Текст книги "Сны Лютевилля"

«Я должен освободить сокровища из этого жуткого места!» – твёрдо сам себе сказал Терри.

Собрав волю в кулак, Терри вспомнил о предназначении и шагнул за спрятанную узкую дверь, похожую на кладовую. Всё было как во сне: повернув направо, словно находясь в комнате для маленьких кукол, он протянул руку вниз, нащупал закоптившуюся дверцу чёрного камина, в котором, возможно, когда-то сжигали новорождённых младенцев пациенток, и повернул засов…

Джюель

Казалось, всё стало на свои места, когда в Лютевилль вернулся туман. В нём закружился бесконечный белый снег, и город оказался под ванильным покровом черничной тени. И всё должно было замедлиться, но люди стали ускорять шаг, карабкаясь по заснеженным дорогам ещё быстрее, чем раньше.

Лошади ступали по снегу без цоканья, дети лепили первых снеговиков, и это означало, что зима захватывала необычный городок в свои объятья.

Витрины магазинов сверкали, заводные игрушки повторяли механические движения под звенящие мелодии, дети пищали, как мыши, и, мило улыбаясь, выпрашивали у бедных и богатых родителей конфеты в красивой шуршащей обёртке и сахарные яблоки на палочках. Замерзшие клоуны-акробаты неуклюже расхаживали на ходулях, зазывая новых посетителей на представление, а хриплые звуки клаксонов проезжающих по дороге машин пугали и смешили одновременно.

И всё казалось обыденным, без драматических обстоятельств, вот только потерянная кукла Джюель одиноко молчала, погребённая под сугробом на улице Пелена в вертикальной позе. Её длинные ресницы были по-прежнему распахнуты, и нарисованные глаза смотрели в белоснежную даль.

Шум и веселье поутихло, вечер встретил чарующую ночь, и снег потемнел. Луна в туманном капкане блёкло освещала затихающий город, когда голубоглазый кот, разгуливающий сам по себе, наткнулся на небольшой сугроб и стал скрести лапами, выпуская когти, точно охотник, загнавший в угол добычу.

Возможно, от неподвижного целлулоидного тельца Джюель, одетого в синее платьице, шёл лёгкий запах чего-то живого и маленький хищник это учуял. А может быть, ему нужна была именно Джюель. Силиконовые белые волосы куклы испачкались и спутались, но, откопав добычу, довольный хищник схватил её зубами и, выпрыгнув из рыхлого снега, потащил игрушку к «шипящему» лесу в дом хозяйки – к старухе, постоянно носившей серую шляпу, один край которой был сильно разодран – возможно, каким-то лесным зверем.

Совсем стемнело, когда милый с виду кот – белый, с золотистым оттенком на мордочке, хвосте и лапках, с большим пятнышком над розовым носом, похожим на россыпь очаровательных веснушек, – приволок растрёпанную куклу в дом, пропитанный запахом старых вещей, трав, специй, грибов, открытых настоек и даже вчерашней крови. Старая женщина не спала, словно поджидая его.

Достав куклу из пасти маленького любимого зверя длинными сморщенными пальцами с длинными ногтями, старуха зажгла ещё несколько свечей и внимательно осмотрела Джюель. Расправив спутанные волосы куклы и протерев её одежду от грязи, старуха в серой шляпе пробубнила под нос усыпляющее заклятье, состоящее из странного набора букв и труднопроизносимых звуков, и посыпала на куклу чёрным искрящимся порошком. Странный порошок, оттолкнувшись от игрушечного тельца, снова взлетел вверх, закружился, разрастаясь в сильный поток, издали напоминающий пчелиный рой, и вылетел через каминную трубу, чтобы рассеяться по спящему городу.

Старуха уложила игрушку под ветку ели, принесённую из леса, и задула свечи…

Как только Джюель закрыла искусственные глаза, видавшие даже колючие снежные долины, началась самая длинная ночь в истории города, и весь Лютевилль погрузился в сон.

Старуха погладила в темноте мяукающего кота и заковыляла на скрипучий чердак. Там, помимо деревянных сундуков с тёплыми, но пыльными вещами и постельными принадлежностями, она хранила часть полуразвалившихся книг о травах и… старый телескоп.

Сгорбленная и без того старуха с болячкой на носу зажгла фитиль в керосиновой лампе, прищурила один глаз и еще больше согнулась пополам, взглянув в телескоп на столп сверкающих искр, улетающих в ночной молочный кисель и защищающих город. Кот прыгнул, забравшись на спину хозяйке, и она перевела трубу телескопа на засыпающий город.

Сны Лютевилля

Итак, в ночь на 25 декабря, накануне долгожданного нового года, несущего за собой перемены и лучшие времена, старуха в серой шляпе прошептала усыпляющее заклятье. Игрушечная кукла Джюель покорно закрыла глаза, и весь Лютевилль погрузился в беспробудные сновидения, окутанный сверкающим чёрным вихрем, сплетающимся со свежим снегом в холодном танце глубокой ночи.

Луна, освещающая безмятежные дали, спряталась в мутном тумане, а порошок, управляемый тёмной силой, стремительно пролетал по улицам, огибая стальные ворота, памятники, башни с высокими шпилями, фабрики, школы и мастерские, даже конструкторское бюро и депо. Проскальзывая тенью по свёрнутым рыночным базарам, сквозь арки и театральные кассы, стоящие у подъездов машины. Залетая под двери универмагов, закрытых цирюлен и банных заведений. Пробираясь в шумные бары и клубы. Даже попадая за прилавки и, конечно же, просачиваясь в крошечные щели, каминные трубы и все труднодоступные места привычных бронзово-кофейных и более ярких высоких и низких домов и других обителей города.

Чем бы лютевилльцы ни были заняты, даже если ещё не спали в мягких, тёплых постелях, на них набрасывалась усталость – они начинали зевать, тела их обмякали, а отяжелевшие веки сонно опускались… И жители города следовали друг за другом в иной мир – мир таинственных снов, уподобляясь волне опрокинутых костяшек домино.

Кудрявый мальчик Терри сопел в уютной кровати, взбивая пёстрое постельное бельё, сшитое из разных ярких тканей, как масло, и вертясь ужом на сковородке. Ему снились перепрятанные сокровища и друг по имени Оскар, который больше не появлялся с того самого дня, когда они искали сокровища в заброшенной психиатрической клинике Драммонда Хейли, или, как её ещё называют, Дрейли. Но по какой-то странной причине отсутствие мальчика никого не беспокоило. А Терри был слишком напуган и труслив, чтобы заговорить с кем-нибудь об этом.

Во сне Терри крутил в руках и рассматривал снова и снова золотые украшения и ювелирные шедевры, инкрустированные драгоценными и полудрагоценными камнями. Больше всего ему нравился золотой слон с бриллиантовыми глазами…

А Оскар, стоявший за спиной друга, как всегда, чересчур взволнованный, предполагал, что когда-то эти сокровища могли принадлежать семье Силверсмитов и тогда, возможно, они имели тайную силу, о которой Терри не подозревал, потому что только зачарованно любовался ими, медленно сходя с ума. Однако кудрявый мальчик, поглаживая блестящую рельефную золотую монетку, не обращал внимания ни на снившегося ему Оскара, ни на Оскара, стоящего в его комнате, у кровати, и утопающего в призрачном лунном свете, вырвавшемся из туманного капкана. «Невидимка» тормошил подушки, одеяло, цеплял за одежду, но Терри ничего не чувствовал. Он спал таким крепким сном, что разбудить его могло бы лишь чудо. Оскар испарился.

А под снегом, точнее даже под холодной землей, как и жители Лютевилля, дремали черви, свёрнутые в клубки и погружённые в анабиоз или захваченные богом Морфеем. Они ждали, когда наступит весна, температура станет подходящей и земля в достаточной мере пропитается влагой… Может, тогда проснётся и целый город?

Пухлогубому музыканту Роквеллу, снова вернувшемуся на днях в полюбившийся Лютевилль из гастролей в Стильтоне, где он любил закупать дорогие вещи для концертных выступлений, снилась очаровательная Кукла Кенна, а точнее – их романтическое свидание. Скрипка, переливающаяся в отражении свечей огненными бликами, танцевала на деревянной подставке и, раскачиваясь из стороны в сторону с летающим смычком, управляемая мыслями Роквелла, сама исполняла любимые сонаты музыканта, а тот лишь постукивал пальцами по столу в такт музыке, размышляя, понравилась бы Кенна его ушедшей матери или нет… Девушка кокетливо улыбалась глазами, осматривая длинные волосы и затемнённые очки мужчины, и, поправляя изящное зеленоватое платье, украшенное перьями, «случайно» касалась его пальцев столовыми приборами. Даже во сне, как загипнотизированный, Роквелл был готов исполнить любой каприз голубоглазой звезды, лишь бы почувствовать трепетное волнение в заледеневшем кукольном сердце.

Самой же Кукле, утопающей в сказочной кровати под прозрачно-голубым балдахином, снился мужчина, скачущий очень быстро на чёрном коне. Мужчина был облачён в развивающийся тёмный плащ и шляпу-цилиндр – кажется, это был мистер Лют.

Жена мистера Уилбера Силверсмита Ифа сидела в кинозале с мужем и смотрела фильм, где Кенна играла главную роль. Глядя на восторженного мужа, она ревниво впивалась ногтями в подлокотник, хищно приподнимая верхнюю губу и оголяя зубы, к которым намертво прилипла веточка зелёного укропа, оставшаяся после званого ужина в доме у богатых, но вечно чем-то недовольных соседей – мистера и миссис Кок (их, кстати, Кенна тоже знала).

Совсем другие сны снились Уилберу Силверсмиту после радостного дня, проведённого в семейном кругу за покупками. Придя домой, он стал развешивать у камина, насвистывая звонкую мелодию, которая звучала повсюду и буквально преследовала его весь день, красные милые носки с приятным орнаментом, чтобы вложить в первый подарок, как вдруг ощутил усталость, захлестнувшую его, и опустился на пол у ёлки… Восторгаясь своими сыновьями и переносясь в прошлое, когда Криус и Ливий были ещё семилетними мальчишками, мистер Уилбер увидел, как они вместе бегают по полю, запуская воздушного оранжевого змея. Душа Уила была лёгкой и парила, точно этот воздушный змей в безмятежных облаках. А рядом с ним, на полу, лежало кремовое жемчужное ожерелье для Ифы, выскользнувшее из коробки при падении.

Почтальон Даффи бредил кошмаром. Устав разносить поздравительные подарки и открытки в эти безумные дни, он одиноко доплёлся до кровати и захрапел прямо в одежде. В его сумасшедшем сне, как в зеркале, отражалось дневное беспокойство. Ему снилось, что от старины Кита, с железной дороги, пришло море писем, которые необходимо за один день доставить практически во все дома и квартиры Лютевилля, что было просто невозможно, особенно в одиночку и без специального транспорта. Загнанный мистер Даффи спешил, как мог, прыгая по сугробам, из одного конца города в другой. Люди, вскрывая конверты, изумлялись, иногда расстраивались или, наоборот, восторженно радовались (последнее, к слову, случалось чаще), но не рассказывали смертельно уставшему мистеру Даффи о содержании писем. Чем больше Даффи разносил новостей по адресатам, тем сильнее мечтал получить заветное послание, какая бы новость для него ни предназначалась. Отбросив разнос писем, он принялся копаться в нескончаемом ворохе конвертов и, не найдя своего, почувствовал себя изгоем. Одержимый нарастающим желанием-страстью получить своё письмо, Даффи продолжал отчаянно перебирать письма, стирая пальцы в кровь.

Чёрный сверкающий вихрь пролетел и мимо квартиры владельца фабрики леденцов – Эвана Ньюмана на Винной тропе, как раз когда он собственноручно занимался перестановкой в доме и на него упала плохо закреплённая тяжёлая полка с книгами… Эван Ньюман отключился.

Всё было безмятежно у милой Джоан, которая снова летала во сне, на этот раз привязав любимую белоснежную Биби к себе и придумав для неё снаряжение. Огибая маяк, она возносилась над летним морем, наслаждалась гладкими голубыми переливами морской воды, вдыхая на лету солёный воздух, и радовалась свободе под редкие волнительные мяуканья зеленоглазой кошки.

Неспящие птицы еле слышно хрустели, вышагивая по подмёрзшему снегу. Одна из них взлетела на поблёскивающий фонарь в первых лучах рассвета и гордо зачирикала. В это время на другом конце города одна из свиней по кличке Тили вырвалась из хлева с фермы Якоба и, заскользив по тонкому льду навстречу приключениям, растянулась у ворот, извергая дикий визг. Но Якоб не слышал ни гордого чириканья птицы, ни визга упавшей хавроньи: он дремал, сидя в навозной куче на полу вместе с другими, более спокойными свиньями.

Леди Адорэбелле, как и мистеру Даффи, снился кошмар, который повторялся после печального происшествия, неоднократно, с разными переменными, но одинаковой концовкой, и наваждение не отступало. В этот раз в своём глубоком сне она бежала издалека, её кружевное ателье снова горело, о чём свидетельствовал чёрный дым, разлетающийся в разные стороны по округе. Но сейчас в пухлых тёмных руках испуганной женщины оказалось ведро, наполненное водой. Откуда оно взялось, ей было всё равно, и, пытаясь спасти ещё не сгоревшее до конца здание, Адорэбелла спешила залить нижний этаж водой. Пламя буйствовало, агрессивно разрастаясь, а любопытные зеваки задиристо смеялись над женщиной, указывая на неё пальцами. И, обречённо опуская руку с ведром, почти символично, претерпевая поражение, даже во сне Белла понимала, что тот же конец неизбежен и сейчас ей больше ничего не остаётся делать, как снова оплакивать горючими слезами любимое «Шантильи» под вздохи разочарованной публики. Эта трагедия казалась Адорэбелле лабиринтом с запаянным выходом. Женщина повернулась в слезах на другой бок. Её любимое кресло-качалка стояло у постели неподвижно.

Всё было иначе у старины Кита, работающего на железнодорожной станции. Он видел свою пропавшую семью и, наслаждаясь каждой минутой сна, говорил с ними так, будто самые дорогие и близкие ему когда-то люди и не покидали его никогда, рассказывал о ежедневных рутинных делах и последних слухах, блуждающих по городу…

В окно беловолосой Белинды Скотт ворвался сильный поток ветра, но она не отрываясь рассматривала тёмную книгу, в нетерпении шелестя страницами, пока её мужу Грегу снился полёт на дирижабле, в котором он исчезал в небытие. Сон заканчивался, а Грег продолжал дремать.

Рассвет не заставлял себя ждать, обнимая сонный мир золотыми красками, проникая в жилища и раскрашивая стены радужными бликами, жестяные банки с расписными рисунками, коробки, украшенные праздничными бантами, кружевные тюли, постели, кухонные фартуки и разбросанные в детских комнатах игрушки…

Побитый кем-то Зотикус, прислонившийся к стене у бара, находился в доме, откуда однажды ушёл, но даже там был пьян и вёл себя развязно. Оскорбив бывшую жену, он вновь покинул кров, забрав с собой преданного пса – бигля Браса. Вместе они зашагали по Лютевиллю под расслабляющую музыку, доносившуюся из бара, и мягкий снег падал на них из затуманенного неба. Зотикусу больше ничего в жизни и не было нужно, лишь бы чувствовать себя расслабленным и опьянённым. Пёс звонко залаял, и Зотикус понял, что движется куда-то бесцельно, выпуская игриво изо рта облачко пара.

Под звёздным потолком, расплываясь в улыбке, в своей квартире после выступления в лютевилльском цирке спал белоснежный альбинос Мямля. На тумбочке рядом с кроватью стояла клетка, в которой стучал лапами любимый вислоухий кролик Шуги. Но Мямля не слышал его беспокойства: ему снился малыш, которого посчастливилось найти не так давно в открытом поле. Брошенного кем-то темнокожего малыша клоун пристроил в цирковой мир и теперь, часто навещая мальчика, подумывал усыновить «найдёныша», считая его необыкновенным и особенным. Мямля был убеждён: это очередной знак, к которому необходимо прислушаться.

Во сне Германа пахло бурбонскими розами, он видел себя очень молодым и стройным, таким, каким и мечтал всегда быть. Там он танцевал с прекрасной Анитой и восторгался её духами; ему даже не хотелось есть, хотя он знал, что где-то поблизости его ждёт слегка растаявшая шоколадная плитка. Анита, мыча, издавала странные звуки, в очередной раз пытаясь что-то сказать, но не могла открыть рот, потому что её прекрасные алые губы были приклеены друг к другу или чем-то сшиты, но Герман улыбался. В неуклюжем движении танца он бросил тёплый взгляд на портфель со спрятанной тетрадкой и маленьким коробом, где кто-то отчаянно скрёбся…

Детектив Вилкинс, уснувший за столом, раскрывал секретное дело о пропаже Аниты. Ему казалось, что наконец-то, спустя многие годы никчёмной карьеры, он нащупал важную нить, которая могла бы связать это дело с другими преступлениями, и тогда не за горами настоящая известность детектива и новые дела. Свисающая рука, упавшая со стола плетью, потянула за собой всё тело, и Вилкинс свалился на пол.

Добродушному бородатому садовнику Леноксу снились необычные синие, сочные, точно покрытые глазурью, мухоморы, на которые он однажды наткнулся в «Шипящем лесу». Садовник разглядывал синий мухомор и изумлялся, как удивительна природа, что одаривает его новыми открытиями каждый день.

Сны продолжали заполнять город, сменяя друга, в то время как на стройке после аварии спали строители, многие из которых после обрушения могли и вовсе не проснуться, но пока ещё это никому не было известно.

По направлению к Лютевиллю скользил по железным рельсам длинный паровоз, выпускающий завораживающие клубы серого пара. Зеленоватый, как водоросли в морской пучине, локомотив при переменном освещении то казался желтее, то синел прямо на глазах, отдавая холодным изумрудным блеском, и блестел в лучах опускающегося заката. Тёмные, мрачные снаружи вагоны внутри, в купе, были оснащены синими велюровыми сидениями. Под окнами предусмотрительно раскладывалась деревянная полочка, а шторы были заботливо подобраны под цвет вполне уютных кресел.

В одном из таких пассажирских вагонов ехали двое раздражённых мужчин. Когда их нервная перебранка достигла кульминации, поезд, набравший высокую скорость, резко остановился, издав почти звериный свист, и отразил волну замедляющихся толчков.

– Сначала мы опоздали на поезд из-за твоей спины. Теперь он и вовсе остановился! – проворчал один, адресуя взрыв негодования попутчику. – Кто мог сорвать стоп-кран, особенно тут? Ты только посмотри, вокруг одни поля! Теперь мы застрянем навечно, так и не добравшись до Лютевилля! Мы не довезём эти говорящие книги! Нас уволят!

Пока эти двое спорили (вернее, спорил разъярённый Пигер, отчаянно жестикулируя и извергая пену от злости, а второй, Виктор, лишь нервно улыбался), мистер Лют вальяжно расхаживал по кабинету в любимом замке и мечтательно наблюдал за снами «своих детей», наслаждаясь долгожданным покоем и умиротворением города. Пока он не видел никакой серьёзной опасности или чувствовал, что всё разрешится благополучно, поэтому просто наблюдал, посматривая на карту с движущимся фантомным красным туманом и переворачивая песочные часы. Это привычное действие его успокаивало.

Сны Розы и Веры были очень похожи, возможно, потому, что ночью, перед сном, они шептались друг с другом о родителях. Гном в ореховом колпачке звал их за собой в приключение. И, беззаботно покидая Лютевилль, они последовали за ним, чтобы отыскать родителей, воссоединиться с семьёй и вернуться в город.

Пока кто-то натягивал красный костюм, Ава – сестра старухи в серой шляпе и владелица лавки сладостей – почему-то вспомнила во сне куклу Джюель и заплаканное лицо внучки, потерявшей любимую игрушку.

Загадочная девочка Силис, исцелённая самим мистером Лютом на празднике города, передав во сне исписанные тетради странным шептунам в тёмной заношенной одежде, с чувством выполненного долга возвращалась в западную часть замка Владыки, где в это время спала в новой кровати. Странные шептуны, благодарно приняв тетради, раскланялись и… исчезли.

Тем временем Криусу снился Ливий, а Ливию – Криус. Их сны таинственным образом сплетались, а броши в виде красивых ключей, лежащие на прикроватных тумбочках, сияли изумрудным светом. Веснушчатые парни сражались с морским чудовищем, стоя на утёсе с поднятыми руками. Кроваво-красный монстр показывался из воды и представлялся неслыханных размеров. Опрокинув приближающийся корабль и теперь всё ближе и ближе подбираясь к берегу, Червонный Спрут выбрасывал огромные камни в сторону «принцев», но всё время промахивался. Сила юношей росла с каждым днём, и даже сейчас, сопротивляясь монстру, они пытались избавиться от сонных оков, хотя пока им это не удавалось.

Золотистая радуга рассвета белела, оборачиваясь в день. Снегопад усиливался, местами образуя гололёд. На чьём-то подоконнике игрушечный ослик снова повёл глазами… Где-то слышались звуки привычной мелодии: ах да… это громко включённый проигрыватель Евандера Ли в царственной тишине распространял музыку, которая эхом раскатывалась по южной части города Лютевилля, пока Ли видел во сне через зеркальное отражение знакомую женщину, читающую его книгу…