Текст книги "Бракованные"

Осмелев, я прикусываю нижнюю губу Мирослава, вызываю этим гортанный рык. Тихий совсем – он только для меня, не для посторонних ушей. От ощущения, что мы отделены от толпы чужих людей только тоненькой красной тканью сбивает с ног и придает остроты ощущениям. В гуле крови в ушах тонут все звуки. Где-то совсем рядом кипит жизнь, люди меряют шмотки, а мы, как два подростка, целуемся, спрятавшись под носом у противных взрослых.

– Ариш, Ариша, ты где?! – врывается знакомый голос в мою нирвану, разрушает момент. – Ты уже нашла себе что-то? А-ри-на!

Черт, Оля! Я замираю, испуганная. Морок проходит, губы каменеют, а Мирослав медленно отстраняется. Смотрит себе за спину, потом на меня с усмешкой, а я прикрываю пылающие щеки ладонями. Мирослав заламывает бровь, целует меня в висок, а мне вдруг отчаянно хочется смеяться. Надо же, я впервые поцеловалась с парнем, и тут же меня почти поймали на горячем. И кто? Главная сплетница вуза! И почему у меня все через одно место происходит?

– На кассу, что ли, пошла? – вслух размышляет Оля, а я утыкаюсь лбом в плечо Мирослава и сотрясаюсь от сдавленного хохота. – Девушка, вы точно мою подругу видели? Она точно не выходила?

– Нет, вещи не возвращала.

Черт, и чего я такая приметная?! Это не лицо, это ориентировка.

– Оль, я тут! – говорю и голоса своего не узнаю.

– О, нашлась, пропажа!

– Я еще не закончила. Иди на кассу, а?

– Тебе помощь нужна? – не унимается деятельная подруга. – Я могу посмотреть. Хочешь? Вместе что-то для тебя выберем.

Мирослав закатывает глаза, качает головой, всем своим видом показывая, насколько он «рад» Ольге.

– Оля, иди уже. Я уже почти все. Там встретимся.

– О, тогда подожду тебя, вместе пойдем.

Оля слишком близко к месту преступления, а я точно не собираюсь давать ей повод для сплетен. Не хватало еще, чтобы через час весь вуз узнал о том, чем я занимаюсь вместо примерки. Нет уж, обойдусь без порции славы. Пусть вон, пока цветы от Пашки обсуждают, там много свидетелей было.

– Оля, блин!

Мирослав гладит мою щеку, сбивает с мысли, а я и так держусь из последних сил.

«Провокатор», – шепотом, потому что Оля так и трется возле кабинки.

– Точно не надо посмотреть?

«Она тупая?» – спрашивает Мирослав одними губами, а я готова с ним согласиться.

– Нет! Иди! Что ж ты приставучая такая?

– Ой, ладно уж, не заводись. Встретимся у кассы! – заявляет Оля, а ответить мне не дает новый поцелуй, еще жарче предыдущего.

7 глава

Арина

— Ты опять, что ли, губы кусала? – Оля смотрит на меня и головой качает, а я всеми силами уговариваю себя не краснеть.

– Плохие привычки так просто не искоренить, – заявляю почти равнодушно и украдкой касаюсь нижней губы.

Конечно кусала. Только не свои, а Мирослава, а он в ответ не жалел меня. Теперь мои губы красные и распухшие, а внутри все узлом свернуто. Остро и невыносимо сладко. Преступно порочно. Мамочки, что этот парень сделал со мной? В кого превратил? Это же не я, это какая-то чужая мне, романтическая и озабоченная дурочка! Мы идем к кассе, а Оля нет-нет, да глянет на меня с подозрением. Мне совсем не нравятся ее долгие взгляды, но пока она молчит и не задает неудобных вопросов, еще можно терпеть.

– Только одно платье, что ли, выбрала? – вздыхает Оля, а я киваю.

– Оно красивое, мне понравилось. И к новым ботильонам подходит по цвету. Классное же, да?

Я потрясаю в воздухе вешалкой, а Оля улыбается и кивает.

– Отличное, честное слово! И цвет крутой, – восхищается и указывает рукой в сторону галантерейного отдела.

– Может, еще и сумку посмотрим? Ну, к новому образу… и кошелек. Зонт еще! Тебе обязательно нужен новый зонт!

Вот поэтому я не люблю с Ольгой шоппиться – ее не остановить. Несется, словно локомотив, сметает на своем пути все подряд и меня заставляет. Только я не имею возможности просаживать все деньги на шмотки, у меня есть цель посолиднее. Пластические операции, знаете ли, не самое дешевое удовольствие, а мне их нужно несколько.

– Зануда, – сдается наконец подруга и вываливает перед кассиром гору выбранного тряпья. Чего там только нет, и я шутливо напоминаю Оле, что мы вроде, как только за одной юбкой сюда шли. – Ничего ты не понимаешь. Посмотри, какое оно все красивое… ну как тут устоять?

Мечтательно закатывает глаза, а я пристраиваюсь через одну кассу от нее за женщиной с маленьким ребенком. Мальчик крутится, хнычет, но мама упорна в своем желании потратить несколько тысяч на его новый гардероб. Обнимаю свой нехитрый урожай, смотрю на снующих туда-сюда людей и в благостный транс проваливаюсь. Вдруг затылок обжигает, и краем глаза я замечаю татуированную руку, на которой висят светло-серые джоггеры. Жар поднимается изнутри, опаляет грудь, щеки, а в ушах что-то тихонько свистит. Мирослав стоит за мной в очереди, дышит прямо в макушку и становится вплотную. Буквально вжимается в мою спину грудью и украдкой проводит пальцами чуть ниже лопаток. Гладит, рисует узоры, заставляет все внутри меня загореться с новой силой.

Суетная ласка, откровенная в своей запретности, когда вокруг так много людей, вносит полную сумятицу в мысли. Я делаю крошечный шажок вперед, но Мир делает то же самое. На мне сейчас ворох одежды, но прикосновения Мирослава все равно кажутся слишком острыми и интимными. Словно он по голой коже пальцами водит. Господи ты боже мой!

– Что ты делаешь? – шиплю, не оборачиваясь.

– А на что это похоже?

– На провокацию.

– Бинго, – усмехается и дует мне на затылок, от чего ежусь и глупо улыбаюсь.

Моя очередь подходит внезапно, и я радуюсь возможность переключиться на что-то понятное и простое. Общая сумма повергает меня в тоску, но я мужественно протягиваю милой светловолосой девушке-кассиру свою карту. Она мажет по мне взглядом, на секунду теряется, но быстро берет себя в руки, из-за чего становится в моих глазах еще милее. Когда сканер прекращает пищать, а карточка возвращается ко мне, я забираю брендированный пакет и отхожу в сторону. Оля ждет меня у лестницы, оборачивается и замечает наконец Мирослава. Собственно, я удивлена, что она заметила его лишь сейчас.

– Это Овчинников же? – щурится она, удобнее перехватывая свои объемные пакеты.

– Угу, – пожимаю плечами, словно это вовсе меня не касается.

– Все-таки он красивый, – замечает Оля, впрочем, без тени романтического восхищения. – Так бы за бочок и укусила, настолько он сладкий.

– Можешь пойти и укусить, – усмехаюсь, представляя эту картину. – Он будет в восторге.

– Ой, да ну тебя, – смеется, смотрит на часы и мрачнеет: – Арин, прости, но я не смогу тебя домой подбросить. Очень срочное дело, я о нем забыла совсем. Помнишь мою тетю Таню? Ага, у которой девять кошек. Она тут рядом живет. Я обещала, что сегодня отвезу ее кота к ветеринару, у него там с ушами что-то. Простишь?

Оля кажется такой расстроенной, что мне даже жалко ее становится.

– Тетины кошки – это святое, – заявляю, прикидывая в уме, успею ли перед началом смены в «Ирландии» заехать домой и оставить там покупки. – Езжай, не задерживайся.

– Прости, сама тебя вытащила к черту на рога, а теперь сваливаю.

– Иди уже, беспокойная душа!

– Да-да, побегу тогда, созвонимся!

И, поцеловав меня в щеку, еще раз глянув за мое плечо на Мирослава, она несется к выходу.

А Мирослав вырастает рядом и молча забирает мой пакет.

– Помнишь, я подозревал твою подругу в тупости? Забудь.

Мой взгляд опускается на его руку, сжимающую мой пакет, останавливается на венах, путешествует по их узорам. Выпуклые, темные под смуглой кожей, они утекают вверх по кисти, скрываются под рукавом. Как и татуировки, которые в деталях у меня так и не получилось ни разу рассмотреть. Слишком сложная вязь надписей, слишком нелогичный узор, но я уверена, что они что-то значат – кажется, у Мирослава все со смыслом.

– Пойдем, – Мирослав подбородком дергает в сторону лестницы и ступает на верхнюю ступеньку первым, дорогу мне указывает, будто потеряться могу.

Он несет мои вещи с таким видом, словно всю жизнь только этим и занимался, и убедить его отдать пакет оказывается невыполнимой задачей. На парковке всего несколько автомобилей, и самым крайним оказывается внедорожник непонятного цвета. То ли светло-серый, то ли пыльно-черный и именно к его багажнику Мир несет покупки. Противно пищит сигнализация, в недрах машины что-то щелкает, а Мирослав никакого внимания на мои протесты не обращает. Просто делает то, что хочется ему, ничего не слушает. Будто все сам для себя решил и в сторону сворачивать не собирается.

– Вообще-то тут автобусная остановка близко, – взмахиваю рукой в сторону шустро подъезжающих к обочине маршруток, а внутри даже места свободные есть.

– Автобус? – поворачивается ко мне и впервые замечаю в его глазах удивление. – Чушь какая-то. Кстати, ты яблоко съела?

– Нет… При чем тут яблоко?

Но Мирослав как ни в чем не бывало распахивает багажник, забрасывает туда наши пакеты и хлопает крышкой – от всей души, со вкусом. По моему телу проходит вибрация, а я перекидываю на другое плечо рюкзак.

– Арина, я терпеть не могу говорить очевидные вещи, но сделаю исключение: нам с тобой ехать в одну сторону.

Мирослав обжигает меня взглядом и грациозно, словно матерый опытный хищник, двигается ко мне. В его глазах вызов и провокация. Мол, докажи, что не трусиха, что такая же смелая, какой в кабинке была. Задираю голову, смотрю на покрытый колкой темной щетиной подбородок с крошечной ямочкой в центре, на четко очерченные скулы, на скульптурный нос и длинные ресницы. Пытаюсь найти в лице Мирослава хоть какой-то изъян, любой недостаток, но как ни пытаюсь, снова убеждаюсь: это самый красивый парень из всех, кого я когда-нибудь видела, даже если это были модели с обложек журналов. Тем уродливее самой себе кажусь сейчас, когда еще теплое осеннее солнце высвечивает все изъяны, являет их миру.

– Арин, сопротивляться ведь бесполезно, – заявляет как-то очень просто и буднично. – Можешь сейчас уехать на автобусе, уйти пешком. Сделать вид, что меня не знаешь, и в кабинке ничего не было. Пожалуй, это будет даже интересно, но я очень азартный. Просто знай это.

– Ты маньяк, точно говорю. Псих.

– Нет, – усмехается. – Я просто всегда знаю, чего хочу. И иду к своей цели.

– Я твоя цель?

– Нет, ты девушка, которая мне дико нравится.

Между нами всего несколько сантиметров, и дыхание Мирослава гуляет по моей коже мятным ветерком.

– Ладно, сяду. Но только потому, что тороплюсь на работу.

– Конечно же, только поэтому, – кивает и абсолютно серьезным кажется.

Я забираюсь в машину, словно в ледяную реку падаю. С разбега, взмахнув руками перед прыжком. Мой самый большой страх – автомобили. Каждую ночь во сне я раз за разом вылетаю из лобового стекла, падаю на жесткий промерзший асфальт, ломая кости, и испытываю эти чертовы фантомные боли. Но не хочу, чтобы кто-то об этом знал, борюсь с собой, сражаюсь со своими персональными ветряными мельницами. Иногда даже получается, как с Ольгой. Ей я смогла довериться, в ее автомобиле мне не страшно: несмотря на стереотипы о болтливых поверхностных блондинках, моя подруга водит безукоризненно. Но будет ли таким Мирослав? Или ударит сейчас по газам, наплюет на все правила и угробит нас обоих? Я сжимаюсь под гнетом своих тяжелых мыслей, со всей силы цепляюсь за лямки рюкзака, наматываю их на пальцы до белых полос на коже. Смотрю строго впереди себя, а дверца рядом хлопает, но Мирослав не торопится заводить мотор.

– Посмотри на меня, – говорит властно и спокойно, а я вздрагиваю и слушаюсь. – Ты боишься в машинах ездить?

– Уйди из моей головы, – неловко шучу, но окаменевшие губы не хотят растягиваться в улыбке.

– И не подумаю, – хмыкает и рукой обхватывает мой затылок. Мгновение, и наши лбы соприкасаются, а Мирослав просит: – Закрой глаза. Просто закрой. Умница. Дыши глубоко. Просто дыши. Ни о чем не думай, я не убью нас, тебе ничего не угрожает.

– У меня же нет выбора, да? Мне придется тебе поверить? – иронизирую, потому что за этим проще всего спрятать истинные эмоции.

– Придется, – вторит, все еще надежно фиксируя мой затылок, чтобы не сбежала никуда, испуганная.

Не знаю, сколько мы так сидим. Несколько секунд или часов? Я дышу с закрытыми глазами, мне становится легче. Спокойнее.

– Поехали, – прошу, когда терпеть уровень напряжения между нами невозможно.

Мирослав заводит мотор и достает из бардачка еще одно яблоко:

– На, ешь. Витамины, все дела.

– Ты странный.

– Очень, – пожимает плечами и, обернувшись, выруливает с парковки, встраиваясь в ряд самых разных автомобилей. – Ты не любишь яблоки?

Он не смотрит на меня, но, кажется, видит каждое мое действие.

– Почему? Они вкусные.

– Ну так и ешь. Это же элементарно. Если вкусно, надо есть.

– А ты всем приказываешь?

– Нет, – пожимает плечами, а машина, будто бы без его участия, плавно движется по дороге. – И разве я приказываю? Я предлагаю.

Он все так же не отводит взгляда от дороги, но почему у меня ощущение, что он смотрит на меня? Не в зеркало, не какими-то привычными объяснимыми способами, но чем-то внутренним, практически потусторонним.

– Я тебя пугаю? – спрашивает, останавливая машину на одном из светофоров.

– А я тебя?

– А должна? – вот тут он смотрит на меня, и взгляд до того цепкий, что мне приходится вгрызться зубами в яблоко, чтобы скрыть подступившую неловкость.

Если не знаешь, что сказать, жуй. Вот и следую этому нехитрому правилу, активно работаю челюстями и смотрю куда угодно, только не на Мирослава. И не на дорогу, потому что мне иногда сложно контролировать себя – иррациональный страх бывает просыпается, и он обычно берет верх над любым здравомыслием. Потому самый лучший выход не казаться странной психичкой и не пугать людей – отвлечься на что-то. Сфокусировать взгляд на какой-то мелкой детали. Сейчас я, честное слово, благодарна этому несчастному яблоку – на еду очень легко переключить внимание, даже если это безобидный фрукт, а не что-то существенное.

– Мирослав, до начала смены еще почти час, останови пожалуйста вон возле той арки, – я кручу в руках то, что осталось от яблока, и мечтаю поскорее найти урну.

– Ты там живешь?

– Да, мы с сестрой квартиру снимаем, очень удобно, когда работа находится так близко. Никогда не опоздаешь.

– Логично, – усмехается Мирослав и сворачивает в нужном направлении. Еще несколько метров, мотор плавно затихает, а машина останавливается аккуратно у входа в арку.

– Слушай, мы точно не знакомы? Я же не сумасшедшая…

– Мы все немного безумцы, – улыбается и, похлопав себя по карманам, достает пачку сигарет.

– Я сегодня видела Пашу, – говорю, хватаясь за ремень безопасности, а Мирослав закуривает.

Я медлю, намеренно долго вожусь с ремнем, слежу за профилем Мирослава, но он словно из стали отлитый. Ни единой эмоции на лице не проявляется, ни одна жилка не трепещет. Лишь глубоко затягивается, выпуская струйку дыма в распахнутое окно.

– Мне нужно обрадоваться или огорчиться? – большим пальцем поглаживает темную бровь, усмехается.

– Он говорил о полиции… А если все-таки заявит? Нельзя же так бить людей, Мирослав… насилие – это плохо.

– Мы уже говорили об этом, – Мир обводит мое лицо взглядом, в котором обжигающее тепло смешано с ледяным холодом. – Но иногда насилие – это единственный выход, если у кого-то язык без костей и во рту болтается.

– Он кого-то из твоих близких обидел? Оскорбил?

– Можно и так сказать, – щурится, на кота довольного похожим становится. – А полиция… это меня волнует меньше всего, потому что, если бы Паша захотел, он бы уже сбегал к ним, снял побои, а не отлеживался в своей убогой комнатке, зализывая раны. Все просто.

– Это ты заставил его прощение попросить?

Мирослав молчит, только смотрит так, что ответ в глазах читается.

– Зачем?

– Потому что он тебя обидел, и он должен был попросить прощения. Это просто.

– Все у тебя так просто, – фыркаю, немного злясь. – Извиняться надо искренне, а не из-под палки! Ты у меня спросил, хочу я его видеть? Нужны мне его фальшивые извинения? Спросил? Нет, конечно. Ты ж ничего не спрашиваешь, живешь в мире придуманных тобой правил. Захотел – набил морду, захотел – в кабинку прыгнул…

– Не вижу причины что-то усложнять, – пожимает плечами и гасит окурок в пепельнице. – Арина, я не кайфую от того, что бью кому-то лицо. Мне нет нужды самоутверждаться за чужой счет. Я просто делаю то, что считаю нужным. Ты мне нравишься, потому я прыгнул. Соловьев – дерьмо, и за это ответил. Но если тебя это утешит, я собой не горжусь.

У меня нет слов. Распахиваю дверцу и практически вываливаюсь на улицу. Вокруг пустынно, и я тороплюсь забрать свои вещи. Пусть остается со своей кривой философией один на один, у меня много других забот. И пусть губы горят от поцелуев, пусть внутри все узлом сворачивается, неважно. Переболею. Мой пакет объемнее, и я нахожу его сразу, вот только один предмет не дает так просто забрать вещи и уйти. На дне багажника лежит то, что я раньше видела только в фильмах про всяких бандитов и невменяемых придурков. Бейсбольная бита.

Белая, гладкая, она словно намеренно лезет в глаза, а воображение рисует страшные картины. На мгновение чудится темная подворотня – сырая и вонючая – и тело в луже крови, а над ним усмехающийся Мирослав с этой дубиной в руках. Дубиной, которой можно при желании переломать все кости.

8 глава

Арина

Протягиваю руку и будто бы во сне касаюсь пальцами гладкого отполированного дерева. Интересно, для чего здесь бита? Чтобы… убивать? Да ну! Это же бред какой-то! Где я вообще этих глупостей нахваталась? У меня, конечно, большой прибабах, но я никогда не была жертвой насилия, чтобы шарахаться от простых палок, даже если в чьих-то руках они становятся смертоносным оружием. Так-то и футбольным мячом можно вырубить человека, и шестом для прыжков в высоту. Уж про боксерские перчатки и вовсе молчу.

– Я бы мог сказать, что мне ее подкинули, или друг попросил подержать у себя, но не буду.

Мирослав стоит, спиной на автомобиль опирается, согнув ногу в колене, и крутит в руках сигарету. Разминает в пальцах, глядя на меня искоса, а на губах блуждает загадочная усмешка.

– Ты очень много куришь, – замечаю и одергиваю руку. Прячу ее за спину и, задрав подбородок, смело смотрю на Мирослава.

Мне нет смысла его бояться. Он мне ничего плохого не сделал.

– А еще бью людей, – хмыкает. – Ты же снова об этом думала, да? Скажи, представила меня, наверное, со звериным оскалом на роже, всего такого злого. В твоих фантазиях я ломаю кости всякому встречному-поперечному в свободное от работы время?

Мирослав обхватывает губами сигарету, зажимает ее уголком рта, а я захлопываю багажник.

– Ни о чем таком я не думала, – вру и еще выше нос задираю.

– Так я и поверил, – усмехается, ослепляет белизной зубов.

Мы смотрим друг другу в глаза, будто бы не дыша. Мирослав плавно отталкивается от машины и сокращает расстояние между нами до опасного минимума. Если бы мы стояли сейчас в помещении, мне бы определенно не хватило кислорода.

– Выбрось огрызок, – говорит на полном серьезе, а я только сейчас понимаю, что так и сжимаю его в руке.

– Тут нет урны.

– И правда. Тогда сюда давай.

– О чем мы вообще разговариваем? – удивляюсь и вкладываю в раскрытую ладонь заветренный огрызок.

– Обо всем. Встретимся в «Ирландии», – говорит, заправляя мои волосы за уши. – Не опаздывай.

Развернувшись, я ухожу в сторону арки. Там, в нескольких метрах за ней мой подъезд, и только оказавшись в квартире я выдыхаю скопившееся внутри напряжение.

«Все-таки он очень странный», – говорю фарфоровой сове, стоящей на полке в моей комнате.

«И опасный», – будто бы отвечает она мне, и приходится согласиться.

«Но красивый».

«Очень. Но у него бита».

«И голос».

«Красивый голос», – соглашается со мной наконец сова.

Новое платье отправляется в стиральную машинку, я отправляю в рот бутерброд с колбасой и тороплюсь к вещевому шкафу. Скоро начнется смена, а там Мирослав… нужно переодеться. Сова смотрит на меня с осуждением. Скептически. Будто снова пытается сказать, что мальчик с битой в багажнике – не тот человек, с которым мне нужно сближаться. Но руки уже тянутся к джинсам. Они висят мертвым грузом, укоризненно раскачиваются, и я впервые рискую их надеть. Потому что слишком узкие. Настолько, что попа уж слишком соблазнительно в них смотрится. Зачем я их купила? Кажется, тогда меня тоже уговорила Оля, нахваливала мой зад, восхищалась, а я все-таки оплатила покупку, в большей степени, чтобы подруга от меня отстала.

Но сейчас мне хочется их надеть. Всей душой надеюсь, что за несколько месяцев не располнела и все-таки влезу в ультраузкие штаны, слишком соблазнительные для девочки со шрамами. Но удача сегодня полностью на моей стороне. Осматриваю себя со всех сторон, мысленно бью по рукам, чтобы не стащить штаны с округлой попы. Хм, а ничего же… отлично смотрится. Остается пять минут, я поправляю макияж, делаю его сильнее, «прочнее» тон. Скрываю по максимуму все неровности и бугры, хотя оно только в рекламе Инстаграма помогает на сто процентов.

***

– Вау-вау! – восклицает сестра, когда появляюсь наконец на работе, даже ни на секунду не опоздав. – А кто это у нас такой красивый?

Катя ловит меня, заставляет повернуться несколько раз вокруг своей оси, а мои щеки румянец выжигает.

– Ой, да штаны просто старые нашла… решила надеть.

– Да-да, штаны старые, конечно же, конечно, – совершенно серьезно кивает Катя, но в глазах смешинки пляшут. – Что-то я их не помню, ну да ладно, я уже старая, у меня могут с памятью быть траблы.

– Не выдумывай! – прошу возмущенно и, отвернувшись, укладываю в шкафчик сумку.

– И не думаю выдумывать, – фыркает Катя. – У тебя потрясная фигура, а ты все в балахонах прячешься. Ну разве так можно?

Эти разговоры без начала и конца уже знатно мне надоели, но слушаю каждый раз и даже не возмущаюсь, потому что Кате только дай повод за что-то зацепиться и вскочить на любимого конька: мои комплексы и методы борьбы с ними. Если начну переругиваться, до утра не закончим, а так сестра поговорит сама с собой и успокоится.

– Все-таки отличные штаны, и попа у тебя отличная. Всегда такое носи! – милостиво разрешает мне Катя, а я прыскаю смехом.

Работа начинается, как всегда. Я делаю вид, что не замечаю Мирослава, он тоже не смотрит на меня, только курит почему-то в разы чаще. Задняя дверь хлопает, гоняет сквозняк, а я тихо закипаю, потому что нельзя же быть таким безответственным! Курит и курит! Нервничает, что ли? Но это же точно не из-за моих штанов, да?

Когда до открытия бара остается примерно час, и порядок наведен целиком и полностью, а я даже заканчиваю инвентаризацию в «кофейном уголке», во входную дверь кто-то тихо стучит. Для клиентов рано, поставщики на сегодня уже справились. Присматриваюсь, замечаю за стеклом желтую кепку и огромную корзину в руках незнакомца.

– Открыть? – спрашивает Женя, а я киваю.

Женя, худой, что та щепка, семенит к входу, распахивает дверь и о чем-то беседует с Желтой кепкой, а потом поворачивается и манит меня рукой:

– Арин, это к тебе. Курьер! – Женя удивленно хлопает ресницами, а я почему-то осматриваюсь по сторонам, будто бы в баре есть еще одна Арина.

– Что-то для бара привезли?

– Нет, тебе лично, – у Женьки рот до ушей, он очень добрый и милый парень.

Хех, интрига! Пока иду к двери, испытываю смесь удивления и беспокойства. А еще азарт. Мозги активно работают, я пытаюсь вспомнить, не заказывала ли что-то у предприимчивых китайцев, а может, еще где, но нет. Желтая кепка протягивает мне планшетник, я внимательно смотрю на список имен и понимаю, что никакой ошибки быть не может. Вон, черным по белому написано: Арина Царева и адрес «Ирландии».

– Распишитесь, – торопится курьер, и я ставлю скомканную закорючку на нужной строке.

И получаю большую тяжелую корзину, обмотанную шелестящим целлофаном.

– Ого, тяжелая, – неловко улыбаюсь, но Желтая кепка уже убегает в сторону крошечного грузовичка.

– Что там? – любопытничает Женя, когда взгромождаю корзину на стойку.

Осторожно открываю, заглядываю внутрь и говорю:

– Яблоки.

Целая корзина больших красных яблок. Я смотрю на них, наверное, бесконечно, крепко сжимая ладонями шероховатые бока корзины. Она большая, красивая и в ней… яблоки. Точно такие же, какими так настойчиво закармливал меня Мирослав. Одно, самое первое, все еще лежит в моем холодильнике, даже не надкусанное. Мамочки, зачем мне столько?

В уголках глаз что-то покалывает. Не разобрать, пылинки или подступающие слезы. Мирослав врывается в мой спокойный и размеренный мирок, меняет в нем многое, во мне что-то меняет. Каким-то образом он безошибочно нашел брешь в моей броне, которой я обрастала целых пять лет, и это путает мысли. Столько лет я думала, что со мной можно только дружить и то, хорошенько привыкнув. Каждую ночь я ложилась спать и мечтала: вот сделаю операции, превращусь из убогой корявой утки в прекрасную Царевну-Лебедь, как расцвету, как захорошею, и вот уже тогда… но не сейчас же. Но Мирослав заставляет меня думать, что я могу нравиться даже такой. Ему, такому красивому, нравиться. Это… раздражает, потому что я боюсь надеяться.

– Вот это витаминный удар! – восхищается слишком позитивный для этого мрачного мира Женя, а веснушки на лице кажутся еще ярче. Он вообще очень смешной рыжий вихрастый мальчишка. – Кто это тебе такие дары полей и огородов шлет, а?

Женя хитро прищуривается, толкает меня локтем в бок и весело подмигивает.

– Поклонник? Тайный благодетель? – играет бровями, раздувает грудь. – Поищи, а? Может записка какая-то есть? Узнаешь личность тайного Санты.

В своем любопытстве Женька похож на маленького хитрого бельчонка.

– У кого-то, по-моему, слишком длинный нос, – качаю головой, а Женя фыркает и с важностью поводит плечами.

– Ничего он у меня не длинный, – бросает будто бы даже с обидой и в профиль поворачивается, на нос свой картофельный указывает, покрытый веснушками. – Смотри! У меня же идеальный римский профиль! Как у императора же, на монетах. Венок на голову и вылитый буду.

– Ага, римский, – смеюсь, потому что у этого парня есть удивительная особенность сеять вокруг себя добро и хорошее настроение.

В «Ирландии» маленький коллектив, каждый из нас работает здесь со дня основания. Ну, кроме Мирослава, конечно. Мирослав!

– Жень, бери яблочко, бери, – подталкиваю к вечно голодному официанту корзину и тот с радостью выбирает себе одно. – Даже два можешь взять или вообще пять, а я сейчас подойду.

Осень постепенно побеждает затянувшееся лето, и прохладный ветер заставляет кожу на руках покрыться мурашками. Я так и выскочила на улицу, в чем была, даже куртку не накинула, и сейчас мне холодно, но больше чем согреться, хочу найти Мирослава. Он снова курит, медленно выпуская дым, и тот разлетается в туманном воздухе, серебрит его. Мне не нравится, что Мирослав травит себя, но нравится на это смотреть – парадокс.

– Зачем раздетая вышла? Заболеешь же.

Упрямо мотаю головой, потому что это меня сейчас волнует меньше всего.

– Яблоки, – говорю. Кажется, и так должно быть все понятно, но Мирослав удивленно вскидывает брови. Тонкие морщинки прорезью на лбу, а в глазах полное непонимание.

Черт, может быть, это не он прислал? Зачем бы ему ради меня стараться, да? Но ведь никто другой не мог?

– Я получила яблоки. Корзину, – я смотрю на Мирослава, а сердце очень громко стучит в висках. Мне неловко, самой себе идиоткой кажусь, которая придумала лишнее, но я уверена, что не сошла с ума.

– А, ты эти яблоки в виду имеешь, – хмыкает, словно нет ничего эдакого в идее прислать мне их с запасом на год. – Отлично доставка работает, оперативно.

Мирослав усмехается, выпускает последнюю струйку дыма, тушит окурок о толстую подошву ботинок и щелчком выбрасывает в урну. В воцарившейся гнетущей тишине дергает за «язычок» молнии, тянет вниз, скидывает с себя спортивную кофту и, подойдя ближе, просто накидывает на мои плечи. От плотной ткани исходит дымный аромат вперемешку с горькими нотками осеннего тумана и опавших листьев.

– Заболеешь, – повторяет мрачно и кивает каким-то своим мыслям.

– Зачем ты прислал яблоки? – мои зубы стучат, но это не из-за холода.

– А для этого должна была быть какая-то веская причина? Мне просто захотелось, – пожимает могучими плечами, а на шее под слоем татуировок бьется жилка в такт пульсу.

– Это самый главный твой аргумент?

– Да, – без запинки и тени смущения. – Отличная философия. Я тебя научу этому, намного меньше проблем и заморочек в твоей жизни станет.

– Я… у меня все хорошо с заморочками и жизнью.

– Угу, – недоверчиво и чуть-чуть насмешливо. – Все настолько отлично, что тебя удивляют какие-то несчастные яблоки. Тебе никогда не дарили подарков? Не ухаживали за тобой? Не заботились?

Мирослав склоняет голову, смотрит на меня с любопытством, испытующе.

– Неважно. Почему ты так много куришь сегодня?

– Из-за твоих штанов, – улыбается мальчишески, становясь на мгновение открытым, распахнутым всему миру, а я икаю. – Вот, уже замерзла.

– Нет, нет… мне тепло, – бормочу, а Мирослав кладет руку на мою чуть повыше локтя, и я даже через ткань кофты ощущаю, какая у него горячая ладонь. Обжигающая.

Мирослав резко притягивает меня к себе. Я упираюсь руками в его каменную грудь, такую горячую под тонкой футболкой, такую стальную. Мир близко, его губы на уровне моего виска, но не касаются, только дыхание щекочет, от чего тонкие волоски на шее дыбом становятся. Снова это сладостное и мучительное ощущение в кончиках пальцев, в животе, в слабеющих коленях. От него одновременно хочется смеяться счастливо и жмуриться стыдливо. Нас же могут увидеть!

– Спасибо за яблоки, – говорю вместо той чуши, что засела в голове, и скольжу взглядом вокруг ямочки на подбородке Мирослава.

– А вдруг все-таки не я? – губы растягиваются в ленивой усмешке.

– Но это все-таки ты.

Молчит. Его руки на моей пояснице, пальцы легонько барабанят, отстукивая рваный ритм. В нем, кажется, нет никакой логики, но есть тайная мелодичность. Хочется впитывать ее кожей, вибрировать в такт с ней, пытаться разгадать ее гармонию. Я поднимаю взгляд, смотрю в глаза Мирослава, а они совсем темными сейчас кажутся, словно небо тучами заволокло. Длинные темные ресницы с выгоревшими кончиками отбрасывают тени на нижние веки, а пальцы Мирослава снова находят мои шрамы, только теперь те, что прячутся под одеждой. Он всегда их находит, где бы они не скрывались. Я облизываю губы – совершенно без всякого на то смысла, – но Мирослав смотрит только на них, дергает кадыком и наклоняется ниже. Без объявления войны, по-варварски, он берет меня в плен. Обвивает руками, прижимает к себе так близко, что в груди ноет, а губы оказываются растерзанными напористым поцелуем. От него кружится голова, спирает дыхание, сильно клокочет сердце. Вмиг становится жарко, но я все равно еще ближе к сильному телу льну. Но вдруг совсем рядом что-то хлопает, я вскрикиваю, отталкиваю Мирослава, а он смотрит мне за спину и смеется.