Текст книги "Свобода для марионеток"

Лин Хэндус. Свобода для марионеток. Роман

Sapienti sat.

Умному и слова достаточно.

Латинское крылатое выражение

Названия стран, фирм и организаций в романе – фантазия автора. Совпадение с реальными названиями может быть только случайным.

Москва. Олег Громов

Олег Громов, состоявшийся сорокавосьмилетний мужчина, находился на грани срыва. Один из популярных кинорежиссеров постсоветской России, снявший две кассовые ленты, никак не мог найти денег на очередной фильм. Качаясь на волне прошлого успеха, Громов третий год обивал пороги кабинетов, в надежде увлечь новым проектом кого-нибудь из чиновников. Все попытки натыкались на глухую стену отчуждения, раздражения и непонимания. Свежий ветер перемен, связанный в России с модным и превращенным в разменную монету словом перестройка ласкал слух, расправлял плечи, но реальных плодов почему-то не приносил. Режиссера знали многие, его картины были широко известны, но никто из власть предержащих от культуры не хотел не то что взять ответственность за производство фильма, а даже вникнуть в суть предлагаемого Громовым проекта. Олег был реалистом и не связывал совершенно беспочвенные, на его взгляд, отказы со своим, возможно, недостаточно громким именем. Он считал позицию чиновников банальной трусостью по отношению к переменам, происходящим в стране. Будучи неглупым человеком, он понимал, что живет в такое время, когда министры меняются чуть ли не каждые полгода, и именно поэтому никто не хочет навешивать на себя ненужные, обременяющие ожиданием нового места работы, проблемы. Иногда ему начинало казаться, что управленцы, от которых зависит успех будущего фильма, боятся не столько посетителей высоких кабинетов – им-то можно легко и безболезненно отказать в любой просьбе, – а опасаются написать на бумаге даже собственное имя, чтобы не быть смещенными с уютного кресла раньше времени. Оказавшись в почти тупиковой ситуации, Громов все же надеялся на чудо, потому что надеяться ни на что другое не приходилось. Но чтобы чудо произошло, он продолжал ходить по бесконечным кабинетам, оставляя каждый раз за их толстыми стенами толику не потерянной надежды.

После одной из бесчисленных встреч в Министерстве культуры Олег Громов вышел из кабинета очередного руководителя чуть ли в не предынфарктном состоянии. Рядовые служащие, работающие намного дольше начальников и знающие режиссера лично, сочувственно качали головами, глядя на его опущенные плечи. Денег никто не давал и даже не обещал. Страна уже десять лет переживала тяжелый период перехода от окончательно загнившего социализма к непонятно какому строю и была в совершенном разброде. Культуре, что обычно для любого переходного периода, отводилась в политических играх роль нелюбимой падчерицы, которую заставляют работать до изнеможения с утра до вечера, без праздников и выходных, но ни на новое платье, ни на лишний кусок хлеба денег не дают.

– Виктор Викторович, – пытался достучаться Громов до нового министра, назначенного на пост три месяца назад. – Вы поймите, на дворе конец девяностых, страна в кризисе, преступность растет, транспорт ходит с перебоями, вечером на улицах темно не только из-за разбитых фонарей, но и из-за нехватки лампочек в магазинах. Люди сегодня не знают, что будут есть завтра, но именно сегодня, как никогда, им нужна вера в завтрашний день. У меня лежит на столе замечательный сценарий фильма о любви. Нужно хоть что-то светлое видеть людям на экране, негативного они насмотрятся достаточно у себя дома или на улицах. Если мы не будем сейчас показывать народу положительные моменты, как же тогда жить дальше без романтики, без любви, без будущего? Мы все друг друга перегрызем, если хоть немного не отвлечемся от сегодняшних реалий.

– Дорогой Олег, я вас хорошо понимаю, – отвечал свежеиспеченный министр, сидя в удобном кожаном кресле и с сочувствием глядя на посетителя. – Я, как и вы, живу в современной России переходного периода и отлично вижу всю сегодняшнюю пакость и мерзость. Мы с вами почти коллеги. Как актер по профессии, я полностью разделяю ваше мнение. Но поймите мое положение, единолично подобные вопросы не решаются, я подневольный человек. У меня есть бюджет, выделенный правительством и утвержденный предшественником, а к нему план распределения бюджета по статьям, которые я не имею права ни на рубль изменить. Разве только месяцев через шесть, когда мы будем составлять финансовый план на следующий год… Единственное, что могу пообещать – внести фильм в заявку, а уж утвердит ли ее комиссия – сказать затрудняюсь. Мы принимаем решения коллегиально, положительно ответить за всех ответственных лиц я не могу. Вот такие дела.

После столь длинной тирады рыжеволосый импозантный мужчина средних лет с облегчением откинулся в кресле. Министр еще не сросся с новой должностью и не научился холодно и равнодушно отказывать людям. Немного помолчав, он решил дать совет, заканчивая разговор с одним из многочисленных посетителей:

– Попытайтесь поискать спонсоров для фильма среди богатых людей. Олигархи после горбачевской перестройки растут в России, как грибы после дождя. Попробуйте кого-нибудь убедить дать денег на фильм – что им стоит вложить какие-то полмиллиона или даже миллион долларов в дело. Вы же не новичок в кинематографии, у вас есть имя. А если фильм окажется кассовым, то они неплохо на нем заработают. Пусть, в конце концов, учатся у капиталистов правильно вкладывать огромные деньги и получать с них дивиденды.

– Вы что, думаете, я не пытался? – горько усмехнулся кинорежиссер. – Им не нужен мой фильм. Один из олигархов, к которому мне удалось пробиться, сказал откровенно, что ни в кино, ни в театр не ходит, поэтому бросать денег на ветер не собирается. Таких, как он, среди денежных мешков, может быть, и не много, но они есть. Остальные толстосумы, кому не безразличен кинематограф, дают деньги на криминальные фильмы и картины о новых русских, то есть, о себе, любимых. Другие темы им абсолютно чужды. Они не наелись неожиданным богатством и хотят на экранах видеть только собственные или чем-то на них похожие истории. Мой фильм нужен не лично мне, а стране и народу, но им не интересен. К огромному сожалению. Подобную ситуацию мне одному не переломить.

– Жаль, что ничем не сумел помочь, – сказал, вставая, хозяин кабинета, протягивая на прощанье посетителю руку. – Искренне жаль. Оставьте на всякий случай заявку у референта, постараемся помочь, но обещать ничего не могу. И обязательно приходите к нам через полгода, когда мы будем распределять бюджет на следующий год. Может быть, тогда повезет больше.

Хотя голос новоиспеченного руководителя звучал вполне участливо, мысли его уже были далеко от темы, на которую он беседовал с очередным посетителем более получаса. У чиновника, как обычного человека, накопились собственные проблемы. Они стояли для него естественным образом на первом месте, и пока были актуальны, заботы просителей волновали его меньше всего. А нерешенных проблем у молодого министра было более чем достаточно.

Выйдя из здания министерства, Громов пошел в направлении соседней улицы. Там, недалеко от официальной парковки, уже с самого утра полностью занятой, он оставил машину. Громов шел, низко опустив голову и недовольно вжав ее в плечи, пытаясь спрятать лицо от начавшегося дождя. Краем глаза он видел, как шедшие навстречу люди в растерянности останавливались, не в силах совладать с перевернутыми от резких порывов ветра зонтами. Дождь усиливался, ветер разгонял его брызги во все стороны.

Подойдя к машине почти вплотную, Олег громко чертыхнулся – зеркала заднего обзора с обеих сторон были откручены чьими-то профессиональными руками.

– Что ж это такое, третий раз за год! Чертовы ублюдки!

Громко ругаясь вслух непонятно на кого, Громов вытащил из-под камня, лежащего прямо на капоте, мокрую квитанцию об уплате штрафа за стоянку в неположенном месте и со злостью бросил под ноги. Обойдя машину вокруг, чтобы удостовериться, в порядке ли все остальное, он сказал себе с небольшим облегчением:

– Хорошо, хоть стеклоочистители положил в машину, а то бы и их, паразиты, сняли.

Олег достал из багажника новенькие дворники и приладил к держателям. Передернувшись телом, подражая собаке, стряхивающей капли влаги с намокшей шерсти, он юркнул в машину, завел мотор, выехал с запрещенной стоянки, намереваясь как можно быстрей добраться домой. Осторожно вырулив из узкого переулка, Громов выбрался на широкое шоссе. Внимательно всматриваясь в единственно оставшееся внутри машины зеркало заднего обзора, он тихонько поругивался на неизвестных грабителей, укравших боковые зеркала. Прижавшись к правой стороне дороги, водитель ехал следом за едва ползущими автобусами, чтобы не нарваться на милицию, которая могла его остановить за езду без надлежащей экипировки, или самому ненароком не совершить аварию. Слякотный холодный день для Олега Громова был испорчен окончательно – редко бывает хуже. Сидя за рулем, он поймал себя на мысли, что ему хочется прямо сейчас выйти из машины, встать во весь рост посреди грязного проспекта, поднять вверх голову и протяжно завыть во весь голос, как воют волки, когда им одиноко и страшно.

***

Олег Громов был коренным москвичом. Он знал из рассказов родителей, что его родственники до четвертого колена тоже родились и прожили всю жизнь в столице. Глубже в прошлое след семейной летописи не проникал, потерявшись как за давностью лет и отсутствием документов, так и воспоминаний, передаваемых из поколения в поколение. Последнего представителя фамилии Громовых это совсем не удручало. Наоборот, он гордился тем, что может дальше, чем многие другие из его знакомых, проследить генеалогическое древо семьи.

В почти пятьдесят Громов, как это ни странно для русского мужчины, выглядел моложе своих лет и гордился этим. Он посмеивался над такого рода феноменом и говорил, что отец, как детский врач, ему при рождении положил под язык таблетку, замедляющую старость. Олег выделялся среди сверстников не ростом или сложением, а густой шевелюрой без единого седого волоса. Он выглядел всегда подтянутым, с хорошим настроением. Несведущим людям могло показаться, что перед ними стоит неунывающий счастливчик, не знающий, что такое неудачи.

На проспекте Мира, в самой середине Москвы, он жил, сколько себя помнил. Вначале вместе с родителями в просторной двухкомнатной квартире, полученной отцом за долголетнюю работу главным врачом центрального родильного дома столицы, а потом в собственной, в том же доме. Квартиру они купили с женой Ингой на гонорар за первый фильм. Их дом граничил одной стороной с небольшим ухоженным парком и находился совсем недалеко, в десяти минутах ходьбы от Рижского рынка, одного из самых цивилизованных, а не откровенно-криминальных, как другие, рынков тогдашней Москвы. Район был, хотя не совсем тихий из-за шума проезжающих по проспекту машин, но очень зеленый, что весьма выгодно отличало его от многих других кварталов столицы.

Близкое соседство с рынком помогало семье Громовых жить и питаться намного лучше других семей, живущих далеко от оазиса сельскохозяйственных продуктов. Два раза в неделю мать Олега ходила к закрытию рынка и покупала молочные продукты, овощи, мясо, фрукты и зелень когда за полцены, а когда еще дешевле. Продавцы охотно отдавали остатки скоропортящихся товаров хоть за какие-то деньги, чтобы только не везти их обратно.

Мать Олега всю жизнь проработала операционной сестрой на полставки в больнице, которой заведовал муж. Зарплаты Громова-старшего хватало, чтобы жена, отработав полсмены, могла навести порядок в доме и присмотреть за быстро подрастающим сыном. Работающая четыре часа в день женщина имела достаточно свободного времени, чтобы порадовать любимых мужчин свежеприготовленной и разнообразной едой. Может быть, поэтому Олег, выросший в родительской любви и на ежедневных свежих продуктах и витаминах, рос здоровым и хорошо сохранился для своих лет, как знать.

Отец Олега умер, не дожив года до семидесятилетия. Сын поменял две квартиры – свою и родителей, на одну четырехкомнатную, куда перевез старенькую мать. Инга, тогда тридцатилетняя красивая фотомодель, поначалу протестовала, не собираясь жить вместе со свекровью. Ей хотелось иметь все для себя одной и ни с кем не делиться тем, чего она добилась в жизни – ни успешным мужем-режиссером, ни добротным жильем. Олег прекрасно знал о настроениях жены, но, не желая расставаться с матерью, быстро нашел бойкую соседку по площадке. Та взялась ухаживать за старой больной женщиной и заодно наводить порядок в большой квартире.

Детей у Громовых не было.

По прошествии времени Инга примирилась с решением мужа оставить мать дома, а не отдать в приют для престарелых, куда Олег мог ее устроить, благодаря обширным знакомствам. Интернатов для престарелых в то время в России было совсем немного, места старым людям приходилось ожидать по нескольку лет. Не все дожидались, пока дойдет очередь, умирали от болезней или старости, так и не узнав, как им повезло, что последние дни жизни они провели дома, среди родных, а не чужих лиц. Старики, которые все же попадали в приют, быстро жалели о напрасно прошедших годах в ожидании хорошего места. И умирали еще быстрее. Медикаментов для пожилых людей государство почти не выделяло, последние крохи разворовывались немногочисленным персоналом. Мизерной зарплаты, получаемой за тяжелую работу, на жизнь не хватало, приходилось как-то изворачиваться, чтобы существовать самим и кормить семьи.

Так и осталась мать в семье единственного сына, радуясь, что проживет последние годы в собственной комнате с родными людьми, а не в палате на десять человек. Среди больных старух и витающих в воздухе запахов нищеты, враждебности и безнадежности. Со снохой Ингой у них установились вполне дипломатические отношения. Каждая из них жила своей жизнью, изредка сталкиваясь с родственницей в местах общего пользования или встречаясь за общим праздничным столом.

Инга вышла замуж за Олега Громова, преследуя для себя сразу две цели. Разница в семь лет казалась ей большой, но, с одной стороны, Олег ей нравился, а с другой, она надеялась, что он, как деятель кино, поможет ей сделать карьеру артистки. Инга выглядела весьма эффектно – прямые светлые волосы, большие голубые глаза и длинные стройные ноги резко выделяли ее на любых светских мероприятиях – будь то вечер в Доме кино, пресс-конференция по случаю выхода нового фильма или открытие выставки. Одного роста с мужем, Инга признавала туфли только на высоких каблуках. Олег выглядел оптически ниже спутницы, что ей несколько мешало. Впрочем, несоответствие роста раздражало заносчивую красавицу только в первые годы после замужества. Позднее она научилась просто не обращать на мелкий внешний штришок никакого внимания. Как бы то ни было, они с Олегом прожили вместе больше пятнадцати лет. Ни один из них не собирался менять ни партнера, ни налаженного ритма жизни.

В самом начале карьеры Инга работала фотомоделью для нескольких каталогов одежды. С наступлением перестройки, когда зашаталось народное хозяйство Советского Союза, молодые конкурентки вытеснили все еще привлекательную, но не актуальную тридцатипятилетнюю модель и быстро заняли ее место. Работать им, впрочем, долго тоже не пришлось. В хаосе надвигающегося на Россию дикого капитализма мода как-то сама собой умерла и каталоги перестали издаваться. Частные глянцевые журналы на рынке пока не появились из-за полной неразберихи и отсутствия самого рынка моды, многие девушки и молодые женщины, работающие моделями или только входящие в профессию, оказались временно за бортом активной жизни на подиуме.

С тех пор как Инга потеряла работу, она вела жизнь домашней хозяйки, потому что никакой другой профессии, кроме позирования перед камерой, не освоила. Муж не возражал, что жена не работает. Он давал ей в фильмах маленькие эпизодические роли, надеясь, что та рано или поздно осилит профессию актрисы и сможет когда-нибудь сыграть серьезную роль в одном из фильмов. Он очень гордился тем, что рядом с ним есть ухоженная красивая и верная муза и жена…

***

Доехав минут за тридцать от министерства до дома, Громов остановил машину, но выходить не стал, а остался сидеть, задумавшись и глядя через лобовое стекло на разошедшийся дождь. Мотор старенького джипа тихо работал, стеклоочистители каждые четыре секунды проводили ровный полукруг справа налево, сметая со стекла частые капли дождя и намокшие листья, принесенные ветром.

«Опять прокол. Что же делать дальше, к кому идти? Неужели я так и не найду этих проклятых денег, чтобы снять хорошую и нужную именно сейчас картину? Куда еще можно податься, кого разжалобить, где найти понимание? Мне кажется, что больше ничего хорошего не случится в моей жизни. Если я не сниму фильм в течение следующих двух лет, на карьере режиссера придется ставить большую жирную точку и уходить в дворники. Неужели у нас в России никогда не наступит стабильность, как в других странах? Угораздило же меня жить в переходную эпоху, конец которой никому не виден. Куда мы идем и куда в итоге придем – знают ли сами политики, на какую Голгофу ведут страну? – Олег резко и со злостью стукнул рукой по ни в чем не повинному рулю и тут же подумал совсем о другом: – Ах, да, нужно обязательно сообщить Егору об очередном фиаско. Он ждет меня неважно с какими – хорошими или плохими, но новостями».

Опустив ручной тормоз и резко развернув машину, Громов опять выехал со стоянки, где запарковался, собираясь идти домой, и направился по проспекту Мира в сторону Садового кольца. Там жил его давнишний приятель Егор Тарасов, автор и сценарист будущего фильма.

Москва. Егор Тарасов

Пятнадцать лет назад Егора Тарасова, знаменитого хоккеиста, знала вся спортивная и даже не спортивная страна. Хотя он давно не принимал участия в играх за престиж Советского Союза, его имя не забыли спустя годы.

Тарасов не был коренным москвичом, родился на Южном Урале, в небольшом шахтерском городке Копейск. Еще ребенком он спал и видел себя знаменитым хоккеистом. Его темно-коричневые глаза при разговоре всегда смотрели прямо в глаза собеседнику, а торчащий вверх русый упрямый чубчик выдавал такой же упрямый и целеустремленный характер. На Урале не найдешь мальчишку, который не умел бы стоять на коньках и держать в руках клюшку, но у Егора слово хоккей вызывало особенный прилив чувств. Юный фанатик ледового спорта не пропускал ни одного матча по телевизору, записывал в толстую тетрадь результаты, отмечал и анализировал особенности каждой игры. Пять раз в неделю он прилежно ходил на тренировки, а когда у тренера были выходные дни, юный спортсмен тренировался самостоятельно. Каждый день, без выходных и праздников. Летом, чтобы не потерять сноровку, Егор играл с таким же азартом в футбол и с нетерпением ждал конца сентября, когда выпадет первый снег и в городском парке зальют большой каток.

Окончив в Копейске школу, он переехал в областной центр и стал играть за одну из ведущих команд страны, куда его пригласили, дождавшись совершеннолетия талантливого хоккеиста. По настоянию тренера параллельно он поступил в педагогический институт.

Московский тренер заметил молодого и перспективного нападающего во время одного из решающих внутрисоюзных матчей и пригласил Егора переехать в Москву и играть в столичной команде. От такого соблазнительного предложения было невозможно отказаться. Тарасов попал в знаменитый «КСС» – Клуб Советского Спорта. Дойдя до тридцатипятилетней отметки, известный хоккеист собрал все мыслимые награды, попрощался с большим спортом и перешел на тренерскую работу с молодежью.

Еще на Урале Егор познакомился во время первой институтской сессии с худенькой девчонкой с тоненькими белесыми волосами, похожей и фигурой, и манерами на озорного мальчишку. Ее звали Жанна, она стала его первой большой любовью, а вскоре женой. Заядлая альпинистка, Жанна хотела стать учителем физкультуры, потому что детей любила также сильно, как спорт.

Со стороны странно смотреть на эту пару – почти двухметровый русоволосый парень с темно-карими глазами и широкими плечами, под рубашкой которого явно чувствовалась недюжинная сила, и светленькая голубоглазая девчушка, которая только на очень высоких каблуках доставала кавалеру до плеча. Оба были успешными спортсменами, оба любили детей. Не откладывая надолго, Егор после двух месяцев знакомства, выкроив время между сборами, краснея и запинаясь, сделал Жанне предложение, на которое она тут же сказала «да». Через полгода, во время летних каникул, они поженились. А еще через год у них родился сын Юрий.

Молодые родители разрывались между тренировками, соревнованиями, учебой в институте и маленьким ребенком. А ведь еще хотелось встретиться с друзьями, повеселиться, сходить на танцы. Без помощи родителей студенческой семье было никак не справиться. На счастье, те оказались с понятием, маленький Юрий хорошо чувствовал себя не только с мамой и папой, но и с дедушками-бабушками. Совсем маленьким он ходил в садик на Урале, а в школу уже пошел в Москве, куда семья переехала из-за новой работы отца. Молодые Тарасовы, несмотря на нагрузку, хотели иметь большую семью и мечтали о четверых детях. Мечту эту, однако, осуществить не удалось. После первых тяжелых родов и кесарева сечения врачи сообщили, что иметь детей женщина больше не сможет. Эту новость Егор и Жанна пережили не сразу. Со временем они смирились с мыслью, что у них в семье будет только Юрий, жизнь пошла по несколько измененному сценарию.

***

Спустя годы, в семье Тарасовых случилось сразу три важных события. Одно из них вывело жизнь семьи на совершенно новую орбиту. Юрию, голубоглазому темноволосому парню, на которого давно заглядывались девушки, исполнилось двадцать лет. Он учился на экономическом отделении одного из столичных институтов. Ростом сын не только догнал Тарасова-старшего, но перерос на пять сантиметров, чем очень гордился. Сын хотел стать таким же успешным, как отец, и рост должен стать первым признаком успеха. Спортом Юрий профессионально не занимался, летом плавал, зимой ходил на лыжах, теннисный зал посещал для разминки. Жизненные планы он связывал не со спортом, а с экономикой и деньгами.

В этот же год его матери Жанне исполнялось сорок лет. У нее давно была тайная мечта – встретить день рождения на Памире, и она решила, что круглая дата подходит для этого как нельзя лучше. Недолго думая, Жанна заранее записалась в группу восхождения на пик Ленина – самую высокую точку Памира, находящуюся свыше семи тысячи метров над уровнем океана. Сделала она это в тайне от семьи, потому что точно знала, что муж не обрадуется единоличному решению. Как и предполагала, Егор ни в коем случае не хотел отпускать ее одну, да еще в день рождения. Но он должен был в тот момент решать другие неотложные вопросы, поэтому давно и тайно запланированный поход жены в горы нехотя одобрил.

У Тарасова-старшего в это время вышла в свет первая книга о коррупции российских спортивных чиновников. Книга тут же стала бестселлером, и из-за успеха ему необходимо оставаться дома. Издательство, рискнувшее выпустить книгу со скандальной темой, настаивало на пункте договора, по которому автор обязан встречаться с читателями, чтобы поддержать успех книги. Молодому писателю заранее предоставили список библиотек и книжных магазинов, где планировались встречи автора с читателями и оппонентами книги.

Высказав Жанне открыто недовольство явным попранием с ее стороны интересов семьи, автор нашумевшего бестселлера, скрепя сердце, проводил жену в аэропорт.

– Да, родной, я знаю, что не права, но обещаю, что больше никогда, ты слышишь – никогда не скажу тебе ни слова против. Когда я вернусь, мы вместе будем принимать касающиеся нас и нашей семьи решения. Прости меня, родной, но именно сейчас это восхождение для меня жизненно важно.

Жанна, счастливая, тут же забыла о бурчании мужа, как только он скрылся за дверью, отделяющую пассажиров от их провожатых и улетела в Киргизию, чтобы осуществить давнишнюю мечту. О том, что это восхождение, посвященное собственному сорокалетию, будет ее последним, никто не предполагал.

Через три дня после отлета Жанны на домашний адрес Тарасовых пришла срочная телеграмма. Прочтя отпечатанные телеграфом две скупые строчки, мужчины бросили все дела, купили билеты и полетели в Киргизию, куда несколько дней назад улетела их жена и мать. Добравшись только на следующий день до лагеря альпинистов, указанного в телеграмме, они узнали, что четверо из семи членов экспедиции, собравшихся в назначенный день взойти на пик, попали под неожиданный сход лавины. Двоих мужчин нашли поисковые собаки в тот же день – к счастью, альпинистов завалило не очень глубоко, их смогли без особых сложностей откопать из-под толщи снега. Жанну нашли только на третьи сутки. Ее отбросило снежной рекой далеко в сторону, и собаки не сразу смогли учуять замерзшее тело женщины без признаков жизни – она задохнулась под толщей сошедшего с гор снега.

За те три дня, что отец и сын Тарасовы провели с альпинистами, Егор постарел на целую жизнь. Он не мог никак поверить, что Жанна мертва.

«Как же так? – все время спрашивал он себя. – Ведь я ее сам проводил на прошлой неделе в аэропорт, она обещала слушаться меня во всем. Жанна не могла так нелепо погибнуть из-за какого-то дурацкого снега, не выполнив обещания».

Через пять дней, после улаживания формальностей, руководитель экспедиции, провожающий горестных мужчин семьи Тарасовых в аэропорту Бишкека, куда они привезли гроб с телом Жанны, чтобы переправить его в Москву, сказал на прощание:

– Понимаю, что никто не сможет вас успокоить, потому что потерю не восполнишь ничем. Но у вас будет хотя бы память о Жанне, ее могила, куда вы сможете прийти, погоревать и положить цветы. Один из альпинистов группы пропал под лавиной без вести, и если мы его не нашли через неделю после несчастья, то не найдем никогда. У него в Самаре осталась жена с семилетней дочкой, ей еще тяжелее, чем вам, потому что несчастной женщине хоронить некого. И последнее. Жанна была замечательным человеком и прекрасной спортсменкой, это был ее выбор – остаться навсегда в горах. Вы должны смириться с ее решением и никогда за него не осуждать.

Два года понадобилось Егору на то, чтобы выйти из тяжелейшей депрессии, в которой он находился после похорон жены. Начинающему писателю пришлось заплатить издательству, опубликовавшему книгу, большие деньги за разрыв договора на вторую книгу, подписанного накануне гибели Жанны. Издательство требовало от автора нашумевшего бестселлера новой книги, которую тот написать не в состоянии. Выплатив неустойку по решению суда, куда его бывшие работодатели подали иск, Тарасов-старший остался без средств к существованию. И тут ему стало абсолютно все равно. Все равно, какое время года на дворе, какой день недели, утро сейчас или вечер, голоден он или сыт – жизнь с ежедневной гаммой разноцветных оттенков потеряла для него всякий смысл. С работы он уволился, на телефонные звонки не отвечал, сидя целыми днями в кресле, глядел или на полки с книгами, или в окно, но видел перед собой только лицо погибшей жены.

Неизвестно, как бы сложилась дальше его жизнь, если бы не сын. Юрий к тому времени успел окончить институт и два месяца назад поступил на работу маркетологом в одно из крупных издательств Москвы. Место он получил по протекции тогдашней подружки Кати, которая надеялась выйти замуж за Юрия, а потому познакомила его с дядей, директором издательства. Девушка была на вид скромная, но ум имела цепкий и практичный, хотя старалась умело скрыть его за некоторой простоватостью. Тот, кто не знал Катю, мог вполне обмануться ее кажущейся наивностью, тем более что выглядела она согласно стандартным канонам женской красоты, сбивающим с ног всех без исключения мужчин: высокая блондинка со стройными ногами, высокой упругой грудью и с большими голубыми глазами, скромно выглядывающими из-под низкой челки. Девушке совсем не нравилось, что ее будущий свекор так долго не может выкарабкаться из депрессии. И этот момент явно отражается на их с Юрием отношениях. Она долго ломала голову над выходом из непростой для всех ситуации, отбрасывала в сторону один вариант за другим, как непригодные. Ее избранник, глядя, как все ниже опускается отец, со своей стороны пытался помочь всеми возможными способами, но возможностей этих было у него, видимо, недостаточно.

Однажды, во время свидания, лежа в постели и отдыхая после любви, Катя спросила Юрия:

– Скажи, что случилось? Ты в последнее время какой-то не такой – рассеянный, несобранный, витаешь в мыслях, непонятно где. Это связано с твоим отцом или есть другая причина, о которой я пока не знаю?

– Причина у меня одна и тебе она известна, – глухо ответил тот, лежа на спине и глядя в потолок.

– Неужели ничего нельзя сделать? Что говорят врачи? Может быть, дядя может достать какие-то таблетки – у него есть знакомые в Дрездене. Единственное, что от тебя требуется, уговорить отца сходить к врачу за рецептом.

– Таблетки тут не при чем. У отца депрессия, потому что он не видит смысла жить дальше без матери. Она его первая и единственная женщина, он ее очень любил. После гибели мамы отец не может простить себе, что она уехала в горы одна, без него. Я же вижу, что он погибает, и не знаю, как помочь. У меня самого от этого идет голова кругом.

– А врачи? – опять спросила Катя, осторожно прижимаясь боком к обнаженному телу Юрия.

– Что врачи… Одни говорят, что ему нужно уехать, забыться и прийти в себя. Другие готовы уже сегодня положить его в нервное отделение подлечиться. Один врач мне, правда, сказал, что отцу может помочь сильный стресс, способный вывести из депрессии. Как в поговорке – подобное лечат подобным. Но это тоже только теоретический прогноз. Ты знаешь наших психологов – советы давать они все мастера, а за результат отвечать не берется никто.

– Юрий, мне очень хочется помочь всем нам в непростой ситуации, я как и ты, ломаю голову, как можно спасти твоего отца. Так вот, я подумала, может быть, ты уговоришь его написать еще одну книгу? Он отвлечется от мыслей о Жанне, втянется в работу, которую хорошо знает, постепенно выйдет из депрессии самостоятельно. Он ведь написал один бестселлер, так кто ему мешает повторить успех? Я попрошу дядю, он возьмет книгу в план издательства, а ты сможешь ее успешно продвинуть на рынок – у тебя маркетинг хорошо налажен. Возможно, вместе…