Текст книги "Театр мыльных пузырей"

– Обещаю относиться к их труду уважительно, – произнесла Руби.

– Тебе прямо по коридору, а потом направо – там будет знак и небольшая дверка.

– Спасибо.

С каждым пройденным шагом желание развернуться и уйти возрастало. Руби была здесь лишь потому, что дала обещание, а их она привыкла держать, независимо от ситуации. Барлоу больше сочувствовала маме, нежели себе, понимая, что ей приходится куда хуже, и согласилась прийти сюда, чтобы хоть немного её успокоить, подбодрить. Сейчас же девушка молилась о том, чтобы время пролетело как можно быстрее. Никто не любит слушать нравоучения, каждый человек хочет жить по своим правилам и доходить до жизненных истин самостоятельно, основываясь на собственном опыте. У Руби опыт был только в самоистязании, так что рассказы о том, как найти свой «свет», становились для неё пыткой.

Сводчатые потолки замерли над головой девушки. Украшенные яркими фресками и гравюрами, пусть и находившимися сейчас под слоем пыли и копоти, они не могли не вызывать восхищение. В некоторых местах краска отслоилась, и сейчас неровным слоем лежала на грязном полу. Кажется, здесь когда-то случился пожар, ибо стены были не просто грязными, а черными, как дрова в догорающем костре.

Каждый шаг, каждый взгляд нёс в себе немой вопрос – сколько же рождений и смертей видели эти стены? Скольких погибших отпевали в этих залах, скольких детей приводили для крещения? Скольким молитвам внимали эти иконы? Сколько слёз падало на отполированный пол? Сколько умерших людей ещё живы в памяти близких или друзей, с горечью вспоминавших прошедшие дни? Ответа не было, и это, наверное, к лучшему. Цифры наверняка порядочные.

Руби, слушаясь указателя, свернула направо и оказалась у массивной черной двери с позолоченной ручкой. Дверь эта совсем не внушала доверия. Девушка выдохнула, чувствуя подступающую к горлу тошноту и зарождающуюся головную боль. «Рак, я не сопротивляюсь. Я просто пытаюсь сдержать обещание», – обратилась она к очагу заражения в своём мозгу, уговаривая голову не болеть ближайший час.

Руби три раза постучала и, не дожидаясь приглашения, распахнула дверь, на деле оказавшуюся достаточно лёгкой. В ту же секунду ей показалось, что её сейчас вырвет. Она тяжело моргнула и обвела взглядом собравшихся людей, смотрящих на неё с любопытством, словно она была новым экспонатом.

В центре небольшого зала, более походившего на старый кабинет для совещаний, были расставлены стулья, на которых сидели люди разных возрастов. Девушка с содроганием отметила, что некоторые из них имели при себе странные трубки или баллоны.

– Здравствуй, – поприветствовала её милая афроамериканка, поднимаясь со своего места. – Проходи, присаживайся на свободное место. Можешь не волноваться, это не секта и допроса с пристрастием не будет, – улыбнулась женщина. – Меня зовут Найла. Найла Коулман.

– Спасибо, – пробормотала Руби. Ей казалось, что она попала в комнату, где сидели живые трупы, истерзанные жизнью и собственными мыслями. Сейчас все взгляды были обращены к ней, и девушка еле сдержалась, чтобы не сказать: «Я здесь из-за матери, ясно? Я не такая, как вы, я не нуждаюсь в мотивации!» Она отчаянно не хотела, чтобы кто-то думал, будто она сломалась, будто растратила силы и пришла сюда, потому что запуталась. Она хотела показать, что она сильная и умеет справляться. Она всегда пыталась это доказать, но люди не обращали внимания.

– Мы начнём с привычного всем ритуала приветствия, – улыбнулась женщина и тут же обратилась к Руби: – Сегодня можешь не участвовать, просто послушать.

– Хорошо, – облегчённо выдохнула она, чуть расслабившись и облокотившись на деревянную спинку.

С места поднялся парень лет четырнадцати со впалыми щеками и очень бледной, тонкой кожей.

– Привет, я Коул. Мне пятнадцать, и мой диагноз – острая лейкемия.

– Как ты чувствуешь себя? – спросила Найла.

– Подобающе, – ответил парень, и Руби усмехнулась. Если бы он чувствовал себя «подобающе», то не находился бы здесь.

– Почему ты пришёл к нам, Коул?

– Чтобы… чтобы знать, что в моей жизни всё не так уж и плохо, – пожал плечами он, и по залу разнеслись лёгкие смешки.

– Очень хорошо, – с улыбкой произнесла женщина.

Когда Коул сел, с места поднялась крупная девушка. Она не смотрела на собравшихся, только на свои руки.

– Меня зовут Денни, и мне двадцать три. У меня нервная булимия.

– Расскажи нам о своих переживаниях, – попросила ведущая.

– Я… меня раздражает, что я не хочу есть, но ем, постоянно, а потом выслушиваю насмешки на работе или в магазине, когда не могу влезть в самый большой размер джинсов. Я устала заедать всё, что чувствую, но я не могу остановиться! – Девушка торопливо закончила и села обратно. Она нервно теребила край кофты, боясь поднять глаза.

– Ты понимаешь, что ты делаешь, Денни? Ты подавляешь свои эмоции едой, пытаешься их заблокировать таким способом, а потом сама же ругаешь себя за свои действия. Это неправильно, ты должна понять, что чувствовать – не плохо.

– Плохо, когда чувствуешь так много, – тихо произнесла девушка.

– Хорошо, мы к этому еще вернёмся. Кто следующий?

С места поднялся молодой парень в темной куртке и серой шапке.

– Давайте я.

– Здравствуй, Барри. Как ты себя чувствуешь?

– Лучше, – нерешительно ответил он, пытаясь выдавить из себя улыбку.

– Ты врёшь, – спокойно сказала Найла.

– Да, – честно ответил парень. – Сегодня я проснулся и не понял, где реальность, а где сон. Снова не понял. Я слишком запутался в своих фантазиях. Желание уйти туда становится всё сильнее и сильнее.

– Но они не реальны.

– Для меня реальны! Я устал, – достаточно резко ответил парень и опустился на стул.

– Мы обсудим это, Барри. Следующий?

– Меня зовут Сара. У меня зависимость от наркотиков, и я даже точно не помню, сколько мне лет, – произнесла девушка лет двадцати пяти, поднимаясь со стула. Такое же худое тело, как у самой Руби, такие же бегающие глаза в поисках вещи, за которую можно было бы ухватиться. – Я устала быть одна. Я понимаю, что если не брошу наркотики, то когда-нибудь умру от передоза. И я не знаю, чего хочу больше: умереть или остаться жить в чертовой халупе, которую вынуждена называть домом.

– А что для тебя истинный дом, Сара?

– Истинный дом – в моей голове. Я до него еще не дошла, но там меня определённо будет ждать настоящая семья, – ответила девушка и вернулась на место.

Барлоу дёрнулась, почувствовав, как на глаза наворачиваются слёзы. Только что эта незнакомая Сара, которая убивала себя своей наркотической зависимостью, созданной ею же самой, озвучила то, что всегда держала в голове сама Руби. Дом, до которого еще стоит дойти, но который определенно станет искуплением. Дом, в котором ждут те, кто полюбит тебя настоящей. Дом, которого на самом деле не существует.

Девушка подняла слезящиеся глаза на потолок, выкрашенный в тёмно-синюю краску и отдалённо напоминавший пасмурное небо. Ангелов на нём не было.

– Арья, может, ты хочешь высказаться? Ты молчишь уже третье занятие, – теперь Найла Коулман обратилась к худой девушке, сидящей через несколько стульев от Руби. Та ухмыльнулась и кивнула. Честно признаться, она не была особо красива, но взгляды к себе притягивала. Черные волосы, стянутые в небрежный пучок, худое лицо с сильно выделяющимися скулами, карие глаза, обрамленные густыми ресницами, и тонкие губы. Темные синяки под глазами, скорее всего от недосыпа, почему-то только украшали её, придавая образу некую таинственность, изюминку и романтичность.

Девушка не стала вставать с места, лишь сложила руки на груди и обвела собравшихся слегка надменным взглядом.

– Арья Говард, – раздался звонкий голос. – Двадцать. Анорексия. Анорексия, которая мне нравится и нисколько меня не смущает.

Некоторые ребята зашептались, недовольно глядя на девушку. Та лишь ухмыльнулась.

– Арья, почему ты ходишь к нам? – спросила у нее ведущая.

– Потому что я хочу обрести веру в жизнь и поверить в то, что каждый человек имеет право на искупление, – внезапно грустно и проникновенно произнесла Арья Говард, на что женщина лишь разочарованно покачала головой.

– Я серьёзно, Арья.

Та вновь улыбнулась, очень едко и крайне пренебрежительно.

– Я пообещала брату, что буду продолжать бороться.

– Ты не хочешь, чтобы твой брат страдал.

– Конечно, нет, – удивлённо вскинула бровь девушка.

– Значит, еще не всё в твоей жизни потеряно, – нравоучительным тоном произнесла Найла, но неприступная Арья лишь усмехнулась и покачала головой.

– Продолжайте своё занятие, будто меня здесь нет.

– Как скажешь. Но перестань думать, что ты невидимка. Человек ощущает себя частью мира, лишь когда взаимодействует с обществом, а ты сбегаешь, укрываешься. Это плохо закончится.

– Зато закончится, – с тонких губ не сходила улыбка, а ведущая начала раздражаться, но всё же сумела сдержать себя и продолжила занятие.

Все вставали со своих мест, говорили о своих проблемах, остальные внимательно слушали и старались подбодрить.

Типичные люди – пытаются спасти от забвения других, хотя сами в нём утопают.

Руби задумалась о том, какие планы у Жизни на каждого человека в отдельности? Она забирает детей, подростков, чтобы те познали в сравнении существование на грани и истину бытия. Она будто даёт шанс перед самым уходом, говоря: «На, побалуйся напоследок, пойми, сколько всего невероятного можно обрести на пороге невозврата!» Вдруг открывается дверь к упущенным возможностям, несбывшимся мечтам, ты дотягиваешься до них, заключаешь в объятия и наконец-то начинаешь понимать, что всё не так уж плохо, что на самом деле всё чудесно, но в ту же секунду осознаешь, что это последние мгновения жизни, последние минуты истинного счастья на земле. А потом? Рай? Ад?

Не существует рая, где все летают по ясному небу на розовых конях, ходят в светлых одеяниях и попивают эль из золотых чаш. Это не вечный покой. Рай – это миллионы мест для каждого человека в отдельности, воспоминания, которые прокручиваются будто старый фильм, историю которого переживаешь вновь. Рай – это люди, которые при жизни могли и не существовать, но после смерти определенно встретят тебя дома. Дома, там, куда ты так стремился.

– Руби, может, ты? – донёсся до задумавшейся девушки голос.

Она моргнула, будто пробуждаясь от легкого сна, ругнулась сквозь зубы, но всё же встала.

– Меня зовут Руби Барлоу, – медленно начала она. – Мне семнадцать, неделю назад у меня диагностировали рак мозга.

Девушка не стала говорить о том, что опухоль бесполезно оперировать, и она всё равно умрёт, чтобы не слышать заезженного «Боже, нам так жаль!».

– Мы сочувствуем тебе, Руби, – послышалось со всех сторон, и внутри девушки что-то дрогнуло. Вот, опять это не нужное никому сочувствие.

– Не стоит, – тихо сказала она, но это не укрылось от внимания ведущей.

– Ты уже начала лечение?

– Я не буду лечиться, – девушка опустила глаза, но тут же одёрнула себя. «У тебя нет причин стесняться этого, Барлоу. Это твоя жизнь и твой выбор. Смотри им в глаза – пусть видят, что ты сильная!»

По толпе пробежал удивлённый шепоток, и только Арья Говард засмеялась и хлопнула в ладоши.

– Почему? – спокойно спросила афроамериканка, которая наверняка уже сталкивалась с подобными случаями.

– Потому что не вижу в этом смысла. Я не хочу лежать в больничной палате, напичканная таблетками, с выпадающими волосами и мыслями о том, что могла бы прожить нормальную, полноценную жизнь, пусть и за такой короткий срок.

– Ты находишь все это романтичным?

– Увлекательным, – поправила Руби. – Все когда-нибудь умрут. Я не хочу цепляться за жизнь, которая этого недостойна.

– Ты еще ребенок. И мыслишь как ребенок. Будь ты старше, ты смотрела бы на вещи по-другому, – грустно покачала головой женщина.

– Но сейчас я вижу их такими, – ответила Барлоу и села на место.

– Ты совершенно отчаялась, не так ли? – раздался в воцарившейся тишине голос Найлы.

– Рак не так уж и плох. Он многому может научить.

– Не говори мне, что ты в считаные дни стала той, кто называет диагноз своим лучшим другом. Неправильно быть тем, кто досрочно превратился из нормального человека в свою болезнь, ибо Рак – поглотитель душ, исчадие ада, убивающее невинных.

– Невинные так не умирают. Невинные засыпают и не просыпаются, а такую смерть нужно заслужить. Рак забирает худших.

– Тебе семнадцать, а ты так отчаянно ненавидишь себя. Почему? – В глазах женщины читалась жалость, которая бесила Руби.

– Потому что есть люди, которые недостойны жизни. Недостойны того дома, который у них есть, недостойны людей, которые находятся рядом. Я из их числа.

– Честно сказать, у нас тут можно открывать отдельную группу «недостойных». Вы совершенно потерялись, но еще в силах найти свой свет, дорогу к счастью.

– Чего ради? – подала голос Арья.

– Например, ради близких.

– Некоторые близкие этого недостойны, – отрезала девушка и отвернулась.

– Ты ещё полюбишь жизнь, Руби Барлоу, – произнесла Найла, повернувшись к Руби. – Только смотри, чтобы не было поздно.

После этих слов ведущая продолжила расспрашивать остальных об их трудностях и рассказывать истории о людях, которыми все должны восхищаться. Руби больше не слушала. Она ушла в себя, пытаясь представить, что будет делать дальше. Нужно было составить список предсмертных «бонусов», которыми она сама себя обеспечит.

– А вы знаете, чего больше всего боялись римляне? – услышала она вдруг голос ведущей. – Нет? Они боялись быть забытыми. После смерти, разумеется. Куда хуже, когда ты не можешь отставить след на земле, который будет приносить хоть какую-то пользу потомкам.

– Создатели презервативов неплохо постарались для человечества! – выкрикнул кто-то, и все засмеялись.

– Это точно! – улыбнулась афроамериканка.

– Почему вы так часто употребляете слово «смерть»? – спросила вдруг девушка, страдающая от булимии.

– А почему нет? Пусть это место и предназначено для избавления от мыслей о грядущем, и всё же этого слова бессмысленно бояться. Оно не причинит тебе вреда, если будет лишь словом. А вот мысли, направленные на осуществление, – другое дело!

Все согласно закивали. Найла Коулман продолжила:

– Вам кто-нибудь говорил, почему на подобных терапиях ваш проводник – в данном случае я – сидит не перед вами, а в круге, подобно вам? – Ответом была тишина. – Неужели вы не догадываетесь? Мы ведь так похожи! Я одна из вас, потому и нахожусь наравне с вами, в этом круге, не стараюсь отделиться от цельной системы.

– Одна из нас? – послышался смешок. – Только вы не умрете через пару месяцев, как, возможно, половина из нас. Тут, с вами, мы просто теряем время. Смерть неминуема. Лучше бы фильм посмотрела, чем тут торчать, – больше пользы.

– Арья! – воскликнула женщина, с укоризной глядя на девушку. В глазах той сияли озорные искорки.

Руби думала лишь о том, как хорошо было бы сейчас бросить всё к чертям и уехать к океану, беснующимся волнам, сильным, неудержимым, свободным и вечным. Уехать к мокрому песку, завывающему ветру, не важно, холодному или тёплому, большим камням и чайкам. Чувствовать, как весь мир, вся цивилизация ушли на дно, и не осталось ничего, кроме неё самой и бушующей стихии времени. Она уходила к океану слишком часто, пусть и не видела вживую столь огромных глубин, но каждый раз стояла на берегу во время грусти и скорби, когда сводило горло, становилось трудно дышать от подавляющего чувства ничтожности. Удивительно, как много людей из бессчетного множества вариантов спасти себя выбирают океан. Может, оттого, что он может быть мягким и тёплым или отрезвляюще-ледяным, шумным и тихим, будто лёгкий сон, в нём можно утонуть, задохнувшись под толщей воды, или уплыть в собственную бесконечность. Где всё так, как должно быть, где всё на самом деле настоящее и значимое, где дом, люди, которые дорожат тобой, события, наполненные незабываемым чувством свободы и счастья, где есть возможность быть реальной. Жизнь в бесконечном вымысле прекрасна, если не учитывать то, что это лишь плод воображения. Чем чаще уходишь, тем реже хочется возвращаться, и в итоге остаешься в том месте навсегда. В месте, которого на самом деле нет.

До Руби донёсся голос ведущей, что-то рассказывающей о смерти и выборе. Будто она сама умирала, будто сама осознавала, что её вечность подходит к концу, осознавала, что в скором времени превратится в куклу из мяса, которую запихают в деревянную коробку и предадут земле, будто она лишь удобрение для мира.

Человек умирает не для себя. Для других. Человек исчезает, растворяясь в пыль, чтобы по нему лили слёзы, чтобы его жалели, чтобы родственники чувствовали себя нужными в этом окружении сочувствующих людей. Это самый глупый и банальный исход человеческой жизни, которую только могла придумать Вселенная.

Но в смерти нет чести, славы, достоинства, если ты умер тихо.

Руби Барлоу начинала понимать, что ей не хватает её собственной «Вселенной». Ей не хватает её будущего.

Девушка вышла из церкви и с сожалением отметила, что дождь закончился. Небо походило на однотонный светло-серый холст, но это не смущало бегущих по своим делам прохожих. Час собрания закончился, но «Шевроле» еще не было у церкви, потому Руби нервно теребила в кармане пачку сигарет. Мама была не против её курения, но все же девушка не хотела, чтобы её застали за этим занятием.

Недалеко стояла Арья Говард, она разговаривала с кем-то по телефону. Её звонкий голос отдавал хрипотой, прибавляя образу девушки изюминку. Она была одета в широкий свитер и свободные брюки, наверное, чтобы скрыть худобу. На плечи накинута кожаная куртка на пару размеров больше, но так подходившая всему образу, что Руби лишь молча позавидовала. Арья была обладательницей таких же обкусанных ногтей, покрытых черным лаком, но всё в ней удивительным образом сочеталось – анорексия, темные круги под глазами, слегка растрёпанные, почти черные волосы, объёмная одежда и ботинки, больше походившие на мужские, очень массивные и, наверное, тяжелые.

Арья договорила, бросила трубку, пробурчала что-то себе под нос и направилась к новой знакомой, которую приметила еще в начале телефонного разговора.

– Хей, – окликнула она Руби и протянула руку. – Нам с тобой представилась возможность познакомиться заочно, но я такое не уважаю.

– Привет, – девушка пожала руку, стараясь не давить на неё слишком сильно, но Арья только улыбнулась и сдавила её кисть так, что у Барлоу захрустели пальцы.

– Боишься сломать? – ухмыльнулась Арья. – Я крепче, чем ты думаешь.

Руби пришлось согласиться. Несмотря на внешнюю хрупкость, девушка обладала впечатляющей силой.

– Как тебе этот «Центр реабилитации для людей, потерявших надежду»? – с издевкой спросила Говард.

– По сравнению с этим, Рак – настоящий подарок, – честно ответила девушка.

– Это точно. Меня брат заставляет ходить, надеется, что я начну есть.

– Снова начать есть не так сложно, – пожала плечами Руби и взглянула на девушку. Та опустила голову и улыбнулась.

– Есть – да. Снова полюбить себя – труднее. Там ты показалась мне смышленой, но сейчас я начала сомневаться.

– Я думала, тут одни онкологические, – перевела тему Барлоу, оглядываясь на дорогу.

– Тут все, кто готов сдохнуть, – пожала плечами Арья. Она вытащила пачку синего «Бонда» и предложила сигарету. Руби отказалась.

– Ой, брось. От тебя пахнет табаком и ванилью – знакомый запах, – улыбнулась девушка, тут же зажав сигарету между зубами и нервно прикурив. – Ненавижу зажигалки с колёсиком.

Барлоу усмехнулась и подняла глаза к небу. Арья Говард была не из тех, кто болезненно отреагировал на вопросы о своём диагнозе, потому Руби решила рискнуть.

– У тебя большие проблемы? – тихо спросила она у девушки, которая медленно выпускала дым через приоткрытые губы.

– Да. В меня пытаются впихнуть специальную трубку, через которую будет поступать раствор.

Руби удивлённо взглянула на новую знакомую.

– Я отказываюсь жевать, – озорно улыбнулась та. – Мой брат бьётся в истерике и старается найти способы меня переубедить, но я стою на своем. Мы, к слову, близнецы.

– Наверное, здорово, когда рядом с тобой есть человек, готовый пойти ради тебя на крайности, – пробормотала Руби.

– Это хреново, – честно ответила Арья, вновь затягиваясь. – Потому что ты ради него готов пойти на то же.

– Тебе повезло.

– А тебе? – девушка повернулась к собеседнице.

– Я одна.

– Совсем?

– Так, с мечтами.

– Значит, уже не одна. Я реалистка, но таких, как ты, не проклинаю. Не будь у меня Лео, от этого реализма не осталось бы и следа.

Наступила пауза, воздух вокруг девушек наполнился едким, но таким привычным для обеих дымом.

– Пробуй новое, Руби Барлоу. Мне двадцать, а я в своей жизни вряд ли сделала больше, чем ты. Не старайся оставить след на земле, не будь римлянином, ты и так оставишь, я в этом уверена. Живи. Чувствуй. Тебе нечего терять.

Последняя фраза сработала как резкий тормоз. Тормоз для всей прошлой жизни. Руби вздрогнула, будто от легкого разряда током, по телу побежали мурашки. Эти слова были схожи с ударом в солнечное сплетение – сбили с ног, разрушили сформировавшиеся за годы устои, зародили нечто новое.

Арья кинула докуренную сигарету на асфальт, прижав фильтр ногой, и улыбнулась.

– Еще увидимся.

– Не думаю, – мотнула головой девушка.

– Время покажет, – ухмыльнулась девушка и направилась в противоположную от Руби сторону.

Арья Говард будто с другой планеты. Но в одном она была права – терять нечего.

Руби вытащила из пачки сигарету, закурила и сделала большую затяжку, стараясь пропустить сквозь лёгкие как можно больше дыма. Потом она взяла телефон и набрала маму.

– Я скоро буду, милая, извини, задержалась, – послышалось после пары гудков.

– Я доеду на автобусе.

– Уверена?

– Да, мам. Пока.

Руби смотрела на своё отражение в стекле автобуса и не видела там человека. Она видела смерть.