Текст книги "Судьбе наперекор…"

Того, как стареют родители, никогда не замечаешь, если видишь их каждый день, а когда бываешь у них такими партизанскими набегами, как я, то посмотришь, и сердце сжимается. Хотя и маме, и папе до шестидесяти еще далеко – они у меня ровесники, с детства друг друга знали, жили по соседству, в одном классе учились, потому так рано и поженились, – а все равно возраст свое берет.

Папе я привезла в подарок хороший шерстяной джемпер, маме – итальянские туфли из тонкой и мягкой кожи, чтобы ноги так сильно не уставали, – она ведь с утра до вечера по дому и двору, как челнок, снует, и бутылку легкого итальянского вина, которую мы за ужином и открыли. Сидели мы на веранде, поэтому я не стала выходить в сад, а просто пересела поближе к окну и закурила – с этой моей привычкой отец уже давно смирился и если ворчал, то больше по инерции.

– Слушай, Елена, – начал он. – Мы тут с матерью подумали и решили серьезно с тобой поговорить.

Ха! Они решили! Как же! Это отец решил, а мама, как всегда, молча согласилась.

– Папа, – я прекрасно знала, что он хочет сказать, и постаралась увильнуть. – Ведь бесполезный же разговор получится. Мы столько не виделись, может, о чем-нибудь другом поговорим?

Мне очень хотелось у них немного погостить. Неужели завтра же придется уезжать?

– Нет, Елена, об этом, – настойчиво сказал отец. – Сама виновата. Если бы ты тогда глупость не сделала, то нашему внуку сейчас уже пятнадцать лет было бы.

– Или внучке, – тихонько вставила мама.

– Или внучке, – согласился папа. – Ты на наш дом посмотри, на хозяйство… Для кого мы все это создавали? Кому все это достанется? Для кого мы и день и ночь горбатимся? – все больше разгорячаясь, вопрошал он. – Ты себе на жизнь с лихвой зарабатываешь. Думаешь, если мы в деревне живем, так не знаем, сколько такие туфли, что ты матери привезла, стоят? Знаем.

Папа достал из моей пачки сигарету и закурил, что бывало с ним очень нечасто, только когда он сильно волновался.

– Я тебе еще когда деньги предлагал, чтобы ты себе квартиру новую большую купила, отремонтировала, обставила, а там, глядишь, и мужа хорошего нашла. Так нет же, все в своем курятнике однокомнатном живешь! На машину новую, как ее? – он повернулся к маме. – Ну, как ее?.. Ее еще все время по телевизору показывают?

– Не помню я, отец, эти названия, – беспомощно сказала она.

– Ладно, это неважно. Так ты тоже отказалась. Вот и объясни мне, старому, для кого мы с матерью живем?

– Папа, ты же знаешь, что второго такого, как Игорь, на свете нет, а выходить замуж просто потому, что так положено, я не хочу. Характер у меня, сам знаешь, какой, да и хозяйка я плохая. Зачем же я и себе, и другому человеку буду жизнь портить? Мне и одной неплохо. Кстати, я себе домработницу завела – соседку-пенсионерку из нашего же подъезда.

– Вот это ты правильно, Елена, – одобрительно сказал папа. – Ты ведь теперь, ни на что не отвлекаясь, работать сможешь.

И я было обрадовалась, что он переключился на другую тему, ведь подобный разговор велся у нас уже не в первый раз, и я наизусть знала все его аргументы, а он – мои. Только рано я обрадовалась.

– А кто тебе говорит, чтобы ты замуж выходила? Ты найди мужика поумнее да покрасивее, да и роди от него. Не бойся, свою жизнь ты ничем не обременишь, а мы с матерью тебе его поднимем, воспитаем. Будет у нас по дому карапуз бегать, – мечтательно сказал папа. – Солнышко в нашей жизни появится, смысл. Будет для кого стараться. А ты работай себе на здоровье.

Тут я оторопела – это было что-то новенькое. Это сколько же медведей в лесу сдохнуть должно, чтобы мой отец так заговорил?

– Папа, вот ты сказал, что я тогда глупость сделала, – начала я издалека.

– Ну, сказал и снова могу повторить, – чего-чего, а характера моему папе не занимать.

– Так вот, глупость эта для меня без последствий не прошла. В общем, вряд ли у меня когда-нибудь дети будут.

Честно говоря, я ожидала взрыва, но отец только покачал головой:

– А ты что думаешь, я этого не знаю? Да мать мне давным-давно все сказала, только молчал я до поры. Я тут журналы почитал и выяснил: лечится все это, все эти ваши болячки женские, собственной дуростью заработанные, а уж за деньгами дело не станет. Нужно будет – и за границу поедешь, куда скажут, и на лекарства самые дорогие у нас хватит. Пойдешь в Баратове к врачам, пусть скажут тебе, что делать надо, и с Богом.

– Как это у тебя, папа, все легко получается! За меня решать! А ты знаешь, что в моем возрасте это может быть опасно для здоровья? И не только моего? – нет, видимо, придется все-таки завтра уезжать.

– А в Америке, я читал, – папа был непреклонен, – одна артистка двойню родила, а ей поболе тебя годков было, и ничего. И дети здоровые, и сама снова снимается.

– Но там и врачи, и лекарства, и медицина другие, как ты не поймешь?

– Значит, туда и поедешь! – решительно сказал папа.

– Отец! – мама попыталась разрядить ситуацию. – Леночка устала, да и время позднее. Пойдем, доченька! Пойдем, родная! Отдохни!

Папа негодующе фыркнул, но протестовать не стал, наверное, решил завтра к этой теме вернуться, подумала я.

– Мама, чего это он вдруг? – спросила я, когда мы с ней остались одни.

– Да, понимаешь, с Федором он вдрызг разругался – Это наш какой-то дальний родственник по отцу, живущий в этой же деревне. – Ольга его, как ее с завода сократили, на лоток торговать пошла, хорошо хоть к русскому. Ну и родила от него. Там же разговор короткий: не дала – так пошла вон. Вот и привезла ребеночка сюда, к родителям. Федька от стыда не знал сначала, куда глаза девать, да и отец хорош, смолчать не мог. Только Федька-то за словом в карман лазить не привык: «У меня, – говорит, – внучка есть, а у тебя кто? Если Ольга, – говорит, – еще одного привезет, то я с тобой, так и быть, поделюсь по-родственному, чтобы узнал ты, какое это счастье – с внуками возиться». Отец-то наш хлопнул дверью и ушел. Вот с тех пор с этой мыслью и носится. Ты бы подумала, доченька, может и вправду родить тебе, а я бы тебе его вынянчила.

– Я подумаю, мама, подумаю. А сейчас, ты извини, я спать очень хочу, – сказала я только для того, чтобы она ушла, не травила мне душу.

– Ну спи, доченька, – и она тихонько вышла из комнаты.

А я лежала, смотрела в потолок, и передо мной, как живое, встало лицо Игоря. Вот от кого я была бы счастлива родить хоть десяток ребятишек, чтобы они смотрели на меня его смеющимися, веселыми голубыми глазами, и сердце снова защемило от того, что он погиб, что я никогда больше его не увижу. Я разревелась и сама не заметила, как уснула.

В четверг отец больше не возвращался к этому разговору, но посматривал на меня очень недовольно. А вечером мне на сотовый позвонила Ирочка и радостно сообщила, что нашла и перерисовала старый план усадьбы, и я предложила ей поехать в «Сосенки» вместе со мной, потому что она лучше, чем я, сможет рассказать хозяину, что и где было раньше. Мы с ней договорились, что я заеду за ней в субботу в восемь часов утра. Вот так они, как бы между прочим, и познакомятся, решила я и тут же перезвонила Печерской.

– Лидия Сергеевна, я вот тут подумала и решила, что без подарка все-таки приходить неудобно.

– Не выдумывайте, Леночка! Но если под подарком вы подразумеваете себя, то это, на мой взгляд, соответствует действительности.

– Правду говорите, Лидия Сергеевна, – засмеялась я. – Если верить моим родителям, то я тот еще подарочек. Но я о другом. Просто по моей просьбе одна девушка нашла в областном архиве старый план усадьбы и перечертила его. Вот я и хочу вместе с ней приехать, чтобы она Павлу на месте все показать и рассказать смогла. Можно? Только вы ему, пожалуйста, ничего пока не говорите, пусть это ему сюрприз будет.

– Леночка! – радостно воскликнула она. – Конечно, можно, приезжайте! Вы даже не представляете, как он будет рад! Ведь он, когда «Сосенки» начал восстанавливать, никаких документов найти не смог. Вот уж у кого двойной праздник получится, так это у него. Мы все будем ждать вас с большим нетерпением.

Узнав, что я собираюсь уехать вечером в пятницу, мама заметно расстроилась – она надеялась, что я погощу подольше, и засуетилась, начала собирать сумки с продуктами, побежала по соседям договариваться насчет сметаны, масла, яиц, ягод.

А я смотрела на нее и ругала себя последними словами. Ну что же это за характер у меня такой дурацкий? Не могу спокойно жить, вечно мне больше всех надо, а на самых дорогих и любимых людей у меня никогда времени не хватает, и сама расстроилась до слез, так что маме же пришлось меня еще и утешать.

А когда на следующий день отец загрузил мне сумками багажник, то единственное, что он сказал:

– Если не будешь очень сильно занята работой или какими другими делами, то на похороны-то приезжай. Не знаю уж чьи, мои или матери, вперед будут, но приезжай, – и, подумав немного, добавил: – А не приедешь, так мы тоже поймем и не обидимся. – И ушел в дом.

Я ожидала, что он стукнет дверью от обиды, но он прикрыл ее за собой так тихо и аккуратно, что лучше бы уж хлопнул.

– Езжай с богом, доченька, – сказал мама. – Не думай ни о чем и не расстраивайся. Значит, на роду тебе написано одной быть. Видно, семью иметь тебе не судьба, – и перекрестила меня.

Появилось у меня на секунду искушение рассказать ей о том, как старая цыганка нагадала мне, что этим летом я не только встречу похожего на Игоря человека, но и полюблю его, но я промолчала – ерунда все это. Игоря мне никто и никогда не заменит, так что любовь – это теперь не для меня.

Субботним утром я заглянула к Варваре Тихоновне предупредить, что Василис отдается ей в длительное пользование, выслушала ее почти родительские напутствия: много не купаться, много не загорать и так далее, вышла к своей так и не успевшей остыть за ночь машине и посмотрела на небо – ни облачка и, судя по уже сейчас нещадно палившему солнцу, день обещал быть жарким.

Ирочка с мамой жили в старой пятиэтажной «хрущевке» недалеко от центра, и я легко нашла их дом. Выйдя из машины, я огляделась – углом к их дому стояла другая «хрущевка», значившаяся уже по другой улице, в которой жила моя знакомая писательница Юлия Волжская, в быту Зульфия Касымовна Уразбаева, – воистину, тесен мир. Однокомнатная квартира Бодровых окнами на север находилась на первом этаже.

– Проходите, Елена Васильевна, – сказала мне открывшая дверь Ирочка, на которой было простенькое ситцевое платье, но очень интересного фасона и расцветки – наверняка сама шила. – Моя мама хочет с вами познакомиться.

Я вошла – после улицы мне показалось у них в квартире даже холодно – и огляделась. Вокруг царила нескрываемая, но очень опрятная бедность. Старенькие занавески были выстираны и накрахмалены так, что могли бы стоять на полу совершенно самостоятельно. Нигде ни пылинки, окна и зеркала, хоть и с темными от времени пятнами, сияли чистотой. Стоящий боком большой старомодный зеркальный шифоньер делил комнату на две половины, и в той, что посветлее, судя по письменному столу с книжками и старенькой настольной лампой, жила Ирочка.

– Здравствуйте, Елена Васильевна, – услышала я сзади приятный женский голос и повернулась – из кухни вышла невысокая пожилая седая женщина со следами былой красоты на лице. – Я мама вот этой стрекозы. Она мне все уши про вас прожужжала. Меня Ниной Максимовной зовут.

– Очень приятно. А Ирочка сказала вам, куда и зачем мы едем?

– Конечно. Она мне все всегда рассказывает. А когда вы вернуться собираетесь?

– Во сколько скажете, во столько я ее вам и привезу в целости и сохранности. Часов в одиннадцать не поздно будет? А если мы вдруг задержимся – пробка на дороге или еще что-то, – я вам обязательно позвоню, мне Ирочка телефон ваших соседей дала. А я вам свою визитку оставлю, позвоните мне на сотовый, если нужно будет, – постаралась я предусмотреть все возможные осложнения.

– Ой, Елена Васильевна, вы только, пожалуйста, соседям не звоните. Они рано спать ложатся, и вообще…

– Нина Максимовна, а кто вы по профессии?

– Педиатр, – улыбнулась она. – Я всю свою жизнь врачом в детском доме проработала, у меня в трудовой книжке одна только запись и есть.

– Ага. А соседи которые? Это у них дверь железная навороченная? – она кивнула. – А они вас ночь-полночь не стесняются беспокоить, чтобы укол сделать или давление померить?

– Елена Васильевна, ну не умею я отказывать, если людям моя помощь требуется: и характер, и воспитание не те.

– Хорошо, звонить я вам, а точнее им, не буду, только уж и вы себя не накручивайте, если мы вдруг задержимся. Договорились?

– Договорились, – она кивнула мне и снова улыбнулась. – Знаете… – она замялась. – Вряд ли Павел Андреевич меня помнит, но вы все равно его поблагодарите от моего имени – это ведь он мне помог в свое время на работе остаться. Несколько лет назад меня – я ведь работающая пенсионерка – уволить хотели, а тут он с подарками для детей в очередной раз приехал, увидел лицо мое заплаканное, спросил, чем я так расстроена, ну и попросил директрису, чтобы меня оставили. Так меня, даже когда сокращение большое у нас было, не тронули. А то как бы мы с Иришкой на одну пенсию жили?

– Обязательно передам, – пообещала я и повернулась к Ирочке. – Ты купальник взяла? На целый день ведь едем. Там бассейн есть, поплещешься, позагораешь…

– А что, можно? – обрадовалась она. – Сейчас надену, – и шмыгнула в ванную, а вернувшись, бросилась в кухню.

– Ирочка, ты чего затеяла? – удивилась я, услышав хлопок дверцы холодильника.

– Так вы же, Елена Васильевна, сами сказали, что мы на целый день едем, – отозвалась она. – Вот я сейчас бутерброды быстренько сделаю и яички сварю.

Чувствуя, что на меня нападает безудержный смех, я быстренько повернулась к окну и постаралась успокоиться, созерцая привычную взгляду картину: переполненные мусорные баки во дворе. Потом, ошибочно решив, что уже в силах продолжать этот нелепый разговор, я повернулась и серьезно спросила:

– Ирочка! Ну и как ты себе это представляешь? Две гостьи графа Матвеева будут где-нибудь под кустом в парке давиться сухомяткой или, в лучшем случае, запивать ее водой из фонтана.

– На плане фонтана не было, – растерянно сказала она, появляясь в дверях.

– Теперь есть! – заверила я ее.

– Тогда я сейчас чай заварю и в бутылку перелью… – начала было она, и я, не выдержав, расхохоталась.

– Ирочка! Милый ты мой ребенок! Да после этого меня в «Сосенках» на порог не пустят! Подумай, как оскорбятся хозяева, если к ним гости со своими бутербродами придут?

– Но ведь это вы едете в гости, – возразила она. – А я…

– А ты, дорогая, свой завтрак, обед и ужин честно заработала! Ты копалась в бумагах! Ты нашла для Павла Андреевича документ, о котором он даже не подозревал! Да ты ему такой подарок сделала, что он будет на седьмом небе от счастья! А ты его обидеть хочешь! Со своей закусью прийти! Ты думай, что говоришь-то! Так что забирай с собой этот план, и больше ничего не надо.

– А я об этом как-то не подумала… – Ирочка смущенно потупилась и достала перетянутый черной аптечной резинкой свернутый в рулон лист ватмана.

– Зато я подумала! И об этом и о кое-чем еще! Не хочу пугать тебя заранее, но я собираюсь познакомить тебя с Александром Власовым.

– Каким? Артистом? – и Ирочка, и ее мама, переглянувшись, уставились на меня широко открытыми глазами.

– С ним самым. Он будет у нас здесь фильм снимать, и ему нужен помощник режиссера. В деньгах ты, если и выиграешь, то немного, но, пока ничего лучшего нет, хоть поработаешь среди нормальных людей.

– Спасибо вам большое, Елена Васильевна, – сказала Нина Максимовна. – Только, знаете, – она подбирала слова поделикатнее, – нравы в этой среде несколько своеобразные.

– Не волнуйтесь. За ней Александр Павлович с Чаровым – это артист один – присмотрят, так что бояться за нее не надо. А вот из архива, поверьте мне на слово, ей лучше уйти. И потом – это же не навсегда, а пока что-нибудь получше не подвернется. Вы подумайте об этом, а мы потом еще раз все обсудим.

Уже когда мы ехали в машине, я ее спросила:

– Ты что, маме ничего про архив не рассказываешь?

– Нет, конечно. Она же волноваться будет, переживать.

Ирочка наслаждалась поездкой, ветер из окна трепал ее волосы, она улыбалась ему, подставляя лицо под ласковые и теплые струи воздуха, и тихонько по-французски подпевала Патрисии Каас, кассету с песнями которой я поставила в магнитофон.

– Ирочка, ты что, французский в школе учила?

– Вообще-то английский, но у нас учительница очень хорошая была, Вера Николаевна. Она предложила тем, кто хочет, еще и французский учить, совершенно бесплатно. Сначала нас много набралось, а потом все как-то отсеялись, остались только я и еще одна девочка. Но она все равно продолжала с нами все годы заниматься. Она говорила, что у меня способности к языкам есть, – смущенно, словно извиняясь, сказала Ирочка.

Вот ведь, думала я поглядывая на нее, не побоялась Нина Максимовна родить без мужа в таком солидном возрасте – ей ведь сейчас точно за шестьдесят, – и ничего. И хотя дом их достатком, мягко говоря, не блещет, с первого взгляда понятно, что живут они дружно, любят друг друга, и их бедность им в этом не мешает. Ну да, бог даст, все к лучшему переменится, если, тьфу-тьфу-тьфу, мой план осуществится.

– Ирочка! – сказала я, выключив магнитофон. – Я хочу тебе вкратце рассказать кто есть кто в «Сосенках», чтобы тебе было легче сориентироваться, – и, мельком глянув на внимательно уставившуюся на меня девушку, продолжила: – О Павле Андреевиче, я думаю, говорить ничего не надо. Здесь и так все ясно. Его приемная мать Лидия Сергеевна Печерская…

– Как? – удивленно перебила меня Ирочка. – Он приемный ребенок?

– Не совсем. Просто у него было очень непростое детство: его отец рано умер, а мать была женщина крайне… легкомысленная, – я, как мне кажется, подобрала самое мягкое выражение для этой шалавы-алкоголички. – Вот Лидия Сергеевна и взяла его в свою семью, заменив родную мать. Любит ее Павел беспредельно и мамулей зовет. Он даже яхту свою ее именем назвал. Вот так-то! – я посмотрела на притихшую от этих никому не известных подробностей Ирочку и решила быстренько сменить тему, пока она от сочувствия к Павлу не начала носом шмыгать. – А сейчас в усадьбе живет Александр Павлович Власов, жених Лидии Сергеевны. Ну, о нем и так вся Россия знает. Дальше идут их дети…

– Подождите, Елена Васильевна, – растерянно спросила Ирочка. – Если он еще только ее жених, то дети-то откуда?

– Понимаешь, Ирочка, Печерская и Власов давным-давно, еще когда студентами были, встретились как-то в Москве. Она была для него одной из многих, а вот он стал для нее не только первой, но и единственной любовью на всю жизнь. Когда они расставались, он сказал ей: «Если нам судьба, то мы обязательно встретимся». Она вернулась в Баратов и, узнав, что беременна, не стала делать аборт и родила сыновей-близнецов – Сашу и Лешу, ничего ему не сообщив. И только тогда, когда у него единственная дочь в автокатастрофе погибла, послала ему фотографию, чтобы как-то утешить и поддержать в трудную минуту. Власов решил найти своих детей и обратился ко мне. Ну, я и нашла. Александр Павлович приехал, встретился с Лидией Сергеевной, детьми и внуками… Ну, дальше и так понятно.

– Как это здорово! – мечтательно воскликнула она. – Вот так полюбить! Один раз и на всю жизнь!

– В жизни, Ирочка, все бывает, – сказала я, вздохнув и подумав в этот момент о себе и Игоре. – И такое тоже. Только редко. Ладно! – тряхнув головой и отогнав грустные воспоминания, бодрым голосом продолжила я. – Слушай дальше! Дети выросли, стали военными летчиками. Правда, фамилия у них теперь Репнины, потому что Александр Павлович, когда паспорт получал, взял фамилию матери и стал Власовым, а вот отец у него был Репнин.

– Это из тех Репниных? Да? – потрясенно спросила Ирочка.

– Их тех самых, которые графы, – усмехнувшись, подтвердила я. – Потом они женились на сестрах. Александр, его по родинке на щеке легко узнать, – на Наталье, она в очках, и у них мальчики-близнецы – Павлик и Сережа, а Алексей – на Татьяне, у них девочки-близнецы – Милочка и Ниночка. Всем четверым, если я не ошибаюсь, где-то лет по шесть. Вот и все. Теперь ты обо всех все знаешь и не запутаешься.

– Какая прелесть! – восторженно завопила Ирочка так, что у меня даже в ушах зазвенело. – Близнецы! Две пары! Как здорово! А поиграть с ними можно будет? – спросила она, заглядывая мне в лицо и ерзая на сиденье от нетерпеливого любопытства.

– Наверное, – я пожала плечами. – Если их няня Галина протестовать не будет. Между прочим, сущая медведица на вид, а на самом деле – добрейшее существо. По крайней мере, по отношению к детям уж точно.

Въехав в открывшиеся перед нами ворота усадьбы, я загнала свою «девятку» на стоянку и объяснила подошедшему охраннику, что Ирочка со мной.

– Нас предупредили, – ответил мне парень и взял мою сумку. – Вы сейчас в свою комнату пойдете?

– Нет, я бы хотела сначала Лидию Сергеевну увидеть. Где она?

– Они с Александром Павловичем в столовой с малышами воюют, – он улыбнулся. – Тогда я вашу сумку горничной отдам, а она уже потом вам вашу комнату покажет.

В столовой действительно шел бой. Предчувствуя праздничное застолье, приготовления к которому не могли пройти мимо них незамеченными, малыши категорически отказывалась завтракать.

– А я видела, а я видела, какой торт пекли! – это, конечно же, была неугомонная Милочка.

– Я тоже видела, – потупив глазки, сказала Ниночка. – Если мы сейчас позавтракаем, то потом ни кусочка попробовать не сможем. Обидно же!

Мальчишки не опускались до споров, а просто сидели, болтая ногами, и безучастно рассматривали натюрморт на стене. Уговоры, угрозы не пустить их на яхту до самого конца отцовского отпуска, обещания отвезти их в парк покататься на аттракционах на детей не действовали. Печерская, Власов и Галина, одетая, несмотря на жару, в платье с длинным рукавом, переглядывались, не зная, что делить.

– Доброе утро! – громко поздоровалась я, чтобы привлечь к нам внимание, и все повернулись в нашу сторону.

– Ой, Леночка! – сказала Лидия Сергеевна, подходя к нам. – Я так рада вас видеть.

– И я, – улыбнулся Власов.

– Это Ирочка, о которой я вам говорила. А где Павел?

– Он в кабинете – дела какие-то, но скоро обещал спуститься. Может быть, он сумеет с этими разбойниками справиться. Прямо голодовку какую-то объявили!

– А можно я попробую? – неожиданно предложила Ирочка. – Я вообще-то умею с детьми ладить.

– Можно… – растерянно сказала Печерская.

Ирочка подошла к малышам, села рядом с ними, улыбнулась и сказала:

– Привет! Возьмите меня в свою компанию, а то я здесь никого не знаю, мне страшно. Помогите мне, а?

Малыши ее серьезно оглядели и великодушно согласились.

– Ладно. А во что ты играть умеешь? – спросил Павлик.

– Во все. Только вам играть нельзя. Вам сейчас нужно будет лечь и лежать, а еще лучше спать.

– Почему это? – озадаченно спросила Милочка.

– Потому что вы не поели, – серьезно ответила Ирочка. – Ведь если в машинку бензин не залить, она же не поедет, а если залить мало, то он быстро кончится и она остановится. Вот и вы, если не позавтракаете, то играть не сможете, а если плохо поедите, то быстро устанете и упадете. Поэтому пойдемте, вы ляжете, а я вам сказку почитаю, чтобы вы скорее уснули. А когда праздник начнется, вас разбудят. Пошли?

Малыши переглянулись.

– А мы что, действительно упадем? – испуганно спросила Ниночка.

– Наверное, упадем… – задумчиво сказал Сережа. – Ты помнишь, как старлей дядя Миша тогда на последних каплях до аэродрома дотянул? – спросил он у Павлика, на которого уставились все малыши.

Павлик задумался, осознавая всю меру возложенной на него ответственности, не иначе как он сам и был инициатором этой затеи. Наконец он вздохнул и принял нелегкое решение:

– Надо позавтракать. Только ты тоже с нами покушай, – сказал он Ирочке, – а то вдруг ты сама упадешь, а мы теперь за тебя отвечаем.

На все уверения Ирочки, что она уже ела, ответ был один: «Мы этого не видели и без тебя кушать не будем». Обрадованная Галина засуетилась, а малыши начали есть, причем Павлик бдительно следил за всеми, в том числе и за Ирочкой, приговаривая: «Ты ешь, ешь, а то упадешь!».

– Саша, – тихонько сказала я Власову. – Мне Чаров сказал, что тебе на время съемок помощник режиссера потребуется. Ты не возьмешь Ирочку? Ей нужно срочно на другую работу перейти – она сейчас в таком аду работает.

– Возьму, конечно. Странные ты вопросы задаешь! Только место ей на сцене. Ты даже не можешь себе представить, какая это будет Офелия! Мечта! – восторженным шепотом сказал он.

– И думать не моги! Это же только на время, пока я ей другую работу не найду.

– Лена, я с тобой полностью согласен, – раздался сзади тихий голос Матвея. – Ей на сцене действительно не место.

От неожиданности мы с Власовым вздрогнули.

– Павел, ты чего людей пугаешь? – возмутился он, а я спросила:

– Давно стоишь?

– С самого начала, – ответил Матвей, не отрывая от Ирочки восхищенного взгляда.

– Мы с ней тебе сюрприз приготовили, сейчас они позавтракают, и она…

– Наивная! – по-прежнему глядя на Ирочку, рассмеялся Матвей. – Да они же ее теперь от себя не отпустят.

Силой не оторвешь. Раз Павлик ее под свое крыло взял, все, она уже член его стаи.

Я посмотрела на весело щебечущую с малышами Ирочку, на горящие взгляды Власова и Матвея, на обращенную ко мне всепонимающую и благодарную улыбку Лидии Сергеевны и совершенно и окончательно успокоилась за Ирочкино будущее.

– Павел, ее мама, Нина Максимовна, врачом в детдоме работает! Она просила поблагодарить тебя. Ты ей когда-то очень помог, – выполнила я свое обещание.

– Да? Может быть… – он меня не слышал – смотрел, как Ирочка и малыши, оживленно обсуждая, во что они будут играть, встают из-за стола и собираются идти в парк.

– Ирочка! – позвала я, и дети с подозрением на меня воззрились – не собираюсь ли я увести их новую подружку? – Подойди сюда, пожалуйста, – она успокаивающе покивала малышне и подошла. – Познакомьтесь, это Павел Андреевич Матвеев, а это Ирина Максимовна Бодрова. Ирочка, покажи, что ты в архиве нашла.

– Павел Андреевич, мне Елена Васильевна сказала, что у вас сегодня праздник, вот мы вам подарок и приготовили. Я старый план усадьбы нашла и перечертила. Хотела еще что-нибудь найти, но выяснила только, что все документы еще до войны Злобнов, директор детдома, который тогда здесь находился, для работы брал и не вернул. Только это и осталось, – и она, развернув, протянула Матвею лист ватмана, на котором были аккуратно выведены различные кружочки, прямоугольники, линии, а под ними подписи, сделанные старательным круглым почерком. – Я просто скопировала, ничего в метры переводить не стала и названия переписала, как были. Вам ведь так интереснее будет, правда? – она вопросительно посмотрела на Матвея своими серыми глазищами.

– Правда, Ирочка. Только… – он посмотрел на малышей, которые начали проявлять нетерпение – уж очень долго, по их мнению, взрослые разговаривали. – Не поможете ли вы мне во всем этом разобраться? Давайте пойдем в парк, и вы мне все на месте покажете, хорошо?

– Конечно, Павел Андреевич. Меня Елена Васильевна поэтому сюда и привезла, чтобы я вам все объяснить смогла, – простодушно ответила Ирочка, и теперь наступила моя очередь рассматривать натюрморт.

Мы все вышли в парк. Ирочка и Матвей шли по дорожке рядом, он держал в руках план, и они то и дело останавливались, чтобы обсудить что-то. Мгновенно оценившая ситуацию Галина уговорила малышей пойти к бассейну, пообещав, что Ирочка обязательно придет к ним, как только освободится.

– Где ты взяла это чудо? – тихонько спросил меня неслышно подошедший сзади Панфилов.

– Да что у вас в «Сосенках» за манера появилась – сзади подкрадываться и людей пугать? – возмутилась я. – То Павел, то вы. В областном архиве я ее нашла, где же еще такая прелесть может сохраниться? Между прочим, – сказала я, взглянув на него со значением, – там Кострова Инна Ивановна директорствует.

– Помню такую, – кивнул ой головой. – Ее сотоварищи из органов на лопате вынесли, – и, правильно оценив мой взгляд, снова кивнул: понял, мол.

Ну, все. Моя миссия выполнена. Ирочкино будущее в надежных руках: захочет пойти к Власову – пожалуйста, а не захочет, так ее и в архиве теперь никто не тронет. А по поводу взглядов, которые на нее Матвей бросал, вообще двух мнений быть не может.

– Владимир Иванович, а по какому поводу праздник? Теперь-то можно сказать?

– Нет, Елена, и не проси. Потерпи – ждать-то недолго осталось, – засмеялся Пан. – А пока занимайся, чем хочешь.

Сумку, что ли, пока разобрать, подумала я, а потом, решив, что еще успеется, попробовала подъехать к Пану с другого бока.

– Владимир Иванович! А программу праздника узнать можно? Уж если сам повод держится в тайне, то хоть это-то можно сказать?

– Да какая программа? – он пожал плечами. – Торжественный обед, а вечером – шашлык на Комарином. А все остальное на ваше усмотрение: гидроциклы, яхта, бассейн, в общем, все, что в голову придет.

По дорожке к нам возвращались Ирочка и Матвей.

– Павел Андреевич, – сказала она. – Если я вам больше не нужна, то я пойду с малышами поиграю? Хорошо? – и, едва дождавшись его кивка, Ирочка побежала в ту сторону, откуда раздавались звонкие крики детей.

Мы двинулись вслед за ней.

– Ну, что скажешь, Павел? По поводу плана, конечно, – поспешила добавить я, поймав его взгляд. – Только по поводу плана. А ты что подумал?

– Спасибо тебе, Лена. За план, конечно. Только за план, – он посмотрел на меня, и я увидела, что у него в глазах просто черти хоровод водят, такие они были хитрые и довольные.

– Э-э-э, Павел. Если ты сам не понял, то должна тебе внятно сказать, что это не содержанка очередная, – встревожилась я. – И если у тебя по этому поводу другое мнение, то мы с ней немедленно уезжаем.

– Володя, – Матвей повернул голову к Панфилову. – Я утром брился, но ничего не заметил. У меня что, действительно вид непроходимого дурака, если Лена мне такие вещи говорит?

– Павел, – Владимир Иванович бросил в сторону Матвея короткий взгляд. – Сколько лет живу, еще ни разу не встретил человека, который бы от любви поумнел. Не волнуйся, Лена, – он приобнял меня за талию. – Все будет хорошо. Я тебе обещаю.

Когда мы подошли к бассейну, Ирочка уже успела снять платье и спускалась по лесенке к малышам в воду. Глядя на нее, мы все залюбовались ее точеной фигуркой в простеньком купальнике, который она тоже, наверное, сама шила, – просто японская статуэтка, а не девушка. Но едва она оказалась рядом с детьми, как вода вспенилась и началась такая возня, словно там резвилась стая молодых, полных неуемной энергии дельфинят, и все это сопровождалось их радостными воплями. Малыши, безусловно, любили всех своих родных, но Ирочка была единственной из взрослых, кто мог принимать участие в их забавах на равных, и они спешили этим воспользоваться.