Текст книги "Дороги любви"

– У отца новая жена, Анет, крутая баба, – рассказывал сын. – У нее большущая ферма. И чего там только нет! Одних бычков годовалых голов сто, не меньше. И парники, и выпасы.

Сын мечтательно прищурился.

«Ага, – подумала Лика, – значит, не только женщины продают себя за рубежом, мужики тоже успешно это делают».

– Отец там как сыр в масле катается, – продолжал Олег, – такой крепкий стал и красивый. Работает, конечно, но чтобы надрываться, это ни-ни. Ему ведь еще и для ночи силы нужны.

Сын улыбнулся взрослой, какой-то похабной улыбкой, и Лика поежилась.

Дальше все пошло, как ей показалось, по-старому. Но что-то все же изменилось. Сын прилежно учился, много времени проводил за компьютером и начал учить немецкий язык. Лика страдала и мучилась, но повлиять на ход событий уже не могла. Внешне сын был по-прежнему приветлив и ласков с матерью, но она чувствовала, знала, что Олег вынашивает планы, которые искалечат ее жизнь окончательно.

И не ошиблась.

Отшумел выпускной вечер в школе. Ее Олежка в новеньком, с иголочки костюме смотрелся великолепно. Таким сыном могла гордиться любая женщина.

Но наутро после праздничного бала он огорошил Лику заявлением:

– Через три недели я уезжаю на ПМЖ в Германию, к отцу, мама. Документы уже готовы, билет тоже есть. Остались кое-какие формальности – и все.

– Но разве для этого не нужно мое согласие? – удивилась пришибленная известием женщина. – Ты ведь и мой сын, не только его. И это я тебя вырастила, не он.

– Все верно, мамочка, и я люблю тебя. – Сын улыбнулся. – Но я уже взрослый, не забывай, и имею право сам выбирать свою судьбу.

Он прошелся по комнате и остановился перед отвергаемой им матерью, которая сидела на стуле и растерянно смотрела на него.

– Ну подумай сама, мама, что ты можешь дать мне здесь? – принялся он растолковывать ей, как малому ребенку. – А там у меня шикарные перспективы. Отец говорит, что я понравился Анет и она готова принять меня. А поскольку ни родных детей, ни племянников у нее нет, я могу со временем унаследовать эту ферму. Представляешь? Это же грандиозно!

Он снова взглянул на не осознавшую еще всей полноты его удачи мать и добавил:

– Я думал, ты порадуешься за меня, а ты…

И он безнадежно махнул рукой.

– Но ты же мой сын, мой единственный мальчик, которого я вынянчила и вырастила, которому отдала всю свою любовь… тебе одному, – проговорила женщина с такой болью в голосе, что это не могло оставить равнодушным никого. – И я не могу потерять тебя.

Олег на мгновение смутился, но быстро пришел в себя.

– А ты и не теряешь меня, – сказал он, – я буду писать тебе.

Ситуация повторялась. Говорить больше было не о чем. И Олег уехал к отцу.

5

Вся последующая жизнь Лики окрасилась в черные тона. Ее ничто не радовало. Она, казалось, очерствела и ожесточилась душой. И впервые узнала, что такое ненависть.

Да, она возненавидела эту незнакомую женщину, которая забрала у нее сына. Заманила его призрачным богатством и превратила в батрака. Лика была уверена, что ее мальчик работает там не покладая рук. Он ведь совсем не ленив и многое умеет. У него ловкие руки и хорошая голова. Другого варианта она не представляла. Такая, как эта богачка, благотворительностью заниматься не станет. То, что ненавистная Анет завладела ее бывшим мужем, Лике было глубоко безразлично. Но сын… Сын – это совсем другое дело.

Однако оказалось, что всей горькой чаши, преподнесенной ей судьбой, Лика еще не испила.

Олежка, как и обещал, писал ей. Письма были нечастыми и не давали даже искорки тепла, которого так жаждала ее душа. Сын по-деловому описывал свои достижения на чужой ферме, радовался собственным успехам, но совсем ничего не писал о своих чувствах к ней. Он явно не скучал по матери.

А потом пришло письмо, которое окончательно добило ее.

«Я все больше чувствую себя здесь своим, мама, – писал Олег. – Работники относятся ко мне с уважением, как к молодому хозяину. А Анет сказала, что я заменил ей сына, которого она много лет назад потеряла. И она готова сделать меня своим официальным наследником. Но для этого я должен признать ее своей матерью. Таково ее требование, и я его понимаю. Так что прости, мама, последний раз я говорю тебе это слово. Отныне я сын другой женщины. Поэтому писать тебе больше не буду, Анет против. Прощай. И прости меня, если сможешь».

Строки из письма еще долго стояли у Лики перед глазами, разрывая ей сердце, как злобный хищник своей большой когтистой лапой. Все мысли ушли из головы. Остались только пугающая пустота и боль. Жуткая давящая боль, от которой некуда убежать, негде спрятаться.

Поделиться своим горем можно было только с теткой. Но утешение она давала слабое. Она и сама была бита жизнью не раз и не два.

– Не надо так убиваться, Анжелика, – уговаривала она племянницу. – Пожалей себя. Мужчины все до единого гады ползучие, а твои в особенности. Тут уж ничего не поделаешь. Жизнь вообще подлая штука, от нее только и жди новых гадостей.

Такова была жизненная позиция этой несчастной женщины, безжалостно обделенной судьбой и практически не видевшей радости за все долгие годы, что она прожила под солнцем.

Но когда она внезапно умерла, Лике стало еще хуже. Инсульт свалил женщину с ног буквально на ходу, она даже слова сказать не успела. Ее дети быстро разобрали своих чад, навешанных на бабушку, продали квартиру, поделили деньги и были таковы. На городском кладбище скромную могилку проведывала одна лишь Лика.

Но ей самой становилось все хуже. И дело было не только в постоянной глухой тоске. Женщина начала понимать, что не просто придавлена отчаянием и горем. Дело зашло гораздо дальше. Лика с ужасом осознала, что теряет способность управлять собственной жизнью.

Пришлось искать помощи у медицины. И тут ей повезло. Она попала в руки замечательного врача. Наталья Карловна была не только специалистом высокого класса в своей области, но и добрейшей души человеком. Она все правильно поняла в несчастливых обстоятельствах Ликиной жизни и нашла-таки дорогу к спасению.

– Это у тебя депрессия, девочка моя, настоящая, не та, которую называют хандрой, а медицинский диагноз, – заключила она после всех осмотров и обследований. – Обманывать не буду, болезнь скверная, однако подняться на ноги можно, хоть и не так быстро. Ты ведь этого хочешь?

Она внимательно посмотрела Лике в глаза и, казалось, заглянув в самую душу, увидела там ответ на свой вопрос.

– Вот и хорошо, – сказала она, – тогда ты крепко ухватишься за мою руку и пойдешь за мной. Самой тебе не выбраться, помни, так что руку мою не отпускай, держи изо всех сил. Я тебя выведу.

И вывела, спасибо ей огромное. Лика как будто второй раз на свет народилась, когда жизнь вокруг опять засияла красками. Осознание потери никуда не ушло, но отношение к ней изменилось.

На работе и знать не знали, какую тяжелейшую борьбу за свою жизнь вела их начальница Анжелика Викторовна, мрачная и неразговорчивая, но обязательная и исполнительная женщина. А как раз к концу этой эпопеи, когда совместные усилия врача и пациентки привели к весьма обнадеживающим и даже радующим результатам, Лика получила новую должность и переехала на другую квартиру. Так ей посоветовала Наталья Карловна, ее ангел-хранитель.

– Ты должна начать жизнь заново, Анжелика, и лучше на новом месте, – сказала доктор. – Я, конечно, уверена в тебе, но лучше все-таки убрать лишние факторы риска.

И Лика последовала ее рекомендации, как делала весь этот последний год, когда врач настойчиво, шаг за шагом вытаскивала свою пациентку из смертельной трясины депрессии, ни на минуту не разжимая однажды протянутой ей руки.

6

И вот теперь Анжелика Викторовна, уже твердо стоящая на ногах женщина, готовилась встретить в одиночестве наступающий Новый год и свой очередной день рождения.

«Сорок лет, – размышляла она, – много это или мало?» Вроде бы и много, и ждать от жизни впереди ничего хорошего уже не приходится. Но, с другой стороны, в сердце еще живы трепетное ощущение любви и тепло, которое хочется отдать другому живому существу. Придавленные обстоятельствами, они на время подзабылись, но теперь ожили. И снова радости хочется. И фейерверк манит к себе, как и раньше.

Лика подошла к окну. На пригорке мужчины уже закончили приготовления и собирались начать свое волшебное представление. Бах! И в небо взвился первый сказочный букет, серебристо-белый. Бах! Бах! За ним – красный, следом – зеленый. А потом разноцветные огоньки раскинулись по небу, радуя глаз и наполняя душу отрадой. Хорошо-то как!

Зрелище было великолепным, и Лика буквально растворилась в нем, забыв обо всем на свете. Но вот залпы стихли, огоньки в небе погасли, а легкий дымок унесло ветром куда-то в сторону.

Однако мужчины с пригорка не уходили. Они готовили еще какое-то действо, и Лике стало любопытно, какое именно. Но не только любопытство держало женщину у окна, глубокое волнение вдруг охватило ее, сердце бешено забилось в груди, руки задрожали. Казалось, сейчас должно произойти что-то важное, что-то очень-очень для нее значимое.

И тут двое мужчин подняли над головой нечто вроде транспаранта, подожгли шнур, и по полотну пробежали горящие буквы. «Лика», – прочитала она, не веря своим глазам. Сердце рванулось и забилось где-то в горле. Этого не могло быть, просто не могло быть! Это совершенно невозможно, невероятно, сверхфантастически. Но… Лика рванула раму и высунулась в открытое окно.

– Тош! – отчаянно закричала она. – Тош мой!

Мужчина на пригорке замер. А она кинулась в прихожую, впрыгнула в сапоги, сорвала с вешалки пальто и, надевая его на ходу, выскочила из квартиры, бросив в карман ключи. Птицей вылетела из подъезда и бегом понеслась к пригорку. Мужчина ждал ее. Но, подбежав совсем близко, Лика вдруг остановилась, замерев на месте. Перед ней стоял человек, которого она не знала. Жесткие черты лица, морщинки в углах глаз, горькие складки у губ, седина в темных волосах. Чужой, незнакомец. Только в глубине глаз светилось что-то до боли знакомое, родное.

– Это я, Лика, я, – хрипло прошептал он. – Ты мне не рада?

Она и сама не могла понять, что с ней происходит. Душу и тело сковало, словно льдом.

– Почему? – так же шепотом спросила она. – Почему за все эти годы ты не прислал мне ни единой весточки?

– Я не мог, Лика.

– Почему?

Он покрутил головой, как будто воротник сорочки стал ему внезапно тесен.

– Ты разве не пригласишь меня в дом? Уже скоро Новый год. – Голос звучал хрипло, глаза смотрели тревожно.

– Пойдем, – сказала она.

Он обернулся к помощникам:

– Спасибо вам, ребята. – И протянул деньги.

– Счастливого Нового года, Антон Евгеньевич! – отозвались они и принялись собирать остатки своего праздничного фейерверка.

По двору шли молча. Так же, без слов, поднялись по лестнице и вошли в квартиру. И только на кухне Лика повернулась к мужчине, который был ее Тошем, но оказался чужим и незнакомым. И это ее пугало.

– Почему? – снова спросила она, едва шевеля бескровными губами.

– Я не мог, Лика, не имел права, – терпеливо объяснил он. – У меня отняли это право, как и мое имя, и мою жизнь. Все эти годы я не был собой, я не принадлежал себе.

Он помолчал немного, потом добавил:

– Если я появился слишком поздно, то могу уйти и больше никогда не беспокоить тебя.

– Нет! – вскинулась Лика.

Она уже начала отходить от шока.

– Нет, ты никуда не уйдешь, Тош. Ты останешься и расскажешь мне все, что можешь. Ведь что-то же в тебе осталось от того Тоша, которого я любила?

– Да, – подтвердил он. – Любовь к тебе. И она помогла мне остаться человеком там, где другие ломались и становились бесчувственными роботами.

В глазах Лики зажегся теплый огонек, и она потянулась к нему. Но Антон мягко остановил ее.

– Не сейчас, Лика. Пока я еще только наполовину человек. Мне предстоит пройти реабилитацию, и только тогда я приду к тебе насовсем. А пока не могу, прости. Но я очень рад, что нашел тебя.

И он сделал движение, как будто собрался уходить.

– Нет-нет! – Лика загородила ему дорогу. – Так просто ты от меня не уйдешь. Ведь с минуты на минуту пробьет полночь и настанет Новый год.

Она натянуто улыбнулась.

– Я сейчас быстренько накрою на стол, и мы встретим его вместе.

Он спорить не стал.

Лика торопливо поставила на стол то немногое, что приготовила для себя, тарелки и приборы, бутылку коньяка и два пузатых бокала. Шампанского в ее доме давно уже не бывало.

Антон внимательно следил за ней, и в глубине его глаз сплеталось и переливалось множество чувств – удивление, узнавание, надежда, робкая радость, тревога и еще что-то, не совсем понятное даже ему самому.

Потом они сели за стол и подняли бокалы за наступающий Новый год.

– А теперь расскажи мне хоть немного, Тош, – попросила Лика, – что можно. Что произошло после того, как ты вошел в ту дверь, а я осталась ждать тебя в скверике?

Он немного подумал.

– Те люди взяли меня в оборот тем, что знали про отца, – хриплым голосом начал он и прокашлялся. – Он по молодости лет свалял дурака, допустил глупую ошибку и попал к ним на крючок.

Антон немного помолчал и продолжил:

– Я не мог ставить под удар жизнь отца и благополучие семьи, родители всегда были очень дороги мне. Пришлось подписать какие-то бумаги, и я перестал быть собой. Думал, на три-четыре года, но оказалось, что больше, гораздо больше.

Опять наступила пауза.

– Вновь обрел свободу я только прошедшим летом. И сразу кинулся искать родителей. Отца уже не было в живых, а мать умерла у меня на руках, дождалась. Потом я отправился искать тебя. У меня было мало надежды найти тебя свободной. И все же я должен был увидеть тебя еще хоть раз. Один только раз… Ведь все эти годы, когда я не был собой, в моем сердце жила любовь к тебе. И она позволила мне сохранить в глубине души маленький огонек человечности, который, я верю в это, поможет мне вернуться к нормальной жизни.

И он снова засобирался уходить.

– Может быть, ты останешься со мной на одну эту ночь, прежде чем снова исчезнуть? – робко и как-то неуверенно попросила Лика.

– Нет! – Тош был непреклонен, но взгляд его затеплился нежностью. – Я вернусь к тебе, когда снова стану полноценным человеком. Ты только жди меня.

– Долго? – тоскливо вырвалось у нее.

Он улыбнулся.

– Теперь уже нет. Полгода максимум, не больше.

Она вздохнула.

– Что ж, пусть так. Я ждала тебя двадцать два года. Подожду еще. Я справлюсь, Тош.

И он ушел. Без ласкового взгляда, без поцелуя, даже без простого пожатия руки. Видимо, не доверял себе, боялся сорваться.

Она его поняла. Но когда дверь закрылась за мужчиной всей ее жизни, который опять ушел от нее, но обещал вернуться, Лика встала посреди комнаты, закрыла глаза и прислушалась к себе. В ней творилось что-то невообразимое. Ей казалось, что застарелый снег, давно превратившийся в лед и многие годы сковывавший все внутри, вдруг растаял и талые воды ринулись наружу, вымывая из души боль, тревоги и все мрачные чувства, что там накопились. И все те годы, когда она жила без него, без своего Тоша, как будто отошли вдаль, стерлись, растаяли, исчезли. Осталось только трепетное ожидание новой встречи, которую он обещал. И желание прижаться к нему крепко-крепко и замереть в блаженном осознании полного, ничем не замутненного счастья.

Когда Антон ушел, Лика нашла в прихожей подарок от него – коробку любимых ею когда-то конфет и приложенную к ней записку: «Любил тебя, люблю и буду любить, пока дышу. С днем рождения! Твой навеки. Тош». Сердце подпрыгнуло в груди, и оказалось, что оно опять живое и горячее, как в молодости. А завтра, нет, уже сегодня и правда ее день рождения.

Вопреки всем опасениям, спала Лика эту ночь прекрасно. Ничто не угнетало ее, не давило. На душе было легко, светло и очень хорошо.

На другой день она привела себя в относительный порядок. Уговорила знакомую во дворе, которая работала в соседней парикмахерской, уделить ей час времени и сделать современную стрижку. Убрав свой закрученный в пучок хвост, она как будто десять лет с плеч сбросила.

Свой день рождения отметила в кафе. Сама. Заказала себе то, что любила, и даже фужер шампанского, вкус которого давно забыла. Молодых мужчин, пытавшихся свести знакомство с одинокой женщиной, празднующей что-то свое, отшила вежливо, но твердо. И осталась очень довольна собой и собственным праздником.

Когда утром второго января совершено новая и практически незнакомая своим сотрудникам Анжелика Викторовна появилась в их общей рабочей комнате, женщины онемели. Потом самая бойкая из них, Маша, подала голос.

– С вами что-то случилось, Анжелика Викторовна? – спросила она негромко. – Вы совсем другая сегодня.

– Случилось, Машенька, случилось, – улыбнулась начальница. – Мне вчера сорок лет исполнилось. И по этому поводу мы сегодня в перерыве будем пить чай с тортом.

Тут ожили и другие. Их начальница, оказывается, нормальная женщина, и напрасно они ее стервой величали. Неправы они были.

И время пошло. Время ожидания счастья, которое увильнуло от нее на долгих двадцать два года. Но теперь уже она его из рук не выпустит.

Отшумели февральские метели, сошел снег, пригрело солнышко, и земля зазеленела. Под окном Ликиной кухни снова расцвел огромный куст сирени, наполняя всю ее небольшую квартиру одуряющим ароматом весны и торжества жизни.

Антон пришел в субботу под вечер. Он остановился на пороге, тревожно и жадно всматриваясь в ее лицо. Но она не дала ему заговорить. Просто прижалась всем телом и приникла к его теплым губам, таким знакомым, таким родным. Напряжение отпустило его, и мужчина дал себе волю. Боже! Какое это блаженство – быть в объятиях того, кого любишь! Какое неповторимое счастье улетать вместе с ним под облака и вместе возвращаться обратно на землю!

Уже потом, когда прошло время, они смогли поговорить.

– Нам надо так много сказать друг другу, Тош, – начала Лика. – Ведь столько лет минуло, так много всего случилось…

– А может, не надо, Лика? – усмехнулся он. – Давай представим себе, что этих лет не было. Не станем омрачать себе жизнь тягостными воспоминаниями. Вообразим, что вот только вчера мы расстались в том скверике, а сегодня встретились опять и все у нас замечательно. А?

– Давай, – согласилась Лика и весело рассмеялась.

Впервые за много-много лет.

Потом они, конечно, поделились друг с другом своими горестями и переживаниями. Два человека, живущие вместе, не должны иметь тайн друг от друга. Но это темное и мрачное, что разделяло их столько лет, не обрушилось на них водопадом, который способен был сбить с ног обоих, а просочилось понемногу, малыми порциями. И не смогло отравить им жизнь. Жизнь новую и светлую. Потому что быть рядом с тем, кого любишь, – величайшее счастье на земле. И его надо беречь.

Яичница на утюге

1

Резкий телефонный звонок неожиданно нарушил вечернюю тишину квартиры. Оксана вздрогнула и рванула в прихожую, отбросив уютный плед, прикрывавший ее ноги, и не обратив ни малейшего внимания на полетевшую на пол книжку в яркой обложке. Еще не хватало, чтобы этот долбаный звонок разбудил бабулю. Она не так давно уснула, Оксана слышала, как она ворочалась на своей кровати. И у нее, кажется, опять болело сердце. Девушка успела схватить трубку на третьем сигнале.

– Дрова нужны? – донесся до нее не совсем трезвый мужской голос.

– Нет! – рявкнула Оксана, скривившись от возмущения.

– Напрасно вы так, милая барышня, – с сожалением откликнулся голос на том конце провода, – грубиянкам информации не даю.

И в трубке зазвучал отбой.

– Кто там, Оксанушка? – тревожно спросила из своей комнаты бабушка. – Случилось что?

Вот этого только и не хватало. Беспокоить бабушку на ночь было совсем ни к чему.

– Ничего страшного, бабуля, какой-то идиот развлекается, – сказала она, заглянув в бабушкину норку (иначе и не назовешь комнатку три на два метра). – Ты спи, спи.

Бабушка послушно кивнула и закрыла глаза – она вовсе не хотела волновать внучку тем, что сердце сильно забилось и боль вернулась опять. Таблетку она потихоньку проглотит потом, когда Оксана уйдет к себе.

Оксана же подошла к кровати, наклонилась и нежно поцеловала бабушку в морщинистую щеку, отчего боль в сердце, кажется, отпустила. Может, и без таблетки обойдется?

Потом девушка тихо прикрыла дверь и по дороге в свою комнату выдернула телефонный шнур из розетки – мало ли кому еще придет в голову поразвлекаться поздними звонками.

Вторжение незваного телефонного гостя в вечернюю тишину квартиры разрушило царивший в ней мягкий уют. Оксана прошлась по комнате, подняла с пола книжку, сложила брошенный плед. Читать больше не хотелось. Стало как-то неспокойно на душе. Чаю выпить, что ли?

Девушка вышла на кухню, выглянула в окно, посмотрела на занесенный снегом двор, закипятила чайник и устроилась с чашкой на стареньком, давно продавленном диванчике. Чай, однако, вернул ей душевное спокойствие и, понаблюдав немного в окно за прогулкой дворовой кошки Машки, вынюхивающей что-то возле куста сирени, Оксана отправилась спать.

Утром, проснувшись, как всегда, в мрачном расположении духа – рассудительность и спокойствие приходили к ней обычно после первой чашки кофе, – Оксана подошла к плите и открыла газ. Привычного звука не последовало. Она недоуменно посмотрела на плиту, потом на свои руки – все было на месте, как обычно, только конфорка не зажигалась. Она попробовала другую, потом третью. Все резервы были исчерпаны, результат оставался отрицательным. Оксана тряхнула головой и попробовала еще раз, но с тем же эффектом. Вот это да! Такого в ее жизни еще не было. Они с бабушкой жили в этой квартире уже много лет и никогда не испытывали никаких неудобств с газовой плитой. Такого подвоха Оксана не ожидала. Она ненадолго задумалась, потом отправилась в свою комнату и извлекла из нижнего ящика комода кипятильник в чехольчике – верный спутник ее редких поездок за пределы родного города. Быстренько сделала кофе себе и чай бабушке в маленьком, видавшем виды пол-литровом термосе. Соорудила два бутерброда и, оставив один из них на столе прикрытым мисочкой, принялась за скудный завтрак.

«Конечно, можно было бы соорудить яичницу на утюге, – подумала она и усмехнулась. – А что? Разогреть как следует старенький утюг и, держа его в левой руке, правой поставить на перевернутую кверху подошву сковородку. Третьей руки нет, поэтому придется яйца бить на холодную поверхность». Она снова усмехнулась. Присущее Оксане чувство юмора всегда спасало ее в жизни. Иначе с ее родителями она давно бы уже оказалась в сумасшедшем доме.

«И вся моя жизнь в последние годы очень напоминает как раз эту самую яичницу на утюге», – подумалось грустно.

Уходя, Оксана заглянула к бабушке, сообщила ей о положении дел и пообещала узнать, что же произошло с безотказным газоснабжением.

– Я тебе обязательно позвоню, бабуля, – сказала она, уносясь на работу. Времени было в обрез.

Сделав неотложные утренние дела на своем рабочем месте, Оксана позволила себе отвлечься от нужд быстро ставшего родным трудового коллектива и позвонила в несколько инстанций. Ситуация вырисовывалась малопривлекательная. Их старенький четырехэтажный дом, стоящий на задворках красивых новостроек, относился к какому-то малопонятному ведомству, название которого почему-то не задерживалось в голове Оксаны. Ведомство было очень обязательным и всегда предупреждало жильцов обо всех непредвиденных ситуациях – ну, там, воды не будет, света или еще чего-нибудь. Вчера как раз нужно было предупредить, что на сегодняшний день весь микрорайон отключается от газового снабжения, поскольку что-то случилось на магистрали. Ответственная сотрудница Татьяна Васильевна обзвонила почти всех жильцов дома и только несколько номеров оставила дежурному Петровичу – ей срочно нужно было забирать внука из детского садика. А Петрович вспомнил о поручении только после того, как уютно поужинал в компании с симпатичненькой чекушечкой. Он и принялся звонить.

Вот и все! Таинственная ситуация прояснилась полностью. Но бабушка почему-то трубку не брала. Это тревожило. Когда телефон не ответил в пятый раз, Оксана заволновалась всерьез. Бабушка, единственный родной человек, была очень дорога ей. И именно бабушка помогла ей преодолеть себя, чтобы начать строить новую жизнь.

Не имея больше сил терпеть это непонятное молчание телефона, Оксана попросила разрешения отлучиться на часок по неотложному семейному делу. Отказа, конечно же, не последовало – на работе очень хорошо знали ее обязательность и трудолюбие и высоко ценили эти качества.

– Конечно, сходи, Оксаночка, если нужно, – приветливо откликнулась на ее просьбу Марина Сергеевна, заведующая сектором, и добавила: – И не лети как птица, успеешь, сегодня у нас ничего срочного и неотложного, к счастью, нет.

Оксана даже улыбнуться не могла, так она волновалась за бабушку. Просто поблагодарила начальницу и унеслась вихрем. В подъезд влетела взъерошенная, как воробей после драки. Открыла дверь, прислушалась. Из кухни доносились вполне мирные звуки: лилась вода, что-то тихонько звякнуло – а потом она услышала бабушкин голос.

– И куда запропастилась эта противная ложка? – пробормотала старая женщина. – Никогда ее не найдешь, когда нужно.

У Оксаны даже ноги ослабели от накатившего облегчения.

– Что ты ищешь, бабуля? – проговорила она, открыв дверь в кухню.

– Да ложку эту мерную, вечно ее теряю, – откликнулась бабушка и тут же насторожилась: – А ты чего принеслась днем, не заболела ли?

– Нет, я в порядке, бабуля. – Оксана так и стояла, прислонившись спиной к дверному косяку. – Я просто дозвониться домой не могла, пришла узнать, что случилось.

– А телефон и не звонил ни разу, я даже удивилась – ты же обещала узнать, что там с газом случилось, и сказать мне. Или я что-то путаю?

– Нет, все правильно, я и узнала…

Оксана осеклась на полуслове и выглянула в коридор. Подошла к столику в прихожей, опустила голову. Так и есть – она просто забыла воткнуть на место штекер. Уф! Как все просто оказалось, а она уже бог весть какие страхи себе напридумывала, дуреха.

– Сегодня по всему нашему микрорайону, бабуля, газа нет и не будет до конца дня. Поломка какая-то. А нас не предупредили вовремя. Подвыпивший дежурный вечером решил пошутить, а я его не поняла. Так что ничего страшного. Я нам сейчас яиц сварю кипятильником, мы всегда так в поездках поступали. И чаю еще сделаю. И ничего, выдержим. А вечером буду идти с работы и куплю в кулинарии чего-нибудь готового. Ладно?

Бабушка без возражений приняла все предложения, и они перекусили, как смогли. Во всяком случае, горячего поели и чаю напились. И Оксана унеслась на работу.

2

Сколько себя помнила, Оксана всегда была серой мышкой, скромной и застенчивой, трудно сходилась с незнакомыми людьми, даже со своими ровесниками. И никогда не имела близких подруг – она была неинтересна девочкам из класса, поскольку на тусовки не бегала, тайком от взрослых не покуривала и мальчиков не привлекала. К тому же не умела постоять за себя. Даже в детском саду, когда более шустрые и бойкие ребятишки отнимали у нее игрушки, она не кричала и не жаловалась, а просто тихонько садилась в сторонке и молча глотала слезы. Воспитательницы ее жалели, старались поддержать и чем-то порадовать. И были очень довольны, когда на маленьком личике появлялась робкая улыбка, отчего на левой щечке вырисовывалась милая ямочка, а наивные детские глаза зажигались мягким светом. Все они знали, что девочка растет без родителей и воспитывает ее бабушка – не старая еще, одинокая женщина, работающая в какой-то конторе с очень строгим начальством. И когда женщина не успевала вовремя забрать девочку из садика, на нее обычно не сердились. Кто-то из персонала все равно оставался на месте, и Оксанка дожидалась бабушку, сидя на маленьком стульчике, готовая в любой момент сорваться и кинуться ей навстречу. Бабушка была единственной постоянной величиной в жизни девочки.

Конечно, как всякий ребенок, Оксанка имела и мать, и отца. Но оба они почему-то начисто забыли, что сообща произвели на свет эту девочку, и, разбежавшись, активно строили личную жизнь, гордясь друг перед другом своими достижениями на этом фронте. В итоге ее мать была замужем уже, кажется, в третий раз, а отец и того больше. Точных сведений ни у подросшей Оксаны, ни у бабушки не было – отца они не видели с того самого дня, когда, матерно выругавшись и хлопнув дверью, он покинул квартиру тещи, пригласившей молодых для примирения. Оксанке было тогда полтора годика. Что касается матери девочки, то она изредка появлялась на их горизонте. Бывала она разная. Порой несчастная и зареванная, и тогда она просила у бабушки денег. Порой довольная, сытая и лоснящаяся, но денег оставить не догадывалась. Так и жили вдвоем пожилая женщина и маленькая девочка, любящие друг друга и верящие в то, что их маленький мир прочен и нерушим.

Оксанка любила бабушку горячей щенячьей любовью, иногда тыкалась мордашкой ей в ладонь, прося ласки. Бабушка тоже внучку любила, но была немногословной и сдержанной по характеру, да и уставала иногда так, что едва хватало сил добраться до постели, – ребенок подрастал, росли расходы, а деньги сами собой в доме не появлялись, приходилось хвататься за все, что могло дать хоть какую-то прибавку к не слишком большой зарплате. Выйдя на пенсию, женщина продолжала находить какие-то возможности для заработка. И подросшая Оксанка старалась ей помочь как могла. В младших классах школы проводила летние каникулы дома, выполняя всю домашнюю работу, какую могла осилить. Она рано научилась готовить и очень любила кормить бабушку, когда та, усталая и еле держащаяся на ногах, возвращалась домой после трудового дня. А когда подросла, стала подрабатывать сама. Первые свои трудовые каникулы она провела после окончания девятого класса – бабушка твердо решила дать девочке полноценное образование. И Оксана устроилась уборщицей в кафе недалеко от их дома – мыла посуду, столы, пол, наводила порядок. На следующий год Оксана уже стояла за стойкой бара этого же кафе. Она не считала зазорной никакую работу. Ей очень хотелось порадовать бабушку. И в самом конце лета они смогли выехать на недельку за город. Это было удивительное и очень радостное событие. Воспитывая в одиночку девочку, бабушка забыла даже слово такое – «отпуск». Да и вообще люди в последнее время уже и не вспоминали про ежегодные чуть ли не месячные оплачиваемые отпуска. Не то пошло время.

Школу Оксанка окончила успешно. Она вообще всегда училась хорошо, и учеба давалась ей легко. Говорить о поступлении в вуз не приходилось, конечно, но колледж они вытянули. И, став дипломированным специалистом, Оксана получила наконец взрослую работу. Ей несказанно повезло, когда она попала в эту продвинутую фирму. Конечно, работать приходилось много, даже не за двоих – ею закрывали все возникающие авралы и сложности. Авралы же в этом коллективе случались почему-то с завидным постоянством. Сотрудники любили попивать кофе, обсуждая последние новости, делясь впечатлениями от проведенных уикендов и отпусков и споря с живейшим интересом по поводу исключительно важного вопроса: в какую страну подастся в следующий раз их начальство. Азартно дискутировали и заключали пари. А когда начальство между своими зарубежными вояжами вспоминало о подчиненных и строго требовало отчета о проведенной работе, начинался аврал. И тогда Оксана, что называется, грудью кидалась на амбразуру, защищая родной коллектив.