Текст книги "Инферис"

– Бабушка ненавидела тебя! Как она могла дать тебе такую власть?

– Могла! Значит, по её мнению я не являлся ни глупцом, ни слабаком! Тебе не придётся заниматься делами компании. Ты начнёшь получать дивиденды либо после замужества, либо по достижению двадцати пяти лет. Все эти годы деньги копятся на счетах, и я бы хотел увидеть, что ты ими разумно распоряжаешься. А то знаешь, меня уже беспокоят эти тисовые рощи или портреты из секвойи на заказ. Совершенно нерациональные траты! В Африке уже не осталось ни секвойи ни баобабов ни агара. А тисовые деревья бесполезно спасать – древесина станет таким же раритетом, как и добротная сталь. Пора уже думать наперёд, моя девочка. Здесь всё дохнет, как будто земли отравлены. И эти клубы пыли, досаждавшие до катастрофы, никуда не делись, только теперь они разносят мусор!

– Я трачу деньги на украшения, чтобы выглядеть не хуже других.

– И где они?

– Они мне быстро надоедают. Я дарю их подругам.

– Я – не аттракцион невиданной щедрости, – отец сузил глаза, и я смутилась, вспомнив о своём желании стать профессиональным игроком в покер. – Наблюдая за вами с Оливером, я пришёл к выводу, что у тебя с ним нет ничего общего. Вы даже не разговаривали весь вечер. Как чужие!

– Мы понимаем друг друга без слов! – вспыхнула я, запоздало подумав о том, что даже не посмотрела на Олли, увлечённая новым партнёром отца, о котором ходили противоречивые слухи. – А тебе хорошо бы присмотреться к сегодняшнему гостю!

– И что с ним не так? – На лице отца мелькнуло брезгливое выражение.

– Я чувствую, что он опасен.

– Конечно, ты чувствуешь! – он свернул документы, и в его глазах отразилось раздражение. – Это не твои тухлые интеллигенты. Это другая порода. Крепкая, рабочая, стойкая и изворотливая. Но при этом чувствуется благородное происхождение, когда перед нами лев, а не шакал. Правда, я так далеко не копал его родословную. Мне пока не к спеху. Но в руках именно таких людей будущее!

– Мне пора, – вздохнув, я поднялась, не желая продолжать разговор. – Спокойной ночи.

С этими словами я, не оглядываясь, вышла из зала и бросилась в свою спальню. Мои щёки пылали. Скоро отец обо всём догадается, если уже не догадался! Перестанет платить по счетам. Как же долго ждать финала в покер! Я едва вышла в полуфинал, но это положение казалось зыбким, как побережье во время отлива. Боялась представить, что будет, если я потерплю поражение. Если в руках окажутся не те карты. Не те игроки рядом. Не тот крупье. Не та музыка. Не те счета в руках отца…

Я не знала, кому из реставрационных богов начинать молиться. Для меня они были безликими и поверхностными, поэтому я не помнила имени ни одного из них. Это лишь пародия на то, что существовало ранее. Катастрофа уравняла всех и породила в людях чудовищ. Задумываясь об этом, я начинала сомневаться в том, что хочу для себя абсолютной свободы. Так хотела окунуться в реальный мир, что готова была пойти на всё, но не знала, что буду делать дальше.

Как говорится, «помог случай»…

Глава V. Стилет

«Страшит лишь то, чего ещё не знаешь,

Пугает то, чего не осязал».

Данте Алигьери, «Божественная комедия».

Париж, 6 апреля 2193 года.

Я заехал за Иоландой перед заходом солнца. Ждал её больше получаса и уже хотел уйти, но, наконец, дочь Ринальди удостоила меня своим появлением. Она спустилась в холл и нерешительно застыла, явно не ожидая меня увидеть на пороге. Я смотрел на её аристократичные и утончённые черты лица, искусно вылепленный нос и плавную линию тяжеловатого подбородка. Светло-русые у корней волосы белели к концам и завивались в локоны. Выразительные голубые глаза в обрамлении тёмных ресниц. Эффектная. Эпатажная, как её отец и этот дом – такой же роскошный особняк, как и в Марк-ан-Барёле. Я помнил, как в детстве ощущал гнетущую неловкость, оказываясь во владениях Ринальди. Теперь это меня ничуть не беспокоило, в отличие от его дочери в облегающем чёрном платье с обнажёнными плечами. На ней было столько золота, сколько сейчас носят богатые парижанки: если всё это собрать и продать, то можно спасти целый город, например, Бари или Бриндизи, пострадавшие от Адриатического моря. Но Иоланда Ринальди вряд ли даже задумывалась об этом. Её лицо оставалось надменным, а взгляд – холодным и оценивающим. Отрепетированные жесты. Неживая мимика. Она напоминала больше куклу, чем просто красивую девушку. Такие обычно закованы в броню настолько, что отогреть их способно только чудо. Но если верить сказкам, то шанс растопить ледяное сердце есть всегда.

– Вы когда-нибудь улыбаетесь? – поинтересовался я, когда мы сели за столик в ресторане с видом на остатки Булонского леса в Шестнадцатом округе.

– А что не так? – мгновенно ощетинилась она.

– Многие дамы не улыбаются! Типа, боятся появления изломов на лице, особенно после работы хирурга-скульптора.

– Вам знакомы даже такие пластические тонкости? – она приподняла тёмную изогнутую бровь. Голубые глаза были похожи на чистейший исландский лёд.

– В сети ничего не скроется. И не такое видал, – я пожал плечами. Листал меню на экране, надеясь увидеть там хоть что-то из натуральных продуктов. После катастрофы фермы почти исчезли, как и натуральное мясо, молоко и яйца. Всё сублимированное, изготовленное словно из палок и пластика. Ничем не лучше дешёвой японской еды навынос, которой была завалена моя кухня в Лилле.

– Вчера вы хотели более откровенного диалога, – изящным жестом она откинула светлый локон со лба.

– О, да, – я обвёл взглядом полупустой зал, залитый розовато-красными лучами заходящего солнца. Они терялись среди нагромождения стекла, хрусталя и зеркал, отбрасывая радужные тени на столики и редких посетителей. – Почему вы поехали без охраны?

– А она мне нужна сегодня? – В каждой её фразе звучал вызов. – Вы же друг моего отца. Мне нечего опасаться.

– Будь я вашим отцом, я бы думал иначе.

– Мне стоит вас бояться? – в её глазах заплясали лукавые огоньки. Кончиками пальцев она провела по меню, выключая его.

– Это зависит от того, чего вы вообще опасаетесь, – усмехнулся я.

– О чём вы, мсье де Верн?

– На вас надет реставрационный бюджет небольшого города, – я взглядом указал на тяжёлые золотые браслеты, обхватывающие её тонкие запястья.

– Папа много занимается благотворительностью, – в её голосе вновь прозвучала резкость, – и я имею право носить такие вещи.

– А чем вы сами занимаетесь, Иоланда?

Передо мной появилась чашка крепкого кофе, и я с наслаждением сделал глоток. Пока собеседница собиралась с мыслями, наблюдал за тем, как сервис-робот подаёт остальные блюда с тихим «вжик-вжик». Закончив работу, машина бесшумно отъехала, скрывшись за огромной хрустальной люстрой до пола в угасающих лучах закатного солнца.

– У меня небольшое швейное производство, – Иоланда вновь взяла себя в руки и продолжила светским тоном, – я занимаюсь женским бельём.

– Простите, чем?

– Что вас так удивляет? Женщины во все времена хотят быть красивыми и желанными. Им нравится кружево и атлас, тонкие бретели, шёлковая шнуровка, пикантный дизайн… Мужчинам нравится, когда на женщине красивое бельё.

– Да неужели? – я улыбнулся ей, удивляясь такой наивности. Вспомнил Рашель, неизменно встречавшую меня в одной рубашке. Вспомнил треск рвущейся ткани. Шорох сминаемых простыней…

– Вы смеётесь надо мной! – Иоланда нахмурилась и сжала губы.

– Ничуть, – я подавил желание расхохотаться. – Простите моё провинциальное невежество. Но ведь одежда – это всего лишь обёртка! Она не меняет суть человека.

– В такой одежде женщины становятся женственнее, – упорствовала она. – Становятся мягче и нежнее.

– Судя по вам, вы предпочитаете бронежилет, – поддел я её. Отпив кофе, откашлялся.

– Вы бестактны, – она чуть ли не с ужасом смотрела на меня. – Я не хожу в бронежилете. У меня много платьев и украшений. Я дизайнер, и мне нравится создавать красоту.

– И, по-вашему, красота заключается в белье?

– Да что в этом такого? – вспыхнула она. Наконец на её бледном лице показался румянец.

– Ничего, мадемуазель, – я покачал головой. – Просто мужчине в женщине важно не бельё. Не платья с украшениями.

– А что же?

– Предлагаю вам подумать над ответом. Вокруг вас много мужчин. Вы можете поинтересоваться их мнением на этот счёт.

– Сейчас мне интересно ваше. Что вам нравится в женщинах?

– Характер. Страсть. Рассудок. Круто, если это всё в одном человеке.

– И вы нашли такого человека, мсье де Верн? – она склонила голову набок.

– Возможно. А что вам нравится в мужчинах?

– Доброта, – не задумываясь, ответила Иоланда. – Уважение. Умение давать свободу.

Я прикрыл лицо ладонью. Эти фразы мне всё сказали. Властный отец. Не терпит возражений. Отпускает дочь без охраны, но, видимо, каждую минуту знает, где она и что с ней. Не понимает, что она как тепличный цветок. Душит её своей властью. Заставляет плясать под свою дудку.

– А какую вы хотите свободу, Иоланда? Свободу от чего?

– Я бы не хотела обсуждать это, – она замялась и огляделась по сторонам. – Пусть это будет моим секретом.

– Я умею хранить тайны, – я подмигнул ей. – И у меня для вас есть сюрприз.

Раскрыв меню, я набрал короткую команду. Через несколько мгновений к Иоланде подошёл администратор ресторана и поставил перед ней горшок с первоцветами. Некоторое время широко распахнутыми глазами девушка смотрела на голубые, синие и лиловые лепестки. На её побледневшем лице явственно читался ужас.

– Вам нравится? – поинтересовался я.

– Они… настоящие? – прошептала она и испуганно посмотрела на меня. – Где вы их достали?

– В Ирландии. Там, где льды ещё полностью не сковали землю. Там, где в ней ещё что-то может расти.

– А пыльные бури?

– Их там нет. Есть только холод, океан и моря, окружающие остров.

– Значит, слухи о вас правдивы? – Иоланда вновь взяла себя в руки. – Те, в которых говорят, что вы работаете на Красный крест и летаете в такие места?

– Да, так, – я допил кофе и взглядом указал на нетронутый перед ней бокал янтарного вина.

– И также правдивы слухи о том, что на нашем побережье промышляют бандиты? – она сделала глоток и поморщилась. Отставила бокал и холодно заметила: – Из-за них на острова летает мало самолётов!

– Как совладелица авиакомпании, вы должны быть в курсе, – поддел я её и отметил, как она тут же вспыхнула.

– Неужели папа хочет начать отправлять туда наши самолёты?

– Возможно. Тогда вы сами сможете увидеть эти цветы. Увидеть красоту земли, а не только одежды.

– В этом нет смысла! – возмутилась Иоланда. – Рано или поздно остров затонет окончательно, папа так говорил! Шотландия уже давно под водой! Вслед уйдут и Уэльс и Ирландия!

– Значит, тогда будем вывозить оттуда людей. Международная программа эвакуации уже почти готова со схемами расселения.

– Так вот зачем вам наши самолёты, – Иоланда почти шипела, сузив глаза. – И вы готовы потратить свои деньги?

– Конечно, – я сделал вид, что она раскусила мой план. Даже улыбнулся её злому побелевшему лицу.

– Папа, должно быть, спятил, соглашаясь на такое.

– Мне не понятен ваш гнев, мадемуазель. Вы с гордостью заявляете, что ваш отец занимается благотворительностью, но переживаете за доходность авиакомпании. Вы и так ни в чём не нуждаетесь.

От последней фразы Иоланда нервно дёрнулась, и я понял, что Бертольд не только властный отец, но и достаточно скупой казначей. Видимо, он выделяет дочери какую-то ежемесячную сумму, которую та явно считает небольшой. Видимо, мечтает именно о финансовой свободе.

– Мне пора домой, – сдержанно отозвалась она. – Думаю, теперь мы квиты. Я рада, что в окружении отца появляются более молодые люди.

– Ни хрена вы не рады, Иоланда. Вы боитесь перемен в отличие от своего отца. Вы живёте в мире, в котором бесконечно реставрируют старое и копаются в мусоре, вместо того, чтобы строить новое. Все заняты этими раскопками, а не помощью друг другу. Увлекательное занятие, не так ли?

– Ничего подобного, – в её голосе зазвучали стальные ноты. – У вас предвзятое отношение ко мне, мсье де Верн. Не знаю, зачем я согласилась на эту странную встречу.

– Из любопытства. Надеюсь, вы узнали всё, что хотели. Что ж, до скорых встреч! Только заберите с собой цветок. Его можно высадить в вашем саду. От вас потребуется только забота и доброта, – я смотрел в её холодное надменное лицо и сомневался в этом.

– Да, конечно. – Иоланда поднялась и неуверенно взяла горшок с цветами. Держала его на расстоянии вытянутой руки, словно опасаясь испачкать платье. – Спасибо за вечер. Можете меня не провожать, папа уже прислал ховеркар.

С этими словами она поспешно покинула зал, который уже заполнялся сумеречным светом наступившего вечера. После её ухода я заметил маленькую сумку из чёрного шёлка на столе. Иоланда так торопилась, как будто боялась остаться со мной наедине. Боялась сболтнуть лишнего. Признаться в вещах, на которые привыкла закрывать глаза. Заносчивая, вспыльчивая, своенравная. Скрывает неуверенность и зависимость от чужого мнения. Теряется при виде того, что не укладывается в её картину мира. Я усмехнулся, вспоминая, как покупал первоцветы в Килкаде. Женщина, продавшая их мне, в одиночку воспитывала дочь с аутизмом. Торговала всем, чем могла, чтобы прокормить себя и ребёнка. Ждала эвакуации, надеясь попасть в одну из современных клиник колонии или альянса. Всякий раз спрашивала меня, есть ли новости о начале реализации программы.

– Я не хочу терять надежду, – приговаривала она, но её покрасневшие глаза говорили об обратном.

– И не надо, – я качал головой, не зная, как ей помочь. – Давайте я у вас куплю цветов. Впервые вижу такие яркие.

– Предстоит особенный день? – оживилась собеседница.

– Да. Заберу вон тот горшок.

Направляясь в Париж, я воспроизвёл в памяти новость об открытии Лувра после капитального ремонта, которую мне отправил осведомитель. Вспомнил мерцающее в воздухе трёхмерное изображение Ринальди с дочерью на фоне стеклянной пирамиды в первом округе. Её лицо закрыто вуалью от пыли, но на плече лежит выбившийся из причёски тяжёлый светлый локон. Руки в высоких перчатках. Плащ, застёгнутый на все пуговицы. Она не была худой, но её стройная и подтянутая фигура говорила об упорных тренировках. Где-то я читал, что Иоланда Ринальди предпочитала танцы и постмодернизм в искусстве, особенно, работы Френсиса Бэкона и Ремедиос Варо. Сама она в общественной жизни не участвовала, и больше о ней ничего не было известно. Мне оставалось удивляться такой скрытности на фоне масштабной деятельности её отца. Поверила в то, что мне нужны самолёты Ринальди, чтобы использовать их в благотворительных целях. Став партнёром компании ASL Capital, я хотел одного – забрать их и передать Красному кресту, лишив эту семейку одного из источников дохода. А потом и всех остальных.

Ради любопытства я открыл сумку Иоланды, в которой лежал цветастый платок, напомнивший мне халат матери – в нём она стояла на террасе накануне катастрофы. Круглое зеркало. Флакон маслянистых духов с восточным тяжёлым ароматом. Стилет с ручкой из умнини – редкой породы розового дерева из Мозамбика. Если Иоланда так уверена в отцовской защите, то почему носит с собой оружие? Разве что для посещения игорных домов, сетью раскинувшихся под Парижем. Мой осведомитель рассказал и об этой стороне жизни дочери Ринальди. Особое внимание она уделяла дому под улицей архитектора Висконти – в переоборудованной под клуб станции метро Тампль игровые залы соседствовали с бойцовскими рингами, офисами оппозиционеров и публичными домами. Вся запрещёнка и контрабанда стекалась именно под землю. Если Иоланда проводит ночи напролёт в таких местах, то нет сомнений в том, что она будет возражать, если я использую её в своих целях.

До сих пор её ошарашенное лицо при виде первоцветов стояло у меня перед глазами. Ворочаясь в гостиничной постели с боку на бок, я спрашивал себя, что же такого особенного в этой гордячке? Меня раздражал мир, к которому она принадлежала – бездушный, напичканный правилами и устаревший, но в ней чувствовалась та томная притягательность, заставлявшая кровь вскипать в жилах. Иоланда становилась желанным призом в этой азартной игре, которую я затеял под благовидным предлогом. Алеф, узнав о моём замысле, сказал, что я чокнутый. Даже люди, разбогатев на ставках, и то вели себя скромнее, по его мнению.

– Я б на твоём месте не связывался со всем этим дерьмом, – покачал он головой, когда мы прощались с ним на аэродроме. За спиной напарника я видел взлетающие самолёты с гуманитарной помощью. Они расходились в небе под прямым углом. – Чуют мои эфиопские корни, что эта история ох как аукнется! Забей на неё!

– Для меня это дело принципа, – возразил я.

– Ты играешь с огнём. Если окажешься по уши в дерьме, то одной репараторной капсулы будет мало! После боя ты восстанавливал мышцы, а если уничтожат твою репутацию, то, как потом восстановиться?

– Моя репутация и так на волоске, – ответил я, вспомнив, как когда-то сказал матери: «Да я сам – дурная компания! И нам с отцом ничего не надо. Сами справимся!».

Алеф неодобрительно цокал языком, и я был уверен, что всё будет идти по плану.

После ужина с Иоландой уверенность начала испаряться.

Глава VI. Игра началась

«Людской молвы невелико значенье,

И ничего сильнее правды нет».

Данте Алигьери, «Божественная комедия».

Париж, 7 апреля 2193 года

– Антуан уже спит, – шепнула Флавия. – Где нас ждёт Оливер?

– На распределительной станции, – я тоже говорила шёпотом, пытаясь скрыть волнение. – Папа уже час как ушёл в свою спальню. В половине пятого мы должны вернуться. Пошли!

Я поправила высокую причёску и убрала выбившиеся пряди за уши. Натянула капюшон. Сжала в руке новую сумку, обшитую красным сатином. Посетовала на то, что чёрную оставила в ресторане. Скорее всего, де Верн привезёт её, если не захочет оставить себе в качестве сувенира. Эта мысль развеселила меня. Всё-таки он слишком самоуверен!

– Что тебя так рассмешило? – поинтересовалась Флавия, когда мы вышли в зимний сад, чтобы дойти до ангара. В свете розовых неоновых ламп я заметила скользнувшее сомнение на лице кузины.

– Де Верн. Меня рассмешил де Верн.

– Ты так и не рассказала, как прошёл вечер.

– Не было времени, – я смотрела на финиковые пальмы под стеклянным куполом, за которым простиралась беззвёздная ночь. Розовый свет рассыпался на волокнистых узких листьях как брызги воды. Точно так же в тёмно-серых глазах де Верна я заметила янтарные крапинки, напоминавшие искры. – Папа как всегда был занят! Я тщетно прождала его, но успела только пожелать спокойной ночи и убедиться, что он ушёл в спальню.

– Так как же?

– Не впечатлило, – отмахнулась я и направилась в сторону двери, ведущей к ангару. Ветви деревьев и кустарников касались кожи, вызывая мурашки. – Мы говорили о пустяках. Он интересовался нашими самолётами, а я рассказывала о женском белье.

– Боже! – хихикнула Флавия, не отставая от меня. – Но вообще как он тебе?

– Расскажу завтра. Сейчас нас встретит Олли с Анри и Бертраном – сегодня мы идём в таком составе. Комендантский час уже начался.

Через ангар мы выскользнули в ночную прохладу и на одном из лифтов спустились на распределительную станцию. В тусклом свете узких белых ламп толпилась молодёжь, ожидая, пока шаттлы развезут всех в разные стороны Парижа. Вертикальные турникеты мигали зелёными огнями, пропуская на платформу группы по шесть человек. Затем шаттл на воздушной подушке закрывал двери и исчезал в темнеющем круглом тоннеле с множеством ответвлений. В углу, на коробках из-под контейнеров для еды спал бродяга, укрываясь грязным обрывком синего пледа с нарисованными золотыми лилиями. Кто-то из собравшихся громко рыгнул и все расхохотались.

От соседства шумной компании мне стало не по себе. Я поправила капюшон и опустила голову. Оливер и его друзья опаздывают! Давно должны быть здесь и не подвергать нас с Флавией опасности! Я пожалела о том, что забыла сумку в ресторане: в ней лежал мой стилет. Под землёй, на нулевом уровне, кафо уже не отправлял геолокацию, поэтому рассчитывать приходилось только на свои силы.

– А ты никогда не думала, что нас могут узнать и рассказать мсье Ринальди? – шёпотом спросила кузина, боязливо оглядываясь по сторонам. Её капюшон был натянут чуть ли не до подбородка.

– Чтобы он спросил у этих людей, что они сами делали в таком месте? – отрезала я, заметив, как один из лифтов выпустил трёх парней. Узнав их, я вздохнула с облегчением. – Поэтому все молчат. Точно так же папа не рассказывает об оборотной стороне своей жизни. О делах в Ложе, их собраниях и ритуалах. Тем более, сегодня финал! И на этом сезон завершается, как и наши вылазки.

Оливер и его друзья подошли к нам и на мой недоумённый взгляд несостоявшийся жених лишь пожал плечами. Мне хотелось высказать ему за опоздание, но он сжал мой локоть и мы двинулись в очереди к шаттлу. Через пару минут тот уже вёз нас к станции Тампль.

– Ты псих, – шепнула я, – ещё немного, и мы с Флавией пошли бы на корм уличной шпане!

– Под такими балахонами вас обеих и за женщин сложно принять, – отшутился Олли. – Извини. Я чуть не проспал. Совсем вымотался.

– Поделом тебе.

– Спасибо, милая.

Итак, впереди нас ожидало то, что Флавия именовала «храмом семи пороков». Массивные двойные двери. Лениво покачивающиеся в воздухе клубы дыма. Тяжёлые бархатные портьеры винного оттенка. Игорные столы из тёмного английского дуба. Тонкий персиковый запах коньяка. Азартные мужчины во фраках и цилиндрах, отдавая дань моде ушедших эпох. Элегантные женщины в бриллиантовых колье, оплетавших зону декольте и плечи. Роскошные платья со шлейфом и замысловатые высокие причёски. Длинные перчатки. Стопки фишек, в которых можно было увидеть целое состояние.

Три зала под высокими сводчатыми потолками. За ними следовали расцвеченные призывными неоновыми словами офисы оппозиционеров и публичный дом, сдающий часть своих спален в аренду для вечеринок и приватных встреч. Несколько раз Оливер приводил меня в одну из этих неуютных комнатушек, вызывавших стойкое ощущение брезгливости. Наша торопливая близость под тусклым светом единственной лампы на прикроватной тумбе не приносила никакого удовольствия. Меня знобило от прикосновений Оливера. Я чувствовала себя использованной и грязной, каждый раз думая о том, что путь к большим деньгам лежит через секс. Как бы то ни было, вскоре мы решили сосредоточиться на игре, а не на наших пресных отношениях. Я вздохнула с облегчением. Больше не нужно симулировать. Не нужно томно вздыхать, делая вид, что я млею от суетливых прикосновений и короткой прелюдии. Больше не нужно лишний раз испытывать отвращение к себе…

Зато в игре сегодня мне везло! Партнёры оказались неважными игроками и больше уделяли внимание разговорам, коньяку и сигарам, нежели плохой игре. До финальной игры оставалось несколько партий, и я наслаждалась процессом, проходя круги торговли, сдачи открытых карт и оглашения ставок.

– Ривер! – крупье огласил последний круг торговли и выложил на стол пятую карту. – И-и-и… завершающий раунд!

– Где кикер? – воскликнула я, ожидая неспаренную карту. Видела одинаковые комбинации открытых карт партнёров по столу. От волнения не могла посчитать ни одну из комбинаций.

– Барабанная дробь! Тишина в за-а-але! И-и-и… Ваша комбинация старше, чем у мсье Лорана, – наконец объявил крупье. – Объявляю мадемуазель Иоланду финалистом весеннего сезона! А-а-аплодисменты!

Собравшиеся принялись поздравлять меня, пожимать руку и приглашать на следующую партию вне финала. Мне хотелось поделиться радостью с Флавией, которая всю игру стояла позади меня. Обернувшись, я увидела Марка де Верна и растерялась. Он подмигнул мне и улыбнулся мальчишеской озорной улыбкой, от которой моё сердце пропустило пару ударов. Через мгновение он сел на освободившееся место мсье Лорана напротив меня. Я ожидала, что он хоть что-то скажет, но крупье начал сдавать карты. Заметила, как де Верн небрежно носил одежду, подчёркивая, что вещи для него не имеют ценности. Его приталенный иссиня-чёрный костюм с высоким стоячим воротником обтягивал широкие плечи и открывал запястья. Оттенял загорелую кожу. Я разглядывала армейский рисунок на рукавах в виде оливково-зелёных разводов и могла только теряться в догадках о том, чем Марк занимается в жизни на самом деле.

– Замечательно, что к нам присоединился ещё один игрок, – заметил мой сосед, мсье Мессин, и я отвлеклась от размышлений, – а то игра шла так вяло.

– Возможно, – невозмутимо ответил Марк и продолжил с ледяным сарказмом: – У любой игры женское лицо, и у Фортуны тоже. А она славится своей переменчивостью.

Он посмотрел на меня в упор, и я почувствовала, как мне стало не хватать воздуха. Видимо, здесь слишком накурено! Но как спрятаться от пронизывающего взгляда де Верна? Я чувствовала ту самую враждебность, как и во время нашего знакомства. Она плескалась в его глазах с янтарными крапинками. Заставляла ощущать себя как под камерой слежения. Теряться в мыслях и словах…

Видимо, в тот момент Фортуна отвернулась от меня и я начала катастрофически проигрывать. Партию за партией! Так радовалась победе в финале, но все последующие партии заставили расстаться как с выигрышем, так и с теми деньгами, которые брала с собой. Я поставила деньги Флавии, но потеряла и их. Не могла сосредоточиться на картах, постоянно чувствуя на себе цепкий взгляд Марка. Он не пил и не дымил сигарой, в то время как мне отчаянно хотелось и того и другого. Я кусала губы, видя, как мне приходится постоянно объявлять «фолд» и отказываться от борьбы за банк в ответ на ставку. Я скидывала карты, и они уходили в сброс. Бросала взгляды на Оливера, но судя по крикам Анри и Бертрана, им везло, и вытащить их из-за стола было невозможно.

Марк закатал рукава по локоть, и по его лицу было видно, что он считает покер детской забавой. Он играл осторожно и ни разу не пошёл на необдуманный риск, даже когда партнёры откровенно провоцировали его. Я же в пылу азарта не могла остановиться. Кричала, хлопала по столу, ругалась с дилером, требовала пересмотра правил и в исступлении швыряла карты на стол. Когда объявили десятиминутный перерыв, я судорожно выдохнула и закрыла лицо ладонями. Проиграла. Я всё проиграла! Ещё пару партий и отцу придут очередные счета, вызывавшие у него циничную усмешку…

– Так вот что происходит, когда засыпает город, – голос Марка раздался совсем близко. Я вздрогнула и отпрянула от него. Он с невозмутимым видом сел рядом.

– Когда засыпает город, просыпается мафия, – я процитировала слоган известной игры с масками и картами.

– Теперь я вижу, что днём Париж как освещённая сторона луны, а ночью – теневая. Выпейте воды, Иоланда. Вы ж чуть голос не сорвали, – он пододвинул ко мне приземистый бокал с искрящейся жидкостью. Фильтрованная. Насыщенная кислородом.

– Вы очень любезны, – сухо произнесла я, вспомнив о том, что с таким человеком лучше не расслабляться, а быть начеку.

– Почему вы не играете вместе с вашим женихом?

– Потому что я не люблю играть в блэкджек, а он – в покер.

– Вы очень разные, – Марк серьёзно смотрел на меня, и я выдержала его взгляд, ощущая, как бешено колотится моё сердце. Видимо так себя чувствует зверь на охоте, когда понимает, что его загнали в угол.

– Почему вас это интересует, мсье де Верн?

– Потому что вы не пара, – вкрадчиво заметил он, – и это очевидно. Почему вы любите играть в покер, Иоланда?

– Я хочу разбогатеть. Такой вариант ответа вас устроит?

– Нет. Вы хотите через игру контролировать мужчин, и в своём женихе не видите достойного соперника. Это тоже очевидно.

– Очевидно только для вас, – процедила я. Во мне закипал гнев, но я допила воду и отставила бокал. – Мне пора.

– Позвольте, я провожу вас домой, – мягко предложил он, – раз ваш жених очень увлечён игрой.

– Я бы хотела его подождать.

– В таком случае я бы мог ссудить вам небольшую сумму, чтобы вы продолжили игру. Мне приятно с вами играть, мадемуазель.

– Играть? Скорее, смотреть, как я проигрываю! – воскликнула я. – Поэтому я откажусь. Мне неприятно быть в долгах.

– Поэтому на вас сегодня ни грамма золота, – подметил он, и я почувствовала, как меня кольнуло раздражение.

– Да, два года назад я проиграла гранатовое колье. Оно досталось мне от матери, и я не смогла потом его выкупить.

– Почему?

– Оно бесценно и ушло в чью-то частную коллекцию, – я закусила нижнюю губу и отвернулась. Чувствовала, как защипали веки от подступающих слёз. Мне захотелось оказаться дома. В тишине своей спальни. В тусклом лунном сиянии, падающем на мою мягкую постель.

– То есть, вы здесь частый гость, Иоланда?

– Да, – с вызовом ответила я. Раздражение усилилось, но я пока могла контролировать его. – В Париже мало развлечений, как вы заметили. Парков практически нет, так как ничего не растёт. Воздух пропитан пылью. Пляжи до сих пор завалены мусором и обломками. Сетевые игры показываются только для детей, как и всё остальное. Нам остаётся только или устраивать званые вечера на земле или азартные игры под землёй после комендантского часа.

– Здесь не только азартные игры, – усмехнулся Марк. Его взгляд был достаточно красноречивым.

– Меня другое не интересует, – отрезала я. – Сегодня я вышла в финал, ради которого тренировалась играть в покер несколько лет. И сюда я прихожу только ради него.

– И всё-таки вы рискуете, мадемуазель, приходя сюда и оставаясь в одиночестве.

– Рискую? Да, я рискую своими деньгами. Но я люблю играть! Сюда приходят воспитанные люди, которые не станут отравлять мне вечер недостойным поведением, если вас это беспокоит. Поэтому я сама могу о себе позаботиться.

– Ах, да, чуть не забыл, – Марк покопался в широком внутреннем кармане жакета и протянул мне мою крохотную сумочку. – Думаю, это ваше.

– Благодарю, мсье де Верн, я тронута вашей заботой.

– Пустяки, – отмахнулся он, и в его глазах заплясали огоньки. – Может, я всё-таки провожу вас? Или вы боитесь остаться со мной наедине?

– Ничего подобного!

– Тогда в чём же дело?

– Я предупрежу кузину, – сдалась я и спохватилась: – И, конечно же, Оливера. А то он решит, что я его бросила!

Я подошла к соседнему столику, за которым Олли играл вместе с Анри и Бертраном. Флавия стояла возле его левого плеча и тихонько подбадривала. У меня закралась мысль, что кузина неравнодушна к моему жениху, но меня это особо не беспокоило. Я шепнула ей, что уже четвёртый час и нам пора возвращаться домой. Предупредила, что нас проводит Марк, и Олли на это лишь махнул рукой, не отрываясь от блэкджека.

Через несколько мгновений мы втроём стояли на перроне Тампля. Сырой затхлый запах, казалось, пронизывал всё вокруг. От сквозняка гремела жестяная банка, летели обрывки тряпок и мелкий мусор. Узкие белые лампы высвечивали из полумрака расслабленное лицо Марка, который делал вид, что его интересуют дореставрационные неоновые надписи над ближайшими коридорами тоннеля. Как только я отворачивалась, то чувствовала на себе его взгляд, заставлявший меня покрываться мурашками. Наконец, мы сели в шаттл и я с облегчением выдохнула. Скоро буду дома, и эта тревожная ночь наконец-то закончится. Поднявшись через распределительную станцию наверх, я пропустила вперёд притихшую Флавию в ангар и замерла, почувствовав руку Марка на своём локте.