Текст книги "Теперь ты ее видишь"

– Вижу, вы так же не любите пустую болтовню, как и я, – сказала она. Ее рот расплылся от уха до уха, и Ричард расхохотался заразительным искренним смехом, что называется, от души. От одного этого звука внутренности Суини вновь сжались в клубок.

– Вы так спешили покинуть здание, что я испугался, как бы не выскочили сквозь стекло.

– Сама не знаю, кто хуже – сенатор или его женушка. При взгляде на обоих меня бросало в дрожь.

– И это заметили все, кроме них. Кай хотел бы превратиться в невидимку, но решил не уходить, опасаясь упустить момент, когда полыхнет фейерверк. – Стоило Ричарду заговорить о Кае, его голос стал ровным и бесцветным. Суини задумалась, догадывается ли он об интрижке Кандры с ее помощником. Это вполне могло стать причиной развода; Ричард не из тех, кто готов терпеть измены жены либо надеяться вернуть ее в супружеское лоно путем нудных семейных скандалов.

Первые капли, робкие предвестники дождя, вдруг обернулись ливнем, и пешеходы ринулись под защиту подъездов и в такси. Словно грибы, тут и там поднимались купола зонтиков. Суини всегда любила шум дождя, но сегодня стук капель особенно завораживал ее, подчиняя сердцебиение ритму, возникающему всякий раз, когда она слышала звуки виолончели или барабанную дробь. Внезапно по ее телу разлился сладостный холодок, кожа пошла мурашками, и Суини обхватила себя руками.

– Эдвард, включите отопление, мисс Суини замерзает.

– Слушаюсь, сэр.

– Мне вовсе не холодно, – сама не зная почему, возразила Суини. Постоянно одолевавший ее озноб показался вдруг чем-то неприличным, слабостью, в которой нельзя признаваться. – Просто от стука капель моя кожа покрылась пупырышками.

– Вы дрожите. Не хотите ли накинуть на плечи мой пиджак?

И вновь внутренности Суини поджались так, словно их тряхнуло землетрясением. Ричард, внимательно наблюдавший за ней, уловил едва заметную дрожь. Суини не понимала, что ее больше тревожит – забота Ричарда или прилив тепла, охвативший все тело при одной мысли о том, как она накинет на плечи его пиджак, вберет в себя жар тела этого человека, окунется в его запах. Суини очень хотелось согреться, но ее беспокоили причины, вызвавшие озноб. Вожделение, нахлынувшее на нее, когда она смотрела рекламу, исчезло сразу после завершения ролика. Теперешнее странное ощущение, конечно же, пройдет, как только она выйдет из машины и расстанется с Ричардом, но до того момента надо быть начеку, чтобы не совершить какую-нибудь глупость, например, не броситься ему в объятия. То-то бы Эдвард вздернул брови! Впрочем, Суини и сама удивилась бы этому, поскольку из всех поступков, противоречивших ее натуре, вешаться на шею мужчины было самым невероятным.

– Суини? – Ричард вновь взмахнул ладонью перед глазами девушки и улыбнулся. Хоть бы он перестал это делать! Первое раздражало ее, второе тревожило.

– Что?

– Дать вам пиджак? – Ричард уже снимал его.

– Э-ээ… нет, благодарю вас. Извините, я задумалась.

– Я заметил. – Ричард опять улыбнулся и, не обращая внимания на отказ, накинул пиджак на плечи девушки.

Суини чуть не застонала от наслаждения. Ощущение было именно таким, как она его себе представляла. Казалось, от этого тепла она расплавится. Девушка закуталась в пиджак, уйдя в него с головой и непроизвольно втягивая запах Ричарда, словно курильщик, делающий первую утреннюю затяжку.

– Мне хотелось чем-нибудь прикрыть этот ваш свитер, – лукаво проговорил Ричард, как бы оправдываясь.

– Мерзкая тряпка. Сожгу ее, как только вернусь домой.

– Не стоит. Виноват не свитер, а то, что под ним.

О Господи! Ричард видит ее насквозь!

Его проницательность поразила Суини словно удар грома. Она застыла в неподвижности, не в силах посмотреть на Ричарда и опасаясь прочесть понимание в его глазах. Нет, всю эту чертовщину нельзя списать на воздействие алого свитера. Должно быть, тут что-то связанное с фазами Луны. Суини не знала, откуда у нее такая уверенность – уж конечно, не из личного опыта, ведь уже который год она твердо придерживалась правила избегать беспорядочных связей, нарушающих привычный ход жизни. Однако Ричард – третий за последний час мужчина, выразивший ей свое восхищение. Точнее, четвертый, если считать сенатора, но в его взгляде сквозила скорее похоть, чем восхищение. С Ричардом же все иначе. В его поведении нет ничего от рефлекторной активности Кая, невзначай попытавшегося соблазнить ее. Кай для Суини – пустое место, а вот Ричард… Ричард куда серьезнее.

Пожалуй, она поддалась бы искушению, если бы Ричард не занимался сейчас разводом, причем разводом с женщиной, игравшей важную роль в карьере Суини. Впрочем, не стоит обманываться. Ее влекло к Ричарду, вне всяких сомнений и вопреки последней крупице здравого смысла. С другой стороны, испытать соблазн еще не значит ему уступить; женщине, которая видит призраков и своим приближением заставляет переключаться светофоры, вовсе не нужны мужчины, ибо они лишь усложняют жизнь. С призраками она бы еще справилась, но с мужчиной – вряд ли, особенно с Ричардом. Суини не знала, почему Ричард кажется ей опаснее других представителей своего пола, но не хотела углубляться в этот предмет.

И тем не менее она испытывала почти неодолимое желание присмотреться к нему, понаблюдать за ним, изучить его. Чтобы удержаться и не взглянуть в эти темные проницательные глаза, Суини уставилась на его ладони и, к своему удивлению, обнаружила, что у Ричарда красивые руки, хотя и несколько грубоватые. Она всегда представляла себе Ричарда портовым докером в дорогом костюме, но никогда не обращала внимания на его руки и теперь терялась в догадках почему. Они поражали совершенством формы, красотой силы, словно у микеланджелова Давида. Суини рассматривала длинные сильные пальцы с твердыми мозолями, шрамами и ухоженными ногтями. Сенатор Мак-Миллан совершил большую глупость, вздумав потягаться с Ричардом.

Вспомнив об этом, Суини фыркнула.

– Готова спорить, сенатору вряд ли захочется еще раз стиснуть вашу ладонь.

Густые темные брови Ричарда взметнулись.

– Вы тоже обратили внимание на эту дурацкую выходку?

– Ага. Смех, да и только. Сначала побелели костяшки его пальцев, потом ваши, потом он вспотел. Я едва удержалась от аплодисментов.

Ричард рассмеялся.

– Вы так легко забываете о цивилизованных манерах? Прежде я этого не замечал.

– Я не участвовала в этом мальчишеском состязании, – отрезала Суини, раздраженная тем, что Ричард, видимо, считает ее дикаркой. Тогда как, по мнению Суини, она была весьма культурным человеком. Например, никогда не стискивала чужие руки из опасения повредить свои собственные. И хотя это не имело никакого отношения к нежеланию причинять боль другим, итог был тот же самый, а значит, правда на ее стороне.

– Нет, не участвовали. – Ричард опять улыбнулся, на сей раз почти незаметно. Подняв взгляд, он увидел, что машина уже почти у дома Суини. – Поездка заняла совсем немного времени, – без всякого энтузиазма констатировал он.

Суини не стала объяснять Ричарду, почему перед ними постоянно загорался зеленый свет, а машины словно по мановению волшебной палочки сворачивали в сторону, освобождая им дорогу.

– Не хотите ли пообедать со мной сегодня вечером? – Ричард вновь повернулся к Суини и каким-то образом оказался еще ближе прежнего, соприкасаясь с ней левым плечом и ногой. Она почувствовала, как правую половину тела обволакивает его тепло, наполняя ее безумным желанием теснее прижаться к нему, узнать, насколько он способен согреть ее. Суини не сомневалась: тепла Ричарда хватит, чтобы воспламенить ее, расплавить, испепелить.

– О Господи, нет!

Ричард рассмеялся:

– Прошу вас, не щадите мои чувства.

Суини покраснела, словно девчонка. Ну почему она лет эдак в девятнадцать не научилась искусству вежливой лжи? С Мак-Милланами Суини кое-как управилась, но этот случай, должно быть, истощил ее запас любезности на год вперед.

– Я только хотела сказать… одним словом, от вас будут одни неприятности. Вы захотите, чтобы я тратила на вас время, спала с вами, а я едва справляюсь с собственными заботами… – Час от часу не легче! Ричард опять рассмеялся, и стоило Суини осознать, что она сказала, как ей захотелось зарыться лицом в ладони. Однако она упрямо продолжала:

– И еще Кандра. Она всегда была добра ко мне, выставляла мои работы, от которых отказывались другие салоны. И даже если вы уже почти год живете врозь… Короче говоря, это не очень удачная мысль.

На лице Ричарда застыло непроницаемое выражение. Он долго смотрел на Суини, не произнося ни слова.

– Я предлагаю еще раз, – сказал он наконец.

Суини сама не знала, отчего эти четыре слова показались ей едва ли не угрозой, но это было именно так. Да, Ричард Уорт не из тех, кто привык встречать отказ.

– Вы предлагаете еще раз, – проговорила Суини, как только «мерседес» подкатил к подъезду ее дома, – но я опять откажусь. – Она сбросила пиджак, сунула его Ричарду и потянулась к ручке дверцы.

– Не валяйте дурака. – Ричард задержал ее руку. – Неужели вы хотите промокнуть? У меня есть зонтик, я провожу вас до дверей.

– Спасибо, как-нибудь обойдусь.

– А ваша папка?

И правда, черт побери! Дождь разошелся не на шутку. Суини бросила на Ричарда сердитый взгляд.

– Только не надо напускать на себя такой удовлетворенный вид, – проворчала она, признавая свое поражение.

Ричард потянулся за зонтиком, насмешливо кривя губы.

– Дорогуша, вы ведь не знаете, как я выгляжу, когда по-настоящему удовлетворен.

Нет, Суини не знала, но легко представила себе, и от этого видения ее внутренности превратились в тугой клубок. Ричард наклонил голову и поцеловал ее в надутые губы, ошеломив Суини легким нежным прикосновением.

– Подумайте об этом. – Он открыл дверцу, высунул зонт наружу и раскрыл его, сооружая защитный купол. Потом ступил на тротуар и протянул зонт Суини.

– «Подумайте об этом», – сердито передразнила она, и Ричард опять рассмеялся. – Чтоб вас черти побрали. – Когда Суини выбиралась из машины, юбка задралась почти до пояса, но раздраженная девушка уже не обращала на это внимания. Пусть Ричард полюбуется ее ляжками – больше ему ничего не светит.

Они вместе торопливо пересекли тротуар и укрылись под козырьком подъезда. Ричард очень старался, чтобы на ее папку не попали брызги, и Суини была благодарна за заботу, хотя предпочла бы хорошенько врезать ему по зубам. Проводив ее до дверей, Ричард быстрым шагом направился к поджидавшему автомобилю. Суини же сразу вошла в дом. Ричард вряд ли нуждается в утешении, а ей просто необходимо побыстрее оказаться в своем уютном уединенном мире, подальше от соблазна.

Суини нужен порядок, а не хаос; спокойствие, а не тревога. Более всего ей хотелось взяться за работу. Когда в ее руке оказывалась кисть, Суини совершенно забывала об окружающем.

Глава 3

«Подумайте об этом», – сказал Ричард. Что ж, она думала. Вопреки всем своим усилиям, Суини размышляла об этом до тех пор, пока ее не охватил гнев. Тянулись часы, отведенные на работу, но она то и дело ловила себя на том, что стоит перед холстом с высохшей кистью в руке, уставившись в пространство, словно какая-нибудь влюбленная девчонка. Хуже всего, разумеется, не то, что она нравится Ричарду. Гораздо больше Суини беспокоило собственное влечение к нему, неспособность отвлечься от мыслей о нем. Другие мужчины были в сравнении с ним совершенно безликими, и Суини, легко забыв о них, продолжала жить как ни в чем не бывало. До сих пор ни одному из них не удавалось взволновать ее. С Ричардом все было иначе.

Конечно, глупо терять голову из-за мужчины. Суини знала, что ее желаниям не сужено осуществиться, следовательно, нет никакого смысла мечтать о нем. То, что этим человеком оказался Ричард, поразило Суини словно удар грома. Нельзя сказать, что другие привлекали ее больше, однако если в мире и существовали мужчины, способные внушить Суини доселе неведомую страсть, то Ричард среди них не значился. Ведь он женат, причем на женщине, с которой Суини состояла в деловых отношениях. В настоящее время Ричард и Кандра вели скандальный бракоразводный процесс, и это было еще более веской причиной держаться от него как можно дальше.

Ага! Кажется, она начинает мыслить разумно. Если так пойдет и дальше, глядишь, ей удастся вернуться к работе.

Дождь кончился но небо было по-прежнему затянуто облаками. Суини установила в студии мощные лампы, однако они не могли сравниться с солнечным светом. Как правило, это ее не беспокоило, но сегодня искусственный свет раздражал Суини. Сегодня она работала по фотографии над пейзажем реки Святого Лаврентия, который по-прежнему оставался одной из самых излюбленных ее тем, но без солнца Суини не могла точно уловить цвет. Раздосадованная, она опустила кисть в банку со скипидаром и взболтала жидкость. Зачем себя обманывать? Никакое освещение не поможет ей точно передать оттенки. Суини уже целый год не удавалось правильно подбирать краски.

Она хотела бы точно знать, какое событие положило начало переменам в ее жизни, но все ее размышления об этом были бесплодны. Суини и в голову не приходило следить за единственным в Клейтоне светофором; зеленый свет на нем загорался часто и регулярно. Она замечала необычайную пышность своих комнатных цветов, но сначала приписывала это тому, что ей посчастливилось наткнуться на особенно неприхотливые экземпляры, способные выдержать даже ее рассеянность. До тех пор Суини приходилось нередко менять их, но теперь, что бы она с ними ни делала, растения продолжали благоденствовать.

На них не подействовал даже переезд в Нью-Йорк. Кактус «Декабрист» уже в который раз за год выбросил очередной бутон, испанский бородатый мох густел и наливался соком, папоротники буйно зеленели, а привередливый фикус сохранял свои листья, как бы часто Суини ни переставляла его с места на место.

Суини не хотела отличаться от окружающих. Она видела, что ее родители оправдывают эгоизм и себялюбие тем, что они талантливы, видела, как их безобразные выходки ввергали в хаос жизнь других людей. Суини не желала походить на родителей. Она стремилась быть совершенно нормальным человеком, которому – так уж получилось – дарованы способности к искусству; талант художника сам по себе вещь необычная, но Суини как-нибудь справилась бы с этим. Однако художник, который воздействует на светофоры, нарушает природные процессы, видит призраков – это уж не лезет ни в какие ворота. Даже ее матушка не дошла до жизни такой, хотя в отдельные периоды пыталась искать вдохновение в метафизике. Впрочем, насколько помнила Суини, эти поиски по большей части ограничивались косячком «травки». Оправдание своим слабостям найти нетрудно.

Вздохнув, Суини принялась очищать кисти. О том, чтобы продолжать трудиться над пейзажем реки Святого Лаврентия, сегодня не могло быть и речи. Работа продвигалась с трудом; река утратила для Суини прежнее очарование. Теперь даже самое заурядное человеческое лицо внушало ей больший интерес.

Перед ее мысленным взором появилось лицо торговца хот-догами, сияющее милой улыбкой. Суини наклонила голову, рассматривая мысленный образ. Торговец неизменно представлялся ей молодым человеком, несмотря на седые виски. Как он выглядел в двадцать лет? А в десять? Она представила его себе шестилетним мальчишкой со щербатой улыбкой, радостно взирающим на окружающий мир.

Рассеянно насвистывая сквозь зубы, Суини потянулась за блокнотом для набросков. Ей показалось интересным нарисовать старика в различные годы его жизни, собрав на холсте коллаж из лиц одного и того же человека.

Многим художникам достаточно грубого эскиза, чтобы поймать нужные пропорции, но Суини была отличным рисовальщиком и, как правило, уделяла предварительным наброскам больше времени, чем следовало, не в силах сопротивляться желанию хорошенько проработать тени и детали очертаний. К удовольствию художницы, на сей раз ласковое выражение лица старика не ускользнуло от ее карандаша. Впервые за долгое время каждый штрих ложился на свое место.

Торговца звали Илайджа Стокс. Сегодня он в обычное время закрыл свой лоток, подсчитал дневную выручку, заполнил приходный ордер, потом отправился в банк и отстоял пятнадцатиминутную очередь к окошку. Конечно, Илайджа мог оставить ордер в абонентском ящике, но он предпочитал общаться с людьми, а не с ящиками. Ему нравилось уходить из банка с проштампованной квитанцией в кармане, и, вернувшись домой, он первым делом подшивал ее в папку. Илайджа всегда был аккуратен в обращении с документами, отчасти потому, что так поступала его мама, но в основном из-за того, что с возрастом начинал понимать – внимание к мелочам избавляет человека от множества неприятностей, которые могут возникать по ходу дела.

Илайджа сорок четыре года состоял в браке с одной женщиной, пока пять лет назад та не умерла, Они вырастили двух замечательных парней, дали им образование и с удовольствием наблюдали, как мальчики превращаются в настоящих мужчин, получают хорошую работу, женятся и растят собственных детей так же, как растили их самих. Сознание того, что ты сделал нечто хорошее, приносит огромное удовлетворение, а мальчишки были несомненной удачей Илайджи.

Он уже давно мог бросить торговлю, ибо копил деньги, понемногу и осторожно вкладывал их в акции и присматривал за тем, чтобы они приносили доход. Сам Илайджа не нуждался в средствах; при нынешнем социальном обеспечении и своих дивидендах он мог бы не работая жить точно так же, как сейчас, ведь почти все, что он получал за прилавком, оседало на банковском счету. Но всякий раз, задумываясь о пенсии, Илайджа вспоминал о своих мальчишках и пяти замечательных внуках, о том, что каждый заработанный пенни в будущем поможет им расплатиться за образование. Не будет никакого вреда, если он поработает еще пару годков; ему казалось, что семьдесят лет – самый подходящий возраст, чтобы уйти на покой.

Как только он направился домой, дождь припустил вновь, прогоняя пешеходов с улицы, но Илайджа лишь поплотнее натянул кепку и пошел дальше усталой походкой. Небольшой дождь еще никому не повредил. Облачность принесла с собой ранние сумерки, и вдоль улицы начинали вспыхивать фонари. Лето стремительно завершалось; Илайджа чувствовал свежее дыхание осени в сегодняшнем дожде, который, казалось, явился сюда из самой Канады. Больше всего он любил весну и осень, потому что в эти времена года стояла самая хорошая погода, не слишком жаркая и не слишком холодная. Зиму он ненавидел; от мороза у него начиналась боль в суставах. Порой Илайджа подумывал о том, не перебраться ли после ухода на пенсию на юг, но знал, что никогда не оставит сыновей и внуков.

За три квартала до своего дома он вступил в старый ветшающий район. В последнее время по этим улицам все чаще шныряли мрачные, подозрительные личности. Дети убеждали его переехать отсюда, но Илайджа поселился здесь, когда старшему исполнился только год, а с такими воспоминаниями расстаться нелегко. В их старенькой кухне жена приготовила тысячи блюд, от запаха которых текли слюнки, и Илайджа помнил топот детишек, носившихся по изношенным полам. Долгие годы жена поддерживала квартиру в безупречном состоянии, но после ее смерти Илайджа перестал следить за порядком, и жилище постепенно приходило в упадок. Он ничего не хотел менять в квартире и оставил все, как было при жизни супруги, чтобы ничто не мешало ему вспоминать ее.

Как правило, на улице он не впадал в рассеянность, но в этот раз – пожалуй, впервые – совсем забыл об осторожности. Из переулка метнулся юный оборванец и преградил ему путь, сверкая злобными глазами. Илайджа едва успел заметить прыщавое лицо и гнилые зубы, и в тот же миг правую сторону его головы пронзила острая боль.

Сильный удар повалил Илайджу на землю. Юнец нагнулся, вцепился в одежду старика и оттащил его в тень. С тех пор как он выскочил из переулка, прошло не больше четырех секунд. Он еще дважды ударил битой, просто так, для удовольствия, ведь старик и не думал сопротивляться. Потом склонился над Илайджей, выхватил из его кармана бумажник, вынул оттуда деньги и переложил в свой карман не считая. Кредитных карточек в бумажнике не оказалось. Черт побери! Оборванец брезгливо отшвырнул бумажник в сторону и бросился в переулок. Он уже приобрел опыт в этом деле, и вся операция заняла от силы полминуты.

Илайджа Стокс, человек осторожный, никогда не носил с собой больших сумм. Добыча оборванца составила всего двадцать семь долларов. Илайджа лежал в полутемном переулке, чувствуя, как его лица касается луч света, но это ощущение было далеким, едва уловимым. Затем на секунду его сознание прояснилось, и он понял, что умирает. Ему хотелось думать о детях, но мысли мешались, а память отказывалась воспроизвести их лица. Его жена… да, вот она сама, с ангельской улыбкой на губах, и от этого видения на Илайджу снизошел покой.

– Вы смотрите телевикторину «Шанс»! – возвестил ведущий, растягивая слова. Суини удобно устроилась в мягком кресле, свернувшись калачиком и поставив на колени огромную миску поп-корна. Зрителям представили тройку игроков, и Суини по обыкновению впилась взглядом в их лица, не прислушиваясь к именам. «Вот этот, в середине», – подумала она. Судя по внешности, он отличался быстрой реакцией, его глаза светились живым умом. Он и выйдет победителем. Суини обожала играть сама с собой, угадывая заранее, кто из участников победит. В последнее время это не составляло для нее ни малейшего труда.

Затянувшаяся полоса необъяснимого везения начинала действовать ей на нервы. Одно дело, когда перед тобой постоянно зажигаются зеленые светофоры, но если загадочные явления вмешиваются в ход твоего любимого шоу, ты поневоле начинаешь беситься.

На экране появился Алекс Требек и начал игру, приступив к перечислению категорий:

– Авторы детективных романов!

– Дик Френсис, – проговорила Суини, отправляя в рот соленые хлопья.

– Крепкие напитки!

– Абсент, – отозвалась она.

– Британские короли!

– Карл Второй. Проще пареной репы.

– Ядерная физика!

– Холодный термоядерный синтез, болван ты этакий.

– Штаты!

– Делавэр. Придумай что-нибудь позаковыристее.

– И последняя тема – дальний космос!

– Ну конечно, квазары.

Это была еще одна маленькая игра, которой забавлялась Суини, – пыталась угадать вопросы, прежде чем услышит подсказки. В последнее время она и с этим справлялась легко и просто.

Победитель предыдущей игры выбрал крепкие напитки. Алекс зачитал подсказку, и соперники впились глазами в табло, словно надеясь увидеть на нем нужное слово. Послышался звонок, и участник в центре нажал кнопку.

– Что такое абсент? – сказал он.

Суини взяла пульт и выключила звук телевизора, чтобы не слышать, как Алекс подтверждает, что это правильный вопрос. Она и сама это знала. К тому же в последние дни ни разу не ошибалась.

Ее охватила такая тревога, какой Суини еще ни разу на своей памяти не чувствовала. Поднявшись на ноги, она подошла к окну и выглянула на залитую дождем улицу. Обычно дождь успокаивал Суини, но сегодня его магический шелест не приносил покоя.

Вряд ли влечение к Ричарду могло до такой степени выбить ее из колеи. Разумеется, она была удивлена, ведь до сих пор с ней такого не случалось, но придавать этому слишком большое значение не стоило. Тяга к мужчине – самое обычное дело для женщины, просто Суини решила не давать волю своим желаниям. И все же охватившее ее возбуждение было сильным, пьянящим. Теперь Суини начинала понимать людей, которые под его, так сказать, воздействием совершают безрассудные, опрометчивые поступки. Гормоны действовали так же сильно, как виски, но при этом не доставляли никакого удовольствия.

Однако Суини подумала, что ни Ричард, ни ее чрезмерно бурная реакция на него тут ни при чем. Обмозговав все это, она приняла соответствующее решение и постаралась отделаться от назойливых мыслей. Тут нечто другое, какое-то подспудное предчувствие беды, не имеющее никакого отношения к ее половому влечению. Сама не зная почему, она чувствовала себя несчастной, почти убитой горем.

Суини пыталась поработать над набросками, но не могла сосредоточиться. Телевизор прискучил ей, и в конце концов она закуталась в одеяло, взяла книгу и на целый час погрузилась в чтение, пока, одолеваемая сонливостью, не начала клевать носом. Было лишь девять вечера, но Суини решила, что коли уж хочется спать, значит, пора отправляться на боковую.

Когда она забиралась под одеяло, вздыхая от наслаждения, вновь зашелестел дождь, который в течение дня шел с небольшими перерывами. Электрическое одеяло согревало постель и давало ощущение уюта; закутавшись в него, Суини чувствовала себя так, будто она в коконе. Конечно, одеялу далеко до пиджака Ричарда, и все же оно замечательное. Суини вытянулась в постели, поерзала замерзшими ногами под одеялом и через несколько минут уснула.

Сразу после полуночи она беспокойно зашевелилась, делая руками такие движения, будто отталкивала что-то. Из уст ее вырывалось что-то нечленораздельное, голова заметалась по подушке, веки затрепетали. Девушка дышала так прерывисто и тяжело, словно бежала.

Внезапно Суини замерла. Даже ее дыхание надолго утихло.

Потом она вновь задышала. Веки поднялись, и широко открытые глаза устремились куда-то вдаль. Суини выбралась из постели и молча, не зажигая света, босиком пошла через квартиру в студию. Здесь она тоже не стала включать лампы, но льющегося из окна белого света оказалось достаточно, чтобы пройти по большому загроможденному помещению, не наткнувшись на какой-либо предмет.

В студии повсюду стояли мольберты с натянутыми на них холстами разной степени завершенности. Суини сняла один из холстов и прикрепила на его место новый.

Точными размеренными движениями она взяла тюбик ярко-красной краски и выдавила на палитру большой комок. Первый мазок кисти оставил на чистом пространстве холста жирную алую полосу. Потом Суини взяла черную краску. На картине будет много черного.

Она провела перед мольбертом два часа, сноровисто и беззвучно водя по холсту кистью. Под окнами ее квартиры промчалась пожарная машина, но Суини не слышала звука сирены. Босые ноги не чувствовали холода. За все время она ни разу не вздрогнула.

Внезапно Суини ослабла и съежилась, будто спустившаяся шина. Она еще раз обмакнула кисть в черную краску и добавила последний мазок внизу картины. Потом аккуратно поставила кисти в скипидар и молча покинула студию, так же, как входила туда. Суини прошла обратно по темной квартире по собственным следам – хрупкая босая женщина в пижаме, с пышными завитками волос, упавших на плечи. Двигаясь беззвучно, как привидение, она вернулась в спальню, в теплое гнездышко своей постели.

Будильник заголосил в половине седьмого утра. Суини высунула из-под одеяла руку и с размаху шлепнула по нему, чтобы прекратить надоедливый звук. Аромат кофе вытащил ее из постели. Натянув толстые носки, она побрела в кухню, двигаясь тяжело и неуклюже, будто чудовище Франкенштейна. Как обычно по утрам, она вознесла Господу безмолвную благодарность за чудеса электронной техники и поджидавший ее готовый кофе. Взяв в руки чашку и сделав первый обжигающий глоток, согревший ее внутренности, Суини почувствовала, что уже вполне проснулась и теперь не расплещет кофе по дороге в ванную.

Десять минут спустя, бодрая и согревшаяся, она оделась в теплый костюм и, прихватив с собой немного остывший кофе, вошла в студию, ее самое любимое место во всем мире. Помещение располагалось в углу здания, а это значило, что в двух его стенах были окна. В сущности, стены и сами по себе представляли окна, огромные и высокие, похожие на заводские, хотя Суини не думала, что этот дом когда-либо использовался в производственных целях. В солнечные дни освещение здесь было выше всяких похвал.

Но сейчас было еще слишком рано, поэтому она щелкнула выключателем, и комнату залило яркими, почти слепящими лучами. Светильники, которыми она оснастила студию, – огромные металлические конструкции, укрепленные на потолке, – низвергали в комнату мощный поток энергии. Они не оставляли теней, и это было здорово, однако Суини все же предпочитала естественный свет.

Студия была знакома ей до мелочей. Суини сразу же бросился в глаза холст, лежащий на столе. Нахмурившись, она приблизилась к нему. Это был пейзаж с рекой Святого Лаврентия. Суини помнила, что вставила его не на столе, а на мольберте. Ее бросило в дрожь. Кто снял картину и когда? Ее место занимал другой холст, но перед тем как подойти к мольберту и взглянуть, что там такое, Суини несколько секунд таращилась на него, испытывая странное волнение.

Она неподвижно стояла перед картиной, широко распахнув голубые глаза. Ее губы побелели, пальцы крепко вцепились в ручку кофейной чащки.

Это оказалось нечто ужасное, самая мрачная вещь, какую она видела в жизни. На холсте был изображен мужчина, лежащий на грязной замусоренной улице между двумя домами. Суини прекрасно понимала, что это именно дома, хотя они представляли собой едва обозначенные черные громоздкие силуэты, создававшие впечатление высоты. Что-то странное произошло с головой мужчины. Его ноздри были перепачканы кровью, сочившейся из левого уха тонкой струйкой, которая загибалась кверху и исчезала в седых волосах.

Какое-то мгновение Суини рассматривала лицо, не узнавая его. Распахнутые незрячие глаза мужчины уже подернула пелена смерти. И вдруг Суини узнала черты так хорошо знакомого ей лица, которое она так часто воспроизводила в своем воображении.

Да это же старый торговец сосисками! Внезапно охваченная яростью, Суини с ужасом подумала, что кто-то проник в ее мастерскую и нарисовал эту кошмарную картину. Однако логические рассуждения наглядно демонстрировали несостоятельность такой версии. Во-первых, это ее стиль, хотя и с некоторыми отступлениями. Во-вторых, собственноручная подпись Суини в нижнем правом углу холста не оставляла сомнения в том, что картину нарисовала именно она.

Беда лишь в том, что она ничего этого не помнила.