Текст книги "Везде как дома. Как мы продали жилье, изменили свою жизнь и увидели мир"

Глава 4
Буэнос-Айрес

Устроившись на краешке чугунной скамьи, Тим, жестикулируя, объяснял что-то сидевшей рядом с ним стройной блондинке. Он был увлечен разговором. Я спускалась к ним по широкой лестнице, заросшей бугенвиллеями, Тим вскочил и закричал: «Дорогая, познакомься с Фелицией. Она потрясающая, и говорит на английском!»

Я не была готова сходу доверять этой женщине и поэтому поздоровалась с нашим новым «другом» холодно и на испанском: «Buenos tardes, Señora. Como esta usted?[4]4
  Добрый день, сеньора! Как дела? (исп.)


[Закрыть]»

На Фелиции были узкие белые джинсы и яркая блузка с глубоким вырезом, в ушах сверкали длинные серебряные серьги со стразами. Мне показалось, что все свои сорок с чем-то лет она жила яркой и насыщенной событиями жизнью, а сейчас оказалась как-то слишком близко к моему мужу.

– Прекрасно, спасибо, – промурлыкала она по-английски.

– Она говорит, что этот ипподром построен тут очень давно. Ты же знаешь, как аргентинцы любят лошадей, – объявил Тим с дурацкой улыбкой.

Я вполне понимала причину его воодушевления. Мы уже несколько дней не говорили ни с кем, кроме официантов и продавцов. Нам хотелось общения – но не ТАКОГО же!

Я ответила любезным тоном:

– Дорогой, вот такси. Простите, Фелиция, у нас встреча, нам пора возвращаться в Буэнос-Айрес.

Тим посмотрел на меня с явным неудовольствием, но спорить не стал. Хлопнув дверью такси, он сказал:

– Ну, это уж просто грубо с твоей стороны. Совсем на тебя не похоже. Она рассказала мне массу интересного, и я с удовольствием с ней поболтал. Что это на тебя нашло?

– Дорогой, это же проститутка. Для чего она, по-твоему, практически забралась к тебе на колени? Ты, конечно, прекрасно выглядишь, но тут уж все было слишком очевидно.

Тим на мгновение задумался:

– Да ты что? Я тут совсем голову потерял. Как же я сам-то не заметил?

Он засмеялся, а за ним и я. Мы так развеселились, что таксист даже обернулся и тоже улыбнулся, показав два золотых зуба, отчего мы рассмеялись еще больше.

Отдышавшись, Тим сказал:

– Слушай, серьезно, это последняя капля. Сегодня я звоню в авиакомпанию, и в выходные мы улетаем.

Полтора месяца назад мы прилетели сюда из Лос-Анджелеса. Приземлившись в Аргентине после десятичасового перелета, мы долго не могли прийти в себя. Я была не в состоянии понять ни слова на том испанском, на котором изъяснялись таксисты и сотрудники аэропорта, и это только добавило нам сложностей. Поначалу я все это объясняла усталостью. Вот отдохну – и снова начну понимать и говорить! Но бывает, что реальность оказывается сильнее любого позитивного настроя.

Пока мы мчались в такси из аэропорта (надо сказать, что аргентинцы водят примерно так же, как итальянцы-южане), мы начали понимать, почему Буэнос-Айрес называют латиноамериканским Парижем. Некоторые районы здесь удивительно похожи на наш любимый город, и кое-где мы почти забывали, что находимся в Южной Америке. Как оказалось, это и к лучшему.

Мы собирались остановиться в районе Палермо, и поначалу нам все нравилось. Здания были ухоженными, вдоль улиц росли деревья, много ресторанчиков, кондитерских, небольших магазинчиков. А туристов почти не было, как мы и хотели.

Марина, сотрудница агентства, с помощью которого мы арендовали квартиру, ждала нас в холле дома. Она была молода, красива, любезна и всегда очень спешила. Марина расцеловала каждого из нас в обе щеки – причем не формально и почти без прикосновения, как делают в Беверли-Хиллз или в Париже, а от души – и повела наверх. В малюсенький лифт помещалась только одна сумка, поэтому пришлось гонять его туда-сюда пять раз (мы еще не научились паковаться компактно, поэтому на этой, первой стадии нашего путешествия таскали с собой и слишком много одежды, и другие лишние вещи).

Марина пронеслась по квартире, объясняя на ломаном английском что-то про выключатели, подключение к интернету и ключи. Квартира была небольшая, но в ней было много воздуха и света. Неплохая кухня, двухуровневая гостиная, гостевая ванная на нижнем этаже. На верхнем этаже располагались спальня, еще одна ванная и рабочий уголок. На крошечном балконе умещались два плетеных стула, как во французских бистро, и крошечный столик. Марина вышла на балкон и показала, в какой стороне продуктовый магазин и ближайшая станция метро. Потом она улыбнулась, взглянула на часы и сказала что-то о своем парне. Снова расцеловала меня и Тима, протиснулась в лифт и исчезла. Мы остались на пороге, стирая со щек следы помады.

Манера аргентинцев целоваться при встрече и прощании – почти такой же ритуал, как и традиционная мексиканская вежливость. Мы бывали в Европе и помнили, что там хорошо знакомые люди лишь слегка касаются друг друга щеками при встрече. А в Аргентине было принято по-настоящему целовать друг друга, и нам потребовалось время, чтобы к этому привыкнуть. Когда я впервые пошла делать маникюр в Буэнос-Айресе и мастер сделала движение навстречу, чтобы меня поцеловать, я почти отпрыгнула в сторону. Но со временем я научилась отвечать, как здесь принято.

Где бы местные жители ни встретили знакомых – в магазине, в банке, даже в метро, – они обменивались звонкими поцелуями, всегда по два раза, как это принято в Европе. У нас это тоже вошло в привычку. Мне было странно видеть, как Тим целуется при встрече с другими мужчинами: американцы считают это совершенно недопустимым. Но мне нравилось, что Тим легко адаптируется к новым традициям. Настоящие мужчины запросто осваивают новое!

* * *

– Добрались наконец-то, – сказал Тим, когда Марина ушла. – Давай пообедаем, а потом вещи разберем.

Он начал разбираться с кофеваркой, которую я приметила первым делом. Нам обоим очень важно иметь под рукой кофеварку или кофейник. Мой ангел-муж традиционно отвечает за обеспечение нас кофе, потому что по утрам мы без него не в состоянии произнести ни слова.

А я принялась читать инструкцию для арендаторов по настройке доступа в интернет. «Окей, давай», – пробормотала я в ответ, открывая компьютер. Тим нетерпеливо постучал по эспрессо-машине: «Черт! Не работает, а нам не обойтись без кофеварки! Позвони Марине, пожалуйста, спроси, что нам делать».

Я набрала номер, который она нам написала, и услышала на автоответчике испанскую речь. И ничего не поняла. Тем более что в Аргентине были свои фокусы с произношением, а интонации в аргентинской версии испанского больше похожи на итальянский. Все это очень усложняет жизнь иностранцам, и в течение нескольких следующих недель все эти лингвистические открытия буквально сводили меня с ума.

Я не услышала привычного гудка, после которого можно оставить сообщение, поэтому просто повесила трубку. Получается, что я вообще не поняла Марину, когда та объясняла нам, как пользоваться телефоном. Пришлось воспользоваться другими средствами коммуникации.

Я отправила Марине срочное письмо по электронной почте с вопросами о кофеварке, и мы отправились на поиски еды. Вдоль нашей улицы росли кружевные палисандры с набухшими лиловыми бутонами, и наше плохое настроение быстро испарилось. Мы с удовольствием наблюдали за городской суетой: автомобили, такси, велосипеды, шумные школьники, неспешно гуляющие по магазинам горожане. Впервые мы увидели профессионального выгульщика собак, который умудрялся контролировать одновременно двенадцать животных. В уличных кафе – красивые люди, которые на первый взгляд выглядели как европейцы или американцы: высокие, стройные, они, удобно устроившись в бежево-черных плетеных креслах, наслаждались кофе с густой молочной пенкой и роскошными пирожными. Все они совершенно органично смотрелись бы где-нибудь в нью-йоркском Вест-Виллидже, но говорили на диковинной смеси испанского с итальянским, и мы понимали, что совсем не в Нью-Йорке, а в другом полушарии. Мы так устали, что временами не могли сообразить, в Париже ли мы, или в Буэнос-Айресе, или вообще на Манхэттене.

Наконец мы выбрали ресторан, но и тут все было не так-то просто. Темные деревянные панели на стенах, полированные латунные детали, черно-белая плитка на полу – все это напоминало Италию. Столы стояли очень тесно, стулья были точно такими же, как во французских бистро, и такими же неудобными. Официант принес длинное винное меню – и начинало казаться, что мы в Париже.

И все же было ясно, что мы не в Италии и не во Франции: меню-то на испанском! Кроме того, порции, которые официанты проносили мимо нас, были огромными, и из-за этого можно было подумать, что мы и вовсе в Америке, в каком-нибудь ресторане техасской и мексиканской кухни. Официант налил мне полный бокал темно-красного вина: снова не как в Европе, ведь в Европе принято наполнять бокал лишь до половины. Нам принесли мальбек – ароматное и вкусное аргентинское вино, которое на моей вкусовой шкале стоит где-то между каберне совиньон и мерло. Не удивлюсь, если окажется, что благодаря выпитому лично мной количеству мальбека местное винодельческое хозяйство смогло высадить еще несколько рядов лозы.

Тим заказал гамбургер – возможно, не очень оригинально, но вполне разумно. Мне сразу вспомнился Рикардо Монтальбан – латиноамериканский красавец-актер, снимавшийся в старых рекламных роликах автомобилей «Линкольн»: он, одетый в костюм пастуха, едет по имению, а стадо его состоит из громадных стейков.

– Бог ты мой! – воскликнул мой муж, когда официант поставил перед ним тарелку с целой горой еды. Там были переливающиеся жирным блеском кусочки панчетты[5]5
  Панчетта – разновидность бекона, мясной продукт итальянской кухни. Прим. ред.


[Закрыть], а под ними – хрустящая картошка. – Ты только взгляни на эту красоту! – сказал он, положив в рот первый и самый лакомый кусочек. Где-то в глубине, под всей этой вкуснейшей едой, нашлась и сама котлета – толщиной не меньше пяти сантиметров, на чиабатте[6]6
  Чиабатта – итальянский белый хлеб, изготовляемый из пшеничной муки и дрожжей, обычно с добавлением оливкового масла. Прим. ред.


[Закрыть] и покрытая плавленым чеддером.

Я засмеялась:

– Они еще и яйцо сверху положили! А, тут все-таки есть салат и помидоры – не все так трагично.

Я приступила к своей порции тончайшей и легчайшей домашней пасты с песто, рукколой и щедрыми кусками пармезана. Может, Аргентина нам еще понравится?

Затем мы не спеша побрели назад. По пути заметили кондитерскую, на витрине которой выставлены empanadas – пирожки с мясом и сыром – и пирожные. Это бесчеловечно – устроить такую кондитерскую на первом этаже нашего дома: всякий раз, когда на витрину выкладывали очередную партию свежайших булочек и прочей выпечки, до нас доносился их дразнящий аромат. Сопротивляться было бесполезно: я знала, что мы не устоим, и главный удар придется даже не по кошельку, а по самооценке.

Но на этом кулинарные искушения не заканчивались. Совсем недалеко от нашего дома, кварталах в двух, было еще восемь ресторанов, три пекарни, шесть палаток с фруктами и овощами, цветочные и газетные киоски. Совсем рядом мы обнаружили еще и два цеха со свежей пастой, итальянскими соусами, щедрыми порциями пармезана. Продавцы укладывали пасту в контейнеры, прямо в которых ее можно было разогревать. Мы быстро все распробовали и регулярно приносили домой горячие контейнеры.

Мы подошли к входной двери, и я принялась искать в набитой сумке ключи, которые Марина вручила нам во время стремительной экскурсии по дому.

Это были три массивных ключа, причем два – весьма затейливой формы. Глядя на них, я всегда вспоминала о за́мках фей и средневековых казематах. (Спустя несколько дней я заметила, что здесь у всех такие же наборы ключей: один обычный и два старинных. Неужели в Буэнос-Айресе всего один производитель замко́в? Этого мы так и не выяснили.) Короткий ключ был от входной двери в дом. Другие два – сантиметров по пять-шесть длиной, массивные, тяжелые. Мы не сразу поняли, что́ ими открывать. Только дней через пять выяснилось, что ключ с кольцом – от квартиры. Но на этом приключения не заканчивались. Ключ следовало вставлять в огромное отверстие, и приходилось долго нащупывать правильное его положение в замочной скважине. Светильник возле лифта был с таймером, и к тому моменту, когда ключ попадал наконец в замочную скважину, свет гас, и мы оставались в кромешной тьме. Конечно, а как же иначе!

Поначалу мы пытались открывать дверь в темноте. И тут же роняли покупки, сумки, зонт, куртки или что-нибудь еще. Случалось, что ключ тоже выскакивал из дыры и со звоном падал на пол. И все начиналось заново, при этом приходилось еще искать ключ. Ругаясь и спотыкаясь о разбросанные вещи, мы нащупывали выключатель.

Предназначение третьего ключа так и осталось загадкой.

* * *

Именно в Буэнос-Айресе у нас сложился сценарий первого дня в новом городе, который мы по сей день и используем. Тим отвечает за организацию переезда из аэропорта или порта на место, стараясь как можно меньше мучиться с багажом, трафиком и другими проблемами. Добравшись до квартиры или дома, мы расплачиваемся с водителем, встречаемся с хозяевами или агентом, а потом закрываем дверь и даем себе время в тишине и спокойствии прийти в себя. Это для нас очень важно, ведь мы уже не так молоды. Нам нужно время, чтобы отдохнуть и привыкнуть к новому языку и месту.

Есть у нас и список того, что нужно первым делом проверить в новом жилище: кондиционер, отопление, наличие необходимых бытовых приборов. Этот список постепенно растет и наверняка еще не окончен. С каждым переездом мы узнаем что-то новое. Опыт научил нас, что лучше всего пройтись с этим списком и все проверить в присутствии представителя агентства или хозяина. Но в Буэнос-Айресе мы всего этого не знали, поэтому пришлось потратить время и понервничать.

Следующим шагом мы проверяем кладовку и читаем инструкции, которые оставляет управляющий квартирой. Обычно здесь имеется важная информация и о квартире, и о районе, где нам предстоит жить, и о городе в целом.

По ходу дела я разбираюсь с кухонными принадлежностями и начинаю составлять список покупок на первый день. Как правило, выясняется, что чего-нибудь важного как раз и нет: то ножниц, то бумаги для записей, или всего пара бумажных полотенец осталась, или губка для мытья посуды слишком старая (если вообще нашлась).

Мы обязательно узнаем, как работают основные приборы. Чтобы освоить всякие включатели и переключатели, да еще с инструкциями на чужом языке, нужно много времени. Например, в нашей квартире в Буэнос-Айресе кондиционер оказался в гостиной, на почти четырехметровой высоте, и добраться до него не получалось ни с первого этажа, ни из спальни, расположенной на верхнем уровне. Уличный блок кондиционера занимал почти половину нашего крошечного балкончика. Я попробовала найти термостат, но так и не нашла. Впрочем, была весна, и мы могли пока обходиться без кондиционера. Так что я бросила тратить время на поиски и перешла к изучению работы выключателей света. Но если бы мы приехали в город летом, нам пришлось бы сразу разбираться с тем, как управлять кондиционером.

Почти всегда бывает трудно понять, как работает техника – телевизоры, DVD-плееры, а также интернет. Если в левом верхнем углу экрана появляется надпись «Нет сигнала» на разных языках, Тим напряженным голосом вопрошает: «Ты пульт не трогала?»

Сообщение «Нет сигнала» выглядит и звучит примерно одинаково на многих языках. И означает, что придется несколько минут, а то и часов, провести в битве с электроникой, пытаясь путем проб и ошибок разобраться, в чем проблема и как ее решить. И уж совсем грустно становится, когда все приборы при этом говорят с вами на непонятном языке.

К счастью, мы в каждом городе останавливались на несколько недель, поэтому у нас не было необходимости спешить с осмотром достопримечательностей. В первый день мы не уходим далеко от дома и только исследуем свой район, находим продуктовый магазин, банкомат, ресторанчики.

На второй день мы уже отправляемся дальше и начинаем разбираться с местным транспортом. В Буэнос-Айресе много такси. Но, как и в любом крупном городе мира (а в Буэнос-Айресе живут 13 миллионов человек), трафик тут ужасный и намного удобнее пользоваться общественным транспортом. Ведь это еще и гораздо дешевле.

Когда мы впервые покинули свой район и отправились на восток, в более населенный район, мы увидели, что просто идти не спеша не получится. Меня тут же несколько раз толкнули – люди обгоняли нас, чтобы успеть перебежать улицу, пока горит зеленый. Поэтому мы постарались взять принятый тут темп. Надо сказать, что аргентинцы никого не щадят, ведут себя довольно жестко. Здесь много людей с характером, и город сильно напоминает Манхэттен.

Мы нашли вход в метро и пошли за толпой. Спустившись под землю, мы решили отойти в сторону и оглядеться. Местные прекрасно ориентируются в подземке, и туристам здесь следует быть аккуратнее и не путаться под ногами. Мы заметили, что в первый день в новом городе, когда нужно разобраться, как работает метро, или как вызывать такси, или где купить пиво или продукты, можно сэкономить время и усилия, если просто понаблюдать за местными жителями.

Мы купили проездные на десять поездок на метро, изучили карту и решили доехать до знаменитого кладбища Реколета, где на пяти гектарах расположены почти пять тысяч склепов. Мы сразу вспомнили Город Мертвых в Новом Орлеане, так подробно описанный в книге Энн Райс «Интервью с вампиром». Чувствуешь себя странновато, когда идешь по усаженным деревьями улицам и видишь затейливо выстроенные дома для мертвецов. Нас очень впечатлили готические шпили миниатюрных часовен, особенно на фоне расположенных неподалеку современных офисных и жилых зданий. С одной стороны к кладбищу примыкает гигантский дорогой торговый центр. Тишина и прохлада этих кладбищенских улиц, в которые попадаешь из жары и шума города, очень отрезвляет.

Мы пытались найти знакомые имена и быстро обнаружили могилу бывшей первой леди Аргентины Эвы Перон, о жизни которой на Бродвее поставлен мюзикл «Эвита». Ее усыпальница на удивление проста и соседствует с могилами знаменитых писателей, музыкантов, артистов. Мы сели на скамейку, чтобы немного отдохнуть, и Тим сказал:

– Ты заметила, как тут много могил военных чинов? Генералы в этой стране явно в почете и определенно много получают, раз могут позволить себе такую роскошь на кладбище.

– Может, у них скидка была, раз уж они все равно все в стране держали под контролем?

У Аргентины непростая и временами не вполне благополучная история, и нас она очень интересовала. В здешней политической системе и экономике часто происходили крутые перемены. Хотя мы пробыли здесь не так уж долго, мы сполна прочувствовали, как драматическая и неоднозначная история страны отразилась на ее жителях. Однажды в субботу мы наткнулись на улице на яркий и дерзкий гей-парад, в котором участвовали люди самых разных убеждений и стилей жизни; одновременно в пятнадцати минутах ходьбы оттуда, на Авенида Конститусьон, сотни женщин плакали, выкрикивали лозунги и требовали справедливости для людей, пропавших в 1976–1983 годах[7]7
  В период правления военной хунты в Аргентине (в 1976–1983 годах) оппозиция подавлялась с помощью «эскадронов смерти», в результате чего пропали без вести от 10 до 30 тысяч граждан страны. Прим. перев.


[Закрыть]. Есть хорошая шутка о том, кто такие аргентинцы: они похожи на итальянцев, говорят на испанском, одеты как французы и думают, что они британцы. Неудивительно, что здесь немало меланхоличных и слегка потерянных людей! (Мы вообще пришли к выводу, что этим объясняется и непредсказуемость аргентинской экономики.)

Когда эта странная суббота закончилась, мы уселись на своем любимом маленьком балкончике, сделали себе по холодному напитку и стали наблюдать за соседями. Мы не привыкли жить в многоквартирном доме, да еще довольно высоко, здесь же чужие окна вдруг оказались прямо перед нами. В доме напротив люди закрывали занавески только когда переодевались или ложились спать. Так что мы быстро узнали привычки некоторых своих соседей. Нам особенно нравилась квартира одной пары – с красными стенами, украшенными итальянской живописью и расписной керамикой. Мы невольно наблюдали, как они смотрели телевизор, пили коктейли в гостиной или, усевшись рядом, обсуждали семейный бюджет. Почти как «Окно во двор» Хичкока, только без убийств.

В целом ничего особенного нам подсмотреть не удавалось, но однажды вечером мы наблюдали разговор на повышенных тонах между женщиной и мужчиной в одной из соседних квартир. В какой-то момент мы даже забеспокоились.

– Боже мой, Тим, что мы будем делать, если он ее ударит или собьет с ног? – я увидела, как мужчина встал со стула и пошел на женщину, размахивая руками.

– Не представляю. Мы даже не знаем, где у того здания вход, и точно не сможем объясниться с полицейскими…

С каким облегчением мы выдохнули, когда увидели, как он дошел до ее конца стола, обнял ее и поцеловал! И она ответила ему. Но ведь он мог и с балкона ее выбросить! Все это было совсем не похоже на привычную нам жизнь в Калифорнии, где случалось, что мы видели соседей, только когда они открывали свой гараж напротив нашего дома. И уж цвет стен в их гостиной точно не был нам известен.

Дни становились теплее, на палисандрах раскрылись сиреневые цветы. Лепестки усыпали тротуары, и даже местные жители, казалось, стали немного менее агрессивными, что не могло не радовать.

Мы обнаружили, что в Аргентине билеты на разные виды транспорта стоят очень по-разному для местных жителей и для туристов. После этого открытия мы серьезнее стали относиться к выбору мест, которые хотели бы увидеть. Например, билет на самолет для аргентинцев стоит почти вдвое меньше, чем для иностранцев. К сожалению, это означало, что нам не удастся увидеть противоположную часть страны (а ведь по площади Аргентина составляет почти треть от США). Можно было бы поехать на ночном автобусе, но это нам не очень нравилось по многим причинам. Выяснилось также, что если ехать на водопады Игуасу, о которых все нам рассказывали с таким восторгом, нам нужно было въезжать в Чили, и виза обошлась бы по 160 долларов каждому. Ради того, чтобы увидеть водопады, пришлось бы потратить слишком много – на визы, билеты, гостиницы и еду, – и мы не могли себе этого позволить.

Тогда мы решили все как следует осмотреть в самом Буэнос-Айресе и начали с театра «Колон»: он входит в пятерку лучших оперных театров мира и обладает почти идеальной акустикой. Практически все ведущие мировые оперные звезды выходили на его сцену. Три года назад театр открылся после масштабной реконструкции, на которую было потрачено 100 млн долларов. Оформление театра – ода итальянскому и французскому канонам классического оперного стиля. Мы зашли сюда днем, поднялись по роскошной, сияющей позолотой лестнице в зал – и нам захотелось непременно попасть и на спектакль. В итоге мы купили билеты на балет, чтобы иметь возможность посидеть в красных бархатных креслах.

Мы долго выбирали подходящие наряды. Тим был в галстуке и пиджаке, я – в простом черном костюме, но надела жемчуг, так что на фоне культурной элиты города мы выглядели вполне достойно. Балет оказался отнюдь не выдающимся, но общая атмосфера и действительно исключительная акустика вполне компенсировали это. Мы были в восторге от возможности быть среди такой публики.

Мы выходили из театра. Стоял прекрасный весенний вечер, и Тим вдруг сказал:

– Слушай-ка, милая моя, а поедем на настоящие танцы!

И мы отправились в Сан-Тельмо – модную и современную часть города, где сосредоточились все лучшие бары, магазины и клубы. Тим снял галстук, и мы до самого утра смотрели, как молодые пары танцуют танго. (Не смейтесь: конечно, не совсем до утра – в полночь мы уже были дома.) Они танцевали прекрасно: вначале девушки наступали и стучали каблуками, но потом уступали партнеру, позволяя ему завладеть инициативой. Хотелось, конечно, и нам присоединиться, но было очевидно, что кто-то из нас обязательно окажется в больнице, если мы хотя бы попытаемся повторить эти трюки.

Как-то раз утром мы сели в поезд и минут через тридцать были в пригороде Эль-Тигре (название сохранилось с давних времен, когда здесь охотились на ягуаров), в дельте, образованной слиянием нескольких рек и ручьев. Вода здесь коричневая и бежит неспешно. Вдоль рек стоят небольшие живописные городки с магазинчиками, ресторанами, причалами. Здесь встречаются клубы гребли в классическом британском стиле, скромные домики и элегантные особняки, выстроенные в Belle Epoque[8]8
  Прекрасная эпоха (фр. Belle Epoque) – условное обозначение периода истории между последними десятилетиями XIX века и 1914 годом. Прим. ред.


[Закрыть] перед Первой мировой войной. В отличие от других стран Латинской Америки, в Аргентине очень чувствуется влияние Германии и Италии, поэтому мы иногда начинали сомневаться, на каком мы вообще континенте.

Мы нашли кораблик, на котором можно было прокатиться по реке и одновременно пообедать, уселись на корме и принялись разглядывать дома у воды и живущих в них людей. Это получился самый спокойный и умиротворяющий день из всей нашей поездки. Мы с Тимом вообще обожаем бывать у воды, и тут нам было так хорошо!

Мы все больше перенимали манеры и привычки «портеньо» – жителей Буэнос-Айреса (то есть тех, кто живет у порта или в портовом городе). Мы познакомились и подружились с хозяйкой прачечной на другой стороне бульвара. Тим много раз пытался завязать с ней общение, и когда мы наконец принесли в прачечную свои вещи, она улыбнулась и заговорила с нами. Мы разобрались, на каких полках местного магазина искать нужные продукты, и даже купили двухколесную зеленую тележку, чтобы возить покупки домой. Теперь уже и метро нас не пугало, и примерно в восьми случаях из десяти мы с первого раза попадали ключом в замочную скважину. Нам даже стали нравиться гигантские порции мяса, сыра и вина, хотя талия страдала жестоко и мы чуть ли не каждый день давали друг другу слово перестать столько есть.

Мы помногу ходили. Дни становились все теплее, мы отправлялись на прогулку в прекрасные парки и ходили по музеям. Последние полторы сотни лет многие европейцы иммигрировали в Аргентину и привозили с собой предметы искусства. В Музее изящных искусств нам удалось увидеть редкие сокровища кисти наших любимых художников. Некоторые из этих работ я даже в репродукциях никогда не видела.

Время от времени мы отправлялись в Пуэрто-Мадеро, район дорогих отелей и ресторанов, и позволяли себе забыть об экономии и диете. Тут мы заказывали какой-нибудь особенный обед или ужин, пили мой любимый мальбек. И все это тут же сказывалось на моей талии.

Мы вполне освоились в городе, но по-прежнему чувствовали себя одиноко. Быстро стало понятно, что когда живешь в квартирке площадью около пятидесяти квадратных метров и вокруг не слишком дружелюбные соседи, важно ладить со своим партнером. Между нами никогда не было размолвок, а вот отношения с местными жителями складывались по-разному.

– Я их все-таки не понимаю, – сказал как-то вечером Тим, когда мы сидели, прижавшись друг к другу, на нашем крошечном балконе, что-то пили и наблюдали, как соседи в квартире с красной стеной ужинают свиными отбивными. – Я не могу понять, почему они с нами так недружелюбны. Ведь вести себя любезно совсем несложно – даже я научился, хоть и с трудом, скрывать свою нелюбовь к окружающим. А аргентинцы все равно обращаются с нами бог знает как! – Он усмехнулся: – Помнишь, на днях ты попросила бокал красного и тебе отказали? Я так и не понял, что это вообще было.

Тим вспомнил наш недавний обед в Чайна-тауне. Я спросила пробегавшую мимо официантку, не принесет ли она мне бокал красного вина, причем постаралась сказать все на испанском как можно более правильно и улыбнулась. А она сузила глаза и произнесла так многозначительно: «Нет». Повернулась на каблуках и исчезла в кухне.

– Просто ужас, – ответила я. – Могла бы предложить мне вместо вина пива, или подать целую бутылку, если не может принести бокал. Да что угодно было бы лучше, чем это «нет». Почти как тот таксист, с которым ты чуть не подрался.

Тогда Тим пытался расплатиться с таксистом крупной купюрой. Тот ответил, что сдачи у него нет, – определенно рассчитывал забрать все деньги. Тим вполне вежливо пытался обсудить ситуацию, а таксист сложил на груди руки, облокотился на машину и не желал ничего слышать. Продавец журналов наблюдал всю эту сцену, и когда мы попытались у него что-то купить, чтобы разменять купюру, он с наслаждением отказался нам что-либо продать. И никто из угрюмых продавцов окрестных магазинов не соглашался разменять деньги, хотя мы и были готовы у них что-то купить. В конце концов Тим отдал таксисту единственную другую купюру, которая была у нас с собой, – двадцать американских долларов, вдвое больше того, что мы должны были заплатить, только чтобы тот уехал.

Я подхватила Тима под руку и повела подальше от этого места. Он просто рвал и метал, я даже боялась, что кто-нибудь вызовет полицию. Пришлось пройти несколько кварталов, пока Тим успокоился. Обычно Тим, хоть и высок и широк в плечах, очень добродушен. Но иногда, когда все и вправду складывается неудачно, он становится страшен.

Я прекрасно понимала, почему он так себя повел. На протяжении последних нескольких недель нас постоянно толкали на улице, нам отвечали «нет», хотя мы еще и вопроса на сформулировали, и у Тима просто закончилось терпение.

– Я думала, ты его поколотишь, – сказала я.

Тим покачал головой.

– Что-то в местной культуре есть такое, чего мы не понимаем. Почему все вокруг такие несговорчивые? Может, мы больше не способны адаптироваться? Бог ты мой, может, это мы неадекватны и вообще слишком старые?

– Надеюсь, ты ошибаешься, – ответила я. – Мы оба много путешествовали, и я уверена, что мы вполне способны адаптироваться. Но я никогда раньше не оказывалась в подобной среде. Очень любопытно, как мы будем себя чувствовать в других странах. И, кстати, я думаю, ты отлично держался с этим таксистом!

К четвертой неделе мы оба почувствовали, что нам нужно найти что-то американское, знакомое, что поможет нам в этой чужой и не до конца понятной стране. Однажды днем, когда Тим сидел за компьютером и занимался организацией встречи для нас в Париже в июне, он вдруг предложил пойти на днях посмотреть игру футбольных команд Алабамы и университета Луизианы в баре в центре города. Я была очень рада такому предложению. Мой отец, выпускник университета Алабамы, всю жизнь болел за эту команду, и мы всегда особенно интересовались ее успехами. А сейчас мы надеялись, что сможем пообщаться с американскими туристами или живущими здесь американцами.

В день игры мы доехали до нужной остановки на метро, потом прошли несколько кварталов, и когда Тим открыл дверь бара, нас почти оглушило. Внутри все кричали ужасно громко, но это можно было считать нормальным, если бы не одно обстоятельство: игра еще даже не началась. С тех пор как мы перестали регулярно ходить в бары, явно что-то изменилось. Люди здесь больше не разговаривают – они вопят и ревут. Возможно, повышать голос всем приходилось из-за музыки.

А может, мы просто состарились.

Стало очевидно также, что мы не только старше всех в баре лет на тридцать, но, будучи болельщиками Алабамы, мы еще и в абсолютном меньшинстве. Молодые американские менеджеры болели за «Тигров Луизианы». В нашу скромную группу поддержки алабамского «Багрового прилива» вошли кроме нас с Тимом трое бизнесменов из компании Mobile и пара по фамилии Мартинс. Мы сидели за столиком у самого входа и пытались пообщаться, перекрикивая фанатов Луизианы. Мы заказали традиционные куриные крылья, ребрышки барбекю, пиво – все это создавало ощущение привычной домашней обстановки. Мы пытались смотреть игру, но ничего не слышали, а на экране Луизиана просто разнесла Алабаму в клочья. Этот позорный проигрыш испортил нам настроение даже больше, чем постоянный шум, который возрастал всякий раз, когда кто-то из команды противника калечил кого-то из наших. Такое бессмысленно грубое поведение начинало нас утомлять.