Текст книги "Заложница любви"

Более соблазнительных слов он не мог бы произнести. Они лишь усилили смятение, теснившееся в груди Бронуин. Если какой-то мужчина и мог бы заставить ее забыть обо всем, то только этот. Впервые она захотела быть женщиной и танцевать под дикую музыку его страсти, которую выводили пальцы Вольфа, касаясь ее кожи, пока, как ей было о том известно, таинственное завершение не переполнит их обоих.

– Больше, чем когда-либо, у меня есть причины вернуться сюда сегодня, сэр, – сказала Бронуин, собрав все силы, чтобы голос прозвучал громко и отчетливо. – Клянусь, я вернусь… после того как Ульрик Кентский будет мертв.

Яростное проклятье, вырвавшееся из уст Вольфа, испугало ее. Наемник вскочил с кровати и отошел к очагу, его ноздри гневно раздулись, взор был устремлен на огонь.

– Тогда пусть Господь сжалится над твоей душой, упрямая девчонка!

Он наклонился и подобрал с пола сброшенную ранее рубаху. Бронуин приподнялась на локте и молча смотрела, как он яростно натягивает рубаху через голову, закрывая рубцы и шрамы, испещрившие бугристые мышцы. Она робко спросила:

– Ты уходишь?

– Я ведь сказал тебе, что должен сегодня присутствовать на званом ужине.

Бронуин отвела глаза, чтобы скрыть свое огорчение.

– Но ведь ты вернешься, когда удалится Ульрик?

– Если и не вернусь, то прикажу передать тебе сообщение. Лучше всего нам сейчас попрощаться.

Сердце Бронуин сжалось. Он не видел причин возвращаться!

– Вы не верите в меня, сэр?

Вольф провел пятерней по своим волосам, спускавшимся до плеч, расправил плащ и только потом подошел к кровати.

– Я верил, милая, но понял, что ошибся. Сердце у тебя отравлено жаждой мести, а разум затуманен.

Но она останется живой и вернется к нему, в эту комнату! Бронуин вскочила с постели, в то время как ее покровитель повернулся к двери.

– Вольф, подожди!

Скрипнула резко распахнутая дверь. Бронуин колебалась, не говоря ни слова и разрываясь между желанием побежать за ним следом и обидой за свою уязвленную гордость.

Обратив к девушке лицо, искаженное усмешкой, воин насмешливо поклонился.

– Увидимся в аду, где соберутся души наемников и убийц. Наши души, миледи! – насмешливо бросил он.

Стук закрывшейся двери поверг Бронуин в пучину смятения и отчаяния. Ни один звук никогда не отзывался в ее душе такой болью и обреченностью, сходной со звоном погребальных колоколов.

ГЛАВА 8

К тому времени как паж постучался в дверь, принеся ужин, Бронуин успела досконально изучить комнату. Из-за турнира, назначенного на завтра, сигнал о тушении огней прозвучал позже – в полночь. Прошло уже несколько часов, грустно подумала Бронуин. Нескольких часов ей оказалось достаточно, чтобы пасть духом и смириться с неизбежным. Все это время она вспоминала о сладкой пытке поцелуев Вольфа и жестокости его прощальных слов.

Бронуин полагала, что такой человек, как он, наемник, не имеет понятия о чести и деньги для него важнее всего на свете. Прав тот, кто предлагает большую сумму, независимо от того, кто прав на самом деле. У короля и Ульрика Кентского были деньги и власть, но они оказались поборниками лжи и предательства.

Ее отец подавил свою гордость, покорился и убедил ее сделать то же самое ради мира. Храня свою честь, пустились они в путь к Лондону, согласившись принести клятву верности Эдуарду и принять Ульрика Кентского как владельца их наследственных земель. Ради мирной жизни она все же родила бы этому новоявленному лорду сына, англо-уэльского наследника, который стал бы впоследствии править землями Карадока.

И это было проявление храбрости, а не трусости. Они сумели с достоинством принять поражение, думая, прежде всего о благополучии своего народа. Но презренным трусливым поступком Ульрика все усилия и жертвы оказались напрасны. Как может она отказаться от мысли заставить этого подонка заплатить за предательство? Во имя всего святого, даже сам Господь не должен желать, чтобы она позволила рукам, запятнанным кровью ее родителей, прикоснуться к себе! Допустить подобное было бы просто безумием! Кто может поручиться, что Ульрик во второй раз не захочет лишить ее жизни… после свадьбы? Затруднительно ручаться за него, зная о пренебрежительном отношении к жизни и чести других людей со стороны этого человека.

«Оставить все на усмотрение короля?» – размышляла Бронуин, плотно сжав губы, казавшиеся бескровной полоской. После того как она увидела казнь – торжество справедливости, как то понимал король?! Конечно, паж ей рассказал, что король принял клятву верности Ллевелина, но при этом лишил его половины владений. Титул принца Уэльского, который Ллевелину дозволено носить, – пустой звук, как и прощение короля. Кроме того, Эдуард должен еще отпустить невесту принца – вырванную из рук Ллевелина. Если примирение состоялось, то почему Элеонора еще не возвращена жениху?

Нет, нельзя доверять королю, правящему так несправедливо, решила Бронуин, допивая принесенный пажом эль. Ужин, состоявший из копченой оленины, утки, различных хлебцев, пирогов, а также других блюд, показавшихся ей подозрительными, остался на фарфоровом блюде почти нетронутым. Смятение души, и волнение совсем лишили девушку аппетита. О, если бы рядом с ней оказался кто-нибудь, с кем можно было б поговорить, кому она доверяла б! Но все, кому она доверяла, погибли, их больше нет на земле.

Время до полуночи тянулось невыносимо медленно. Отдаленный шум пира доносился из большого зала, изредка он прерывался голосами рыцарей, вместе с дамами направлявшихся в свои комнаты мимо двери Бронуин. Судя по всем этим звукам, замок, вмещавший подобное несметное количество гостей, не говоря уже о слугах, должен был оказаться чуть ли не таким же огромным, как Лондон. Именно это ей и нужно, чтобы затеряться среди многолюдья!

Не обращая внимания, что Вольф не написал ей ни слова, а только передал через пажа начертанный им план замка, Бронуин время от времени рассматривала план, стараясь запомнить, как пройти в королевскую башню. Соответственно высокому положению Ульрика ему была отведена отдельная комната в дальнем конце коридора, ведущего в апартаменты короля, что означало гораздо большую вероятность столкновения со стражниками, нежели в коридорах, где располагались комнаты простых рыцарей. Бронуин даже подумывала, не отправиться ли в комнату Ульрика до полуночи, но решила, что ждать там будет еще томительнее, чем в комнате Вольфа.

Шум за дверью свидетельствовал, что прошли слуги, которым предстояло работать большую часть ночи, подготавливая большой зал к завтраку. Из окна донесся выкрик стражника, объявившего, что наступило одиннадцать часов вечера и что все спокойно. Бронуин слышала, как эхо многократно отразилось от стен королевской резиденции. Дворы и подсобные службы внизу теперь уже не заполняла праздничная толпа, там лишь сновали собаки, торопливо пробегали изредка слуги, да слонялись те бедняги, кому выпало нести службу по охране замка.

Когда стало ясно, что Вольф не вернется этой ночью, Бронуин взяла фарфоровый ночной горшок и пошла в зал. Втайне она надеялась, что наемник все же придет, чтобы проверить, не передумала ли она. Ей казалось: для него это очень важно. Собрав всю свою решимость, но, не преодолев тревогу, Бронуин направилась к винтовой лестнице, которая вела в главный зал, где развернулось пиршество. Здесь поместился бы весь Карадок!

В этот поздний час множество слуг расхаживало взад и вперед с тарелками и блюдами недоеденных кушаний. Замедлив шаг и оглядевшись, Бронуин с удивлением заметила, что в зале находятся знатные господа, видимо, не самого высокого происхождения, вероятнее всего, недостаточно богатые. Они не веселились, а некрасиво храпели, не обращая внимания на производившуюся в зале уборку. Из-под стола высовывалась пара ног, что наводило на мысль о других участниках пиршества, устроившихся под столом. Это, конечно, объясняло и отсутствие Вольфа. Вполне вероятно, он мог напиться вдрызг и отключиться, как некоторые из его сотрапезников.

Во всяком случае, Бронуин предпочитала думать именно так, нежели предполагать, что он оказался в числе тех шумных господ, которые уже успели разойтись по разным комнатам в компании покладистых веселых девушек. У такого мужчины, как Вольф, вполне могли быть определенные потребности, но так или иначе, к ней это отношения не имело никакого, хотя потребности эти и были достаточно велики, чтобы удовлетворить двоих девушек сразу, подумала Бронуин, вспомнив возбуждение в чреслах наемника, которое она ощутила сквозь полотенце, оказавшись в одном с ним бассейне уже после того, как он доставил удовольствие мойщице.

Один из слуг позвал ее, чтобы помочь отодвинуть стол, но Бронуин притворилась, будто не слышит, и продолжила свой путь к башне, расположенной напротив той, из которой она шла. Как и следовало ожидать, у подножия лестницы стражников было вдвое больше обычного. Бронуин небрежно прикрыла рукой кинжал в ножнах, когда приблизилась к лестнице вслед за женщиной с кипой простынь.

– Эй, куда это ты направляешься, парень? – окликнул ее стражник.

Сердце у Бронуин замерло в груди. Ей пришлось обернуться и, робко улыбнувшись, объяснить:

– У его милости прихватило живот. Кажется, одного горшка ему мало. Тот, что у нас был, уже никуда не годится.

– Да уж диву даешься, как только они ухитряются так объедаться и накачиваться элем да вином! Который из них? Ульрик или Беркли? И того, и другого пришлось тащить вверх по лестнице. Мы с Джелем волокли Ульрика, а это нешуточное дело, скажу я тебе!

– Ульрик послал меня за вторым стульчаком.

Стражник усмехнулся.

– В хорошей же форме он будет на завтрашних состязаниях! Ну, иди!

– Мне вскоре придется покинуть его покои, как вы понимаете, – добавила Бронуин, демонстративно сморщив нос. – Такой ужасный запах всю ночь никак не выдержишь.

– Пониже башни найдешь слив для помоев и бочонок с водой.

– Тогда увидимся позже, ребята!

– Но, выходя, держись от нас подальше, – крикнул доблестный страж Бронуин, когда она уже поднималась по ступенькам.

Взойдя на площадку лестницы, девушка оказалась в коридоре королевских покоев. Флаги и вымпелы, вышитые золотом, свисали с великолепных арок в романском стиле, королевские гербы украшали щиты на каменных стенах. Узорчатые ковры вели к дверям апартаментов. Повсюду здесь горели факелы, а по обе стороны от входа стояли охранники в форме королевской стражи.

Никогда в жизни Бронуин не видела подобного великолепия! Если не считать ковровых покрытий на королевском возвышении в большом зале, это были первые ковры, которые она видела лежащими на полу. В ее родных краях владельцы замков вешали такие раскрашенные всеми цветами радуги сокровища на стены, чтобы грубые сапоги, грязь и животные не испортили красоту этих ценных вещей. Но теперь она окончательно убедилась, что король Эдуард не склонен к разумным ограничениям в том, что касается роскоши. Простой тростник был, видно, недостоин его королевских ног.

К счастью, комната Ульрика Кентского находилась в начале коридора, а не в конце возле грандиозных покоев короля. Бронуин издалека улыбнулась стражникам и притворилась, что стучит в дверь, коснувшись косточками пальцев камня, а не створки двери, и молясь, чтобы намеченная жертва спала крепко. Прислушавшись, не донесется ли из-за двери какой-нибудь звук, она нажала на ручку и, открыв дверь, вошла в комнату.

В коридоре освещение было скудным, а комната и вовсе тонула в полумраке. Бронуин на мгновение застыла, но вскоре глаза привыкли к слабому мерцанию углей в очаге неподалеку от роскошной кровати с задернутым пологом, из-за которого доносился громкий равномерный храп. Он спал!

Девушка перевела дух и почувствовала, как сердце у нее снова забилось. Оставалось лишь осторожно поставить на пол стульчак и подобраться к пологу с кинжалом в руке. Остальное в руках судьбы. Обутая в кожаные сапоги, Бронуин, бесшумно ступая по каменному полу, приблизилась к кровати, терявшейся в тени. Дрожащей рукой отодвинула она одну из занавесок полога и, набравшись храбрости, заглянула за полог.

Собачья смерть, каким же громадным оказался Ульрик! Широко раскрытыми глазами смотрела девушка на огромные плечи и спину мужчины. Она невольно поморщилась, вдохнув запах перегара. Бронуин усмехнулась: верно, сказали стражники, Ульрик мертвецки пьян и нет нужды метать в него кинжал, достаточно вонзить его негодяю в спину, как учил это делать Вольф. Необходимо ударить так, чтобы кость не помешала клинку. Нужно вонзить одним махом и повернуть затем кинжал к позвоночнику. Если от такого удара человек не умирает сразу то, по крайней мере, теряет способность двигаться, и тогда можно перерезать ему глотку.

Злоба душила девушку, мысленно она повторяла эти простые действия, столько раз представавшие раньше в ее воображении. Но тогда Ульрик Кентский не находился от нее на расстоянии протянутой руки – совсем рядом со своей смертью, и тогда она не слышала его безмятежного храпа, не различала очертаний головы, покоящейся в ночном колпаке на подушке. Замысел воплотился в реальный образ.

Он… мысли Бронуин начали путаться от волнения. Ульрик был похож на ее спящего отца. Оуэн был таким же широкоплечим, хотя и не настолько высоким. Она-то представляла себе, что найдет его разметавшимся на кровати, одна нога в сапоге будет пьяно свисать на пол… Ее отец, когда ложился спать, тоже надевал ночной колпак, утверждая, что это поможет сохранить его редеющие черные волосы. Сейчас вместо черных кудрей из-под колпака выбивались светлые пряди, спускавшиеся за свободный воротник ночной рубашки. И не отец перед нею, а его убийца, сурово напомнила себе девушка.

Бронуин ухватила кинжал за рукоять и извлекла его из ножен, спрятанных за поясом штанов. В полумраке кинжал выглядел более внушительным и смертоносным, чем раньше, когда она упражнялась с ним. И он дрожал в руке! Черт побери, дрожал! Также, как она сама. Лезвие блеснуло, и Бронуин свирепо глянула на врага. Нужно вонзить кинжал ему в спину. Она должна это сделать!

Девушка подняла руку с кинжалом и замерла. Словно какая-то преграда остановила ее. Ульрик убил ее отца и мать. Он мучил Кэрин. Одному Господу известно, сколько невинной крови на его руках, закаленных в битвах! И он так пьян, что даже не поймет, что происходит!

Множество справедливых доводов теснилось в ее взбудораженном сознании, но рука так и не опустилась, чтобы вонзить кинжал. У нее были все основания убить это человека. Все основания!

И все же она опустила руку и снова спрятала кинжал за пояс. Ее жег стыд, когда полог оказался снова закрыт ею и пришлось отступить, признав свое поражение. Вольф был прав. Она чувствительная девчонка, а не сын, ведомый чувством мести. Она не родилась мужчиной и никогда не сможет стать сыном, которого так хотел иметь Оуэн. Она подвела своего отца не только в жизни, но и в смерти.

Не разглядев засова, Бронуин звякнула им, ощупывая дрожащими руками дверь. Звук получился громким, как треск мокрого полена в горящем огне очага, и дыхание у нее перехватило. Опасливо оглянулась девушка на кровать, но Ульрик лежал тихо, не шелохнувшись. Умер для мирских дел, но недостаточно мертв для нее, мелькнула у девушки горькая мысль.

Скрипнув дверью, Бронуин выбралась в коридор, в последний момент, прихватив свой пропуск в комнату знатного рыцаря – ночной горшок со стульчаком. Чувствуя, что вот-вот сорвется в истерику, Бронуин заставила себя пройти к лестнице, держа стульчак на вытянутых руках и подальше от себя, словно была не в силах вынести неприятный запах – такой же отвратительный, как и ее трусость! Но стоило ей начать спускаться, как ноги понесли сами собой. Проходя мимо стражников, останавливавших ее при входе, она почувствовала, что рыдания сжимают горло.

– Проходи, парень! А то нас всех затошнит! – крикнул один из них, когда она торопливо направилась к коридору, ведущему в другую башню.

– Правильно, иди к сливу в том конце, подальше от нас! – оглушительно захохотал его, товарищ.

Не хитроумный замысел, а взволнованное выражение лица и бледность в сочетании с трясущимися руками, державшими стульчак, позволили Бронуин беспрепятственно перебраться на противоположную сторону зала и подняться по другой лестнице. Только теперь она замедлила шаг, потому что все эти притаившиеся в темноте двери, увенчанные арками, выглядели пугающе. Которая же из них дверь комнаты Вольфа, вторая или третья от лестницы? Девушка закрыла глаза и проглотила ком истерических слез, сжавший горло.

Распахнутые в паническом страхе глаза перебегали с одной двери на другую. Горшок вдруг выпал из ослабевших рук девушки и покатился по полу. Вздрогнув от шума, она поспешно схватила свою злополучную ношу, пока горшок не укатился слишком далеко. Одна из дверей неожиданно распахнулась, и на пороге показался Вольф – его силуэт отчетливо вырисовывался в дверном проеме. На мгновение оба застыли, потом одновременно бросились друг к другу.

– В-о-о-ольф! – заикаясь воскликнула Бронуин срывающимся голосом.

Она подбежала, обвила его руками за пояс, как будто нашла, наконец, и спасение, и поддержку. Рыдания рвались из ее груди, остановить их было невозможно. Бронуин почувствовала, как у нее из рук забирают стульчак и ставят на пол, а над ее головой раздается успокоительный шепот. Руки наемника обняли ее и крепко сжали, у Бронуин даже перехватило дыхание, но она вовсе не возражала сейчас против подобного обращения. Именно этого ей и хотелось, только это прибежище и осталось теперь у нее во всем мире – в объятиях Вольфа.

– Тише, милая. Скажи, ты не ранена?

Бронуин отрицательно покачала головой, не в силах вымолвить простое слово «нет». Она почувствовала, как Вольф облегченно вздохнул и крепче прижал ее к себе.

– Я… я… – ее плечи вздрагивали, сотрясаясь в плаче от невыносимости ноши, давившей так долго.

Безудержно текли слезы – и те, которые девушка сдерживала с того самого страшного дня, когда ей пришлось помогать братьям-монахам из монастыря укладывать тела родных на повозку, и те слезы страха и крушения надежд, которые она глотала во время отчаянного путешествия в Лондон. Теперь рыдания прорвали все преграды, лишив последних сил.

– Милая, у тебя были все причины убить его, – принялся утешать ее Вольф, когда рыдания Бронуин перешли в редкие всхлипывания, а глаза уже совсем опухли от слез.

– Но… но… – Бронуин пыталась дышать ровно, – я не… не… не убила его, – сокрушенно проговорила она, заикаясь. – Ты… ты… ты был прав! Я… я…

– Ты не убила Ульрика?

Бронуин мотнула головой.

– Я не оправдала надежд моего отца в жизни, и… и я… я не смогла стать ему сыном в… в смерти! Я струсила Вольф! – всхлипнула девушка, а откуда-то вновь взявшиеся слезы обожгли ее раскрасневшиеся щеки. – Я ни на что… не способная…же-е-енщи-и-ина!

Глаза у Бронуин расширились, когда Вольф взял ее лицо в свои ладони и встряхнул.

– Это такая же чепуха, как бредни насчет омелы!

– Ты мне… нужен, Вольф! – дрожащим голосом умоляла его Бронуин. – Мне нужно, чтобы ты убил Ульрика! Если я не в силах убить его своими собственными руками, то хотя бы должна видеть месть совершенной.

Ледяное выражение вдруг сменило нежность в золотисто-карих глазах Вольфа.

– Однажды я уже сказал тебе, что не убиваю безо всякой платы!

Бронуин прижалась к нему и дугой выгнула шею, чтобы заглянуть снизу вверх ему в лицо.

– Я заплачу тебе! Я выйду за тебя замуж! Ты получишь мои земли… все, что у меня есть!

Девушка похолодела, когда Вольф отстранил ее от себя и отошел в сторону.

– Зачем мне твои земли? Я не крестьянин, милая, я воин.

– Ты сможешь приобрести себе самые красивые во всем королевстве доспехи. Ты… – Бронуин постаралась приглушить досаду, душившую ее из-за того, что приходилось идти на подобную уступку. – Тебе даже не обязательно оставаться дома. Я сама могу управлять владениями.

– Это обуза для такого человека, как я… и почему ты думаешь, что король не отберет у тебя земли, даже если я и убью твоего жениха?

– Потому что у меня есть доказательство его предательства! У меня плащ воина Ульрика, наглого и презренного убийцы! – Бронуин подбежала к мешку со своими скудными пожитками и вытащила плащ. – Вот доказательство того, что Ульрик Кентский нарушил приказ короля! Эдуард не сможет отрицать правды, стоя перед всеми уэльскими рыцарями, которым он обещал равные с англичанами права! Из этого семени разгорится новое восстание! – раздражаясь оттого, что не слышит никаких возражений, Бронуин продолжала, вся пылая: – И ты сам сказал, что я милая! Клянусь, я буду тебе послушной женой.

– Глядя на тебя, трудно поверить в это, девочка моя… И что может помешать тебе, вздумай ты вонзить кинжал мне в сердце как-нибудь ночью, когда я буду спать?

Взгляд Бронуин смягчился:

– Если я не смогла убить моего врага, то, как же я смогу поступить так с моим защитником?

Вольф скептически поднял густую бровь, а она поклялась:

– И пусть поразит меня Господь гневом своим на этом самом месте, если я лгу. Вы первый мужчина, сэр, рядом с которым мне захотелось быть женщиной… я стала чувствовать себя, как женщина, – она в замешательстве отвела глаза. – Не знаю, что еще сказать, сэр. Мне неудобно делать такое, несвойственное женщине, предложение.

– Вы предлагаете, миледи, мне, наемнику, жениться на вас?

Дерзкий взгляд остановился на Бронуин, Вольф окинул ее с ног до головы, словно рассматривая предложение из самых низменных намерений.

– Да, я выйду за вас замуж, если вы убьете Ульрика Кентского. Честное слово, сейчас он напился до беспамятства, и завтра, нет сомнений, будет не в самой лучшей форме, я слышала, как стражники говорили об этом.

Взгляд Вольфа медленно проскользил от ее ног до гордо посаженной головы, но этого ему показалось мало, и теперь он рассматривал ее с головы до ног, переводя глаза с лица на грудь и ниже, будто мог что-то разглядеть под одеждой. Кончиком языка Вольф облизнул свои губы, и в ответ теплая волна поднялась в душе Бронуин, заливая щеки румянцем. «Боже, он ведет себя, как животное, а я откликаюсь точно так же», – обескуражено подумала она.

– Сначала я должен увидеть товар, – он повелительно махнул рукой. – Сними одежду. У меня есть кое-что более подходящее для дамы.

Ох, уж эта мужская черствость!

– Насколько я припоминаю, – сдержанно заметила Бронуин, – ты уже видел… товар.

– Да, но сейчас я имею в виду нечто другое, девушка. – Намекнул Вольф с тихим смешком, от которого по спине у нее пробежала нервная дрожь. – Я ведь сказал тебе однажды, что иначе, нежели как за плату, не рискну убить Ульрика Кентского.

Именно об этом Бронуин и мечтала, но ее возмутило, каким образом Вольф предложил ей это. Она хотела, чтобы он снова показал ей, что она рождена быть для своего пылкого и мужественного мужчины, друга и возлюбленного, нежной и страстной женщиной. А он отнесся к ней как к товару!

Видимо, по-другому наемники просто не умеют, успокоила она себя. Но уж лучше быть рядом с откровенным грубияном, чем со льстивым предателем в богатых одеждах! Всегда есть надежда смягчить честное сердце, но нельзя заставить засиять душу, черную изнутри. Глубоко вздохнув и призвав себя к терпению, Бронуин огляделась.

Вольф так же накачался элем, как Ульрик, решила девушка, хотя, судя по его виду, можно было сказать, что он больше расплескал, чем выпил, стоило только взглянуть на запятнанный зеленый камзол, на котором еще оставались крошки от ужина. Если бы она задержалась подольше, он бы завалился спать, как и сам Ульрик Кентский. Бронуин хотелось бы видеть рядом с собой Вольфа нежного и ласкового, а не грубого и пьяного.

Однако шагал Вольф довольно твердо, направляясь к кровати, из-под которой он вынул пакет со своей сегодняшней покупкой. Пребывая во взбудораженном состоянии, Бронуин не могла отвести от наемника глаз. Большие руки, разорвавшие веревку, которой был перевязан пакет, вынули прекрасное шелковое платье цвета слоновой кости. Пальцы Вольфа оказывались ловкими и умелыми во всем: и в ратных делах, и в любовных, и в том, как держали платье. Бронуин пришла в такое замешательство от своего собственного наблюдения, что не смогла посмотреть наемнику в глаза.

– Фрау Хильда достала это платье специально для меня… как раз для случая, когда подобный наряд может понадобиться, – добавил он, самодовольно приподняв уголки рта.

Бронуин следовало бы возмутиться: Вольф самонадеянно решил, будто «подобный наряд» понадобится ему, чтобы она стала сговорчивее.

– Итальянское! – заметила Бронуин, стараясь убрать нотки восхищения из своего голоса, но более красивой материи она никогда не видела. Одно только кружево нижней юбки платья было достойно бального наряда.

– Сестра фрау Хильды замужем за итальянским банкиром, живущим на Ломбардной улице.

Девушка спохватилась и с неодобрительным видом вздернула подбородок.

– Тебе не кажется, что ты слишком самонадеян?

Белые зубы блеснули в шаловливой улыбке.

– Сейчас не кажется.

Трудно было бы сказать правду более прямо и откровенно, тем более что сказанное было так же неоспоримо, как напряжение, возникшее между ними. По телу Бронуин пробежала дрожь, и оно покрылось гусиной кожей, хотя ей не было холодно. Опять это произошло! Каким-то образом их тела вели свою любовную игру, горя нетерпением вступить в состязание намеков и двусмысленностей, которые разум находил столь возбуждающими.

– Ты меня желаешь, Вольф? – смело выпалила Бронуин.

Одно только упоминание о возможном зажгло во взгляде наемника огонь, согревший сердце девушки.

– Да, я вас желаю, миледи.

– Как жену?

– Да, как жену… и сегодня! – последнее слово он произнес ласкающее бархатистым тоном. – Мы договорились, дорогая?

Бронуин кивнула. Глубоко дыша, чтобы умерить волнение, она расстегнула пояс и бросила его на пол у своих ног. По стародавней привычке она подождала минуту – ей ведь почти всю жизнь помогали раздеваться слуги, – однако наемник не изъявлял никакого желания прийти на помощь, а у нее не было намерения обращаться к нему с просьбой. Ослабив завязки штанов, девушка присела на край кровати и стянула штаны вместе с сапогами, явив заинтересованному взору пару стройных ног с изящными ступнями.

– Вы собираетесь лечь со мной в постель, не раздеваясь, сэр? – смело бросила она вызов, чтобы скрыть неизбежно надвигающееся смятение.

Ничего подобного она себе раньше не представляла, думая о будущем.

– Выбирать невесте, – пошутил Вольф. – Что скажешь, голубушка?

Бронуин и сама не поняла, как слова смогли вырваться из ее пересохшей глотки:

– Разденься!

По крайней мере, если он займется одеждой, то перестанет смотреть на нее, как голодный кот на соблазнительные пиршественные блюда. Повернувшись к нему спиной, Бронуин стянула через голову верхнюю рубаху, чтобы скрыть от взора Вольфа убожество своей помятой грубой одежды. Освободившись от верхней рубахи, она спустила нижнюю на бедра, но что-то не позволило ткани продвинуться дальше. Потянув сильнее, Бронуин ощутила тепло обнаженного мужского тела, прижавшегося к ней сзади.

– К вашим услугам, миледи, – руки, не позволявшие спустить нижнюю рубаху, подтянули ее кверху, и в одно мгновение последняя деталь туалета Бронуин была снята и отброшена в сторону.

– А где ночная рубашка? – спросила девушка, скрестив руки на груди, как будто ей холодно.

– Зачем же скрывать под тканью такую красоту? К тому же ведь ты понимаешь, рубашка все равно будет сброшена в тот же момент, едва мы окажемся в постели. А теперь повернись ко мне, милая, и дай воочию убедиться, что не игра воображения привиделась мне в том бассейне, а Афродита с волосами цвета воронова крыла поднялась из воды.

«Афродита с волосами цвета воронова крыла»! Эти же слова, произнесенные однажды пухлощеким Дэвидом, некогда заставили ее рассмеяться, но ей даже и в голову не пришло смеяться, когда Вольф повернул ее лицом к себе. Колени у нее подогнулись от слабости, и поневоле пришлось прислониться к притягательному мужскому телу. Бронуин провела пальцами по жесткой бороде, очертив сильную линию скул.

– Похоже на жесткий веник! – заметила она с детской непосредственностью. – Без бороды ты выглядел бы красивее, честное слово!

– Красивее твоего Дэвида? – он обхватил ее ягодицы и сократил расстояние, которое Бронуин непроизвольно сохраняла между ними.

Теперь не только ее груди уперлись в его грудную клетку, но и всем телом она почувствовала полноту его желания и силу возбуждения.

Девушка глубоко вздохнула и подняла на Вольфа удивленные глаза.

– Так значит… сейчас?

Вольф весело усмехнулся и, ласково погладив ее по спине, коснулся губами макушки.

– Миледи! В любой момент, как только вы будете к тому готовы!

Он почувствовал, как напряглись ее плечи, словно она не хотела соглашаться с его словами. Приподняв подбородок девушки, он нежно поцеловал ее.

– Ты думаешь, что сможешь сказать мне, когда? – насмешливо спросил он, снова раскрываясь перед ней по-новому.

Как легко было бы швырнуть эту красавицу на кровать и облегчить муку, сжигающую чресла, но однажды его натиск уже испугал ее, и Вольфу вовсе не хотелось снова пугать Бронуин. Он мог поклясться, что это в отместку она заставила его той же ночью, придя в себя, вскочить на коня и мчаться вслед за нею. Негодница ухитрилась оглушить его и оставить с перевязанной головой, милостиво прикрыв рану полотенцем. Девчонка перехитрила такого умудренного жизнью воина, как он! Это уязвляло мужское самолюбие Вольфа.

Но гнев его утих, когда не удалось догнать беглянку. Он уже начал думать, что по иронии злой судьбы ей удалось скрыться, но содержатель постоялого двора припомнил темноволосого мальчика, присоединившегося к комедиантам, направлявшимся в Лондон. Вольф отыскал труппу, дававшую рождественские представления в Тауэре, и узнал, какую хитроумную уловку-небылицу придумала Бронуин, чтобы избежать лишних расспросов. К тому времени, как Вольф нашел Бронуин завернутой в одеяла и устроившейся в яслях с сеном, он уже чувствовал лишь одно облегчение – нашел!

Он был уверен: в смерти ее родителей ясно далеко не все. Понимал Вольф также, что, как только убийцы узнают о чудесном избавлении Бронуин от гибели, они постараются снова добраться до нее. В том, что касалось леди Бронуин Карадокской, лишь одно единственное не оставляло сомнений: он должен сделать ее своей, и телом, и душой. Завоевание души потребует более значительных усилий, можно начать и с нежного тела, уже тающего в ее объятиях, в то время как он наслаждается сладостью ее губ.

Насколько жестким и невнимательным спутником был Вольф, настолько ласковым любовником он оказался. Едва ли нашлись бы слова для описания искусных ласк, которыми воздавал он почести телу Бронуин – своими руками, губами, языком… Ласки, начинавшиеся медленно и нежно, позволяли упиваться каждым новым ощущением, немедленно находившим отклик в ее сознании, а потом становившимся все более и более желанным – как и прикосновения к тем местам, где, казалось, и не могло быть никаких ощущений, но они были, и были упоительными – пока не переставало иметь значение, кто мастер в этой игре, а кто ученик.