув из виду. Другой слуга подал ей поднос с едой. Она съела по кусочку от каждого блюда Марии и стала ждать, ее темные глаза были серьезны.

Это была рутина. Так происходило каждые утро и вечер, с каждым приемом пищи. И все же сегодня все казалось иным. Мария как на иголках ждала, наблюдая за лицом Цецилии. Ей вспомнилась девочка из монастыря, как кровь текла из ее носа и рта. Ее голова ударилась о стол с ужасным грохотом. Белки ее глаз пожелтели.

Екатерина известна своими ядами. Она умертвила дюжины людей, и никто не мог доказать, что это была она. Не так ли она планировала отстранить Марию от власти? Обходила ли она дегустаторов раньше? Заплатила ли она Цецилии, чтобы та не глотала еду?

– Все хорошо, ваша милость, – сказала Цецилия, ставя блюдо перед Марией. – Вы можете есть.

Цецилия снова поклонилась и исчезла на кухне. Но Мария не почувствовала себя лучше. Она гоняла вареную фасоль по тарелке вилкой, надеясь, что никто не заметит, что она не ест.

– Итак, лорд Каслрой, – пытаясь найти предмет разговора, который можно было бы продолжать весь банкет, но не имеющего ничего общего с чумой, смертью или отсутствием Франциска. – Как дела в мире перца?

Через час пир начал стихать. Мария смотрела на полупустые тарелки с тортами и пирожными, гадая, можно ли ей, наконец, ускользнуть незамеченной. Каслрой все еще разглагольствовал о своих любимых пряностях, и Грир уже пнула ее не меньше трех раз, не особо переживая о ее королевском достоинстве. Когда пришли слуги, чтобы убрать тарелки с десертом, Мария кивнула Грир, это значило, что она готова уйти.

Она посмотрела в конец стола на Екатерину, которая беседовала с тем седовласым лордом, которого оборвала прежде. Хотя Мария все еще умирала от голода, ужин прошел без инцидентов. Что бы там ни планировала Екатерина, это провалилось, пусть и на один вечер.

– Господа, – Мария встала, и мужчины, отодвинув стулья, вскочили на ноги.

– Так рано уходите? – спросила Екатерина со своего конца стола. Она медленно встала, показательно отодвигая свой стул и поправляя платье.

– У всех нас был длинный день, – сказала Мария. Она взяла Грир под руку и отвернулась от Екатерины. Они направились к двум огромным деревянным дверям, которые вели к северному крылу дворца. Заметив, что она уходит, остальные гости встали. Мария кивнула Нострадамусу, проходя мимо. Он кивнул в ответ, улыбаясь, но затем выражение его лица изменилось. Его глаза закатились. Он схватился за стул позади себя, пытаясь устоять.

– Что с ним? – спросила Грир, сжимая руку Марии.

– У него видение! – крикнула Екатерина с другого конца комнаты. – Дайте ему место! Не толпитесь!

Нострадамус пытался вдохнуть. Когда ему, наконец, удалось, он стер пот со лба. Он посмотрел на пол, потом на Марию.

– Что такое?! – спросила Мария. – Что ты видел?!

В голове у нее крутились различные варианты, один страшнее другого: Франциск, больной чумой, Лола, умирающая одна в чужом доме, улицы, покрытые сгустками крови.

– Вас, – выдохнул он, его голос был резким, словно он нехотя произносил слова. – Я видел вас.

Мария вцепилась в Грир, чувствуя головокружение.

– Скажи, – настаивала она.

Нострадамус колебался. Когда он, наконец, заговорил, его голос был низок, а слова едва различимы, будто он бормотал какое-то странное заклинание.

– Запланированная смерть случится… приказы отданы, и путешествие смерти… избранное и решенное народом, еще не завершилось… из раскаянья, невинная кровь будет поставлена выше веры.

Мария посмотрела на Грир, которая казалась такой же ошеломленной, как и она.

– Что это значит? – спросила она.

Нострадамус потянулся и дотронулся до ее шеи, будто все еще грезил. Мария задрожала, хотя и не могла сказать почему. Нострадамус отвернулся, но прежде чем он это сделал, Мария разглядела слезы в его глазах. Он плакал.

– Я видел… – сказал он, мучительно стараясь закончить предложение. – Я видел это. Стрелу, пронзившую шею Марии.

Когда он посмотрел на Марию, в его глазах был ужас.

– Это случится скоро. Кто-то планирует убить тебя.

Глава 5

Франциск пытался кричать сквозь тряпку во рту. Он крутился и пихался, борясь с веревкой, связавшей его запястья. Пока пара тащила его по лесу, он пинался, тянулся к стволам деревьев и низким ветвям, чему угодно на пути, что могло бы помочь ему освободиться. Бесполезно.

В отдалении он слышал песнопения. Приближались язычники. Ноги Франциска ударились о грубые деревянные ступени. Он повернул голову и посмотрел наверх. Его притащили в маленький сельский дом. Из трубы шла тонкая струйка дыма, соломенная крыша, несколько окон, прикрытых деревянными ставнями. Франциск зацепился ступней за дверной проем, но мужчина рывком убрал его ногу и закрыл за ними дверь. Желудок Франциска перевернулся. Кляп был тугим, во рту пересохло. Он чувствовал, что задыхается. Зачем эти люди принесли его сюда? За ним шли язычники? Что они собирались сделать?

Он зажмурился, надеясь, что пара не собирается принести его в жертву. Он пытался говорить себе, что язычники обычно совершают кровавые жертвы в лесу, что они не приводят жертв в свои дома. Язычников за последний год стало больше, распространился кровавый культ. Неожиданно в лесу за дворцом стали вешать тела, у них были перерезаны глотки, кровь капала на землю. Баш говорил, что так они умилостивляют богов, которым они поклонялись.

На мгновение пара оставила его одного, чтобы пройтись по дому и закрыть ставни. Франциск метнулся к двери, хотя ему сложно было сохранять равновесие без помощи рук. Он ударил ее плечом, пытаясь выбить. Он орал через тряпку, пока не охрип. Пока он переводил дыхание, вернулся мужчина, схватил его за руку. Он приложил палец к губам, затем показал на лес.

Франциск повернул голову, прислушиваясь – голоса стали ближе. Спустя минуту раздался явный звук шагов, хруст сухой листвы и веток. Приближалась целая группа людей. Через мгновение слова стали звучать четче шагов. «Возьмем кровь. Кровь должна быть пролита». Он посмотрел на людей, которые присели под окном, глядя сквозь щели в хижине.

– Они ищут невинных, – прошептал мужчина. – Язычники.

Франциск кивнул, показывая, что понял. Они не были язычниками, они пытались спасти его. Мужчина наклонился и развязал ему руки, затем медленно вынул кляп изо рта. Франциск посмотрел на стол, рядом с дверью.

– Помоги передвинуть, – прошептал он.

Франциск взялся за один конец стола, мужчина за другой, и они прислонили его к двери. Ритуальные песнопения стали громче, раздавались со всех сторон снаружи крошечного домика. Женщина затушила угли в очаге водой, убедившись, что погас каждый. Франциск схватил железную кочергу из камина и протянул ее мужчине, а сам взял тяжелую лопату.

«Возьмем кровь. Кровь должна быть пролита». Шаги снаружи стали ближе. Голоса громче. Сквозь закрытые ставни пробивался свет, и через мгновение Франциск понял, что они несли факелы, освещая ими путь.

Мужчина увлек женщину в дальний угол комнаты, встав между ней и дверью. Франциск встал рядом с входом, подняв лопату, готовый нанести удар.

Снаружи громко раздавались песнопения, по свету, проникавшему сквозь ставни, Франциск мог предположить, что они двигались вокруг дома. Он и пара замерли, едва дыша. Он прижался спиной к стене, стараясь держаться подальше от света. Язычники были достаточно близко, чтобы заглянуть внутрь.

– Клянусь, я видел дым из трубы, – сказал один из них грубым и низким голосом. – Там кто-то должен быть.

Песнопения остановились. В лесу стало тихо. В группе было слышно бормотание, а затем язычники атаковали дом. Они били по ставням, пытаясь открыть окна. Франциск заметил, что металлическая щеколда на двери начала гнуться. Дверь приоткрылась на дюйм, затем еще один и остановилась у стола, который стоял между дверью и деревянным столбом от потолка до пола.

Кто-то зло закричал и стал долбиться в дверь.

– Она застряла, – сказал он. – Черт, не могу открыть!

– Это того не стоит, – сказал грубый голос, который говорил раньше. – В деревне есть жертвы полегче. Пойдемте туда сейчас, и да восстанет Тьма!

– Тьма! – эхом отозвалась группа. Песнопения начались снова. Когда язычники начали отходить от дома, скрываясь за деревьями, Франциск все еще сжимал лопату. Свет, который пробивался сквозь ставни, стал тусклее, затем лес затих, дом погрузился во тьму.

Мужчина прижимал женщину к себе, все еще направляя кочергу на дверь. Когда они убедились, что язычники ушли, он поцеловал жену в макушку. Она зажгла свечу над камином. Франциск поставил лопату, заметил, что дом был довольно простым, но за ним хорошо следили. В дальнем конце комнаты была дверь, выглядывающая из-за деревянной перегородки. На кухонных полках стояла самодельная утварь, тарелки, кружки, чашки. Рядом с камином были расставлены деревянные стулья.

– Извини, – сказал мужчина, похлопав Франциска по плечу. – Не было времени. Язычники в секунду схватили бы тебя, застав спящего в лесу.

– Я говорила ему не связывать тебе руки, но прошлые люди, которых мы пытались спасти, начинали кричать и вырываться, выдавая нас. Выводили язычников прямо на нас. Мы едва успевали уйти, – сказала женщина.

– Все нормально, – сказал Франциск. Он потер запястья, все еще розовые после веревок. – Моя лошадь?

– С ней все должно быть хорошо, – сказала женщина. Она двигалась по крошечной кухне, наливая воду в несколько кружек. – Они хотят человеческой крови. Крови невинных.

– Они убивают, но не воруют, – сказал мужчина. – Странная мораль.

– Вы спасли мне жизнь, – Франциск рассматривал мужчину и женщину, которые сейчас казались гораздо меньше. Они были на добрых шесть футов ниже него, по меньшей мере, пятидесяти лет, если не больше. Но все равно они как-то смогли протащить его, кричащего и борющегося, сотню ярдов по лесу.

– Просто поступили правильно, – мужчина протянул руку Франциску. – Я Марсель, а это моя жена Тереза.

– Я… – Франциск рассматривал обветренное лицо Марселя, пытаясь понять, был ли он раскрыт, знал ли Марсель короля Франции в лицо. Но выражение лица мужчины было спокойным. Он склонил голову, терпеливо ожидая, когда Франциск назовет имя.

– Я Арон, – сказал он, следя за выражением лица Марселя. Но мужчина лишь кивнул и крепко сжал ему руку.

– Добро пожаловать, Арон, – сказала Тереза, передавая мужчинам кружки с водой. Она нарезала хлеб и намазала его черничным джемом, затем протянула кусок на салфетке Франциску. Тот откусил и почувствовал себя в тепле и безопасности, впервые за последние часы.

– Останься на ночь, – сказала Тереза и положила соломенный тюфяк в углу комнаты. – В лесу находиться опасно.

– Я многим вам обязан. Я этого не забуду, – как только Франциск произнес это, то тут же пожалел, что его слова были такими официальными. Тереза и Марсель должно быть уже поняли, что он из благородных, у него не было времени спрятать свой ремень или серебряные перстни на пальцах. Но ему не нужно привлекать к себе еще больше внимания. Они могут начать спрашивать, откуда он приехал, о его селении, его семье.

– Сейчас дам тебе еще еды, – сказала Тереза, пересекая кухню и отрезая еще один кусок хлеба. Франциск заметил, что это был не вопрос, но, несмотря на это, почувствовал, что улыбается. Это немного напомнило ему Екатерину, хотя его мать ужаснуло бы подобное сравнение.

Когда Франциск поел, Тереза пошла в кровать, предупредив Марселя, что тот скоро должен присоединиться к ней. Франциск и Марсель перевернули стол и стали чинить щеколду. Закончив, они присели на стулья напротив камина и смотрели на угли.

Франциск старался не переживать о потерянном времени, о себе, Лоле и их ребенке. Он старался не волноваться из-за того, что могло происходить с ней в этот момент, о том, где она, все ли с ней хорошо. Невозможно было ехать через лес, в котором бродили язычники, ночью. Он продолжит свой путь сразу же утром, как только встанет солнце, как только сможет. И лишь надеялся, что доберется до коттеджа рядом с Ванном, пока она еще будет там, будет жива.

А если нет? Если его задача уже изменилась, если теперь у него новая цель? Что, если он путешествовал, чтобы забрать ее тело и привезти назад ко двору? Ему было неприятно думать о Лоле, умирающей без него и своих друзей в чужом доме.

Она была такой живой в тот день в Париже. Ее зеленые глаза с интересом наблюдали за ним, ее пальцы очерчивали линии его лица. Если бы он знал о беременности, если бы ему сказали, все могло бы быть иначе.

Он сжал кулаки, чувствуя, как его охватывает злость. Почему Мария так долго держала это в тайне от него? Когда она собиралась сказать ему? Когда во дворце появится светловолосый младенец, вовсе не похожий на лорда Джулиана? Разве она не понимала, что Франциск и остальные сразу все поймут? Он помнил то время, когда он был где-то пяти-шести лет, когда его мать поняла, что у Генриха с Дианой было дитя, что Баш был сыном короля. Были крики и ссоры, о стену бились тарелки. Однажды ночью он застал рыдающую мать, ее лицо было опухшим и красным.

Этого хотела для него Мария? Понимала ли она, к каким неприятностям это может привести в будущем? Он не хотел этого так же, как и она, но у него не было иного выхода, кроме как самостоятельно и открыто решать проблемы, а не прятаться от них многие годы, как его отец. Нет, Франциск таким не будет.

Марсель налил вина и подал Франциску стакан. Франциск улыбнулся, тронутый его добротой и благородством, готовностью впустить в дом незнакомца, чтобы спасти его.

– Арон, – сказал Марсель, нахмурив брови. – Мне кажется, я знаю твоего отца. Он один из купцов, которые приезжают сюда, продает серебро и медь. Королевский приятель? Седой?

Франциск отвернулся, понимая, на что намекает Марсель. Купец, серебро и золото, – он заметил его перстни, ремень и начищенные кожаные ботинки.

– Нет, это не он. Мой отец умер, – Франциск поставил стакан на пол, позволив этим словам повиснуть в воздухе. Он впервые произнес это вслух.

– Сочувствую, – тихо произнес Марсель. Он поднял стакан. – Ну, тогда в память о нем.

Франциск поднял вино, стакан стал тяжелым. Он попытался улыбнуться и даже поднести вино к губам, но не мог присоединиться к тосту Марселя. Память о нем. Какой она была? Что хорошее осталось в Генрихе, когда он умер?

– Что-то не так? – спросил Марсель.

– Мой отец… – начал Франциск, затем остановил себя. Он привык говорить о Генрихе в настоящем времени. – Мой отец был сложным человеком. В последние годы жизни он был не в порядке.

Марсель кивнул, на лице его было сочувствие:

– Это тяжело, приятель. Он болел?

– Не совсем, – Франциск говорил медленно, собираясь с мыслями. – Пострадал его разум.

Мужчина снова кивнул:

– И это тяжело.

– Я поклонялся ему. Он всегда был великим человеком, на которого я надеялся стать однажды похожим. Но затем он начал меняться. Он стал кем-то, кого я не узнавал, и я не понимал, что делать. Я даже не мог находиться с ним рядом, не знал, что говорить…

Марсель нагнулся, взял бутылку и налил Франциску еще вина. Франциск уставился на него, затем сделал глоток, грудь стало покалывать.

– Я ненавидел его, – сказал он. – Я, на самом деле, возненавидел своего отца. Он стал мне отвратителен. Меня беспокоило, на что он способен, и я переживал, что так ненавидел его. Он был таким жестким, просто невероятно. И когда он умер, я почувствовал только облегчение.

Он отхлебнул еще вина, затем продолжил рассказывать Марселю, как Генрих общался с ним, как редко проявлял отцовские чувства. Он рассказал, как тот был жесток с его братом, но не назвал Баша по имени. Марсель просто слушал, иногда подливая Франциску вина. То, что он не знал, кем был Франциск и что речь шла о личных отношениях между прежним и настоящим королями, помогало Франциску говорить свободнее. Прошли долгие полчаса или даже больше.

– Я позволю себе оплакать твоего отца, – сказал Марсель, когда Франциск закончил. – И если сможешь, прости ему его поступки во время безумства.

Франциск покачал головой, думая обо всем, что натворил его отец, все смерти, причиной которых он стал.

– Не знаю, смогу ли.

– Ты можешь попытаться, – сказал Марсель. – Ты бы винил отца, если бы он умер от чумы? Или воспаления раны?

– Конечно, нет, – сказал Франциск. – Но…

– Это то же самое, сынок, – сказал Марсель. – Он не просил о сумасшествии. Не он сделал это с собой. И он не был собой, когда это случилось. Твой настоящий отец, не создание, охваченное безумием. И спустя время именно его ты будешь помнить.

Франциск кивнул, ком подступил к горлу. Он вспомнил последнюю охоту с Генрихом. Генрих подстрелил вепря, и они вместе привязали его к лошади, пытаясь совладать с огромным существом и правильно распределить его вес. По этому поводу Генрих пошутил об аппетите кабана, и Франциск так смеялся, что почти уронил зверя на траву. Вспоминая это сейчас, он словно снова видел своего отца, впервые за долгие годы.

– Пора спать, – сказал Марсель, поставив свой стакан и вставая. Когда Марсель удалился в заднюю комнату, Франциск подошел к импровизированной кровати. Он сел на ее край, стянул свою пропотевшую рубашку, потянулся, чтобы снять сапоги, когда вернулся Марсель.

– Вот, это тебе, – сказал Марсель, зажимая что-то в руке.

Франциск увидел истертый, гладкий деревянный крест, который, видимо, десятилетиями использовали во время молитв.

– Это всегда помогает мне в темные времена, – сказал Марсель, глядя сверху вниз на Франциска, его лицо освещала свеча. – И обещаю, какие бы чувства сейчас ты ни переживал, все пройдет.

Франциск уставился на пол, глаза жгло от слез. Ему приходилось получать гораздо более дорогостоящие подарки, а дары на свадьбу с Марией все еще прибывали во дворец. Но сейчас происходило совсем другое. Он провел пальцем по гладкому дереву, затем прижал его к сердцу:

– Спасибо, Марсель. Это столько значит!

Марсель накрыл руку Франциска своей и сжал ее. Затем пошел назад к своей постели.

Пока Франциск лежал на тюфяке, он убеждал себя, что мужчина был прав. Что все: отношения с Марией, судьба Лолы и ребенка, его опасное путешествие через чуму – будет в порядке. Он держал крест, прижимая его к сердцу, пока не закрыл глаза и уснул.

– Уже уезжаешь? – сказала Тереза, идя по нечеткой тропинке сквозь деревья, Марсель шел прямо за ней.

Франциск закинул свои пожитки на лошадь, затем отвязал поводья Чемпиона от дерева. Он проснулся прямо перед рассветом и вернулся туда, где была привязана лошадь. Он старался уехать как можно быстрее, чтобы не потревожить их, но не удалось.

– Мне нужно ехать, – сказал Франциск. Было все еще прохладно, солнце стояло низко над землей, но когда он проснулся, то с новой силой почувствовал, что нужно спешить. Необходимо добраться до Лолы до ночи. Он продолжал думать о ней, одной, в чужом доме, гадающей, получила ли Мария ее письмо, проедет ли кто-то по чумным землям, в которых она застряла. Пережила ли она ночь? И что с ребенком? Что, если Франциск уже опоздал?

– Большое спасибо за ваше гостеприимство. Не могу выразить, как признателен, – Франциск кивнул обоим и приготовился запрыгнуть в седло, когда к нему подошел Марсель:

– Еще одно, прежде чем ты уедешь, – он протянул Франциску длинный темный плащ с капюшоном. – Вам надо взять это. Вы будете в опасности, если кто-то узнает вас.