Текст книги "Волчья луна"

Линкольн Чайлд
Волчья луна

Lincoln Child

Full Wolf Moon

© 2017 by Lincoln Child. This translation published by arrangement with Doubleday, an imprint of The Knopf Doubleday Publishing Group, a division of Penguin Random House LLC

© Юркан М., перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, оформление. «Издательство «Э», 2018

* * *

Посвящается Веронике

«Волчье полнолуние» – так когда-то индейцы-алгонкины[1]1
  Одна из индейских языковых групп, представители которой преимущественно расселены в северо-восточной части США и юго-восточной части Канады.


[Закрыть] называли январское полнолуние, когда стаи оголодавших волков завывали около поселений коренных американцев.

1

Вечером в половине восьмого Палмер в очередной раз сделал привал, чтобы перекусить сухофруктами с орехами и питательным батончиком, достав запасы из кармана крышки своего рюкзака. Он проклинал те часы, когда не мог себе позволить настоящего ужина – горячего, пропаренного на титановой сковороде, – пока не находил хорошего места для палатки и ночлега.

Пережевывая протеиновый батончик, он неспешно обводил взглядом дремучие завалы и заросли. Изначально он понимал, что ему предстоит пройти по трудному маршруту, полагал, что хорошо знаком с этими краями, однако оказался совершенно не подготовленным к сложностям сегодняшнего похода. «Похоже, все истории – правда», – мрачновато подумал он.

Это были вторые выходные июля, солнце как раз начало соскальзывать к западному горизонту, но он не мог до сих пор разглядеть Уединенную гору, находившуюся, возможно, всего в четырех милях к северу.

Возвышаясь там в одиночестве, она круто спускалась к зеркальной глади темно-синего озера, и его зеленые берега словно насмехались над ним своей кажущейся доступностью. Всего четыре мили птичьего полета на север, но для путника они могли обернуться сорока милями.

– Дерьмо, – проворчал он, запихивая обертку энергетического батончика обратно в карман и отправляясь дальше.

Вершина Уединенной горы достигала высоты всего трех с четвертью тысяч футов, что не позволило ей войти в состав сорока шести «признанных» высоких вершин горного массива Адирондак[2]2
  Адирондак – находится в северо-восточной части штата Нью-Йорк.


[Закрыть]. Но при этом вертикальные подъемы и удаленность от других вершин делали ее достойной зарубки на его ремне. Однако самое привлекательное для наиболее настырных пеших туристов, любителей горных подъемов и студентов заключалось в ее удаленности от центра этого обширного природного массива. Гора располагалась в районе Уединенного озера, к западу от пяти знаменитых живописных озер – вероятно, в самой дикой и удаленной части этого паркового комплекса, раскинувшегося на шести миллионах акрах.

Удаленность не беспокоила Дэвида Палмера. Больше всего он как раз любил бродить по глухим лесам, где целыми днями не встретишь ни одного человеческого существа. Но вот подъем на эту гору на самом деле оказался чертовски трудным.

Начался поход вполне прилично. Оставив свой внедорожник под деревьями вершины Болдуин, откуда начиналась северная тропа, он прогулялся пять миль, спустившись по частной лесовозной дороге до самого ее конца. За сим последовали дебри перестойного леса, такого высокого, что под ним царили вечные сумерки, а мягкая почва отказывалась порождать молодую поросль.

Но потом он покинул живописный район Пятиозерья, дикие леса остались позади, и он вышел на подступы к Уединенному озеру. И тогда его быстрая, легкая походка внезапно замедлилась едва ли не до черепашьей скорости. Местность становилась все более уродливой и пустынной, но труднодоступной для передвижения. Глушь, тянувшаяся до той Уединенной горы, представляла собой своеобразный лабиринт ледниковых болот, бурелома и котловин, вынуждавших путника следить за каждым шагом. Ни о какой тропе здесь, конечно, не могло быть и речи, тут не бродили даже животные, а в перекрещивающихся и извилистых ущельях ему зачастую приходилось полагаться только на свой навигатор. Не раз он соскальзывал с предательских едва различимых под лишайником камней. Слава богу, что он решил идти в своих высоких ботинках-вездеходах, иначе уже давно по меньшей мере мог вывихнуть себе лодыжку.

Через четверть мили Палмер опять остановился. Путь преградил бурелом, через который ему, очевидно, не удастся перелезть с тяжеленным рюкзаком за спиной. Тихо выругавшись, Палмер скинул с плеч рюкзак, протиснул его в самый большой просвет между стволами и сам пролез следом. Концы сухих веток врезались ему в ноги и руки, царапали лицо.

Преодолев завал, он опять закинул за спину рюкзак, тщательно подтянув все крепления. Сейчас, к вечеру, груз уже казался тяжеловатым, и ему хотелось убедиться, что все содержимое надежно закреплено.

Встряхнув рюкзак за плечами, он поудобнее пристроил его на спине. Несмотря на то что большинство походников в наши дни пользовались рюкзаками с внутренним каркасом, Палмер по-прежнему предпочитал конструкцию с внешней рамой. Он любил сложные походы и считал, что рюкзаки с внешней рамой не только легче равномерно упаковывать, но и тащить удобнее.

Солнце скрылось, и в лесу быстро темнело. Такая перемена ощутимо усугубила его положение, словно природное божество постепенно выключало и ближний, и дальний свет. На черное небо поднялась круглая луна, залив пейзаж странным пятнистым и почти призрачным сиянием, однако Палмер не собирался доверять луне: ее неверный свет давал обманчивое представление, скрывая глубины карстовых воронок и оврагов, а сам он, пройдя трудный путь познания, научился не полагаться на случай. Он потянулся к закрепленному на ремне фонарю, вытащил и включил его.

Шел десятый час. Возобновив поход, он мысленно прикинул, что скорость его передвижения снизилась до полумили в час. Конечно, он не сдастся, дойдет до берега Уединенного озера и переночует там, разбив палатку. Но он доберется туда не раньше полуночи и к тому времени будет так измотан, что вряд ли предстоящее на следующий день восхождение доставит ему удовольствие. Нет: в этих парковых дебрях должно быть местечко, удобное место, достаточно ровное и свободное от завалов, чтобы ему удалось разместить там свою трехсезонную палатку и походную кухню. Горячая еда и мягкий спальный мешок начали представляться ему недостижимой роскошью.

Не в первый раз, осторожно продвигаясь вперед и освещая путь и округу лучом фонаря, он пожалел, что не остался в более цивилизованной части парка с Высокими вершинами. Правда, тропы там зачастую достигали ширины автострады, и приходилось постоянно сталкиваться с другими туристами, но по крайней мере, черт побери, вокруг стоял нормальный лес с полянами, вырубками и просеками, а не здешнее непредсказуемое дремучее буйство…

Он остановился перед колдовскими зарослями калины. Его так поглотило тщательное изучение предательских ям и оврагов, что он не сразу уловил странный запах в воздухе. Палмер принюхался. Слабый, но вполне реальный запах: кисловатый, слегка мускусный; не такой, как у скунсов, но определенно неприятный.

Палмер высветил круг лучом фонаря, но ничего не обнаружил. Пожав плечами, он двинулся дальше.

Луна поднялась выше, залив Уединенную вершину своим играющим светом. Три мили остались позади. Черт, может, ему следовало попытаться в итоге просто расчистить путь к озеру в этих зарослях. С другой стороны, об этом можно подумать на обратном пути, и тогда…

И вот опять он: тот самый запах. Теперь он стал сильнее и противнее, напоминая какую-то звериную тухлятину.

И вновь Палмер остановился, пошарил вокруг лучом фонаря, на сей раз испытав укол тревоги. В его свете поблескивали чахлые стебли подлеска и беспорядочные нагромождения поваленных деревьев, ветвей и сучков. По контрасту с ярким кругом фонарного света лесная тьма выглядела жутко кромешной.

Палмер тряхнул головой. Зловещая заброшенность этого участка вдруг ужаснула его. За целый день он почти не видел животных, лишь промелькнул в кустах одинокий енот да пробежала парочка молодых лисиц. Да и то видел он их в начале пути в перестойном лесу. Ни одно животное крупнее мыши в здравом уме не стало бы жить в таких ужасных дебрях. И все же этот разочаровывающий поход должен закончиться рано или поздно. И тогда, наевшись до отвала мясного чили, он подложит под спальный мешок свой любимый надувной матрас и сможет…

Вонь с новой силой заявила о себе, став уже одуряюще смрадной, и вместе с ней лесную тишину взорвали мощные горловые звуки – отчасти рычание, отчасти ворчание. Они звучали злобно и хищно.

Не раздумывая ни секунды, Палмер бросился бежать. Он бежал так быстро, как позволял ему тяжелый рюкзак, освещая путь безумно метавшимся фонарем, пыхтя и задыхаясь, он перепрыгивал через упавшие деревья и котловины, слыша, как все громче становятся за его спиной сопение и рычание.

Но вот нога неудачно зацепилась за торчащий корень; Палмер неуклюже повалился на землю; тяжесть, не имевшая ничего общего с его рюкзаком, внезапно придавила его – ужасная, раздирающая боль, какой он еще никогда не испытывал, разорвала ему лицо и шею, а жуткое зловонное дыхание окатило мощной волной, два новых взрыва дикой боли… и после них все заволокло красным туманом, быстро сменившимся полным мраком.

2

Три месяца спустя

С окраин Нью-Хейвена дорога вела на север в сторону Уотербери, затем на запад по изгибающемуся шоссе I-84 до того самого места, где она переходила в автостраду штата Нью-Йорк и после моста через Гудзон, соединявшего Ньюбург и Бекон, пересекалась с шоссе I-87 скоростной Нью-Йоркской автострады. Отсюда дорога становилась более прямой, она стремилась на север до самых подножий, где слева к ней подступали небольшие и лесистые Катскильские горы. По мере приближения к Олбани движение на трассе в этот пятничный день становилось все оживленнее. Посвободнее стало где-то в окрестностях Гленс-Фолс, когда все трейлеры и грузовики, перевозившие болиды «Формулы-1», свернули на трассу Уоткинс-глен. Поток машин поредел, несмотря на то что последнее время увеличилось число туристов и выезжавших на отдых с семьями.

С тех пор как Джереми Логан выехал на своем винтажном «Лотусе Элан» с берегов озера Лейк-Джордж в штате Нью-Йорк, он впервые свернул в зону отдыха рядом с дорогой и – несмотря на приближение вечера и зависшую чуть выше шестидесяти градусов[3]3
  По Фаренгейту, примерно 15,5 градуса по Цельсию.


[Закрыть] температуру – остановился там достаточно надолго, чтобы опустить верх своего родстера.

Прошло пятнадцать лет с тех пор, как он последний раз отправился в такое путешествие, но этот заключительный участок по-прежнему оставался его любимым, и Логан исполнился решимости вволю насладиться им. С каждым оставленным позади городком – Поттерсвилль, Шрун-лейк, Норт-Гудзон – движение редело, а горы вокруг становились все выше, словно вырастая из-под земли. Темные громады Высоких пиков Адирондакского парка взмывали в небеса, гордые и непоколебимые, облаченные в свои октябрьские зеленовато-коричневые и золотисто-красные оттенки, и в сравнении с этими вершинами Катскильские горы, мимо которых он проезжал три часа назад, казались пигмейскими холмами. Из-за ветрового стекла на него обрушивался поток приятного прохладного воздуха, насыщенного сосновым духом. Закатное солнце позолотило лысые вершины более высоких гор, а долины и седловины между ними – скрытые под густыми хвойными, буковыми и березовыми лесами – выглядели еще сумрачнее и таинственнее.

Адирондакское Северное шоссе I-87 – так назывался этот участок федеральной автострады – насколько ему помнилось, изобиловало рубцами и шрамами уплотнительного гудрона, и, задействовав толику воображения, он оживил картины того последнего путешествия, когда проезжал здесь: из стереосистемы тогда доносился приглушенный джаз Джона Колтрейна и Билла Эванса, а рядом с ним на пассажирском кресле сидела его жена, Карен. В приближении этих, казалось, становившихся все выше и грандиознее гор, в отсветах закатного зарева и стремительном наступлении ночи присутствовало нечто такое, видимо, неизменно совпадавшее с этим последним этапом шестичасовой езды из Коннектикута, отчего его пульс учащался и обострялся вкус к рискованным приключениям.

Логан никогда не считал себя фанатом отдыха на свежем воздухе – хотя в юности он неплохо ловил рыбу на искусственную приманку, приученный к рыбалке одним фанатичным пожилым рыболовом, и обычно ему удавалось пройти восемнадцать лунок в гольфе, набрав меньше трех десятков очков. Но у него начисто не хватало терпения к таким занятиям, как бег трусцой или марафонские дистанции, – подобная деятельность казалась парализующе тупой, ему сразу представлялась белка, без конца бегающая в пресловутом колесе. Но в первые годы его женитьбы в один из длинных за счет праздничного дня уик-эндов, другая пара – они тоже, как он, работали в Йельском университете старшими преподавателями и заодно являлись членами Аппалачского горного клуба – уговорила его и Кит подняться с ними на вершину горы Уайтфейс в Адирондаке, к северу от Лейк-Плэсида. Логан признал с оговорками, что только тогда испытал удовольствие от активного отдыха. Горный туризм мог быть на редкость увлекательным – выбор маршрута, нахождение нужных троп по меткам, наслаждение красотами меняющегося микроклимата по мере подъема, преодоление по-настоящему крутых участков… и в итоге прорыв и выход из лесного пояса и извилистых скальных нагромождений на саму вершину. Оттуда открывались поистине замечательные виды, но само покорение вершины дарило невыразимое вознаграждение. Нет, это не совсем верно, ведь завоевать или даже покорить горы невозможно – скорее это похоже на достижение некоего согласия, взаимопонимания с ними. Такого никогда не испытаешь на беговой дорожке. После восхождения на Уайтфейс они с женой возвращались в Адирондак вновь и вновь несколько лет подряд, став скромными «покорителями вершин»: Алгонкин, Каскейд, Портер, Джаент и, разумеется, вершины Мэрси – высотой в 1629 метров, самой высокой горы штата Нью-Йорк.

Позднее, однако, их карьеры – его преподавательская, а ее виолончельная – стали отнимать у них все больше времени. И все свои отпуска они путешествовали за границей, углубляя его научные исследования, или проводили неделю на Тэнглвудском музыкальном фестивале, где играла Карен, – и в результате трехдневные выходные среди Адирондакских гор остались далеко позади, так же как убегавшее сейчас назад Северное шоссе в зеркале заднего вида его родстера.

В Андервуде он свернул с федеральной трассы на Нью-Йоркскую и поехал по этой дороге, проложенной среди густых лесов, мимо бурных водных потоков, низвергающихся в каменистые ущелья. Он проехал по долине Кин-Вэлли и через сам город Кин, после чего направился прямо на запад к Лейк-Плэсиду и далее к поселку на берегах озера Саранак. Эти туристические базы немного разрослись со времени его последнего приезда, и на их окраинах стали заметнее следы, оставленные в лесах человеком, но эти перемены были едва уловимы, и он продолжал предаваться неотразимым воспоминаниям о последних путешествиях по здешним лесам.

– Знаешь, Кит, все сохранилось почти таким же, – сказал он, проезжая по заповедному парку, – таким же, как в нашем последнем путешествии, когда мы с тобой забрались на Скайлайт и едва не заблудились в тумане.

Зачастую он невольно ловил себя на том, что разговаривает с Кит, умершей от рака вот уже больше пяти лет назад. Естественно, он поступал так только в одиночестве, однако его разговор был менее односторонним, чем можно было ожидать.

Возле поселка на озере Саранак он свернул налево, туда, в направлении озера Таппер, вела трасса 3. Навстречу ему попалась лишь одна случайная машина, мигнувшая фарами в сыром лесном воздухе. Логан еще не бывал в этой части парка и, учитывая сгустившиеся сумерки, сбросил скорость. Примерно миль через пять его фары высветили справа большие открытые ворота, прорезавшие густой хвойный лес. Ни на воротах, ни рядом с ними он не заметил никакого указателя, только большую металлическую эмблему: кучевые облака, отражавшиеся в волнистой озерной синеве.

Логан заехал в них, преодолел футов двести ухабистой, изрытой колеями грунтовой дороги, и внезапно лес расступился, освободив место большому открытому всем ветрам трехэтажному зданию из темно-коричневых бревен и грубо отесанных камней. Построенное в стиле швейцарских шале, оно темнело под массивной трехскатной крышей из кровельной дранки, а его тесно расположенные дымоходы тянулись вдоль конька почти до самых свесов. Второй и менее высокий третий этажи опоясывали балконы с плетеными перилами, и за рядом больших окон с красными рамами гостеприимно и маняще горело множество ламп и каминов.

Сюда, в эти самые «Облачные воды», Логан и ехал. Но этот пансионат не всегда был известен под таким названием. Шестьдесят лет назад он назывался «Домом дож-девой тени» и входил в число знаменитых «Больших резиденций», построенных богачами в конце XIX века на девственных озерных берегах в северной части штата Нью-Йорк и Новой Англии в качестве летних вилл. И «Дом дождевой тени» с его типичным для Адирондака сельским архитектурным стилем и огромной лодочной станцией, расположенной на берегу одноименного озера, считался самым знаменитым и роскошным.

Однако все это изменилось с 1954 года. С тех пор знаменитой резиденции предстояло служить не более чем обширным пансионатом летнего отдыха для богатейших семей Манхэттена. И Логан притащился из самого своего Коннектикута, чтобы воспользоваться всеми преимуществами нового назначения.

Проехав по дуговой подъездной аллее перед этим особняком, он оставил машину на парковке, вылез из салона, поднялся по ступеням – изрядно стертым и невероятно широким – и, пройдя мимо рядов фирменных белых кресел Адирондака, оказался в вестибюле. Там царила теплая и гостеприимная атмосфера, усиленная приглушенным светом, мягкими золотистыми красками мебели и слегка дымным ароматом горящих в камине поленьев. Глядя на отлично сохранившуюся, почти музейную обстановку, Логан испытал странно приятное ощущение мухи, нырнувшей в янтарь.

Прямо перед ним поблескивала стойка администрации из дерева коричного оттенка, проглядывавшего, похоже, из-под пятидесяти слоев лакировки. При его приближении женщина средних лет подняла голову и улыбнулась.

– Я Джереми Логан, – сообщил он ей, – хочу зарегистрироваться.

– Минутку. – Женщина взглянула на планшетный компьютер, скрытый в недрах стола, словно его, как некий анахронизм, следовало спрятать. – Так, есть. Доктор Логан? Вы пробудете у нас шесть недель.

– Верно.

– Отлично. – Она продолжила изучение каких-то компьютерных записей. – Доктор Джереми Логан? – уточнила она, и внезапно в ее глазах мелькнула искра узнавания, быстро подавленная. – Но тут сказано «историк».

– Да, историк. Помимо прочего.

Нерешительно помедлив, женщина кивнула и вновь уставилась на экран монитора.

– Насколько я понимаю, вам отвели хижину Томаса Коула[4]4
  Томас Коул (1801–1848) – известный американский художник-пейзажист, основатель Школы реки Гудзон, одной из наиболее влиятельных школ живописи США XIX века.


[Закрыть]. Забронировал сам мистер Хартсхорн. Этот коттедж обычно отводят музыкантам или художникам… а писатели и ученые всегда занимали номера здесь, в главном здании.

– Я не забуду поблагодарить его.

– Ваш домик находится сразу за лодочной станцией, не больше двух минут ходу. Я сразу покажу вам его, а потом вы сможете поставить свою машину на соответствующем участке и перенести свои вещи.

– Благодарю, вы очень любезны.

Повернувшись, она открыла застекленный шкафчик и сняла большой ключ с одного из нескольких дюжин латунных крючков. Старательно заперев шкаф с ключами и выйдя из-за стойки, она вновь одарила его дежурной улыбкой, опять вывела из главного здания и провела по плотно утрамбованной дорожке к ближайшей лесной тропе, освещенной двумя рядами фонарей в стекле, похожем на стекло Тиффани[5]5
  Луис Комфор Тиффани (1848–1933) – знаменитый американский дизайнер, известный своим особым стилем стеклянных элементов интерьера.


[Закрыть]. Сосновый аромат был почти всепоглощающим. Примерно через каждые двадцать шагов от основной тропы ответвлялись боковые тропинки, ведущие то направо, то налево, с соответствующими резными указательными столбиками: Альберт Бирштадт, Томас Моран, Уильям Харт[6]6
  Перечислены знаменитые американские художники, входившие в Школу реки Гудзон.


[Закрыть].

Вскоре дежурный администратор свернула на последнюю тропку, надпись на столбике возле которой гласила: «Томас Коул». Там, чуть в глубине, полускрытый деревьями, виднелся двухэтажный коттедж в миссионерском стиле с очаровательной отделкой, однако, очевидно, современной постройки, с ошкуренным бревенчатым фасадом и фундаментом из обломков гранитных валунов.

Женщина вручила ему ключ.

– Уверена, что в коттедже вы найдете все, что вам может понадобиться, – сказала она и глянула на часы. – Уже почти восемь вечера. Кухня закрывается в девять часов, поэтому вам, вероятно, лучше заселиться побыстрее.

– Благодарю вас, – ответил Логан.

Она улыбнулась и удалилась обратно по тропе. Оценив весомость ключа, Логан поднялся на крыльцо, открыл входную дверь и зашел в дом. Щелкнув выключателем при входе, он включил свет и быстро оценил обстановку: дощатый пол с широкими половицами, старинные ковры, современный рабочий столик с вращающимся креслом, встроенные книжные стенки и шкафы из красного дерева, огромный камин из природного камня и отдельно – винтовая лестница, поднимающаяся в спальню. За открытой дверью в дальней стене комнаты он заметил кухню, оборудованную плитой, микроволновкой и винным холодильником. Угождая художественному вкусу, обстановка, однако, весьма функционально сочетала в себе старину и современность.

Оглядываясь вокруг, Логан издал медленный удовлетворенный вздох.

– Знаешь, Кит, – сказал он, обращаясь к жене, – по-моему, это именно то, что нужно. И я предоставлен самому себе на целых шесть недель. Если я не смогу закончить мой опус здесь, то, полагаю, уже никогда его не закончу.

Затем, оставив свет включенным, он покинул коттедж, чтобы забрать багаж.

3

Спустя двадцать минут Логан вновь вышел из коттеджа и направился обратно по тропе с путеводными огоньками, освещавшими лесную дорожку, словно сказочные фонарики. Выйдя на широкую центральную лужайку, он приблизился к главному зданию и помедлил, восхищаясь красотой его конструкции. Оптимистическое чувство, посетившее его во время осмотра бунгало, только усилилось.

Пансионат «Облачные воды» облюбовали люди творческих профессий. Расположенный в самом сердце Адирондакского национального парка, этот пансионат в любое время предоставлял приют нескольким дюжинам художников, писателей и ученых, которые приезжали сюда на один или пару месяцев, намереваясь поработать над своими индивидуальными творческими проектами: будь то живопись, литература, наука или музыка. Каждому заезжавшему сюда творцу предоставлялся отдельный номер в главном здании или – в случае музыкантов и художников – отдельные коттеджи, разбросанные по лесистой территории. Народ приезжал сюда не развлекаться, а работать, и жизнь в «Облачных водах» подчинялась правилам, способствующим творческому рабочему настрою. Здесь не предусматривалось время коктейлей, никакой организованной деятельности, за исключением редких вечерних лекций и показов некоммерческих фильмов по субботним вечерам. Гости в индивидуальные коттеджи допускались только по приглашению. Ланчи постояльцам подавались индивидуально в номера или коттеджи, а завтраки и ужины устраивали в столовой главного корпуса.

Поднявшись на крыльцо и войдя в здание, Логан заметил нескольких творцов, они приглушенно беседовали, бродя по этому грандиозному вестибюлю группами по два или три человека. Потолок поддерживали пары мощных изогнутых балок, поднимавшихся от противоположных стен и соединявшихся наверху, так что Логану представилось, будто он попал внутрь бортовых шпангоутов перевернутого корабля. Пространства между этими балками украшала удивительно затейливая резьба в виде переплетенных оленьих рогов. На стенах внушительно смотрелись головы медведей, оленей и лосей, очевидно, развешенные там много десятилетий тому назад, а между ними поблескивали блюда с призовыми рыбными уловами, старые фотографии этого парка и пейзажи художников Школы реки Гудзон.

Остановившись около одной компании и поинтересовавшись местонахождением столовой, Логан поблагодарил их и продолжил путь, когда вдруг услышал за спиной чей-то голос:

– Доктор Логан?

Обернувшись, он увидел высокого, довольно крупного мужчину лет семидесяти с небольшим, разрумянившимся лицом, обрамленным почти львиной гривой белоснежных волос. Он улыбнулся и протянул ему руку.

– Я Грег Хартсхорн.

– Приятно познакомиться, – пожав ему руку, ответил Логан.

Логан, разумеется, слышал о Грегори Харстхорне. Он был известным художником в стиле лирической абстракции, основавшим галерею в середине 60-х годов прошлого века в Нью-Йорке, где сделал состояние, продавая не только собственные абстракции, но и картины других художников. Лет тридцать спустя он несколько отошел от искусства, предпочтя стать управляющим в «Облачных водах».

– Я как раз направлялся на ужин, – добавил Логан.

– Надеюсь, вы сочтете его превосходным. Но перед трапезой не могли бы вы уделить мне минутку времени? – И, не дожидаясь ответа, Хартсхорн увлек Логана за собой через вестибюль к неприметной двери и завел в уютный кабинет, чьи стены заполняли эскизы, акварели и ксилографии, среди которых, как заметил Логан, не наблюдалось ни одной собственной работы Хартсхорна.

– Устраивайтесь поудобнее, – сказал Харстхорн, жестом предложив Логану занять место на диване перед его заваленным бумагами письменным столом.

– Неужели вы совершенно отказались от творчества? – спросил Логан, кивнув на увешанные картинами стены.

– Нет, я по-прежнему время от времени делаю свои странные эскизы, – усмехнувшись, ответил управляющий, – но они никак не желают дозревать до законченных картин. Поразительно, в сущности, как много времени пожирает административная работа в таком местечке, как «Облачные воды».

Логан кивнул. Он догадывался, о чем Харстхорну понадобилось поговорить с ним, но решил предоставить высказаться самому управляющему.

Харстхорн занял место за письменным столом, положил руки на поцарапанную деревянную столешницу и, сплетя пальцы, подался вперед.

– Буду краток, Джереми… могу я называть вас просто Джереми?

– Пожалуйста, как вам удобнее.

– Из вашего резюме мне известно, что вы преподаете историю в Йеле. Я также знаю, что вы зарегистрировались у нас как историк. Однако… в общем, с недавних лет, очевидно, вы стали более знамениты, скажем так, своими особыми сенсационными занятиями.

Логан хранил молчание.

– Мне просто… без всякого праздного любопытства, понимаете – интересно, как вы планировали проводить время здесь, в «Облачных водах».

– Вы подразумеваете, не собираюсь ли я увлечься тут чем-то сенсационным?

Харстхорн рассмеялся с легким смущением.

– Грубо говоря, да. Как вам известно, при всем своем природном очаровании «Облачные воды» располагают к творческим трудам. Получая гранты или платя изрядные суммы денег, люди приезжают сюда исключительно ради поиска вдохновения в наиболее спокойной по возможности обстановке. Я предпочитаю думать о проводимом здесь времени как о своего рода роскошном монашеском отшельничестве.

Логан уже собирался поблагодарить управляющего за предоставление ему коттеджа Томаса Коула. Сейчас, однако, он осознал, что это не было проявлением необычайной щедрости – его просто решили изолировать от множества обитателей «Облачных вод».

– Если вас беспокоит, не начнут ли зомби бродить по этой округе или призраки греметь по ночам своими цепями, то вам нечего бояться, – ответил он.

– Какое облегчение. Но, признаться, меня больше беспокоили съемочные группы и журналисты.

– Если они сюда и заявятся, то не по мою душу, – возразил Логан, – я прибыл сюда именно в том качестве, что указал в заявлении. Много лет я пытаюсь завершить монографию о средневековой ереси. Но этому препятствуют как основная работа, так и разные побочные проекты. Надеюсь, что мирный покой «Облачных вод», обеспечив мне необходимую сосредоточенность, позволит доделать сей труд и поставить завершающую точку.

Напряжение сплетенных пальцев Хартсхорна явно слегка ослабло.

– Благодарю за откровенность. Честно говоря, ваша заявка на пребывание в нашем пансионате стала предметом дискуссии на совете директоров. Я выступил в вашу пользу. И рад слышать, что мне не придется сожалеть о своем выступлении.

Логан кивнул.

– Но, во всяком случае, вы можете понять мои опасения. К примеру, вы знакомы с Рэндаллом Джессапом?

– Рэндаллом Джессапом? – Логан задумался. – Когда-то в Йеле я дружил с человеком, носившим такое имя.

– В общем, теперь он служит лейтенантом рейнджеров в Нью-Йоркском отделении охраны лесов. И он заглядывал к нам сюда сегодня днем, интересовался, когда мы ожидаем вашего прибытия.

– А как он вообще узнал, что я собираюсь приехать в «Облачные воды»? Я давно не общался с ним.

– Как раз это меня и беспокоит. Я не представляю, как он пронюхал об этом. Хотя ваше прибытие в «Облачные воды» проходит под рубрикой «местные новости». При всей своей обширности Адирондакский парк в определенном смысле склонен оставаться небольшим людским сообществом. Должно быть, кто-то из нашего персонала узнал ваше имя, рассказал приятелю, и вот эта новость пошла гулять по парку… Вы же знаете, как разлетаются слухи.

Логан знал.

– Но в любом случае давайте оставим в покое эту тему. Я убедился, что вы прибыли сюда как ученый-историк, и желаю вам успешного завершения монографии. Дайте мне знать, если у вас появятся какие-то пожелания для более комфортной работы. Итак, более я вас не задерживаю. Кухня скоро закроется.

Хартсхорн вышел из-за стола, и они вновь обменялись рукопожатием.

4

Столовая, как и ожидал Логан, напоминала те, в которых он питался, когда приезжал раньше отдыхать на известные турбазы Адирондака: обстановка полностью соответствовала миссионерскому стилю и дополнялась японскими ширмами, светильниками с берестяными плетеными абажурами, выставочными витринами, изобиловавшими оригинальными жеодами и древними индейскими артефактами, а также камином, сложенным из тесаного камня, достаточно большим для приготовления в нем целой лошадиной туши. Столовой удавалось производить впечатление как сельской простоты, так и богатой изысканности. Озабоченный тем, что сказал ему Хартсхорн, Логан выбрал неприметный столик в дальнем углу, поймав на себе лишь несколько любопытных взглядов. Еда оказалась превосходной – тушеные ребрышки и маринованный дикий лук он запивал превосходным красным вином «Шатонеф-дю-Пап» – правда, из-за запоздалого прихода обслуживали его весьма поспешно, однако только около десяти часов он вышел обратно через вестибюль на открытую прогулочную площадку. Он постоял там немного, восхищенно глядя на звездный небесный купол, прислушался к шелесту ветвей и плеску волн в озере, чьи воды поблескивали за обширным ковром газона.

Пока Логан наслаждался природой, человек, сидевший на одном из кресел, обрамлявших площадку, взволнованно произнес: