Текст книги "Тайна семи"

Из шести компонентов, которые, по моим наблюдениям, Валентайн обычно комбинировал с морфином, эфир наименее поддается выявлению. Я ненавижу эту мерзость. Ведь с ним в такие моменты могло случиться что угодно – от потери сознания до победы в импровизированном бою на боксерском ринге. Он мог также решить, что носить одежду – это акт лицемерия. Если прежде меня просто тревожил исход нашей миссии, то теперь ощущение было такое, словно в желудок мне неким непонятным образом попал подгнивший лимон.

– Мисс Квирк задержали по подозрению в звездочетстве. – Похожие на шрамы мешки под глазами Вала так и задрожали от смеха. – Ну и она объясняла, чем отличается от ночной бабочки, и мне ее аргументы показались убедительными. Ну скажи, разве можно назвать курицу мэб, если она занимается этим ради собственного удовольствия, а не ради нескольких монет, побрякивающих в кармане?

Келли Квирк глубокомысленно закивала, затем вдруг радостно взвизгнула – очевидно, это имело какое-то отношение к руке брата, продолжающей шарить у нее за пазухой. Мне не слишком хотелось развивать эту тему.

– Ты! Пошла вон! – Я указал на дверь. – Все обвинения сняты. Мои поздравления.

Она капризно надула губки.

– А я хочу остаться. Он мне нравится. Что это с твоим братцем, а, Валентайн? Он, случайно, не молли, нет?

Да как эта тварь посмела без всяких на то оснований заподозрить меня в извращенных отношениях с мужчинами? Колкий ответ был уже готов сорваться у меня с губ, но я сдержался. Времени было в обрез.

– Ну почему мне нельзя остаться? – Она захлопала ресницами. – Знаешь, а ты мне тоже нравишься.

– Боже милостивый, – простонал я. – Выметайся отсюда, иначе тебе предъявят еще одно обвинение, в бродяжничестве. Мне страшно жаль. Желаю приятно провести вечер.

Нахмурив выщипанные бровки, курица накинула поверх корсета жакет с длинными рукавами и побрела к двери. Потом обернулась и показала мне язык.

– Какого черта, Тим? – Вал выложил ноги на стол, скрестил их, сунул пальцы в проймы жилета с узором в виде плюща. – Я выполнял свои обычные обязанности полицейского, а тут…

– За что мне только такое наказание? – задал я чисто риторический вопрос, ни к кому конкретно не обращаясь. – Ты был мне так нужен. Прямо сейчас. А теперь я вижу, что пользы от тебя не больше, чем от дохлого моллюска. Спрашиваю еще раз: за что, черт побери, мне такое наказание? Я такого брата не заслужил!

– Скорее всего, ни за что, – благодушно заметил он и воткнул в рот сигару. – Просто не повезло тебе, Тим, тут уж ничего не поделаешь.

В коридоре за спиной раздались знакомые шаги – Пист собственной персоной.

– Мистер Уайлд? Тут мимо проскочила какая-то дамочка, на вид так…

– Она уже уходит, – прошипел я в ответ. – И еще у нас большие неприятности.

– Какие еще неприятности?.. Добрый вечер, капитан Уайлд.

Валентайн, хлопая глазами, уставился на мистера Писта, и выражение раздражения на его лице сменилось недоумением. К моему отвращению, то был верный признак того, что он настолько накачан наркотой, что видит на улице драконов и сфинксов и не имеет при этом ни малейшего желания тщательно рассмотреть их или хотя бы упомянуть о присутствии этих чудовищ. Почему он так недоуменно уставился на полицейского инспектора, было выше моего понимания. Тем более что они были знакомы.

– А это еще что за тип? – спросил Вал и покосился на меня.

Я снова весь так и вскипел от ярости, не в силах вымолвить и слова.

– Сдается мне, это усоногий морской желудь, – задумчиво добавил Валентайн. – Древний такой моллюск.

Я безуспешно пытался подобрать нужное слово, чтобы сказать брату, к какому именно виду накачанных морфином чудовищ принадлежит он, но тут вдруг Пист громко расхохотался.

– Капитан Уайлд, огромная честь для меня видеть вас снова. Валентайн Уайлд – настоящий герой пожара на Брод-стрит, защитник ирландцев, неустанный адвокат всех «медных звезд», гордость Восьмого участка! Не убивайте меня, не притворяйтесь, будто вы меня не помните. С самого начала формирования нью-йоркской полиции я время от времени работаю с вашим весьма талантливым братом. Пожмите мне руку, сэр, пожмите крепко!

На лице Валентайна возникло некое подобие улыбки, он снял ноги со стола и заметил:

– Так вы тот самый старый голландский хрен, который нашел последний фрагмент головоломки в деле по убийству птенчика в прошлом августе… О’кей, теперь вспомнил. Господи, ну и напугала же меня ваша физиономия!

– Боже милостивый! Мог бы быть и поделикатнее с моим другом, – воскликнул я.

– Да при чем тут деликатность? Тут нужен нож для вскрытия устричных раковин или хотя бы щипцы для колки орехов.

– Замечательно, – радостно откликнулся мистер Пист. – Просто высший класс, капитан Уайлд. Вот вы только что сказали «о’кей». Я так понимаю, это буквы алфавита. И что же они означают?

– Это просто сокращение, – пояснил я. – Производное от «oll korrect»[19]19
  Oll korrect, OK (искаж. от «all correct») – все правильно, все нормально.


[Закрыть].

– Все правильно? – повторил мистер Пист с таким довольным выражением, словно ему удалось наткнуться на склад, под завязку набитый похищенным добром. – Но разве не точнее бы было обозначить это понятие буквами «ВП»?

– Смотрите-ка, оно и в правописании разбирается, – восхищенным шепотом заметил мой братец.

Мистер Пист отвесил низкий поклон, мой опозорившийся брат явно не заслуживал такого почтения. А потом они вновь уставились друг на друга с радостными детскими улыбками.

– Ну, так что, может, к делу? – В голосе моем звучало отчаяние.

– Итак, я вам вдруг понадобился, – пробормотал Вал. – Может, тогда расскажешь, зачем, Тимми, или будешь стоять, как столб?

Я на секунду прикусил язык. Брат называл меня Тимми, чтобы подразнить. Делал он это нарочно, зная, что я приду в ярость. Скрестив руки на груди, чтобы хоть немного подавить пылающий в ней гнев, я принялся рассматривать варианты. Главный вопрос сводился к следующему: будет ли накачанный морфином Валентайн полезней в нашем деле, чем Валентайн отсутствующий.

Увы и ах, но ответ был однозначен – да. Даже полубезумный Вал лучше, чем вовсе никакого Вала. Сколь ни горько и невыносимо это было признавать по отношению к моему совершенно невыносимому старшему брату.

– Идти можешь? – спросил я.

Он нахмурился.

– Конечно, могу.

– Соображать более или менее четко способен?

– В данный момент ты напоминаешь мне сосущего титьку молочного поросенка.

– Ну, а как насчет подраться?

– Боже милосердный! Нет, вы слышали этого щенка? Когда это я отказывался помахать кулаками?

– Так ты идешь со мной?

– Мне надобно подумать.

Я схватил его за плечо и выволок в коридор. Где он увидел женщину неземной красоты, миссис Адамс. Она, окаменев от горя, сидела на скамье у стены; миндалевидные серые глаза ее смотрели в пол, на пышных каштановых локонах поблескивали еще не растаявшие снежинки. Я указал на нее.

– Готов пойти со мной, чтобы помочь ей?

Валентайн лениво почесал в затылке. Все еще размышлял, судя по всему. Или же пытался сообразить, уж не является ли она лесной нимфой. Кто ее знает?.. А затем вдруг стукнул меня по спине так сильно, что я лязгнул зубами.

– Ты должен был привести этот аргумент в самом начале, Тим, – бросил он через плечо и подмигнул мне. – Сэкономил бы минут десять, если не больше. Где мое пальто?

Глава 5

Их называют работорговцами, и ремесло их состоит в том, чтобы похищать любого цветного незнакомца, которого могут схватить.

И. С. Эбди. «Журнал резидентов и перемещенных лиц в Северных Соединенных Штатах Америки, выходил с апреля 1833 по октябрь 1834 г.

Валентайн пронзительно свистнул – прежде я никогда такого свиста не слышал, – подзывая к себе инспектора. Этот полицейский получил строжайший приказ охранять женщину, оказавшуюся в участке, и немедленно принести ей кофе и горячих жареных каштанов. Наш бедный возница уже почти успел окаменеть от холода, когда все мы трое вышли из участка и уселись в его экипаж. Лошади так резко рванули вперед, что мистер Пист стукнулся лбом о дверь, и вот мы помчались к Корлиарс Хук. Для троих в компании с миссис Адамс в карете места было достаточно. Но когда туда влез плотный и могучий Валентайн вместе со своей тяжелой тростью для ходьбы, мистеру Писту пришлось согнуть ноги в коленях, а я, оказавшийся в центре, силился превратиться в кильку в банке.

– За такими снегопадами обычно наступают трескучие морозы, – заметил мой брат, причем на эту мысль, судя по всему, навела его тряска нашего экипажа. – Вот увидите, утром на улицах появятся сани. А теперь расскажите, что произошло.

– Собираемся прищучить парочку похитителей рабов, – ответил я.

– Похитителей рабов, – медленно повторил Валентайн. Мой брат чрезвычайно разборчив в еде и говорит тем же тембром голоса, когда речь заходит о несвежей рыбе. – Ладно. Когда какой-то паразит в облике человека заползает в мою прекрасную страну и начинает учить меня законам своего застойного болота, убеждать, как они прекрасны и справедливы, и что я должен, улыбаясь во весь рот, преклонить перед ними колени, у меня тоже возникает сильнейшее желание прищучить эту тварь. Но почему мы должны гоняться за этими работорговцами в такую ужасную погоду?

– Миссис Адамс… Ты ничего такого в ней не заметил?

– Что она цветная? Ну да, спасибо, я пока что еще не слепой.

– Эти разбойники решили захватить ее семью, чтобы сорвать солидный куш. Но выбраться с Корлиарс Хук пока что не могут, из-за шторма. Один из них вооружен, у него «кольт». Поэтому мне нужен ты.

– Так мы хотим помешать похищению?

– Да, бесстыдному и противозаконному похищению.

Валентайн со свистом втянул сквозь зубы воздух – верный признак того, что он раздосадован. Воротник его темно-синего бархатного пальто был отделан коротким мехом, и он, все еще находясь под воздействием эфира, то и дело проводил по нему костяшками пальцев – точно кошку поглаживал. И жест этот носил нервический характер.

– Что? – спросил я.

– Ничего.

– Ну, нет, так не пойдет. В чем дело?

– Просто благодарен тебе за то, что ты проявил терпение, выждал, пока не кончится моя смена и я не начну накачиваться этой дрянью. Тут есть свои нюансы, тебе этого не понять, но я рад, что ты проявил такое благоразумие.

– Ничего я не проявлял, – рассерженно рявкнул я. – Просто отправился прямо к тебе, и всё.

Валентайн поморщился, а затем вдруг громко и от души расхохотался – вполне характерное для него поведение в таком состоянии.

– Ну вот, это уже больше на тебя похоже, – заметил он. Провел рукой по лицу и словно стер с него болезненное выражение, а затем неловко развернулся на сиденье, чтобы посмотреть мне прямо в лицо. Но не получилось – он лишь задел меня по колену тростью с перламутровым набалдашником. – Послушай меня, молодая восходящая звезда на полицейском небосклоне. Мы не аболиционисты.

Я изумленно уставился на него, лишь теснота, царившая в карете, не позволила разинуть рот. Мистер Пист тоже, видно, пребывал в шоке и недоуменно покосился на моего брата.

– Так ты что, за рабство, что ли? – спросил я.

– Рабство – гнилостный нарыв на лике этой страны, способный рано или поздно разрушить ее до основания и превратить в смердящий серой ад. Скорее рано, чем поздно.

– Так, значит, ты против рабства?

– Любой свободнорожденный американец, у которого есть глаза и уши и еще хотя бы пол-унции мозгов, всегда против рабства. Да, несчастное невежественное насекомое!

– Тогда почему…

– Я сказал, что мы не аболиционисты. Мы демократы.

Я почувствовал, как мистер Пист расслабился и привалился к спинке сиденья. Что же касается меня, я был готов вышвырнуть братца в сугроб.

– Ну, во-первых, никогда не говори от моего лица. Никогда, ясно тебе? – воскликнул я. – Во-вторых, в гробу я видал твою педерастическую партию и всех этих прохвостов-молли, которых ты называешь своими дружками. И, в-третьих, при чем тут вообще эта твоя партия?

– Да при том, что полицейские по большей части подчиняются демократам и разделяют демократические взгляды, – вставил мистер Пист. – Одному Господу ведомо, как ненавидят нас все эти виги[20]20
  Партия вигов – политическая партия Соединенных Штатов (1832–1856). Возникла как оппозиция демократии Эндрю Джексона и Демократической партии на основе коалиции Национальной республиканской партии, антимасонской партии и других более мелких партий антиджексонистов. В частности, виги поддерживали главенство Конгресса над исполнительной властью и продвигали программу модернизации и экономического протекционизма.


[Закрыть], а Американская республиканская партия окончательно выдохлась. Хоть до меня и не сразу дошло, но я понял вас, капитан.

Лично я не понял. Но намеревался разобраться. Причем чем скорей, тем лучше, потому как брат поглядывал на меня с надеждой и оптимизмом. Может, я действительно родился с интеллектом сома или камбалы, но он все-таки надеялся на лучшее.

И тут вдруг меня осенило. Все стало ясно, как божий день.

– Ирландцы, – пробормотал я. – Твое большинство, наделенное правом голоса. Каждый ирландец – демократ, и еще ирландцы всегда конкурируют с чернокожими. Прекрасно. Тогда почему бы не обзавестись еще и поддержкой черных избирателей, ну, хотя бы ради разнообразия?

Тут настал мой черед – все уставились на меня с таким видом, точно я превратился в какого-то уродца, выставленного в музее Барнума[21]21
  Американский музей Барнума был создан знаменитым импресарио и владельцем цирка Финнасом Тейлором Барнумом в 1841 г.; представлял собой кунсткамеру, где были выставлены «русалки с острова Фиджи», бородатые женщины и т. п.


[Закрыть].

– Ну, вот что, Тимоти Уайлд, я все же постараюсь выбить из тебя дурь, чего бы мне это ни стоило, – воскликнул Валентайн. – Черные не имеют права голоса.

– Нет, имеют, – нахмурился я.

– Тут их права ограничены наличием собственности. Белые имеют право голоса, если они граждане. Черные могут голосовать, если они граждане, владеющие собственностью минимум на двести пятьдесят долларов.

Я откинул голову, уперся затылком в стенку кареты и поморщился от отвращения. Я живу на четырнадцать долларов в неделю – получаю на четыре доллара больше инспектора – лишь потому, что Мэтселл, видимо, считает меня более крутым из двух братьев Уайлд. Но если подсчитать стоимость всего моего добра, то больше сорока пяти долларов вряд ли получится. И то сомнительно. Это включая мою половину от тех пятидесяти долларов серебром, которые мы с Пистом разделили по-братски, и я спрятал то, что не успел потратить у себя в кабинете.

И, тем не менее, я богаче почти любого цветного, с кем довелось встречаться.

– Ну, хоть кто-то из них голосует? – уныло осведомился я.

– Ну, может, человек двести или около того из десяти тысяч. И уж точно не за демократов. За Партию свободы[22]22
  Партия свободы – общенациональная партия, основана в 1840 г. консервативным крылом аболиционистского движения, в 1856 г. влилась в Республиканскую партию.


[Закрыть], что состоит из аболиционистов.

– Весь этот процесс – просто какой-то порочный замкнутый круг. И сам я, скорее, аболиционист, нежели демократ.

– Полное безобразие, Тим. А вот лично я демократ, – резко заметил Валентайн, и зеленые глаза его засверкали. – И благодаря именно этому столь омерзительному тебе кругу, ты имеешь крышу над головой и хлеб на столе, и так было всегда, еще со времен детства и юности, когда ты только начал превращаться в эдакого идеалиста-недоумка, так что уж извини за мое пристрастие к этому шоу чудаков. Только благодаря им ты и выжил. И это главное. И упаси тебя боже выражать благодарность, они в ней не нуждаются. Но если ты и аболиционист, то смыслишь в этом не больше запечной мыши. Так что неужели нельзя помолчать и не пороть глупости хотя бы ради меня? Да мы самые смирные долбаные аболиционисты в мире! Ну, что, дошло?

Не желая вступать с ним в спор – тут бы я все равно проиграл, – я просто кивнул. И костерил себя на чем свет стоит за то, что сцепился с Валом, который умудрился смешать эфир с морфином. Под действием эфира братец становится сентиментален.

Ничего себе выдалась ночка.

Мой брат всегда считал себя ответственным за пожар в доме, в котором сгорели наши родители; самому мне было тогда всего десять, а ему исполнилось шестнадцать. А занялся огонь по чистой случайности, в конюшне, близ которой хранились запасы керосина. Я узнал все эти ранее не известные мне подробности лишь в августе прошлого года. И, боже упаси, ни один из нас никогда не упоминал об этом и словом. А уже тем более в присутствии третьего лица, которое в данный момент пристально изучало свои ногти и вряд ли догадывалось о чем-либо. Меня так и подмывало сказать: то был несчастный случай; и еще хотелось сказать, что я все же аболиционист, хотя и полный идиот. А потом вдруг обуяло желание, сильнейшее желание сказать, что впервые за все время я понял, как отчаянно ты за меня боролся, несмотря на тот факт, что являешься полным и окончательным ублюдком. Но ничего этого я, разумеется, говорить не стал.

Вещами, о которых мы с братом старались не говорить, можно было бы вымостить Атлантический океан.

– Ну, вот вам и Хук, – громко объявил Вал и в последний раз машинально провел пальцами по меху на воротнике. – И аккуратней следите за фалдами и полами пальто. В этой части города полным-полно водяных крыс – оттяпают, и не заметишь.

Я не слишком часто бывал в этом районе города, у доков Ист-Ривер, но сразу понял – шторм изменил его просто до полной неузнаваемости. Мы стояли на пересечении Уолнат и Черри-стрит, примерно в двух кварталах впереди; у береговой линии смутно виднелись корабли. Обычно спокойная ленивая река словно взбухла, неслась стремительным грязным потоком. Но снег словно стер нас, и актеров, и сцену действия. Он был везде и повсюду, даже на ресницах. Он завалил все подходы к публичным домам, которые посещали матросы, да и сами дома тоже, и их двери сияли непорочной белизной, покосившиеся крыши были увенчаны ослепительно чистыми шапками. Обычно вечером на этих улицах Корлиарс Хук не протолкнуться, ирландцы прямо с доков валом валят к этим зверинцам, где их поджидают размалеванные мэб. Но сегодня, если не считать какой-то несчастной совы, бредущей с накинутой на голову рваной шалью, кругом не было видно ни души, и повсюду властвовал ветер. Вполне мирный и какой-то ненатурально красивый пейзаж. И даже проходящая мимо звездочетка напоминала мадонну, а грязная тряпка, накинутая на ее голову, походила на сверкающий инеем девственно серебристый нимб.

Часов через двенадцать здесь будет жуткая грязь, как на манжетах Жана-Батиста. Но сейчас город сверкал белоснежной чистотой.

Мы перешли через Черри-стрит и увидели своих товарищей. Трое мужчин стояли, притопывая ногами от холода, и не сводили глаз с лавки, витрины которой выходили на Уолнат-стрит. Горели газовые лампы, их свет с трудом пробивался сквозь густую завесу снежинок, мелькающих в воздухе.

– Ну, как обстановка, Джулиус? – спросил я.

– Никто не входил, никто не выходил, – ответил Карпентер. – О, приветствую вас, капитан Уайлд.

– Надо же, Джулиус Карпентер, – удивленно протянул Вал и обернулся ко мне. – Он действительно здесь? Или где-то в другом месте, и просто привиделся мне?

– Он здесь, – вздохнул я.

– Но зачем?

– Комитет бдительности. Они знают, какие шаги следует предпринимать в данном случае, так что сегодня мы с ними. Тебя такой расклад устраивает?

Несмотря на разговор по пути сюда, я на эту тему не слишком беспокоился. Валу всегда нравился Джулиус Карпентер, а после пожара эта симпатия подкрепилась еще и тем, что он чувствовал себя обязанным ему. Однако Джулиус был также единственным на свете человеком, которому удалось переиграть моего брата в покер три раза подряд, что до сих пор изрядно раздражало Вала.

Впрочем, сейчас и это меня мало волновало.

– Слава богу, – сухо заметил Валентайн. – А то я уж подумал, что Тим здесь главный. Прямо камень с души упал.

На губах Карпентера заиграла улыбка.

– Я думаю, что прямой путь самый безопасный, верно, Джордж? – спросил преподобный Браун.

– Лично я не вижу смысла прибегать к каким-то уловкам и изощренным схемам. – Произнесено это было холодно-ядовитым тоном. Джордж Хиггинс, как мне казалось, был человеком, склонным к решительным и кровопролитным действиям. – Джулиус?.. Я скорее доверюсь вашему, нежели моему суждению в любое время и при любых обстоятельствах.

– Мы постучим в дверь, полицейские представятся. Ну, а потом уходим с Джонасом и Делией, и к чертям собачьим все остальное, – провозгласил Джулиус.

– Ну, раз так, то лучше начать без промедления.

Бросив эту фразу, Валентайн начал переходить через улицу; он словно плыл в снегу, разгребая сугробы руками и ногами, точно находился на курорте где-нибудь на Ямайке в середине мая. Я тащился за ним, следом потянулись все остальные. Добравшись до двери, Валентайн три раза постучал в нее тростью, которая куда как больше походила на оружие, нежели на приспособление для дневных прогулок. Судя по всему, он начал испытывать удовольствие от этого мероприятия и даже облизывался, как волк, учуявший запах добычи.

И это меня беспокоило. Как беспокоило все, что касалось Вала.

– Почему бы мне не вступить с ними в переговоры? Хотя бы для начала? – поспешил вставить я.

Брат отступил в сторону с улыбкой, которая могла бы показаться саркастической, не знай я, что он по самое горло накачался наркотиками. Дверь приоткрылась, в проеме возникла долговязая тощая фигура.

– Кто? – рявкнуло это странное создание. – Чего надобно?

Я протиснулся в щель вместе с Пистом. Создание, чертыхаясь, пыталось преградить нам дорогу, но тут Вал ударил кулаком, как тараном, в центр двери, и она распахнулась уже настежь. И в лавку ворвались Джулиус, Хиггинс и Браун. Стражник даже зашипел от злости, как кусок бекона, брошенный на раскаленную сковороду.

– Какого дьявола вы тут забыли и кто вообще…

– Полиция Нью-Йорка, – бросил я.

Валентайн вошел последним и затворил за собой дверь. А затем запер ее на засов и застыл в многозначительно грозной позе, характерной для мертвых кроликов, – стоял и перекидывал трость из одной руки в другую, и она качалась, как метроном. Большинство методов устрашения Вала всегда раздражали меня до крайности. Но от этого прямо кровь стыла в жилах, и я одобрительно кивнул.

– Мы не отнимем у вас много времени, – начал я, оглядывая помещение. Кругом высились пирамиды из деревянных ящиков, по всей видимости, заполненные бутылками вина. Пол дощатый, посыпан опилками. На стенах нещадно чадящей лампы, в центре стол с двумя глиняными кружками и недопитой бутылкой вина, пара стульев – словом, обстановка довольно скудная. – А вы, я так понимаю, Длинный Люк?

– Он самый, – закивал Джордж Хиггинс. И поморщился, словно я произнес не имя, а какую-то абсолютную непристойность.

Может, и так. Длинный Люк Коулз был намного выше всех присутствующих, за исключением Вала, а вот шея толщиной не больше его запястья. Жидкие светлые волосы перехвачены простой черной ленточкой, лошадиная физиономия, крупные неровные зубы. Но самое противное – это глаза. Они у него двигались непрестанно, перебегали с одного лица на другое, даже умудрялись метаться между правым и левым моими глазами. Так змеи беспорядочно переключают свое внимание с одного предмета на другой; и члены комитета оказались правы – более змееподобного существа, чем Люк Коулз, мне еще не доводилось встречать. Прямо так и подмывало отсечь ему голову садовой лопатой.

– Что там за заварушка, Люк? – протяжно произнес красивый глубокий голос с сильным южным акцентом. – О, да у нас посетители! И это в такую непогоду… Чем могу служить?

Вал оторвал взгляд от перламутрового набалдашника трости и посмотрел на возникшего в дверях обладателя красивого голоса. И его взгляд подсказал мне, что появился человек куда более опасный, чем Длинный Люк. Я окинул пришельца взглядом.

Мой брат, что довольно часто случалось, оказался прав.

– А вы – не кто иной, как Сикас Варкер, – заметил я.

Если Длинный Люк походил на змею, то Варкер мог легко сойти за крупную крысу или суслика, замершего при виде опасности. Тускло-каштановые волосы, розовый цвет лица. Ростом он был примерно с меня, но мог похвастаться куда более ухоженным видом, следил за собой, в отличие от меня, и было ему не тридцать, а под сорок. А вот черты его лица почему-то смущали. Правильные, красивые, вот только словно перекормленные: прямой нос, четко очерченный подбородок, ясные темные глаза. Но отчего-то при виде этих черт я испытал крайнее отвращение – и это несмотря на то, что, говоря, он улыбался тонкими красивыми губами.

А затем я понял: все дело в улыбке. Она была не только неискренней, хуже того – какой-то абсолютно бессмысленной. Если б то была просто маска, я бы воспринял это спокойнее. Нет, Варкер улыбался и при этом внутри весь так и содрогался от страха, как крыса, забившаяся в свою норку. От этой улыбки просто исходил запах страха – и он не владел собой, не мог его скрыть. И я понял, почему мой брат ничуть не насторожился при виде Варкера. А вот с бывшей своей любовницей Шелковой Марш он всегда вел себя настороженно, поскольку та была совершенно не связана никакими моральными принципами, ей не были присущи ни любовь к своим близким, ни тревога за них. В отличие от нормальных простых смертных. Нет, напротив. Вал показал мне взглядом, что Варкер бесхарактерный и робкий тип.

И я решил, что эти двое способны выкинуть что угодно в любой момент.

На шее у меня выступили холодные, как снег, капельки пота, поползли под воротник.

– Насколько я понимаю, ваш бизнес сводится к отлову беглых рабов, – начал я.

– С чего вы это взяли? – мягко и укоризненно произнес Варкер. – У меня винный магазин, мистер…

– Тимоти Уайлд. И вы насильно удерживаете беглых. Это факт.

– Понимаю… Понимаю, кто-то наговорил вам про меня бог знает что, – забормотал он. – Что ж, глупо было бы отрицать, но знаете, как-то не привык хвастаться тем, что просто исполняю свой гражданский долг, сэр. Уверен, вы меня поймете, поскольку сами находитесь на страже закона.

Я пропустил эту ремарку мимо ушей.

– И вы будете правы, мистер Уайлд… Я делаю все, что в моих силах, чтобы вернуть людям утерянную собственность, помочь цветным вернуться домой, туда, где им самое место. И они, знаете ли, странно благодарны за предоставленную возможность, и я вполне их понимаю. В Нью-Йорке бывает очень холодно, не правда ли, и выживать здесь крайне трудно. Наверное, вы привели мне новых блудных сыновей?

Я слышал, как за спиной у меня Хиггинс скрежещет зубами от ярости; преподобный Браун и Джулиус ничем не выражали своих чувств.

– Думаю, вы прекрасно знаете, кто мы такие, – тихо заметил последний.

На тонких губах Варкера вновь заиграла улыбка, запрыгала, как яблоко, брошенное в бочку с водой.

– Знаю вас? Ну, может, и видел где-то в этих краях раньше, но точно не припомню… О, нет, погодите, один момент! Вы вроде бы из какого-то клуба свободных негров? Был такой, может, и сейчас есть… Ну, в таком случае вы… действительно нечто, делаете честь своей расе. И все равно никак не возьму в толк, что вам здесь понадобилось и почему это в компании с вами трио полицейских?

– А как, черт побери, в раковине появляется жемчужина? – вдруг задал вопрос Валентайн, не сводя глаз с перламутрового набалдашника своей трости. – Можете называть меня башкой, но никак в толк не возьму… Похоже, она родится из света и морской воды. Но разве такое возможно?

Ни у кого не было ответа на этот вопрос. А уж у меня – тем паче.

Длинный Люк хмыкнул – смех у него походил на лай, – а глаза продолжали перебегать с одного на другого незваного гостя.

– Чего это с ним, а?

– Он человек науки, – выпалил я.

– Скажите, вы двое заходили сегодня в дом на Уэст Бродвей, чтобы похитить двух беглых рабов? – спросил мистер Пист, чем вернул нас к цели визита. Я был готов расцеловать моего уродливого лунатика. – Женщину и ребенка семи лет?

– Так вам эти черномазые сказали? – заметил Варкер. Прежде он стоял возле двери, но теперь подошел поближе. – На вашем месте я бы крепко подумал, прежде чем выслушивать от них разные глупости. Сроду не видывал лжеца, подобного свободному негру, настоящему мастеру по всяким лживым байкам. А даже если и так, что с того? Из-за чего весь этот шум и гам? Разве можно винить человека за то, что он хочет вернуть утраченную собственность, а? Или же нас, людей, которые по-доброму относятся к нарушителям закона и помогают им вернуться домой?

Джулиус сделал шаг и встал рядом со мной. И я был благодарен ему за это. Понял, сейчас он подберет правильные слова, скажет то, что я никак не осмеливался вымолвить.

– Ну, хватит. Через эту дверь в заднюю часть лавки, – выпалил он, решительно выдвинув подбородок. – Там их и найдем.

– Если даже там кто-то и есть, вы не имеете никакого законного права вторгаться на частную территорию, – заявил Варкер и все улыбался, улыбался, улыбался. – А ты следил бы за своим длинным языком, парень, пока тебе его маленько не укоротили, понял?

Я был уверен: вот сейчас, в эту секунду и разразится сущий ад. Но ничего подобного не случилось. Я ошибался.

До сих пор беседа между мужчинами, ненавидящими друг друга, протекала вполне мирно, и я не заметил, как Варкер потихоньку скользнул к столу. А следовало бы заметить. Одновременно мой брат, стоявший у меня за спиной, перестал изучать удивительные способности моллюсков и начал продвигаться вперед. Если б я верно прочел хотя бы одну из этих подсказок, то не слишком удивился бы тому, что произошло дальше.

Вряд ли кто-либо мог бы заметить, как Варкер выдвинул ящик письменного стола, как рука его скользнула внутрь и вынырнула с «кольтом». Но взгляд мой надолго на нем не задержался. Потому что трость Валентайна уже описывала широкую дугу прямо у него над головой.

Трость угодила Варкеру по наружной стороне запястья, послышался хруст тонкой сломанной косточки.

Через долю секунды Варкер взвыл и с грохотом упал на пол. Он побледнел, панически ловя ртом воздух, и ужас его был вполне оправдан. Потому как Валентайн придавил его сломанную руку к столу все той же тростью и придерживал ее за концы широкими своими ладонями.

Я и ахнуть не успел – как, впрочем, и все остальные наши, – а Длинный Люк в испуге отпрянул. И винить его за это я не мог. Плача и причитая, Варкер поднял глаза на Вала и сделал робкую попытку высвободить руку.

А затем снова хрустнула кость, и он дико взвизгнул. Тошнота подкатила у меня к горлу.

Оказывается, мой Валентайн – браток пыльный.

– Я не с визитом вежливости сюда пришел, – небрежным тоном заметил Вал. – И, черт побери, вовсе не собирался прибегать к таким мерам, даже и помыслить не мог, что придется. Так что лучше говори, что за игру замыслил и что может помешать мне поступить как варвару и сломать тебе лапу окончательно и без всяких предупреждений?

На толстой физиономии Варкера выступил липкий пот. Улыбка исчезла, обнажив то, что прежде крылось под ней: всепоглощающий дикий ужас.

– Никакой игры, – пролепетал он. – Просто боялся за свою жизнь, и я… не имел в виду ничего такого, сэр. Пожалуйста, отпустите мою…

– Только после того, как ты поведаешь мне, где тут у вас потаенные ходы и пещеры, где тут у вас усмиряют самых непокорных и как потом позволяют реке доделать остальное. Что, разве никогда не задумывался о своем бизнесе в этом плане, а? Так успокой нас на этот счет, а дальше можешь якшаться хоть с самим дьяволом!

– Нет, нет, что вы, как джентльмен…

– Джентльмен? Нет, вы слышали? Говорит, что он джентльмен. А тебе известно, что лично я думаю о работорговцах?