Текст книги "Мёртвые люди – уже не люди"

ГЛАВА 5. ВЕЧЕР ХЭЛЛОУИНА

***

– Новая жертва – модель Иви Летиция Престон, 31 год. Со слов её представителя, тоже была беременна, предположительно на третьем месяце. От того самого актёра Роберта Клиффорда, – с такой новостью Фингел вошёл в застеклённый кабинет и закрыл за собой дверь. – …но даже и это не самое ужасающее.

– Убийство произошло в другом городе? – уверенно спросил профессор.

– Нет, – удивился Фингел. – Это произошло в частном доме, окружённом охраной.

Проследив за мыслью профессора, Моро прикусил губу, нервно поморгал глазами, снял на некоторое время очки, и все резко переглянулись.

– Значит, убийца ещё в Моргевилле… Минуту, необходимо осведомить шерифа, чтобы расставили полицейских на выезде из города…

Профессор Юханссон задумался. Моро вцепился в него взглядом и пару раз кашлянул. Ещё некоторое время они растворялись в дикой тишине. Мысли мужчин стучались в закрытые черепа, пытаясь вырваться наружу. Но все молчали, как по приказу.

– Это только начало? – спросил Моро.

– Да, – голодный, но сосредоточенный Уильям снова взглянул на фотографии. – Чистая работа. Мёртвые беременные женщины – это, можно сказать, двойные убийства, большинство из девушек, как я понимаю, помолвлены, сердца, извлечённые с помощью скальпеля… свежесрезанный цветок, напечатанная записка «1, 2, 3, 4, 5… мёртвым ведь нельзя рожать». Что известно о психологическом портрете жертв?

– Пока не так много. Мы работаем над этим.

Лэйн очень медленно перевёл взгляд на Фингела, будто тоже что-то осмыслил.

– В психиатрической клинике никто не лечился официально. Если кто-то из них и обращался за психологической помощью, это происходило в частном порядке. Но мы уделим этому особое внимание. Спасибо, профессор Юханссон, за…

Тут Хоггарт вспомнил кое-что ещё:

– Эта модель… в прессу просачивалась информация, что её изнасиловали, кажется, в прошлом году.

Опять повисло молчание, которое уже напрягало профессора, и он встал. Тем более что он не любил думать о сложных вещах в присутствии кого-то.

– Дело совсем непростое. Я готов помогать, чем могу. Если вы сможете держать меня в курсе.

Профессор, страдавший диабетом, уже почти не соображал от головокружения и, приподнявшись со стула, пошатнулся. Нащупав в кармане брюк конфетку, он засунул её в рот. Шоколад приятно растаял во рту, и тот тяжело вздохнул, собираясь покинуть кабинет.

– Простите, что задержали вас так надолго, – извинился Хоггарт и улыбнулся на прощанье профессору вымученной улыбкой.

***

Бланшефлёр сидела на террасе, думая о последних убийствах. Девушка не чувствовала себя жестокой, она убивала и раньше, и очень много, к тому же «этих», как и Этьен, действительно считала уже мёртвыми. В силу психических особенностей ей было легче, чем Этьену. Она не испытывала ни к чему и ни к кому эмоциональной привязки, ни о чём не тревожилась, не понимала, что такое страх или печаль, и всегда была уверена в своих поступках.

Сейчас у них был план, и она действовала не по чьему-то приказу, а во благо нового мира, чтобы остановить распространение генов с испорченной психикой. Она, как и брат, полностью отдавала отчёт своим действиям и к чему они в итоге могут привести. Поэтому такие ярлыки, как «серийные маньяки», их вовсе не пугали. Напротив, они хотели обозначить свой «посыл» максимально чётко, чтобы и другие люди в скором времени могли присоединиться к ним, понимая всю важность этой идеи. Но, по правде говоря, ей просто нужно было убивать. И Этьен предоставлял ей возможность удовлетворять свою потребность.

Однако пока даже психиатр не мог определить цель убийств и предположить вероятный портрет убийцы. А значит, они реализуют беспрепятственно ещё больше планов, и детективы потратят ещё больше времени, чтобы выявить какие-то связи и закономерности.

«Это должно было случиться рано или поздно. И если бы ОНИ не додумались до этого, то нужно было придумать их или тех, кто смог бы так точно изменить этот мир всего лишь…» – напишут о них чуть позже сумасшедшие люди, которые сделают их персонажами детского комикса. Но это случится потом.

Бланш подошла к белоснежным розам, растущим в теплице, и выпустила в один из цветков сигаретный дым. Эти розы посадила у дома когда-то бабка. Мать терпеть их не могла, но они удивительным образом продолжали расти из года в год. А Этьен увидел в них что-то особенное и создал для них новые условия, чтобы они не увядали как можно дольше не только у дома.

Сигаретный дым кружащей в бутоне розы напомнил ей молочную реку, у которой вечно кружил сильный туман, будто неразделимый с нею. У этой реки под названием Блайнд Бланш ребёнком проводила много времени, сбегая к ней вместе с братом от родителей. Ещё до того, как их начали закрывать в погребе под железным замком. Она вспомнила брошенную лодку, привязанную к причалу. Из реки торчали длинные железные металлоконструкции, выброшенные «восвояси», так и не ставшие новой частью железной дороги. Они воображались им настоящими монстрами с длинными изгибающимися щупальцами… Как-то однажды дети даже пытались утопить их длинными палками, но, скорее всего, их длина уходила под воду на десятки футов.

Та самая река до сих протекала в Моргевилле… как и истоки рода Бланшефлёр и Этьена, которые берут начало именно в этом городе, хотя родились они в другом.

Поэтому они начали приводить в исполнение свой план, начав именно с Моргевилля, который покинули много-много лет назад.

***

За сентябрём в Моргевилль постучался октябрь…

Раскрашенные в сочные цвета деревья, залитые сильным дождём, посыпались листвой. Тёмные тучи, облепившие небо, заволокли свет, а накануне Хэллоуина и вовсе складывались в необычные знаки в виде черепов, как страшное предзнаменование, на которое никто не обращал внимания, кроме маленьких деток, тыкающих крошечными пальчиками вверх. Но мамочки были слишком заняты, чтобы уделить этому внимание. Они вообще ни на что не отвлекались, хотя многих из них нельзя было назвать даже собранными.

Журналисты и пресса неустанно разнюхивали новые подробности по делу загадочного маньяка, вырезающего сердца у беременных женщин, следуя по пятам за детективами, которые часто разделялись для опросов, чтобы сэкономить время… время, которого у них совсем не было. Потому что они знали, что новая жертва появится совсем скоро.

После убийства невесты актёра, известной модели Иви, общественность всколыхнулась сильнее. Известные личности подогревали хаос в Моргевилле и соседних городах, так что страх породил суету. Да и многие молодые беременные женщины не находили себе места… в основном «нормальные», которые мечтали о детях и хотели жить.

Той ночью не могли уснуть не только детективы Моро и Лэйн, но и психиатр Уильям Юханссон…

Подкрадывалась долгожданная ночь Хэллоуина. Солнце померкло, то поднимался, то успокаивался огрызающийся, как дворовая собака, ветер. Но вечер упорно не сдавался царице тьмы ночи. Сквозь сумрачный туман на улицу выползли дети, точно призраки, укутанные в странные одеяния. Кто-то из детей даже замотался, как мумия, бумагой. Они рисовали страшный грим всем, что попалось под руку: соком, мякотью обычных овощей, косметикой мам и сестёр…

Тем временем мистер Моро сидел в баре под названием «Бродяга», допивая очередной стакан чистого бренди, пытаясь отвлечься от своих мыслей. Он хотел напиться, чтобы освободить сознание от логических мыслей и с помощью бессознательного понять, что же он всё время упускает. Ему нравилось искать себе оправдание в бокале с бренди.

***

Праздник пришёл. Публичные пространства и большинство зданий уже были украшены, как и придомовые участки, традиционными жуткими атрибутами: призраками, надгробьями, паутиной, монстрами, пугающими ведьмами и, конечно же, злобными тыквами.

Придерживая старые «фонари джека», кучка малышни с разукрашенными лицами, а именно: Итан, Элис и Агата и совсем маленький Боби, брат Итана, – вырвавшись из-под родительской опеки, сопротивляясь нарастающему ветру, подходили к первой двери на тёмной соседней улице. Они собирались потребовать от хозяев угощение и, затеяв маленькую пакость, шаловливо посмеивались.

…Во дворе у дома Элингтонов ребятам встретился прыгающий по остывшей траве белый шустрый заяц. Подойдя вплотную к двери, они задрали головы, разглядывая высоко висящий фонарь из тыквы, яростно посмеивающийся огоньками пламени, освещавшими страшную кривую улыбку…

Не дождавшись стука в дверь, к ним вышел вместе с супругой Анной одетый с иголочки мистер Райан Эллингтон, выглядевший как джентльмен. Из коридорного холла вылился наружу яркий свет и осветил блестящие глаза Анны и её жемчужное ожерелье, в полумраке изысканно и маняще переливавшееся холодными оттенками.

В ответ на известный вопрос «Сладость или гадость?» мистер Райан с улыбкой насыпал им в протёртую шляпу дюжину конфет. Ребята похихикали вслед закрывающейся двери и странному зайцу и поспешили в следующий дом, оставив подозрительный свёрток у двери, который несли очень осторожно, подушечками пальцев…

Следующим по списку значился дом вечно счастливых соседей по фамилии Боуман, которые махали всем подряд с дурацкой приторной улыбкой, как будто в действительности что-то скрывали. А за их домом стоял дом, где жила девушка Нэнси. Ветер смешался с синим туманом, и дети потеряли чёткую видимость, но продолжали идти… ведь такие приключения случались нечасто, а этот праздник они ждали с последнего дня благополучно почившего лета.

Шляпа, проделавшая долгий путь в руках Агаты, ждала новых угощений, и желудки ребятишек поскуливали, потому что, сбежав, дети невольно пожертвовали ужином…

Дом Нэнси, в отличие от многих других домов, совсем не был украшен к празднику. Не огороженный никакими заборами, он стоял на небольшой возвышенности, окружённой опавшей золотистой листвой. Подойдя ближе, Боби пропищал, что дверь приоткрыта, и замёрзшие дети, врезавшись друг в друга паровозиком, остановились. Любопытство объяло каждого изнутри, к тому же лютый ветер уже раздирал по кусочкам их самодельные хлипкие костюмы и, приподнимая короткие и длинные волосы, задувал в уши, танцуя ледяным танцем вокруг шей.

Детвора постучалась, затем более настойчиво поколотила в дверь, но никто не ответил. Тогда самый мелкий из ребятни бесстрашно толкнул дверь – та открылась. Не раздумывая, Боби юркнул внутрь, желая хоть немного согреться. Мальчишка прокрался в холл на цыпочках, отважно крикнув тоненьким голоском: «Сладость или гадость?» – и остановил взгляд на подпрыгивающих от сквозняка перьях на висящем ловце снов. В ответ в маленький нос через крошечные ноздри ударил резкий тошнотворный запах. Его брат Итан и остальные отодвинули мелкого на задний план и, закрыв рукавами носы, проследовали в одну из комнат, откуда струился зловонный запах. Как скажет потом один из мальчиков, тогда они подумали, что, пока хозяева отсутствовали или просто-напросто вышли, в доме сдохло какое-то животное, но, когда они прошли дальше, все разом побелели от страха. А Агата от неожиданности и вовсе взвизгнула, напугав Боби и всех остальных ещё сильнее, до колик в животе…

Лежавший на кровати труп девушки уже начал разлагаться, вся кровать и стены были разукрашены запёкшейся кровью, точно маньяк, совершивший преступление, был совсем не в себе и неистово кружился с окровавленным сердцем, валяющимся на кровати, и разбрызгивал кровь по стенам и полу. На тумбочке – ни кольца, ни розы, но покоилась, как и остывшее тело, очередная сумасшедшая записка с уже знакомой надписью и ещё какие-то вещи. Но для детей это всё не имело никакого значения.

Детвора даже не взглянула на зеркало, а в этой комнате оно висело с другой стороны. Самый старший из ребят, Элис, вывел всех из комнаты и, захлопнув дверь, схватился за голову. Нужно было непременно сообщить в полицию, и они, несмотря на страх, так и сделали.

Позвонив в полицию из гостиной, они бегом ринулись из дома маленькой стайкой и, не дожидаясь полицейских, прямиком помчались на свою улицу, где жили, потому что, помимо ужасающей картины, боялись ещё и гнева родителей. По дороге Агата рассыпала из шляпы почти все собранные конфеты, но детишкам уже не хотелось конфет. Они навсегда запомнили ужасающую картину и зловонный запах. И, несмотря на то что были маленькими, у них не возникло сомнений в том, что они видели настоящего мёртвого человека.

***

Моро прибыл на место с напарником, целой командой криминалистов и их новым другом – профессором Юханссоном. Опасаясь приезда журналистов, Моро всё время выглядывал в окно, но, на счастье, они в тот день не появились. Печально осмотрев весь дом, Моро вернулся к жертве. Детектив закрывал нос платком и явно выглядел оглушённым и пришибленным, пытаясь понять, почему в этот раз оказалось так много застывшей крови повсюду. Казалось, почерк изменился или неаккуратно скопирован: это было заметно даже невооружённым взглядом. Но кому это понадобилось?

– А если предположить, что убийца знал жертву? Может, в этом убийстве есть нечто более личное и всё вышло из-под контроля? Или это действительно другой преступник? – более уверенно добавил профессор.

– Думаете, это подражатель?

– Или он эволюционирует, – предположил Хоггарт.

– Или это просто напоказ, для большей убедительности, – профессор внимательно осматривал детали.

Сопоставив новые данные по жертвам, детективы уже более точно смогли выявить совпадения. И, как и предполагал профессор Юханссон, у каждой из жертв прослеживались скрытые или явные психические проблемы, или, как бы это охарактеризовали чуть ранее, душевные расстройства. Почти каждая из них тайно посещала консультации по психической нестабильности или говорила с какой-нибудь подругой о серьёзной детской травме, оставившей болезненный отпечаток на восприятии действительности, общении с другими людьми и осознании себя во взрослой жизни. Ближайшие родственники жертв были очень властными женщинами, и только у одной, у Моники, был отец, живший долгое время в семье и простивший освободившуюся из тюрьмы жену. Но и это ещё не всё. Среди многих кровных родственников жертв были преступники.

Мужчин, сделавших предложение этим девушкам, также заставили пройти на первый взгляд ряд невинных тестирований, и результат ошеломил детективов. На самом деле их тоже нельзя было назвать психически здоровыми от слова «совсем». Одному из них ставили маниакальную шизофрению, другого вообще очень сложно было назвать вменяемым… Но все тщательно скрывали своё состояние и считали себя нормальными, как и большинство социопатов. А мужчина Ноа, оказывается, и вовсе отсидел в тюрьме за серьёзное преступление. Детективы уже догадались, что, скорее всего, и в биографии актёра Роберта Клиффорда есть что-то компрометирующее и неприглядное. Чего, кстати, опасались и сами детективы, потому что не хотели ещё одного скандала. То, что случилось с убитыми женщинами, точно не пошло на руку их мужчинам, разве что ощущение потери, если они способны были это почувствовать.

Лэйн нервно курил сигареты. Одну за другой. Моро вернулся в кабинет и стукнул напарника по плечу:

– Я ознакомился с резюме врачей, дававшими консультации нашим жертвам.

– Они как-то связаны?

– Нет. И это убива-а-а-а-ет, – приторно протянул Фингел Моро.

– Я не могу понять, как убийца выследил наших жертв. Где он нашёл их?

– Необходимо проверить больницы, где стояли на учёте беременные женщины, – предложил Лэйн и снова закурил.

– Можем съездить вместе?

– Поехали…

– Как оказалось, не все жертвы успели встать на учёт и вообще очень давно не посещали больницы.

– Может, некоторые и сами вовсе не знали, что беременны? – спросил Моро Лэйна.

– Как тогда об их беременности узнал убийца? Это ведь точно не совпадение?

– Да, – ответил Моро и помотал растерянно головой.

В голову Фингела постучалась ещё одна грязная идея, но настолько грязная, что он сразу её отбросил, ещё раз покрутив головой в разные стороны. А потом ещё и сморщился и сплюнул на асфальт, наверное, представляя, что теперь без этой слюны его грязные мысли стали чище.

– Может, он втирается к ним в доверие и становится их любовником? – неожиданно предположил Лэйн, но мысль была ещё глубиннее.

И Моро, на секунду опешив, замер, как статуя, с выпученными глазами, которые через очки казались ещё больше в несколько раз. Ведь если так, то его ужасная теория, что пронеслась в голове, могла иметь место в реальности.

– Я думаю, в твоих словах что-то есть…

– В моих словах всегда что-то есть, – с ехидной улыбкой процедил уставший детектив.

– Это всё так омерзительно. Жертва даже не может сопротивляться убийце, только представь это.

ГЛАВА 6. ПОЧЕМУ?

– Бедные ребятишки, – произнёс Лэйн. – Как же они, должно быть, испугались. Взрослым такое увидеть – сильное потрясение, а уж что говорить о детях!

– Да, некоторые нехорошие события из детства я до сих пор помню очень красочно.

– Например? – поинтересовался Хоггарт.

– Когда я был маленьким, на маму напали на улице и жестоко избили. Она практически доползла до крыльца с отбитыми органами и лицом и обессиленно упала. Когда я нашёл её, она открыла глаза и, улыбнувшись героически… держалась, чтобы не напугать меня, стараясь не подавать виду, как ей больно, пока с бровей и губ стекала кровь. Тогда я позвонил отцу на работу, и он тут же примчался и отвёз маму в больницу.

– Безумие. Всё обошлось?

– Да, но их так и не нашли. Она сказала, что на неё напали дворовые подростки.

Моро отодвинул жалюзи, и оба детектива посмотрели в окно. Мелкий противный дождь, окружённый туманом, шлёпался на опавшие листья, расстелившиеся полотном вокруг здания бюро.

***

Последнее время Этьена всё сильнее мучил тремор. И ещё он стал замечать, что за ним издалека будто следит большая птица или даже сопровождает его. Но каждый раз, когда он пытался рассмотреть её, она исчезала.

Только после очередного убийства в голове Этьена возник совершенно неожиданный вопрос, который не приходил ему в голову почему-то раньше: зачем они убивают этих «мёртвых» женщин, если, по сути, они не представляют особой угрозы для человечества? Почему они не убивают только их детей? «Потому что они как гидры: отрубаешь одну голову – тут же вырастает другая», – сразу ответил себе Этьен и успокоился.

Эти мимолётные мысли пришли как бы между прочем и, между прочим, развеялись очень быстро. Это было незначительно. А ему вовсе не хотелось наводить суету в гладко выстроенной собственной системе. Потому что он очень любил системы, пазлы, конструкции, детали, чтобы всё сходилось филигранно точно. Они устраняли этих женщин, потому что те были просто-напросто больны и не умели быть счастливыми, так как они уже были глубоко мёртвыми. Напомнив себе об этом, он удовлетворился таким ответом.

В его дрожащих руках трепыхалась газета с вопящим заголовком «В праздник Хэллоуина маленькие дети обнаружили новую жертву с вырезанным сердцем».

Этьен снова задумался. Его планы не предусматривали никаких неожиданных свидетелей, особенно детей. Он не мог так проколоться. Но, увидев дом на фотографии, вскочил с кресла как ошпаренный. А он, как никто, не любил всего «обжигающего». На фотографии был изображён совершенно другой дом, которого Этьен никогда прежде не видел.

«В Моргевилле поселилось зло!» – кричал уже подзаголовок другой газеты, что держала в руках журналистка, как-то ехидно улыбаясь, та самая, которую Моро грозился отправить в психушку.

***

Из полусумрачного дома на Дымной аллее слышались мелодичные напевы восточных народов. Виниловая пластинка ровным ходом крутилась на проигрывателе… На кровати мирно лежала девушка, обнимающая мужскую рубашку. Она выглядела настолько вымотанной и уставшей, что напоминала потрёпанную волком летучую мышь. Даже бледная помада бронзового оттенка на её губах смотрелась неприлично ярко для ледяного цвета её лица и чёрных спутанных волос.

Либи вяло поднялась с кровати и принялась натягивать одежду. Одежда стала ей мала уже на размер, неудобство сменялось сильным дискомфортом, но она предпочла и дальше не замечать этого обстоятельства, как и распухшие, отёкшие ноги, что натирались в туфлях. Пока она натягивала одежду, кожа покрылась испаринами.

Дождь лил стеной, и Либи взяла с полки зонт.

Не успев пройти несколько шагов по улице, женщина уже намокла. Наконец она открыла зонт и догадалась, что он дырявый, потому что был проеден каким-то насекомым или даже мышью, и расстроенно ускорила темп, нервно озираясь вокруг. Теперь ей стало не только некомфортно, но ещё и стыдно: она почувствовала себя уязвимой. Женщина даже не могла себе представить, как такое могло произойти в её богатом благоустроенном доме. Как будто кто-то специально порезал её зонт, да ещё и криво, чтобы она почувствовала себя не в своей тарелке.

Вспотевшая Либи тут же замёрзла. Ещё через мгновение возле неё крыльями взмахнула большая птица, похожая на орла, и осыпала девушку брызгами, а затем мелькнула мужская тень и спешно завернула за угол.

Либи почему-то встала посреди дороги, вспоминая, выключила ли она проигрыватель. Капли дождя продолжали покрывать её сквозь рваные дырки зонта, точно орошая растущий цветок. Она боялась причинить кому-то дискомфорт, хотя вокруг не было близстоящих соседних домов, и её музыка точно никому бы не помешала, разве что проходящему полицейскому или прогуливающимся подросткам. Решив, что она точно умертвила всевозможные звуки, девушка продолжила путь. Темнело на глазах. Её сердце сильно застучало, а потом к горлу подкатила тошнота.

Девушка несмело надеялась, что аптечный ларёк, куда она направлялась, ещё открыт. Но она пребывала в растерянности и, рассеянно переставляя ноги, купила длинный багет и положила его в тряпочную сумку. Девушка переживала, не размокнет ли хлеб по дороге, пока она идёт к аптеке, но он манил сладко пахнущей хрустящей корочкой. Ей не о чем было волноваться. Когда она покупала себе что-то в аптеке, она уже ни на что не обращала внимания, представляя, как будет намазывать на багет вкусную чёрную икру. С деньгами у Либи было всё в порядке, но со всем остальным… в целом она сама находила себя более чем странной. Когда девушка покинула аптечный ларёк, продавец поднял с рычага телефонную трубку и кому-то позвонил.

***

Утро для Хоггарта оказалось очень тяжёлым. После выпитого спиртного губы высохли и прилипли друг другу, точно намазанные клеем, а из глотки через нос сильно смердело крепким переваренным алкоголем, который всосался во все стенки и ткани органов и плавал уже в реках крови. Опухшие глаза сузились, утонув в синяках, и острые скулы чуть притупились. Хоггарт беспомощно провёл рукой по лицу и снова уснул. Послышался телефон, кажется, звонивший уже некоторое время назад. Но он не смог взять трубку. Сейчас Лэйн бы точно не оценил сверкающую остроту речей напарника Моро. Проснувшись уже с другим ощущением, Лэйн почувствовал укол пробудившейся совести…

***

За пару часов до звонка.

Моро снились дюны… бесконечный песок, тяжело лежащий плотным грузом в бескрайней долине. И больше ничего. Он поддался сну и восхищённо наблюдал.

«Надежда найти ответы мешает тебе увидеть истину», – услышал он шёпот пустыни.

Детектив закрыл глаза во сне и уже увидел себя со стороны, сидящим на сверкающем тёплом песке. Волосы приподнимались от просыпающейся бури, а черты лица оставались неподвижны. Как при восточных медитациях, он положил руки на колени и сделал глубокий вздох. Вокруг него всё закружилось, или закружился он сам. Но он этого не понял.

Затем он резко проснулся и сонно набрал номер Лэйна посреди ночи. Ему пришла блестящая откровенная, обнажённая идея, и, вспоминая свою наполненность во сне и опасаясь её растерять, Моро взял карандаш и сделал в блокноте заметку, уже не так поспешно. Не дожидаясь рассвета, он оделся и поехал в участок копаться в архивах.

Гениальность идеи заключалась в том, чтобы поднять все преступления, совершённые против детей за двадцатилетний-тридцатилетний период, начиная с Моргевилля.

***

– Она постоянно болела, постоянно жаловалась и ныла. У неё болело то одно, то другое. Всегда, сколько я её помнила. Даже когда она ещё не достигла пожилого возраста. Мне кажется, она ела много хлеба и того, что ей точно нежелательно. Каждый день я слышала её жалобы. И мне было не по себе, что, помимо злости и скверного характера, с её телом постоянно что-то не так. Это, к тому же, очень утомляло. Не знаю, как её, но меня жутко утомляло.

– Может, потому, что ты была восприимчива?

– Это невозможно слушать с утра до ночи десятки лет подряд. Но мне было не всё равно, правда, хотя я её люто ненавидела. Этим она вдвойне выкачивала силы. Потому что, когда человек жалуется постоянно, ты находишься в диком напряжении, как струна, и тебя пружинит. Ты подскакиваешь от любых ненужных слов и звуков, а от бесконечных жалоб тебя просто тошнит.

– А что у неё болело?

– То желудок, то голова, то кишечник, то давление. Может, у неё и была какая-то болезнь, от которой возникало так много побочных симптомов. Но сейчас я уверена, она слишком большое значение придавала болезням. Возводила их в культ и преклонялась перед ними. И каждый раз, когда у неё что-то начинало болеть, моё сердце нервно сжималось. Уж точно, уже даже не от жалости, потому что, несмотря ни что, жалость у меня к ней оставалась. Но в такие моменты меня тошнило ото всего этого. А с годами ей становилось всё хуже и хуже… И вдобавок она всё время вспоминала своего ужасного брата.

– А что было с ним?

– Кажется, он был «незаконно» осуждён за преступления, которые не совершал.

– Это ваш дядя?

– Да.

– Я тебя понимаю, – мужчина действительно понимал Ноа.

Сегодня он сочувствовал девушке, и она почувствовала некое сближение. Пониманием он располагал к себе, не как в тот раз, когда высмеивал. Может, она не зря обратилась к нему и он как-то ей всё-таки поможет? Но как? Он же просто слушает и задаёт ей вопросы.

– Вы анализируете меня? – неожиданно спросила Ноа.

– Осознанно или нет, но мы все друг друга анализируем.

Ноа опустила глаза. Она выговорилась, и ей надоело разговаривать. Эмоции, снова захлёстывающие её мощными волнами, теперь притухали, и ей совершенно не нравилось возросшее в голове гудение.

***

Либи вернулась домой. Проигрыватель послушно дремал. Она вернулась к нему ещё несколько раз, чтобы удостовериться очевидному факту. Это разозлило её. Она неприкаянно побродила в большом зале, отчего её, возможно, затошнило сильнее. Наконец девушку вытошнило с мыслью о дырках в зонте. Тут она впервые задумалась о возможной беременности. Раньше её тошнило крайне редко, из-за нервов. Да и вес она набирала в последнее время слишком стремительно. Ведь это было бы совсем не кстати: ухажёр Либи с большим непропорциональным лбом снова отплыл в долгосрочную морскую экспедицию, оставив её одну. Так уже случалось.