Текст книги "Микеле"

Мы сами решаем, чего хотим.

Я, кстати, нашла у самураев правило, которое полностью совпадает со словами из христианского Евангелия. Самураи утверждают в Бусидо, что человек всегда сможет достичь цели, если проявит решимость.

Решимость, вложенная в слово, сотрясет небо и землю.

Нужно так понимать, что речь в данном случае идет о вере в себя. То же самое сказал Христос: если иметь веру с горчичное зерно и сказать горе – перейди отсюда туда, то она перейдет и не будет ничего невозможного. Тебе нужно поверить в себя, в свои силы и ты сможешь свернуть горы. Просто поверить в себя. Немного, правда?

– О, да, самая малость, – на лице Глебова появилась язвительная усмешка. – Только вот каким образом поверить в свои силы, если врачи убили эту веру приговором? Не верить профессионалам? Вы-то не врач…

– Да, не врач. Но я излечилась и хочу помочь тебе, поэтому говорю: никогда не верь приговорам. Врачи часто ошибаются. Они не Боги, а обыкновенные люди. Просто за их ошибки приходится расплачиваться нам. Расплачиваться здоровьем, а иногда жизнью. Печально, правда? – Кантор вздохнула, погладила руку Глебова и продолжила: – Ты умный и гордый мальчик, Саша, а теперь послушай сюда. Одно из правил самураев гласит: орел не подбирает брошенные зерна, даже если умирает с голоду.

Не подбирай ничего, что бросают тебе другие, добывай знания-зерна сам.

Ты – гордый орел и я верю в тебя. Поверь и ты. Помоги себе!

Андреа увидела, как по щеке беспомощно лежащего мужчины потекли слезы. Набухшие капли, слегка подрагивая, выкатывались из глаз и медленно стекали по щекам вниз, оставляя на них влажные блестящие дорожки. Гостья не спеша достала из сумки пакет бумажных носовых платков, вытянула один и осторожно промокнула влагу. Оставив платок у шеи больного, она положила теплую руку на его руку и почувствовала, как он сжал ее.

– Что же мне теперь делать? Я так хочу встать в этой проклятой постели! С чего начать, подскажите – я сделаю все, что вы скажете. Все!

– Дорогой мой! – Сердце женщины невольно сжалось при виде плачущего мужчины. – Извини, сейчас мне нужно идти, но наш разговор не окончен. У самураев есть золотое правило: если не знаешь, как поступить, просто сделай шаг вперед. Я помогу тебе встать, но первый шаг ты должен сделать сам.

„Время родиться и время умирать“ ⁷⁾

Глава 8      Палермо, Италия

Джулиана Масси к двадцати трем годам выросла в красивую стройную девушку. Она знала о своей привлекательности хотя бы по тому, что успела вежливо отказать нескольким претендентам на руку и сердце. «Мне нужно закончить университет, а потом думать о муже и детях», – отделывалась она расхожей фразой от очередного кавалера. По утрам, вставая у огромного зеркала в ванной комнате, отделанной бело-розовой плиткой, девушка с удовольствием рассматривала хорошо и пропорционально сложенную фигуру, красивые черные глаза, полные чувственные губы и изящной формы аккуратный нос. С особым вниманием разглядывая лицо, Джулиана исподволь бросала взгляд на едва заметную родинку, выросшую над верхним уголком губы. Даже ее хозяйке было понятно, до чего сексуально смотрится маленькое темное пятнышко, привлекая к лицу практически все мужские взгляды. Студентка притворно вздыхала, брала из шкафа костяную щетку для волос, изготовленную по специальному заказу отца, и начинала медленно расчесывать волнистые полудлинные волосы. Ей нравилась сегодняшняя жизнь в семье и менять ее на замужество пока не входило в планы.

Пять лет назад Джулиана избрала, к огромному удовольствию и облегчению отца, учебу на факультете искусств. Семья порадовалась выбору, но, узнав, что дочь хочет учиться во Флоренции, дон Масси недовольно поморщился:

– Неужели культуру Италии можно изучать только во Флоренции? Джулиана, подумай, может быть ты захочешь учиться в Риме. Хотя я сам не люблю суету нашей столицы, но она намного ближе к Палермо и я мог бы часто навещать тебя там на нашей яхте. Во Флоренции даже моря нет. Как девочка, выросшая на острове, сможет жить долгие годы учебы в сухом городе? Ты бы меня порадовала еще больше, если бы осталась учиться в Палермо. На Сицилии замечательный университет и у меня там много друзей. Подумай нам этим, дочь моя и не огорчай отца понапрасну.

Джулиана знала, как сильно любит ее отец и не сомневалась, что он примет любое ее решение. Огорчать семью ей не хотелось, но и оставаться в Палермо – тоже. Девушка постоянно чувствовала навязчивую опеку отца и тетки, связывающие по рукам и ногам. Ей хотелось больше свободы и независимости, хотелось посмотреть другой мир, познакомиться с новыми людьми, понять и узнать неизведанное. Энергия, бурлящая в молодом теле, рвалась на волю. Стены родного имения давили, заставляли вытягивать шею и вставать на цыпочки, чтобы за их пределами отыскать другой, непохожий на сегодняшний, мир.

Упорство и целеустремленность девушка унаследовала от отца. Он знал об этом, поэтому особо отговаривать дочь от принятого решения не собирался. Он совсем не хотел ссориться или давить авторитетом. В душе Данте Алессандро был уже рад тому, что им с Перлитой удалось подвести Джулиану к им же выбранному решению. Выбор дочери изучать в университете культуру Италии добавляла ему отцовской гордости. Где – это был уже другой вопрос.

После долгих дискуссий, сопровождаемых доказательствами правоты с каждой из сторон, дон Масси все же дал согласие на учебу во Флоренции. Взаимный компромисс принес спокойствие в семью Масси. Впрочем, просто так сдаваться глава семьи не собирался. В обмен на не устраивающее его место учебы дочери он взял обещание, что на семейные и традиционные праздники Джулиана будет в обзательном порядке прилетать домой. К завуалированному требованию дон добавил карамельку в виде щедрой финасовой поддержки. Хитрый отец также предложил дочери привозить с собой новых друзей – места в поместье более, чем достаточно. Окрыленная успехом, молодая студентка упаковала вещи, вскинула на плечо изящный рюкзак и села в самолет, летящий во Флоренцию. Счастье и долгожданная свобода от опеки семьи окрыляла девушку.

Джулиана росла послушной дочерью. Основное время она проводила во Флоренции, где отец снял для нее небольшую отдельную квартиру. Учеба, новые друзья и впечатления кружили голову, но о родных девушка не забывала никогда. Она знала: ее всегда с нетерпением ждут в Палермо и это чувство приятно согревало душу. Домой Джулиана прилетала на Рождество и каникулы, а иногда просто на выходные, чтобы порадовать домашних.

***

Дон сидел на террасе и ждал дочь, которая должна была появиться к завтраку в любую минуту. Как он любил ее, когда она была дома! Он гордился ее смышленностью и вместе с тем развитием и углублением интересов, приобетаемых во Флоренции, в нужную ему сторону. Он многое пропустил в ее воспитании и теперь часто желал более активно участвовать в жизни дочери. Сейчас их отношения стали намного ближе, чем когда-либо прежде. Влиятельный дон знал, что их быстрому сближению способствовало не столько обоюдное доверие, сколько общая любовь к итальянскому искусству, интерес Юлианы к исследованиям исскуства, которому она посвящала основное время. Сам дон Масси более двадцати лет занимался коллекционированием произведений искусства и за эти годы научился неплохо разбираться в них. А началась эта любовь так прозаично…

Вначале увлечение искусством выглядело просто собирательством и неплохим вложением денег. Он приобретал картины неизвестных мастеров потому, что они ему нравились. Приобретал чаши, уцелевшие скульптуры с раскопок Помпей потому, что они ценились как престиж. Ему привозили старинные женские украшения и он покупал их, потому что считал золото вечным мерилом богатства.

Через несколько лет после начала коллекционирования дон Масси приехал в Ватикан. Ему захотелось увидеть воочию знаменитую тиару вновь избранного понтифика. Сицилианец нанял гида на целый день, чтобы тот не только провел с ним экскурсию по Ватикану, но подробно рассказал о богатствах самой маленькой, самой загадочной и закрытой страны мира. Сам дон кроме газет, каталогов искусства и аукционов, ничего не читал. Нужную информацию он обычно получал от людей-профессионалов.

Гвидо, средних лет консервативно одетый невысокий мужчина, внешне сразу понравился Данте Алессандро. Опытный гид не подобострастничал перед богатым клинтом, а внятно объяснил выбранный маршрут по знаменитым местам Ватикана с приблизительным временем нахождения у каждой достопримечательности. Дон Масси внимательно слушал грамотную речь и мысленно сделал себе комплимент за правильный выбор проводника.

После нескольких часов интересной, но объемной информации, дон Масси пригласил Гвидо на следующий день повторить экскурсию.

– Признателен за интересное и с пользой проведенное время, дорогой друг. Сам я нечасто выбираюсь из Палермо, поэтому поездка в Ватикан произвела на меня большое впечатление. Не могли бы мы завтра еще раз пройтись по интересным местам? Надеюсь, у вас будет что рассказать нового, а у меня появится возможность не спеша запомнить информацию. Да, у меня есть большая просьба. Мне бы хотелось вчерашнюю и сегодняшнюю экскурсии получить в отпечатанном виде. Надеюсь, это не займет много времени и усилий. Небольшие причуды любопытного туриста не займут у вас много времени и не оттянут мой карман.

– О-о, господин Масси, я с удовольствием сделаю такую работу. Если вы оставите адрес, куда прислать рукопись, то получите ее в течение недели. По желанию, я могу продублировать информацию и записать на пленку. Сообщите мне ваше решение. И спасибо за доверие.

Гвидо оказался не глупым человеком и прекрасно понял, что скрывается за словами не часто выбираюсь из Палермо. Работая с туристами много лет, он давно привык определять по внешнему виду финансовое положение и социальный статус клиента.

С этого глубоко запавшего в душу богача путешествия в Ватикан начался другой отсчет времени. Дон Масси неожиданно понял, что ему интересно знакомиться с великой итальянской культурой, проникаться ее величием, узнавать несоразмеримую деньгами ценность. Совсем другими глазами взглянул он теперь на собственную коллекцию. Оказалось, что она нуждается не столько в дополнении, сколько в профессиональной оценке. У начинающего коллекционера возникла потребность определиться, наконец, с направлением искусства, куда инвестировать пристальное внимание и вкладывать большие денежные средства.

Не называя настоящих имен, через своих людей он пригласил в поместье искусствоведа из Рима, чтобы тот взглянул на гордость хозяина, дал ей первоначальную художественную оценку и проконсультировал относительно дальнейших шагов коллеционера. Из осторожности дон Масси не назвал своего настоящего имени и предупредил домашних, чтобы приглашенный профессор даже не догадался, чью коллекцию оценивает. Несколько объектов предприимчивый сицилиец приобрел незаконным путем и совсем не хотел, чтобы эта информация вышла за стены дома. Он понимал, что большие деньги и полная анонимность могут похоронить любопытство любого человека и купить профессиональное молчание.

– Господин Марчеллино, – с удивлением обратился к хозяину имения профессор-искусствовед. Он осматривал многочисленные экспонаты коллекции, развешенные и разложенные в трех огромных залах, приспособленных под собирательское хобби хозяина. Гостю представили хозяина под именем Марчеллино и хотя тот догадывался, что оно не настоящее, допытываться до истинного имени не собирался: сумма чека, лежащего в кармане летнего пиджака, заморозила его любопытство. – Но ведь эта фигура должна находиться в Помпее! Разве вы не знаете, что по закону частные коллеционеры не имеют права приобретать любые находки с раскопок разрушенного Везувием города? Как же она к вам могла попасть?

Искреннее удивление и неподдельно-открытая реакция гостя на фигуру беременной женщины, вставшей на колени, чтобы прикрыть телом от летящей сверху лавы неродившегося ребенка, заставила дона внутренне подтянуться. Перед ним лежала скрючившаяся миниатюрная фигурка, сохранившаяся в толще темно-серой спекшейся пепельной массы, накрывшей Помпеи две тысячи лет назад. Запекшиеся в остывшей лаве остатки юного существа отчетливо представляли собой не только быстротечность жизни, но и ее неожиданный конец. С тех пор, как дон приобрел эту фигуру у разорившейся семьи из Неаполя, он часто стоял у специально заказанного прозрачного саркофага и раздумывал о жизни. Мысленно он называл фигуру шедевром уходящего времени.

Перед его глазами мысленно проплывали годы, ушедшие на приобретение богатств, время, отданное на разгадывание сложных головоломок конкурентов. У Данте Алессандро не всегда было достаточно времени, чтобы проводить его с семьей. Сложные, часто замазанные слезами, горем и кровью дела требовали его присутствия. Его времени. Его энергии.

Семья, как таковая, после смерти жены Дамианы распалась и опять сложилась годами позднее, когда подросла дочь Джулиана.

Став вдовцом, дон Масси впервые задумался о потерях. О смерти любимого человека. О том, что время не вернуть назад.

Не повернуть колесо жизни вспять.

Все чаще он сравнивал изъятую из тысячелетнего вулканического пепла фигуру молодой женщины, так и не ставшей матерью, со своей умершей женой. Ему казалось, что Дамиана также пыталась сохранить неродившегося ребенка, защищала его, но так и не смогла дать жизнь ни одному из его сыновей. При этих мыслях слезы наворачивались на глаза сильного волевого мужчины и он шептал, глядя на очертания застывшей фигуры затуманившимся взглядом: «Дамиана, прости меня. Ты оставила меня внезапно, а я так и не смог сказать, как сильно люблю тебя. Я обвинял тебя, что ты не можешь родить сына, но это была только моя вина. Господь наказал меня за грех гордыни и забрал самое дорогое – тебя. Много лет назад он сжалился надо мной и послал память о тебе в виде этой фигуры. Ты теперь останешься со мной до последнего моего вздоха, любимая…»

Дон Масси так глубоко ушел в воспоминания, что не услышал вопроса гостя. Профессор видел, что заказчик о чем-то задумался, постоял немного в нерешительности и задал вопрос еще раз. Хозяин очнулся от воспоминаний и быстро заговорил:

– Да-да, вы совершенно правы, но здесь нет никакого преступления. Я купил эту фигуру частным образом в Неаполе. Бывший владелец рассказал мне, что она находилась в его семье около ста лет. В то время не было таких строгих законов, как сегодня, поэтому за небольшой благотворительный взнос археологам можно было приобрести на раскопках Помпеи действительно что-то очень ценное. Человеческих тел в то время было раскопано и восстановлено несколько сотен, а что могут видеть там туристы сегодня? Не более десятка. – Дон Масси предупреждающе поднял руку, как бы предваряя вопрос. – Не хочу вдаваться в дискуссию о моральной стороне дела и тем более отвечать за не совсем честные поступки чужих людей. Фигура эта здесь, у меня имеется письменная история ее приобретения, заверенная у нотариуса. Хотя последнее делать было совсем не обязательно.

Хозяин коллекции кивком головы отбросил неприятные воспоминания, посетившие его в этом зале и предложил профессору проследовать в следующую комнату, где хранились картины и несколько фрагментов древних фресок.

Работу по оценке коллекции римский искусствовед закончил не скоро. Ему пришлось еще дважды прилетать на виллу заказчика, чтобы сравнить представленные образцы с официальной информацией, которая находилась только в научной библиотеке Рима. Вывод оказался не совсем утешительным для дона Масси: большинство экспонатов, собранных им, не представляли большой исторической ценности. Что же касалось оценочной стоимости, тут профессор только развел руками. Старая истина: произведение искусства и вообще любая вещь стоит ровно столько, за сколько ее можно продать. Прощаясь, он ободряюще сказал:

– Господин Марчеллино, не могу сказать, что ваша коллекция уникальна, но она интересна в смысле количества экспонатов. Насколько я знаю, каждый коллекционер искусства делает упор на что-то одно. У вас же несколько направлений. Я надеюсь, вы знаете, чего хотите от вашего весьма интересного хобби.

– В этой связи, господин профессор, мне хотелось бы получить именно от вас совет на будущее, – вкрадчиво сказал дон Масси. Он прекрасно понял, что его собрание не стоит тех денег, что он на него потратил. Но напрямую спросить, что делать, не позволяла гордость очень богатого человека. – Я высоко ценю ваши профессиональные качества и признателен за оценку коллекции.

После недолгого молчания в комнате прозвучал мягкий приговор непрофессионализму богатого сноба:

– Ни один человек не имеет права навязывать свои вкусы другим – они могут не всем понравиться. С вашего позволения я дам небольшой совет. Если вы хотите собрать под одной крышей настоящие жемчужины, то постарайтесь подобрать их так, чтобы они не отличались сильно друг от друга. Только так можно будет нанизать эти жемчужины на нитку и любоваться прекрасным ожерельем. Нельзя между жемчугом вкраплять гранат, аметист или даже бриллиант. Каждый из этих камней достоин собственной коллекции. Узнайте все о том камне, который вы выберите для своего ожерелья и оно рано или поздно засверкает всеми гранями красоты и неповторимости.

Мужчины распрощались, но с этого времени дон Масси начал посещать не реже раза в год профессора в Риме, чтобы обсудить с ним то одну, то другую интересующую его покупку или просто прося совета. Друзьями они не стали, но остались на долгие годы деловыми партнерами.

Именно эти два события – путешествие в Ватикан и разговор с профессором-искусствоведом, определили течение дальнейшей жизни дона Масси. Он стал время от времени покидать стены поместья и посещать знаменитые культурным наследием города и отдельные регионы Италии. На его рабочем столе появились книги и альбомы по искусству, добавились каталоги художественных выставок и аукционов. Любовь к искусству Италии накрыла его волшебным очарованием, пока однажды он не понял, что больше всего его приягивает к себе скульптура.

„Время хранить и время тратить“ ⁸⁾

Глава 9      Флоренция, Тоскана 1514-1521

Раны, полученные в детстве, оставляют шрамы на теле. Раны, полученные в юности, оставляют не только шрамы, но подчас резко меняют характер.

Микеланджело, большой ценитель прекрасного, с рождения не выделялся ни красотой, ни ростом, ни выдающимися физическими данными. До определенного момента внешний вид не играл для него большой роли. Его мысли постоянно были заняты работой. Новые картины. Масса набросков. Необычные идеи. Фигуры Богов, приближенные к человеческим. Смелые темы. Неуемные фантазии. Необычные сюжеты.

Творчество являлось его жизнью. Только этим он был одержим. Все остальное прилагалось к ежедневным потребностям, как к еде прилагаются столовые приборы, чтобы удобнее было есть и не обжечься.

Торриджано, один из учеников флорентийской Школы скульпторов, не мог простить Микеланджело его выпирающий во все стороны талант, разящий наповал любого, кто с ним столкнулся.

Зависть обвила ядовитой лентой молодое сильное сердце.

Остановила дыхание. Замедлила бег мечтаний. Опутала тело колючими шипами. Заставила защищаться от чужого таланта. Зависть сжала в кулак сильную руку и нанесла сокрушительный удар в лицо будущему гению. Зависть одного сделала другого на всю жизнь одиноким. Оставила на память уродливое лицо. Шрам на сердце. Поломанный характер. Ненависть к зеркалам.

Такая судьба.

Микеланджело чудом избежал смерти.

С первой минуты, как он узнал о несчастье, Лоренцо Великолепный разослал во все концы Тосканы гонцов с наказом доставить к нему во дворец лучших лекарей. Их собралось немало. Долгие недели и месяцы ученые мужи не отходили от постели раненого, который много дней не приходил в сознание. И даже с обретением сознания, рана юного Микеланджело никак не хотела затягиваться, гноилась, открывалась, кровоточила и доставляла массу неудобств и ему, и всему дому Медичи.

Печаль опустилась на дом герцога.

Хозяин Флоренции беспокоился о воспитаннике, как о собственном сыне, опасался потерять не столько своего подопечного, сколько будущего гениального скульптора. Эту гениальность Лоренцо де Медичи распознал в Микеле давно и незаживающая рана на лице подростка рвала ему сердце. Выживет или нет? Если выживет, как отразится безобразие лица на дальнейшей жизни талантливейшего мальчика? Много дел, много забот и волнений.

Удар Торриджано не только сломал Микеланджело нос, но образовал на месте анатомической возвышенности воняющую смрадом зависти яму. Юноша выжил, рана в конце концов затянулась, но жизнь его изменилась. Не очень общительный, теперь он замкнулся еще больше и проводил практически все дни за работой. С той самой минуты, как встал с постели, безносый теперь Микеланджело забыл навсегда, что такое свободное время. Молодое время для себя. Время вне работы.

Уродливое лицо заставило его более четко ощущать красоту во всех ее проявлениях. Он стремился всем своим существом к прекрасному. Стремился к красоте – где бы она себя не проявляла. Но, видя красоту, надломленная душа художника резко отступала, потому что чувствовала, что красивый человек боится приблизиться к такому уродцу, как он.

Рана отложила свое безобразие на всю жизнь гения.

А теперь задай себе вопрос, читатель: Может быть, это судьба сделала гения безобразным, отвернула от жизни, чтобы не отвлекать соблазнами и удовольствиями того, чье единственное предназначение – творить? Творить для поколений. Творить на века.

Сам Микеланджело давно ответил на этот вопрос. Он шел в фарватере своей судьбы. Брал от жизни то, что интересовало его талант. Отстранился от ненужных людей и встреч. Оставил самый минимум общения. И – молчал. Молчал днями, неделями, месяцами. С годами, когда молчание становилось невыносимым, он стал выплескивать эмоции на бумагу. Отдавать бумаге то, чем не мог поделиться с живым человеком. И даже за положенными на бумагу строками скрывалось глубокое молчание.

Он стал не только скульптором, но и поэтом.

Не только художником, но и философом.

Не только архитектором, но и мыслителем.

Гений подтвердил свою гениальность во всем.

Безносое лицо заставило Микеланджело поставить перед собой цель – стремиться в творчестве к совершенной красоте. Он с благоговением и трепетом искал и находил натурщиков. Совершенных телом. Совершенных лицом. Несмотря на найденную красоту, художник в своих творениях добавлял в одном месте, убирал в другом, стараясь улучшить созданное природой. Старался сделать красоту более совершенной.

Достичь апогея красоты.

Он находил прекрасное и хотел донести свое видение до зрителя. Внешняя красота определяла для художника красоту внутреннюю, духовную. Ведь только дух, по его представлению, выражает самое прекрасное и высокое в мире. Но вот парадокс: художник всегда заворачивал красоту внутреннюю во внешнюю оболочку совершенства, не давая себе задуматься, что такой совершенной гармонии в природе практически не существует. Редко красивый цветок дарит нежный аромат.

Микеланджело упивался красотой.

Он хотел показать всем и каждому свое восхищение. Так пьяница хочет налить всем жаждующим из бочки, на которой сидит. Так влюбленный хочет сделать счастливым весь мир. Так молодая мать хочет обнять всех младенцев на свете.

Уже известный, он наделил свое величайшее творение, Давида, лицом и фигурой, которые хотел бы иметь сам. Трудно спорить с тем, что красота и совершенство Давида – автопортрет души художника. Его мысленные устремления. Его сокровенные желания.

Микеланджело не имел ни жены, ни детей. Ему претила мысль, что какая-то женщина сможет полюбить его безобразное лицо. Охотно пойдет с ним под венец. Сможет иметь с ним детей. Возможно, найдется любительница его богатства? Нет, такой спутницы гений не хотел. Любовь – вот его идеал. Но ее он никогда не найдет. Что ж, судьба…

Вся его сексуальная энергия уходила в великие творения. В картины, скульптуры, сонеты. В каждую картину, скульптуру, фреску, чертеж он вкладывал частицу себя, своих мыслей, своих желаний, своей жизни. Он считал свои творения членами семьи, своими детьми и надеялся, что они переживут его и останутся надолго в памяти потомков. Нет, не надеялся. Он знал! Микеланджело щедро орошал семенем-талантом все, к чему прикасались его руки. Знал это сам. Знали другие.

С годами Микеланджело мог купить все, что пожелает. Он стал богат, но оставался также нелюдим и одинок. Привык. Другого не хотел. Великий художник мог приобрести за деньги многое, но ему претило покупать привязанность или любовь. Искренние чувства ему мало кто мог подарить. Кто же захочет отбивать себе руки, стучась в закрытую тяжелую дверь захлопнутой от людей души?

Удар, сделавший Микеланджело одиноким, перерезал пуповину искренности, связывающую людей. Безобразие превратилось в гения, умеющего получать выгодные заказы и считать деньги. Он часто сидел за одним столом с власть предержащими, не опуская ни головы, ни взгляда. Разговора или встречи с Микеланджело просили епископы, кардиналы, римские правители, Папы. Великий художник и скульптор прекрасно знал цену и себе, и даже маленькой ложке герцогского супа – тирамису⁹⁾ за столом людей, имеющих огромную власть. Он не стремился к дружбе с ними. Между ними могли быть только деловые отношения…

***

Рождественские праздники во Флоренции 1518 года выдались на удивление сухими. И даже шествие в великий католический праздник Волхвов не замочила ни единая капля январского дождя. Небо хоть и было затянуто тучами, но влага оттуда проливалась скудно.

Власть над Флорентийской Республикой сосредоточил в своих руках Джулио де Медичи, кардинал Флорентийской Республики. Шесть лет назад стараниями Папы Льва Х, Джулио из сана архиепископа резво нырнул в красную робу кардинала.

Замечательная и быстрая карьера.

Если не знать, что римский Папа приходился новому кардиналу двоюродным братом и в миру звался Джованни де Медичи. Мир тесен.

Семейные связи прочны.

Большая власть – большие планы. Через год после назначения кардиналом Джулио вызвал из Рима знаменитого Микеланджело, заманив в Тоскану большим дорогостоящим проектом. Братья давно вынашивали планы увековечения семьи в дальнейших каменных ваяниях.

Честолюбивые замыслы обоих Медичи остановились на семейном храме семьи – церкви Сан Лоренцо. Великий скульптор должен был одеть фасад церкви в мрамор. По замыслу двоюродных братьев Медичи, богатейший и искуснейший фасад смог бы олицетворять могущество и величие семьи, а заодно стать гордостью не только Флоренции, но всей Италии.

Двоюродные братья, казалось, рассчитали все, кроме одного. Интриги и недовольство против Флорентийской Республики и правления Медичи нарастали давно, а в последние годы особенно обострились. Справиться с недовольными помогали старые испытанные методы: подкупы чиновников, дорогие подарки властьпридержащим, денежные пожертвования на церковь. Расходы возрастали день ото дня и, как следствие, казна пустела на глазах. Финансовые обязательства давили все сильнее. Братьям пришлось всерьез задуматься о закрытии архитектурного проекта. Но как выйти из него без больших потерь, без потери лица? Думать об этом приходилось в первую очередь.

В середине января кардинал Джулио де Медичи пригласил Микеланджело на беседу. Знаменитый флорентиец три года назад прибыл по приглашению Медичи во Флоренцию, ожидал согласования меняющихся деталей большого договора и оплаты уже проделанных подготовительных работ. О финансовых затруднениях семьи известно ему ничего не было. Голову занимали наброски и подготовка к будущей работе. Принятое в семье решение об отказе от дальнейшего строительства фасада из-за его непомерной дороговизны кардинал собирался озвучить на аудиенции со строптивым художником. Но, чтобы не поссориться и не оттолкнуть его, они с братом приготовили встречное, не менее лестное предложение. У них и в мыслях не было похоронить проект увековечения фамилии Медичи.

Увековечения великого имени семьи.

Кардинал пригласил гостя в огромный баптистерий¹⁰⁾ Сан Джованни. Такой странный выбор места официальной встречи оказался не случаен: действиями Джулио де Медичи руководил тонкий расчет. В здании баптистерия крестили всех родившихся во Флоренции младенцев. Всех до единого Медичи также окунали в святую воду огромной мраморной купели. Назначая встречу в баптистерии, кардинал хотел лишний раз подчеркнуть с одной стороны не флорентийское происхождение Микеланджело, с другой – его тесную связь с могущественной семьей Медичи. Такими аргументами церковный правитель Флоренции хотел сразу поставить Микеланджело в более зависимое положение и принизить его значение, как скульптора.

Кардинал, учитывая чувствительную душу художника, не предполагал намеренно обозлить его отказом. Предстоящий разговор обдумывался долго и тщательно, а странное место для аудиенции было выбрано еще по одной причине. Во время учебы в Школе скульпторов молодой Микеле, впервые приблизившись к Восточным воротам баптистерия, разделенные на десять золоченых панелей с выступающими на них Библейскими мотивами, воскликнул зачарованно: «Я захожу не в Баптистерий, а в Ворота Рая. Создатель, прими меня!» С тех пор Восточные ворота получили второе официальное название Ворота Рая. Кардинал рассчитал правильно – Баптистерий цепко хранил в серых камнях юношеские воспоминания Микеланджело, которые тот вряд ли мог забыть. К тому же, такого рода слава приятна даже спустя годы.

Время аудиенции настало.

Гость зашел в огромное светлое помещение, окунул пальцы в мраморную чашу со святой водой, преклонил колено и истово перекрестился. Поднявшись, он не спеша направился к возвышению, начинающемуся за непривычно большой восьмигранной купелью. За ней, как раз напротив входа, стояло кресло с высокой спинкой. На нем восседал кардинал Джулио де Медичи. Ноги его покоились на бархатной скамеечке для ног. Все это время он наблюдал за Микеланджело, поглаживая длинную густую бороду и пряча в ней незаметную глазу хитрую улыбку.

– Ваше Преосвященство, – второй раз встал на колено знаменитый гость и поцеловал протянутую руку. – Благодарю за приглашение. Для меня большая честь беседовать с вами.

– Господь да пребудет с добрым католиком, мой сын! Это приглашение инициировано по просьбе Папы Льва Х. Он не захотел обременять великого скульптора поездкой в Рим на аудиенцию. Мы ее проведем здесь и уверены, вы высоко оцените нашу милость. Итак, вы знаете, мой сын, нам необходимо сегодня решить вопрос со строительством фасада.