Текст книги "Немцов, Хакамада, Гайдар, Чубайс. Записки пресс-секретаря"

История о депутатской неприкосновенности

Это одна из тех историй, о которых не хочется вспоминать, но и забыть не получается. Шел октябрь 2001 года. Думская жизнь текла своим чередом: одно заседание сменяло другое, депутаты работали над законами, заседали в комитетах, голосовали, бились в словесных баталиях, отстаивая свое мнение, прогуливали заседания, увлеченно читали журналы, игнорируя докладчиков, а в перерывах между заседаниями забегали в думский буфет, где вместе с простыми смертными перекусывали салатиками и свеженькими сосисками, выпивали чашечку черного кофе с вкуснейшими пирожными, сотворенными еще по советским рецептам, или обедали в депутатской столовой, смахивающей, скорее, на ресторан. Ничто не предвещало будущей бури. Однако беда пришла, откуда не ждали.

Генеральная прокуратура РФ завела уголовное дело на одного из депутатов нашей фракции и в этой связи обратилась в ГД с просьбой снять с него депутатскую неприкосновенность.

Этим депутатом был зампред бюджетного комитета Владимир Головлев. Конечно, я знала, что есть такой Головлев, что он из Челябинска, что там занимался приватизацией. А еще знала, что мой шеф от него совсем не в восторге, но сделать с этим ничего не может. Кого избрали – с теми и работаем.

Лично я до этого дня с Головлевым вообще не сталкивалась. Конечно, наблюдала его на заседаниях фракции, но не более того. Если быть совсем честной, то он мне сильно не нравился. Было в нем что-то очень скользкое, душевно неопрятное, просвечивала какая-то червоточина. Все эти ухмылочки, похихикивания, взгляд, направленный куда-то мимо тебя… Короче, неприятный был человек, и все тут.

Случилось, что в день, когда появилась информация о требовании снять с Головлева неприкосновенность, как назло в Думе не оказалось ни Немцова, ни Хакамады. Я была в кабинете, когда ко мне пришли информационщики и попросили, чтобы кто-то из руководства фракции прокомментировал ситуацию. Я пыталась дозвониться поочередно Борису и Ирине, но ничего не получилось. Через какое-то время журналисты пришли снова, но уже вместе с «телевизорами», так мы звали телекорреспондентов. От последних так просто отвертеться не получилось. НТВшники (конечно, это было то настоящее НТВ первого разлива) сразу заявили:

– Лиля, или вы скажете, что по этому поводу думает фракция, или мы через полчаса скажем о вас то, что посчитаем нужным. Сама понимаешь, что это будут не самые приятные для вас комментарии. Где все твое начальство? Куда попряталось?

Я попросила ребят подождать в холле, сказала, что они могут выставить камеры, а сама еще раз попыталась дозвониться до наших так не вовремя исчезнувших лидеров. И опять ничего не получилось. Я подбежала к паре оказавшихся на месте депутатов, но те замахали руками и отказались выходить на камеры. Нужно решение фракции, а его нет. И такую ответственность на себя никто не возьмет.

Что мне оставалось делать? Я знала, что наша фракция всегда выступала против депутатских привилегий, что Немцов неоднократно заявлял, что все должны быть равны перед законом и что народному избраннику не требуется никакой депутатской неприкосновенности. Я понимала, что рискую, но другого выхода для себя не видела. Поэтому прикинула, что буду говорить и вышла к журналистам. В итоге мое заявление свелось к тому, что фракция проголосует за снятие с Головлева неприкосновенности, раз это требуется.

Минут через сорок в кабинет влетел разъяренный Головлев. Он был в истерике. Он дико на меня наорал и сказал, чтобы я собирала «свои манатки», потому что это последний день моей работы в Думе. Через несколько минут ко мне прибежала секретарь Немцова и сказала, что Головлев собирает фракцию. Я села за стол и стала ждать. Еще через какое-то время позвонил Борис и сказал, чтобы я срочно и тихо шла к нему в кабинет. Я пришла. В кабинете никого не было. Прошло еще сколько-то минут, и в него влетел Немцов.

– Ну, только быстро, рассказывай, что натворила. Головлев звонит, орет и требует тебя уволить.

Я все подробно ему рассказала. Немцов послушал, помолчал и сказал:

– Ладно. Понял. Сиди здесь и не высовывайся.

Я «не высовывалась» минут десять. А потом, конечно, «высунулась». В холле никого не было. За столом сидела только секретарь.

– Ира, где они все?

Она показала мне на дверь зала, где всегда заседала фракция. Дверь была закрыта. Я глянула на Ирину. Она все поняла, встала, подошла и немного приоткрыла дверь. Я стала слушать, что происходит. Головлев настаивал, чтобы Немцов немедленно уволил меня за превышение полномочий.

Потом услышала слова Бориса:

– Неужели вы думаете, что моя пресс-секретарь позволила бы себе сделать подобное заявление без мо его ведома? – сказал он. – Я был на встрече. Лиля позвонила и спросила, что делать. Я сказал ей, что не обходимо заявить на камеры. Так что, она все сделала правильно и с моего ведома. Вопросы есть?

Вопросов не было.

Я быстро убежала в кабинет.

– Все, подруга, я тебя отстоял. Но – чтобы в первый и в последний раз, поняла?

– Не обещаю, – буркнула я. – Мало ли что еще случится.

– Что ж ты у меня такая буйная? Ты посиди пару дней тихо. Не светись. Хорошо?

Я и не собиралась светиться. Я собиралась пойти и выпить кофе, чтобы хоть немного успокоиться. В коридоре ко мне подошел Головлев.

– Сучка, теперь живи и оглядывайся, – прошипел он.

Мне стало не по себе. Но я никому ничего не сказала. А потом и «оглядываться» не стала. Просто не придала этому значения.

Через какое-то время Головлев вышел из фракции, чему я была несказанно рада. А потом прошла информация, что его тело было найдено в лесу в районе Пятницкого шоссе. Он был убит из огнестрельного оружия. Преступление не было раскрыто. Убийцы не найдены.

Иногда я думаю: а мог бы Борис меня уволить? С одной стороны – депутат – и не один (Головлева тогда кое-кто поддержал), с другой – я. Подумаешь – проблема: поменять пресс-секретаря. А вот не сдал. Прикрыл. Иначе с чего бы я это все помнила?

Как Немцов меня в пресс-секретари приглашал

С Борисом я познакомилась в самые первые дни его пребывания на посту вице-премьера. Это была его первая после назначения командировка в Нижний и Ульяновск. Я тогда была корреспондентом в ИТАР-ТАСС и работала в белодомовском пуле. Мне дали указание во что бы то ни стало попасть в эту первую командировку. Мне это удалось, но об этом я расскажу в другой раз. Так я стала «курировать» Немцова, а еще чуть позже и Олега Сысуева.

Потом произошел дефолт. Ельцин отправил правительство Черномырдина в отставку. Кстати, Немцова в отставку Борис Николаевич не отправлял. Я думаю, что он питал слабость к молодому и непредсказуемому красавцу вице-премьеру и не хотел с ним расставаться. Но Немцов решил, что не готов работать с Примаковым и написал заявление Ельцину с просьбой сложить с него полномочия, и мне кажется, этого Ельцин ему никогда не простил.

Итак, Немцов ушел в отставку. Я осталась работать с новым правительством. У меня появилось два очередных вице-премьера – Маслюков и Кулик. А так как это правительство занималось тем, что только делало вид, что что-то делает, то работа не приносила мне особого удовольствия. Впереди маячил долгий профессиональный застой.

Немцова из видимости я в это время потеряла. Но однажды в первых числах января девяносто девятого мне позвонил Борис. Он поздравил меня с днем рождения и сказал, что хочет увидеться – вручить подарок и просто поговорить. Когда я спросила, куда мне нужно подъехать, Немцов сказал, что сидит в здании Администрации Президента.

Через пару дней в момент очередного затишья я сбежала с работы и пришла к Немцову. Он тут же подарил мне очень симпатичные бусы из крупного янтаря в таком очень современном дизайне, сказав, что «такое смогу носить только я». И сразу объяснил, зачем позвал.

– Лиль, тут вот какое дело. Я партию создал, пока – виртуальную. Теперь надо ее реально создавать, открывать отделения по всей стране, а дальше будем объединяться в блок и идти на выборы в думу. Вот такие перспективы. Поэтому мне нужен пресс-секретарь. Пойдешь?

Я, честно, не была готова к такому повороту дел. У меня была любимая профессия, стабильная, гарантированная работа. Я одна воспитывала дочь, значит, должна была думать и о том, на что содержать нашу маленькую семью. А здесь – интересно, конечно, но без гарантий. А если не пройдем в Думу, что тогда?

– Борь, звучит заманчиво. Новые задачи. Интересно. Но ты понимаешь, я сама деньги на жизнь зарабатываю, надеяться не на кого. А если не получится ничего. Обратно в ТАСС мне дороги не будет. Можно я подумаю?

– Сколько тебе надо времени для раздумий?

– Дней пять. Терпит?

– Ладно, договорились.

На следующий день раздался звонок. Это был Немцов.

– Решила?

– Борь, ну ты же мне пять дней дал. А прошла всего одна ночь.

– Значит так, хватит думать. Думать будешь после. Сегодня пятница. Берешь отгул на два дня. Завтра летим в командировку. Билеты уже куплены. Вернешься во вторник. В среду пойдешь на работу. Обойдутся в твоем ТАССе без тебя пару дней.

Что было делать? Пришлось срочно разруливать ситуацию. В субботу мы улетели открывать первое региональное отделение «России молодой».

Я долго вспоминала, что это был за город, но так и не вспомнила. Точно – где-то за Уральским хребтом. Летели долго, когда сошли с трапа – было очень холодно. Как сейчас помню Немцова в какой-то феерической и невообразимой мохнатой шапке-ушанке.

– И где он ее откопал? – подумала я. Оказалось, это сокровище подарил кто-то из друзей.

Мы прибыли в город очень маленькой командой. С Немцовым был его ангел-хранитель Саша Горшков, человек, который отвечал за все, которого я всегда буду помнить как одного из самых хороших людей из тех, кого я встречала в своей жизни. Помню Леру Гулимову, которая занималась этим самым партийным строительством. А еще какого-то невнятного юношу. Его звали Алексеем. Фамилия вылетела у меня из головы. Знаю только, что он у нас не прижился. А потом всплыл где-то у Суркова, где фигурировал в качестве политического аналитика и считался ну очень большим специалистом по «правым».

Эта командировка, кстати, могла бы для меня оказаться первой и последней. Для провинциального города Немцов, конечно был фигурой знаковой, даже несмотря на то, что уже не являлся вице-премьером. Поэтому после того, как региональное отделение партии было создано, у нас должно было состояться несколько телевизионных интервью. На мою беду первое такое интервью брала очень молодая журналисточка, не в меру кокетливая и веселая. Немцов, видимо, поддался обаянию очаровательной особы, расслабился и разговорился. Выглядело все это очень легкомысленно. Как я не пыталась обратить на это его внимание, он не отреагировал.

В итоге, после записи, когда мы ехали на другой эфир, я сказала Немцову все, что об этом думаю. Сказала жестко, может быть, даже слишком. По крайней мере, Саша Горшков, смотрел на меня круглыми глазами и молчал.

– Знаешь, ты, конечно, можешь себе найти кого-то, кто будет бесконечно тобой восхищаться и рыдать от восторга, но тогда это буду не я. Свита всегда найдется, а вот люди, которые скажут тебе правду, даже если она не самая приятная – не всегда. Так что, решай сам.

Мы доехали на место, нужно было идти на съемку, а я не понимала, стоит ли мне вообще выходить из автомобиля или нет. Немцов посмотрел на меня и сказал:

– Ладно, все понял. Пойдем.

Его второе интервью было блестящим. Казалось, это были два разных человека. Я поняла, что все сделала правильно и что мы поняли друг друга.

На этом история не закончилась. Мы вернулись в Москву. Нам предстояла пресс-конференция по итогам поездки. Немцов должен был объявить о создании своей партии. Журналистов набралось много. Бориса все любили. Пришли почти все, кто работал с ним в его бытность вице-премьером. Так как в ТАССе ничего о моей поездке не знали, я договорилась с Немцовым, что за столом он будет сидеть один, а я встану сбоку и буду вести пресс-конференцию так, чтобы не засветиться на камерах. Все бы так и случилось, но…

Но вездесущие НТВшники попросили эксклюзив на улице возле автомобиля. Немцов дал добро. Ребята выставили камеры. Борис ответил на вопросы. В конце журналист спросил:

– Так у Бориса Немцова все в полном порядке?

– Да, – сказал Немцов, – все по-старому. Вот только «Волга» другая – не черная (он показал на белую «Волгу»), да еще сменил пресс-секретаря.

На этих его словах камера начала медленно наплывать на меня, стоявшую в сторонке.

– Что стоишь. Иди ко мне, – сказал Немцов. Я подошла и встала рядом.

И что мне после этого оставалось? Только приехать в ТАСС и подать заявление об уходе.

Кремлевский диггер пахнет сливочками

Сегодня я расскажу вам о встрече из разряда незабываемых. Итак, я только начала работать с Немцовым в качестве пресс-секретаря. В это время он числился «заместителем Ельцина», а если серьезно, то грустил в кабинете на Старой площади в должности зампреда комиссии по местному самоуправлению, возглавляемой, действительно, самим Борисом Николаевичем. Велась какая-то незаметная глазу работа, приходили и совещались люди, но все это было как-то не шатко и не валко, выборы были еще впереди, поэтому в большом немцовском кабинете с огромным столом, с настольной лампой под зеленым абажуром расцвела пышным цветом такая же зеленая тоска.

Вторая волна журналистского интереса была уже не за горами – уже совсем скоро «правые» начнут предвыборную компанию в ГД, и от желающих взять интервью невозможно будет отбиться, а пока… Пока возникали какие-то странные личности, от одной из которых я только что с горем пополам отбилась. Бойкая журналистка весьма подозрительного вида (скорее напоминавшая девочку с ближайшей панели) каким-то образом пробралась в стены здания, где вальяжно расположилась сама президентская администрация в лице ее членов и члеников, и долго и упорно доказывала мне, что ее газете (по-моему это была небезызвестная «СПИД-инфо») безумно интересно все, что связано с только что родившейся на свет божий партией Немцова «Россия молодая». В чем я, конечно, сильно сомневалась.

Не прошло и часа, как в приемную, которую я делила с секретарем Немцова, влетела еще одна колоритная девушка и быстро прямо с порога бросила:

– Боря здесь? – и, не дожидаясь ответа, направилась к кабинету Немцова.

Но я успела ее остановить:

– Простите, вы не представились. Кто вы и зачем вам нужен Борис Ефимович? – спросила я.

Девушка остановилась, повернулась ко мне и пристально на меня уставилась. Весь ее вид выражал недоумение, смешанное с невысказанным вопросом: кто ты такая и что ты себе позволяешь? Меня несколько удивило, что Ирина Королева – секретарь Немцова, смотрит на нас с большим интересом, но молчит. Отступать я не собиралась, поэтому снова попросила девушку представиться, тем более, что выглядела она совсем не так, как подавляющее число женской половины обитателей здешних кабинетов. Девушка была молодой, очень интересной, крупной, яркой, ладно скроенной и крепко сбитой, с буйными кудряшками вокруг чуть полноватого лица, высокой, бесшабашной и очень уверенной в себе. Да и ее одежда сильно отличалась от серо-коричневых одеяний околокремлевских тетенек (хотела написать – дам, но это слово никак не ложится на образ среднестатистической работницы президентской администрации). На ней были плотно сидящие джинсы, короткая маечка, открывающая живот, и расстегнутая трикотажная кофточка.

Прошла еще пара минут, но незнакомка, демонстративно игнорируя мой вопрос, продолжала молчать, и тут открылась дверь кабинета и возник Немцов собственной персоной.

– Борька, – взвизгнула девица – и бросилась обнимать бывшего первого вице-премьера.

– Ленка, ты. А я услышал голоса и подумал – что тут происходит?

Защищенная объятьями Немцова «Ленка» совсем осмелела и спросила с несколько капризной интонацией всесильной фаворитки:

– А почему она меня не пускает? После чего показала на меня пальчиком.

Пока Немцов собирался с мыслями, в разговор вступила я:

– Да, Борис Ефимович, вы уж объясните мне, кто это, чтобы я понимала на будущее, пускать девушку или не пускать.

– Ты что, Лиль, конечно пускать. Это же моя лучшая подруга – Трегубова. Кремлевский пул, – с какой-то грустно-уважительной интонацией сказал Немцов. – Замечательная девушка. Посмотри: какая красотка.

Немцов как-то приобнял девушку за плечи и поставил ее перед собой лицом ко мне.

– Поняла, красотку пускаем не глядя, – сказала я улыбнувшись. Меня позабавило, что Немцов гордо демонстрировал журналистку так, словно имел непосредственное отношение к созданию этой самой красоты.

– Знаешь, – никак не успокаивался Немцов, – она, как моя Жанка (Жанна – старшая дочь Немцова) – пахнет молочком и сливочками.

– Ну, если сливочками, – сказала я смеясь, – то не просто пускаем, а даже приглашаем.

– Приходите, Лена, к нам в любое время, когда у вас возникнут вопросы. Обещаю, что Борис Ефимович всегда будет давать вам интервью в первую очередь. Это я вам как пресс-секретарь Немцова обещаю. Кстати, я уже поняла, что вы Лена, а я – Лиля. Так что, будем знакомы.

Так закончилась моя первая встреча с Ленкой Трегубовой – будущим «кремлевским диггером», автором тех самых «баек», которые так круто изменят ее жизнь.

Позже у нас с Леной сложились прекрасные отношения. Впрочем, не только с ней, но и со всеми журналистами, с которыми мне посчастливилось работать. Я любила нашу команду – всех, кто постоянно работал с нами в Думе, кто писал об СПС, о наших съездах, о предвыборных компаниях, о проблемах и скандалах, о наших лидерах, о бесконечных переговорах с «Яблоком», о нашей поддержке Путина и нашей борьбе с Путиным, о разброде и шатаниях, о силе и о слабости, об успехах и поражениях, о достижениях и провалах, об ошибках и правильных решениях. Я любила всех «своих» журналистов. Почему? Потому что я знала: что это такое – быть в их шкуре. Я пришла сюда с той стороны, и поэтому для меня главным было максимально облегчить им задачу. Именно в этом я видела одну из самых важных составляющих своей работы.

А с Трегубовой помню еще один случай. Это произошло на одном из партийных съездов. Я увидела в фойе грустную-грустную Ленку, которая тихо поманила меня пальцем в небольшой закуток. Мы замаскировались где-то за стенкой. По ее глазам, я поняла: что что-то случилось.

– Ну, Лен, выкладывай, что произошло? Есть проблемы?

– Да, Чубайс.

– Что – Чубайс? А тебе-то он чем нехорош? Ты же у него в подругах ходишь. Ну, не так, конечно, как с Борисом, но все же.

– А, Лиль, долго объяснять. Я тут одну глупость сотворила, меня теперь к нему не подпускают.

– Расскажешь, что случилось?

– Можно, не буду? Ты мне на слово поверь: виновата меньше, чем он думает.

– Ну, хорошо. Так зайди к ним в комнату отдыха (был как раз перерыв в заседании, и вся партийная верхушка была именно там). Ты же буйная – ты сможешь. Прорвись к Чубайсу, объясни все и извинись.

– Не-а, боюсь. Злой он на меня. Лиль, зайди ты, тихонечко спроси: готов ли он со мной поговорить?

И глаза у нее были такие, ну как у побитой собаки. Что было делать?

– Стой тут и никуда не уходи.

Я пошла в комнату отдыха. И мой шеф, и Чубайс были там. Я тихонько подошла к Немцову, пошепталась с ним, объяснив ситуацию.

– Я в курсе. – сказал Борис. – Но вмешиваться не буду. Пусть сама просит.

Я отошла. Подумала. Еще немного покрутилась на глазах у Чубайса.

– Лиля, вы что-то хотите? – наконец спросил он.

– Тут такое дело, Анатолий Борисович. Там у стенки стоит Трегубова…

– И что, что стоит Трегубова? – тон Чубайса не обещал ничего хорошего.

– Стоит и плачет. – продолжила я. – Стоит, плачет и переживает, говорит, что виновата, хочет с вами поговорить и боится.

– Ну, если плачет… Ладно, зови.

Я бегом побежала к Ленке, привела ее к Чубайсу и оставила их одних – разбираться. Минут через тридцать я увидела лучезарно улыбающуюся Ленку, беседующую уже с Немцовым, и поняла, что примирение состоялось.

Все остальное было после: после ее убрали из кремлевского пула, после она написала свою книгу, после «Байки кремлевского Диггера» вызвали скандал и недовольство в Кремле, после ей негде было работать и не на что жить, после ей пришлось уехать из страны.

И где сейчас эта бесшабашная Ленка, которая так сладко пахла сливочками? Кто-то знает?

Чубайс и приличная девочка из интеллигентной еврейской семьи

Итак, случилось это в отеле «Холидей Инн», где на этот раз проходило выездное заседание нашей думской фракции. Было самое начало дня – возможно где-то около двенадцати. Заседание проходило в небольшом зале, во всю длину которого простирался один огромный стол. За столом, естественно, сидели депутаты, у стен на стульях – мы, то есть те, кто готовил совещание и должен был там присутствовать по должности. Во главе стола восседали лично Анатолий Борисович, Немцов и Хакамада. А раз присутствовал сам Чубайс (что было не всегда), значит вопросы обсуждались самые что ни на есть серьезные.

И вдруг… (О, как я люблю эти замечательные «вдруг»!) открывается дверь и в проеме появляется она. Эта самая «она» выглядит так, что я даже не знаю, какими словами можно выразить мое впечатление от увиденного.

Представьте себе очень молодую и достаточно миловидную девушку, среднего или даже чуть выше среднего роста, крепко сбитую, с довольно пышными формами. Нет, не толстую, а просто очень аппетитную. При этом на ее весьма привлекательные для заинтересованного мужского глаза формы было надето что-то невообразимое. На девушке были – короткая очень экстравагантная шубка из синтетического меха, полупрозрачная блузка, через которую просвечивалось весьма пикантное кружевное белье, мини-юбка, которая, по виду, всячески стремилась изобразить из себя модный широкий набедренный ремень. На плече очаровательницы болталась сумка-рюкзак в виде симпатичной кошки с длинным хвостиком и бантиком, ножки прелестницы были обуты в ботильоны на высоком каблуке, но самой восхитительной деталью этого, как сегодня говорят «лука», были черные чулки, и я со всей ответственностью могу заявить, что это были чулки, а никак не колготки, потому что каждый чулок, плотно облегающий крепкое бедро, заканчивался черной кружевной резинкой на силиконе, далее следовал намеренно демонстрируемый кусочек обнаженной ножки, и только затем – юбка.

И вот, эта мечта поэта из дверного проема, лучезарно улыбаясь и томно виляя бедрами, направляется такой чарующе-завлекательной походочкой через весь зал к сидящим во главе стола. Девушка идет. Ей никто не препятствует. Все притихли и застыли в ожидании. Никто вообще не может понять: что все это значит, кто это и куда она направляется. Девушка все приближается и приближается и уже кажется, что сейчас случится что-то непоправимое, но тут вышедший из ступора Чубайс наклоняется к Немцову и что-то ему говорит. Тот в ответ, явно проглотив готовый вырваться наружу смех, что-то быстро и с очень серьезным лицом отвечает возмущенному Анатолию Борисовичу.

Конечно, дамы и господа, вам не терпится узнать, что за монолог произошел между этими уважаемыми людьми? Сейчас расскажу. Но… но дело в том, что я обещала ничего не придумывать. Поэтому хочу сказать, что потрясающе сформулированную историческую фразу Чубайса сама я не слышала, потому что не сидела рядом, что ответил Немцов – как вы понимаете, тоже не слышала. Сам Немцов на все мои уговоры подтвердить то, что я напишу двумя строками позже, так и не раскололся. Но СПСовская легенда донесла, что пораженный в самое сердце Чубайс выдал убойную формулировку:

– Боря, кто блядей вызывал?

На что Немцов с полным спокойствием и с уверенностью в том, ни в чем таком он лично не участвовал и замечен не был, сказал:

– Ну что ты, Толя, это невеста Надеждина – приличная девочка из интеллигентной еврейской семьи.

Во время этого наполненного эмоциями и драматизмом монолога, юная невеста наконец-то добралась до своего жениха, наклонилась (чем привела в еще больший восторг сидящих рядом с Надеждиным депутатов), шепнула что-то на ушко своему суженому, отдала ему, как потом выяснилось, ключ от номера и спокойно, с достоинством и полной уверенностью в своей неотразимости, удалилась.

Все выдохнули. И вот, кто-то уже продолжил прерванную на полуслове речь. Но на этом произошедшая на глазах удивленной публики почти немая сцена не закончилась.

Надеждин, видимо, сраженный в самое сердце, извинился, встал и вприпрыжку побежал за своей ушедшей в голубые дали незнакомкой. Ну, просто по Блоку: «И перья страуса склоненные в моем качаются мозгу, и очи синие бездонные цветут на дальнем берегу…»

Прошло минут сорок. Все успокоилось. Одно за одним шли выступления, ставились и решались вопросы, а очарованного жениха все не было. Наконец открылась дверь и вошел Надеждин. В его глазах было все: и розовая романтическая влюбленность, свойственная ранней юности, и торжество уверенного в себе и испытавшего всю полноту счастья от обладания любимой женщиной зрелого мужчины, и гордость собственника, получившего в свое полное распоряжение неоценимое сокровище. Надеждин прошел к своему стулу, сел и, как ни в чем не бывало, начал слушать очередного докладчика.

А кто бы на его месте поступил иначе? Представьте себе, что вам в руки попала такая милая девушка из хорошей еврейской семьи. Да еще и музицирующая. Вы бы устояли?