Текст книги "Тени Киновари"

– Я был так рад, что не сделал этого – до этого момента. Будет ли этого достаточно? – спросил Руари, поднимая посох и проверяя узел, который Павек сделал на конце.

– Рабы сказали бы тебе: молись Великому Хаману; они думают, что он бог.

– Мы знаем лучше. Что еще мы можем сделать?

– Кроме молитвы? Ничего. В любом случае это произойдет только со мной, Ру; тебе не о чем особенно беспокоиться. Когда он убил Экриссара, он решил, что я буду хорошей заменой для него. Так он действует. Он хочет меня в новые домашние зверушки.

Павек не думал, что сделал потрясающее открытие; но взгляд на лицо Руари убедил его в противном.

– Всегда есть несколько новых, которые являются его любимцами. Некоторые называют их Детенышами Льва. Мы, в казармах, звали их зверушками, львятами. Он дает им возможность править и они помогают ему бороться со скукой. Экриссар был один из них. – Телами была другой, но Павек не сказал этого вслух; он и так дал Руари достаточно большой кусок, который полуэльф должен был пережевать.

– Но мы можем пойти обратно в пещеру… Мы может пойти прямо сейчас, с корзиной!

– Не глупи. Сейчас середина ночи.

– В пещере это не имеет значения! Мы можем сделать это, Павек. Этот твой грязный медальон проведет нас через все, что может остановить нас и через охранное заклинание на эльфийском рынке. Мы можем даже вернуться до рассвета, если поторопимся.

Павек был тронут до глубины сердца, увидев что Руари был так полон мальчишеского энрузиазма, что не замечал опасности. Дружба, предположил он. Но даже думать об этом было слишком глупо. – Может быть завтра утром – если никто из дворца не постучит в дверь раньше.

– Ветер и огонь, Павек. Если мы собираемся ждать до утра, мы можем с таким же успехом отправиться в Кодеш – тоже место – и постараться найти второй конец прохода.

Это был хороший бросок костей, и хотя Павек никогда не был игроком, похоже Руари прав. Если они пойдут во дворец с корзиной грязи в руках и с проходом в пещеру со стороны Кодеша на поверхности сознания, они будут в самой лучшей позиции, в которой могут только быть смертные перед судом Короля-Льва.

– Ведь я прав, правда? – спросил Руари, расплываясь в улыбке. – Я прав!

Руари не слишком часто улыбался, но когда это случалось, это было заразно. Павек глубоко вздохнул и прикусил губу. Не помогло. Все равно улыбка вырвалась наружу.

– Никто не совершенен, Ру. Иногда это случается.

– Значит мы идем-Ворота закрыты до рассвета – и нас могут позвать во дворец еще раньше.

– Но если нет – мы идем в Кодеш!

Глава 9

А не изменить ли в плане Руари мы на я, подумал Павек. У Кодеша была очень неприятная, даже злобная репутация. Не было нужды рисковать своими не слишком опытными товарищами, исследуя его переулки в поисках дыры, ведущей в пещеру с резервуаром. Как не было нужды иметь их под рукой и раньше, в самой пещере. Но посланцы Лорда Хаману могли достаточно скоро придти и забрать их во дворец, а по сравнению с Королем Львом, Кодеш вообще не представлял никакого риска.

Первые лучи рассвета застали всех четырех на пороге дома, одевающих сандали.

– Оставь его здесь, – сказал Павек Руари, указывая на перевязанный посох в его руках. – Если что-нибудь пойдет не так, у нас останется по меньшей мере это.

– Если что-нибудь пойдет не так, он будет нужен мне там, а не здесь.

Павек был не согласен, но для спора не было времени. Был день Фарла, и самое лучшее время для того, чтобы незамеченными выскользнуть из Урика через западные ворота, был тот момент, когда ворота открывались, после чего толпа фермеров и ремесленников из западной деревни валила в город. Та часть западной дороги, которая вела в Кодеш, была почти пуста, но нужно было отойти от Урика на хорошее расстояние, прежде чем свернуть на нее.

В эти ранние часы квартал темпларов был самым оживленным местом в Урике; мужчины и женщины с мутными, не выспавшимися глазами спешили на службу и со службы. Белокожая Матра выделялась в любой толпе, а любая одежда, кроме желтой, прямо-таки сверкала в окрестностях Дома Экриссара. Павек машинально отметил множество лиц, глядевших на них с недоумением. Нет сомнений, его еще помнили и узнали бы, несмотря на год, проведенный в Пустых Землях, но если и были в мире люди, которые умели не видеть то, что находилось прямо перед их носом, так это темплары короля-волшебника. В их собственном квартале темплары вообще были слепыми и глухими.

Зато снаружи было много любопытных глаз и ушей. Павек приказал товарищам наклонить голову и смотреть в землю. Он хорошо знал, как информация растекается по разным бюро. Уже на закате мало кто из темпларов не знал, что Просто-Павек, темплар-ренегат, темплар-предатель, получил в собственность Дом Экриссара и живет там. Завтра в это же время около дома будет не пройти из-за друзей или врагов, которые придут посмотреть, что они могут с этого поиметь и что он может потерять. Даже сейчас, торопясь к западным воротам, Павек поймал несколько взглядов людей, которые узнали его. На самом деле его основные проблемы не начнутся до тех пор, пока он не отловит Какзима, пока или если.

Западные ворота еще не были закрыты, когда они дошли до них, но их створки начали открываться как раз тогда, когда он кормил свою команду завтраком из свежего хлеба и горячих сосисок. Звайн и Руари, между прочим, могли съесть в день по меньшей мере на золотую монету. Небольший запас денег, который Павек взял с собой из Квирайта, таял с потрясающей скоростью. Он прикинул, помрачнев, что у него есть шесть-семь дней, не больше. Еще более мрачно, решил он, что, так или иначе, деньги будут самой маленькой из его проблем. Он купил еще еды и проложил себе дорогу в толпе, сгрудившейся перед воротами.

Регуляторы и инспекторы у ворот занимались своим обычным делом: брали взятки и отбирали то, что им понравилось. Четырех бедно одетых урикитов, идущих в противоположном направлении, они даже не заметили. Если бы, конечно, кто-то и пристал бы к нему, медальон с вывеской бысто расчистил бы дорогу, но если не использовать его, куда меньше шансов, что какой-нибудь слишком деятельный регулятор не отправит слово во дворец. Правда, прежде чем уйти из резиденции, Павек написал свой план на прегаменте и запечатал его своей печатью из порфира. Он приказал Инитри показывать пергамент любому, кто бы не пришел за ним. Пока она будет делать это, никто не будет знать, где он или что собирается сделать.

Войти в Кодеш спустя несколько часов оказалось намного проще, чем Павек осмелился надеяться. Регистраторы занимались еженедельным наплывом народа на рынок, но охранять ворота Кодеша была делом серьезным, для этого выделялись чуть ли не лучшие инспекторы бюро, и ни один из них не оставался там слишком долго. Благодаря своему кривому счастью Павек узнал главу караула, старшего инспектора восьмого ранга по имени Нанк, и Нанк узнал его.

– Кровь Гита, значит я полный дурак, – усмехнулся Нанк, обнажая два ряда гнилых обломанных зубов, которые мешали его успехам у женщин ничуть не меньше, чем самому Павеку мешал безобразивший его шрам. – Значит слухи не врали. – Он протянул руку.

– Какие слухи? – спросил Павек, по дружески пожимая руку Нанка, как если бы тот предложил ему дружбу, а не вымогал взятку. Хотя, если говорить честно, если бы пять рангов не лежали между регуляторами и страшими испекторами, они были настолько в дружеских отношениях, насколько один темплар может быть дружен с другим.

Ни один из них не был связан с многочисленными испорченными и просто нехорошими людьми, которых было большинство среди темпларов гражданского бюро низших рангов. Оба держались друг друга, что, учитывая невидимую структуру бюро, означало, что их пути раньше пересекались. Самым большим препятствием в отношениях между ними всегда был ранг. А теперь дела пошли так, что их разделяло намного больше, чем пять ступенек: между любимой зверушкой Хаману и восьмым рангом лежала целая пропасть. Павек никак не мог осуждать Нанка за то, что тот попытается урвать немного для себя, если уж представилась такая возможность.

– Слухи, что появился новый инквизитор в высшем бюро. Слухи, что этот тот самый, который уничтожил Лаг. Слухи, что именно ты получил золотой медальон с выемкой на обратной стороне.

Павек перестал трясти руку старшего инспектора и выудил свой керамический медальон с отметиной Хаману. – Слухи врут.

– Верно, – сказал Нанк с угасшей улыбкой. Он провел Павека в маленькую, пыльную комнату, которая служила ему штабом. – Что привело вас в нашу помойную яму, Великий? И помните, что я всегда помогал вам раньше.

Павек не помнил никакой помощи, просто другой темплар благоразумно решил присоединиться к тому делу, которым по видимому занят Павек, высший темплар, безусловно в надежде на вознаграждение.

Тем не менее от него не убудет, если он скажет пару хороших слов о Нанке, если представится такая возможность, а она безусловно представится. – Я помню, – согласился он, и Нанк опять надел на себя улыбку, показывая свои гнилые зубы, на этот раз на все лицо. – Мне надо походить внутри, кое на что посмотреть и, может быть, задать несколько вопросов.

– Почему не спросить первым меня? И вы немедленно узнаете, где лежит ваше золото.

– Нет, до золота еще далеко. Вначале надо закончить дело.

– Лаг?

– Ты видел что-нибудь или кого-нибудь, связанного с ним?

– Нет, с тех пор, как мертвое сердце исчез и все, связанные с ним, отправились в обсидиановые шахты. Лорд Павек, вы должны были бы видеть это – сам Лев Хаману шел через квартал, называя имена. Я бы сказал вам так: такой чистки города не было с тех пор, как родился мой дедушка. Были слухи, что на следующий год будет война с Нибенаем, а Лев всегда чистит город перед войной, но на этот раз все было иначе. Черви, которых он послал в ямы, не все были связаны с Нибенаем. Он забросил широкую сеть и поймал в нее всех тех, кого не хотел видеть в Урике.

– Не всех. Я ищу одного халфлинга, раба ЭкриссараБрови Нанка высоко поднялись. Все знали, что халфлинги-рабы не живут долго.

– Когда я видел его в последний раз, на его щеках были шрамы с клеймом Экриссара. Именно он производил яд, Лаг, но он сумел удрать, когда с его хозяином было покончено. Я думаю, что он лег на дно в Кодеше. Наверняка ты знаешь всех баламутов-халфлингов в Кодеше. Его имя Какзим. Даже если бы его шрамы были просто маской, как у Экриссара, я бы немедленно узнал его, если бы увидел. Такие глаза не забываются.

– Нет, не знаю халфлинга с таким именем, но у нас тут есть халфлинг, который снимает комнаты на галлерее скотобойни – он живет здесь уже целую луну. Его можно назвать настоящим вестником несчастья – впрочем сейчас они все такие, из-за изменений после смерти Дракона. Он вылезает из своего ящика пару раз в день, и кричит о грядущих несчастьях и катастрофах, но это же Кодеш, и здесь говорят о падении Урика с того момента, как Король Хаману появился здесь тысячу лет назад. Любой фокусник должен сделать сделать пару чудес, если он хочет собрать толпу в Кодеше, он тоже что-то умеет. Ничего не могу сказать о его глазах, но, насколько я слышал, его лицо скорее похоже на ваше, чем на лицо раба – о, надеюсь вы не обиделись, Великий.

– Нет, не обиделся, – согласился Павек. – Я хочу взглянуть на него. Как дойти до этой скотобойни?

Нанк пожал плечами. – Только не идите внутрь одни, для чего же нужны регуляторы – или вы забыли это? – он сунул два пальца в рот и свиснул. Эльфийка с очень знакомыми нитями, вытканными на рукаве, мгновенно появилась на призыв. – Эти господа хотят прогуляться по деревне и посмотреть скотобойни.

Она посмотрела на них суженными, заторможенными глазами, а Павек убрал внутрь рубашки свой медальон, когда дверь открылась. Он и оставил его там, разрешая ей придти к своим собственным заключениям и сделать свои собственные ошибки.

– Четыре куска, – сказала она, – и пусть призрак наденет плащ.

Это была честная цена и честное требование: Какзим может увидеть Матру задолго до того, как они найдут его. Павек вынул деньги из кошелька на поясе.

Ее звали Джиола, не племенное имя, но эльфы, носящие желтое, имели мало общего со своими родственниками-кочевниками. Она вооружилась обсидиановой дубинкой из стеллажа с оружием за дверью сторожевой башни, прежде чем вести их к воротам деревни, которые, в отличии от ворот города Кроля-Льва никогда не открывались настежь.

– Ты знаешь, как пользоваться этой палкой? – спросила она, указывая на меч Павека.

– Я не умею резать людей голыми руками.

– В ней слишком много металла для безрукого парня, который несет его на бедре. Там, внутри, есть слишком много народу, который перережет горло даже за половину его. Ты уверен, что не хочешь, чтобы я понесла ее? Смотри, тебя могут ненароком толкнуть, а то и случайно зарезать. Лучшее оружие должно быть в лучших руках.

– В ваших мечтах, Великая, – ответил Павек, используя фразу, которую использовали одни темплары. Между друзьями это была дружеская подначка, между врагами – оскорбление. Но Павек улыбнулся, и это стало вызовом, который Джиола мудро отклонила.

– Тогда пошли, – сказала она, пожав плечами. – Но не ожидай от меня, что я рискну своей головой за твои жалкие четыре куска. Если что-нибудь пойдет не так, будешь расхлебывать сам.

– Достаточно честно, – согласился Павек. – Если что нибудь будет не в порядке, ты все равно получишь свое. – Он никогда не был мастером в тонком искусстве вымогательства, вот почему он всегда оставался бедным. Он не обижался на Джиолу за попытки потрясти его кошелек, но не намеревался давать ей больше денег. – Пошли. Мы ищем путь под землю, пещеру, ход, что-нибудь в таком духе, достаточно большое для человека-Для халфлинга, – поправил его Руари, заговорив в первый раз с того времени, как они вошли в сторожевую башню и ожидая одну из самых кислых усмешек Павека за вмешательство.

– Для халфлинга, человека, дварфа, короче для любого, – продолжал Павек, едва ли обратив внимание на вмешательство полуэльфа. – Может быть склад или катакомбы – если они есть в Кодеше.

– Нет, совершенно нет, нет даже публичных выгребных ям, – ответила Джиола. – Это место построено на камне. Они сжигают все, что могут, – она почесала нос и показала на несколько клубов дыма, которые отравляли воздух Кодеша. – То, что остается они или продают фермерам или отвозят на тележках в Модекан.

Совершенно нет. Единственный звук, который Павек услышал после этих слов – звук ударов собственного сердца. Он был так уверен в себе, когда увидел сверкающие костяные платформы и обшитые кожей котлы. Обычно он знал себя слишком хорошо, чтобы доверять своим суждениям… или суждениям Руари. Он посмотрел на мальчика, возраста Звайна, который вел цепочку животных через ворота. Они были предназначены для убийства, и Павек увидел свое собственное безнадежное лицо у каждого из них.

Джиола провела их за ворота вслед за мальчиком и его животными.

Кодеш оказался очень запутанным местом, сжатым внутри внешних стен. На его улицах два человека едва могли пройти, не задев друг друга. Серые здания твердо стояли на своих фундаментах, вытянувшись вверх, к солнцу, так что на узких улицах царил вечный полумрак. Когда одна из тележек с помоями, которые описывала Джиола, проезжала по такой улице, пешеходы разбегались в стороны, лезли в двери, если им везло и они были открыты, а то и карабкались на навесающие над улицей крыши домов, если у них были силы, стараясь уберечься от грязи; неудачникам приходилось бежать перед тележкой до ближайшего перекрестка, который редко находился ближе, чем в двадцати шагах.

Каждый булыжник и каждая стена на улице были запятнаны засохшей кровью. Даже пыль была темно-красного цвета, одежда, которую Кодешиты носили, была такая же темно-красная, как и их кожа. Запах смерти и гниения был повсюду, и становился еще хуже, когда смешивался с запахом готовящихся сосисок.

Звуки смерти смешивались с видами смерти и запахами смерти. Не было такого места в Кодеше, где бы не было слышно блеяние, визга и воплей животных, ожидавших смерти, крики которых прекращались только тогда, когда тесак падал на их шею.

Павек подумам о сосисках, за которые он заплатил хорошие деньги у ворот Урика, и почувствовал как его затошнило. На какое-то мгновение он решил никогда больше не есть мясо, но это было бессмысленно. На разоренном, сожженным темным солнцем Атхасе, еда означала жизнь. А человек ест то, что он может добыть своими руками, и он должен есть это сырым и неприготовленным, если так получается. Привередливые и разборчивые умирают молодыми. Павек сглотнул свою тошноту, вместе со своим недовольством.

Он начал побольше смотреть по сторонам, на те места, по которым Джиола вела их – в конце концов он заплатил за эту экскурсию. Они вышли на одну из площадей Кодеша: перекресток, где встречались пять улиц и бил фонтан, высотой с человека, из которого черпали воду все жители района. При всей своей кровавой атмосфере и унынии, Кодеш был обычной общиной, как и все остальные. Женщины приходили к фонтану с пустыми ведрами для воды и кучей стирки. Они вставали на колени рядом с камнями, оттирали грязь и пятна костяными скребками и вывешивали мокрую одежду на ребрах животных. Струи воды падали на землю рядом с женщинами, все вокруг их и включая их самих было мокрым. Вода крутилась вокруг их коленей и уходила в дыры между булыжниками.

– Вода. Откуда она берется? И куда уходит? – спросил Павек.

Джиола уставилась на него с неприкрытым презрением. – Из фонтана.

– Но где она была перед фонтаном? Как фонтан наполняется? И куда девается вода?

– Откуда, клянусь этим кровавым солнцем, мне знать? Я, что, похожа на ученого? Иди в архив Урика и найди себе жукоглазого сухаря, который знает, откуда вода берется и куда девается!

Несколько колких ответов прыгнули на поверхность сознания Павека. С некоторым трудом он отогнал их всех, напомнив себе, что большинство людей – и определенно большинство темпларов – не имеют его любознательности. Вещи являются тем, чем они есть, без всяких почему и зачем, перед и после. Жизнь Джиолы не измерялась сомнениями и вопросами, как его.

Но без ответов на вопросы он не мог ничего сказать, кроме, – Тогда пошли дальше. Мы все еще ищем путь под землю. Что-то вроде туннеля-Или здания, – прервала его Матра. Ее странный, лишенный эмоций голос хорошо подошел бы темплару низкого ранга. – Очень старое здание. Стены так же высоки, как и широки. Крыша плоская. Внутрь ведет только одна дверь, а в полу есть дыра, которая ведет под землю.

Павек обругал себя полным идиотом. Если уж он такой умный, что ищет второй проход в пещеру с резервуаром, почему он даже не подумал спросить о здании, которое выглядит точно так же, как то на эльфийском рынке, из которого Матра провела их под землю.

Джиола почесала свои лохматые белокурые волосы. – Да-а, – сказала она медленно. – Маленькое здание прямо в середине скотобойни. Не используемое, так я всегда думала. Я никогда не замечала там дверь, но, впрочем, я и не искала.

– Скотобойня, – вслух подумал Павек. Скотобойня, где, как сказал Нанк, живет халфлинг, уже целую луну. Он сверкнул на Матру улыбкой и схватил ее за руку. – Это оно! Это то самое место.

Матра отшатнулась и рванулась, пытаясь высвободиться из его хватки, ее глаза были так широко открыты, что, казалось, вот-вот упадут на землю. – Что такое скотобойня? Я не знаю такого слова.

Он расслабился и освободил руку Матры. Как и элеганта, скотобойня была словом, которое скрывало больше, чем открывало. И зная, что она во многих отношениях была еще ребенком, Павек инстинктивно не хотел разрушать эту загадку точным значением. – Это…это…. – он искал фразу, в которой была бы правда, но не слишком много. – Это место, где животные умирают, – наконец сказал он, а потом быстро добавил, – и там мы найдем халфлинга, которого ищем.

Матра посмотрела на крыши домов. Как всегда воздух был наполнен звуками страха, пыток и смерти. Она вздернула голову, поводила ей из стороны в сторону, пытаясь найти главный источник звука. Когда она сделала это, она кивнула своим лицом в маске и сказала. – Я понимаю. Убивающая земля. Мы найдем его на убивающей земле.

* * *

Скотобойня была сердцем Кодеша. Это было очень старое сооружение, похожее по стилю на то маленькое здание, которое они надеялись найти внутри него, и отмеченное теми же самыми угловатыми непереводимыми символами, которые Павек заметил на эльфийском рынке. Многочисленные пятна, темные контуры и обрывки изображений на стенах заставляли взгляд поверить, что когда-то там были фрески, быть может великолепные, но каким-бы величием скотобойня не обладала в прошлом, в настоящем это было мрачное и угрюмое место.

Еще одна сторожевая башня темпларов поднималась рядом с разинутым ртом арки, вырезанной в толстой известковой стене. Здесь было ничуть не меньше мужчин и женщин в желтом, наблюдающих за скотобойней, чем у Нанка, стерегущего внешние ворота Кодеша. Стеллаж с самыми разнообразными копьями стоял по одну сторону двери башни, а стойка со щитами, сделанными из чешуек эрдлу, прикрепленных к деревянному гибкому каркасу, по другую. Внутри самой башни каждый темплар был вооружен мечом и носил на себе кожаную броню; это было совершенно необычно для гражданского бюро, зато прекрасно соответствовало репутации Кодеша, как занозе в пятке Урика.

Они приветствовали Джиолу с довольно дружескими лицами – так, как если бы она не была их врагом – но выглядели так, как будто надвигается Тирский шторм.

– Старший инспектор Нанк сказал, чтобы я привела эту деревенщину во двор, – сообщила Джиола темплару, возглавлявшему караул, дварфу, на чьем рукаве было немного меньше нашивок, чем на рукаве Нанка.

Дварф смахнул капли пота со своего лысого черепа, прежде чем соизволил подойти и приветствовать Павека и его товарищей.

– А кто будет отвечать, если я дам тебе и этим червям войти внутрь, а потом начнутся беспорядки? Мне это надо?

Он схватил Павека за рубашку, обычный жест, так темплары обращаются к любому обычному жителю Урика, но при этом схватился и за медальон Павека; мгновенный шок, и он отлетел на пару шагов.

– Будь я проклят, – поклялся он, частично испуганный, частично заинтересованный.

Павек мог видеть, как его мысли – вопросы, сомнения, колебания, возможности – промелькнули в прищуренных глазах дварфа. Он решил, что пришел момент раскрыться и вытащил медальон наружу, выемкой вперед.

– Будь я проклят, – повторил дварф.

На этот раз клятва определенно была ругательством, и прямо по отношению к себе. Павек даже испытал симпатию к дварфу; у него была точно такая же гнилая удача.

– Я Павек, Лорд Павек, и то, что я хочу на площадке для убийств, тебя не касается.

Стоя позади дварфа и будучи выше его по меньшей мере вдвое, эльфийка Джиола хорошо рассмотрела керамический диск, который Павек держал в руке. Она побледнела так, что вполне могла бы сойти за сестру Матры.

– Тысячи извинений, Великий, простите мою наглость, Великий, – пробормотала она, опускаясь на коленоо и ударяя себя в грудь кулаком. Но при всей ее внешней униженности и покорности, Павек уловил вспышку бешенства в ее глазах, когда она бросила взгляд в направлении сторожевой башни у внешних ворот, где ждал Нанк, втянувший ее во все это дело.

– Простите и меня тоже, Великий, – быстро сказал дварф. – Могу ли я спросить, не вы ли тот самый Павек…Лорд Павек, который был когда-то выслан из Урика?

Павек не получил никакого удовольствия от их замешательства. – Я тот самый Павек, который сбежал из Урика, вместе со своей головой, оцененной в сорок золотых, – весело сказал он, стараясь развеять мрачное настроение.

Джиола встала. Она поправила свою одежду и сказала, – Великий, как приятно видеть вас живым, – удивив Павека ничуть не меньше, чем он удивил ее, показав свой медальон. – Никогда не было регулятора, живого или мертвого, чья голова стоила сорок золотых. Я не знаю, что вы сделали, но ваше имя шептали во всех тенях. Вы не остались без друзей. Удача сидит у вас на плечах.

Она сделала шаг своими длинными ногами, обогнула дварфа и протянула свою открытую ладонь, на которой были четыре куска керамической монеты, которые Павек дал ей раньше. Все говорили, что Атхас сильно изменился за последние несколько лет с тех пор, как Тиряне убили Дракона. Нанк сказал, что бюро сильно изменилось за время с ухода Павека и частично из-за него. И не могло быть большего символа изменений, чем регулятор, предлагающий деньги назад. Или сказать ему, в присутствии других темпларов, что она пришла к продавцу счастья и хочет купить у него немного для себя.

Человек мог изучать эльфов Атхаса всю жизнь и никогда не понять, что эльф на самом деле хотел сказать, когда он – или она – назвал его другом. Теперь есть целых два эльфа, которые за последние дни назвали его другом – если считать эльфом и Руари. И это всегда включало в себя какой-то жест, ярко-окрашенную ящерицу или четыре куска монеты. Вчера ночью Павек точно знал, что нужно принять ящерицу. Но и сегодня он точно знал, что все испортит, если возьмет эти грубо-обломанные куски.

– Друзьям нужно все счастье, которое они могут получить, – сказал он и осторожно взяв ее за руку, сжал ей пальцы в кулак.

Джиора вскинула голову, обдумывая его поступок, но потом решила, что ее чувство принято. Она сначала коснулась указательным пальцем правой руки своей груди, потом тем же пальцем его. Судя по отвисшей от изумления челюсти Руари, его удостоили редкой чести; в точности так, как он и предположил. Дварф, самый старший, за исключением самого Павека, по рангу темплар в сторожевой башне, должен быть почувствовать то же самое.

Он вышел вперед и встал перед Джиолой. – Великий, для нас будет большая честь помочь вам. Разреши мне лично сопровождать тебя.

Были некоторые традиции, которые сопротивлялись изменением больше, чем другие. Джиола отступила, и дварф повел их вниз по лестнице.

Скотобойня была не столько зданием, сколько открытым пространством, окруженным стенами и двухэтажной галереей, открытой к безжалостному солнцу Атхаса, и наполненному от начала до конца и от одной стороны до другой смертью и только смертью. Павек решил, что площадка для убийств ничуть не меньше, чем рыночная площадь Урика, квадрат, каждая сторона которого была по меньшей мере в шестьдесят двойных шагов. Трупов животных было во много раз больше, чем людей, но и люди так и кишели на всем его протяжении. Найти Какзима в такой толкотне уже было бы подвигом, зато найти двойника того здания в Урике, которое Матра использовала, чтобы спускаться и подниматься в пещеру с резервуаром, было проще простого: достаточно было поискать в центре площадки для убийств.

Было и еще одно дело. На скотобойне не стало тихо, когда одетый в желтое темплар и четыре незнакомца появились на галерее сторожевой башни, но их присутствие заметили, и не сказать что б с радостью. Павек быстро оглядел площадку для убийств, но не заметил никакого халфлинга со шрамами среди лиц, глядевших на него оттуда. И хотя Матра надела свою длинную черную шаль и накинула на голову капюшон плаща, ее белое лицо в маске выделялось так, как серебристая луна, Рал, на небе ясной ночью.

– Держитесь поближе ко мне, – прошептал Павек своим товарищам, когда они начали пересекать двор. – И не забывайте о Какзиме – особенно вы двое. – Он кивнул Матре и Звайну. – Вы знаете, как он выглядит. Но сегодня мы ищем не его. Мы дойдем до маленького здания, войдем внутрь, спустимся вниз, в резервуар и вернемся в Урик низом. – Последнее слово было решением, которое они принял только что. С каждым шагом к цели Павеку все меньше и меньше нравилось настроение толпы, заполнившей скотобойню.

Матра протянула руку вниз и схватила Звайна за руку.

Было ли это сделано, чтобы почувствовать себя более уверенно, или, напротив, чтобы Звайн почувствовал себя более уверенно, Павек не сумел угадать; он решил никак не отреагировать на этот жест. Дварф еще не вытащил свой меч, но держал руку на рукоятке и упрямо пробивался вперед, склонив голову и имея в голове одну единственную цель; именно таким образом у дварфов начинались неприятности, если дела шли не так, как они того хотели.

Джиола не видела двери в маленьком здании, потому что на первый взгляд ее и не было, просто четыре ровные каменные стены. Потом Павек заметил почти уничтоженные солнцем остатки той самой зашифрованной надписи, вырезанной когда-то на одной из стен. Он ударил кулаком по на вид совершенно твердой стене под надписью, и камень покачнулся.

– Фальшивый фасад, Великий, – удивленно сказал дварф и крепко выругался. Не имело значения, что находилось за дверью или кто подвесил этот фальшивый фасад. Открытие было сделано именно в его стражу, и он один отвечал за него. Это была еще одна традиция Урика, которая не изменится никогда. – Внутри засада, Великий?

Павек с трудом удержался, чтобы не сказать что-нибудь глупого и обидного. Он был высший темплар; в случае необходимосто он мог открыто обратиться к силе Короля-Льва. Простое заклинание и любые магические устройства, охранявшие дверь, разлетятся при этом на куски, как и любая охрана внутри, если она там есть. Но проблема была в том, что Павек не хотел использовать преимущества положения высшего темплара. Нравится это ему или нет, но он мог потерять все свое тяжелым трудом заработанное друидство, если вернется на путь темпларов. Когда-нибудь он сделает окончательные выбор, но не сейчас.

Их враг-халфлинг был, судя по всему, великолепным алхимиком, но не использовал магию. Он мог купить свиток с заклинанием и нанять кого-нибудь, кто бы произнес его – Кодеш выглядел местом, где можно было купить любую нелегальную магию, были бы деньги. Но халфлинги, как правило, не пользуются деньгами и, кстати, не покупают почти ничего. Так что возможно они имеют дело только со скрытым запором.

Возможно.

Он несколько раз ударил в дверь, стараясь почувствовать ее движения и положение замка и петель.

Наконец он решил, что петли находятся наверху, и уже занимался проблемой задвижки, когда настоение за его спиной резко изменилось.

– Вот он! – взвизгнула Матра, и вытянула вперед руку, указывая на место на галерее второго этажа.

Расстояние было слишком большим, а тени на балконе второго этажа были слишком глубокими, чтобы Павек смог распознать лицо халфлинга, но силуэт абсолютно точно принадлежал одному из лесного народа. У него появилось ощущение, что и халфлинг смотрит на них, и это ощущение, увы, перешло в уверенность, когда халфлинг махнул маленькой рукой в их направлении. Только мгновение Павек колебался, что бы этот жест означал; в следующий миг он уже это знал.