Текст книги "Российский колокол № 3 (45) 2024"

Ежеквартальный журнал художественной литературы «Российский колокол»
№ 3(47) 2024 г.

© Российский колокол

* * *

Слово редактора

Дорогие читатели!

Не секрет, что в творчестве мы постоянно стремимся открыть новые, неизведанные земли – смыслы. Есть те, кто утверждает, что ничего нового нет и не будет. Но я говорю: новое – это чуткость к особенностям эпохи. Потому что человек сегодняшний и человек прошлого, хоть и объединены принадлежностью к роду людскому, всё же разные. Увидеть это – значит увидеть необходимость новых смыслов, нового ракурса в литературе. И преподнести реальность таким образом, чтобы вам, читателям, она открылась с той самой стороны, которая звучит как «точно, я это так же чувствовал, но не мог сформулировать». Чтобы текст современного автора стал зеркалом, в котором отражается современный человек.

Создать такой текст, отыскать его в море других текстов, дать ему жизнь на бумаге – непросто. Порой приходится по крупицам собирать свидетельства эпохи. Приходится долго ждать. И всем нам нужна чуткость. Чтобы услышать время, чтобы прочитать написанное, чтобы выловить в нём почти неуловимое, чтобы распознать важное среди привычного.

В этом номере мы дочитываем роман В. Волкова «Вожатый»; выходит третья, заключительная часть с ярким финалом. Мы рассуждаем о психологии литературы (А. Осанов, Е. Жданова, А. Аист и А. Гутиева). Наша рубрика взрослых сказок пополняется новыми текстами (С. Седов, Е. Валужене, Д. Кошевая). Современная проза осторожно, когда с юмором, а когда и с грустью изучает реальность (А. Разживина, Ю. Комарова, А. Аист, А. Егоров, И. Ивка). Поэзия – всегда поэзия, и, как мне кажется, в подборке этого номера она не только очень разная, но ещё и по-разному эмоциональная, если можно так выразиться (Д. Корнилова, П. Великжанин, Д. Кошевая, Е. Наливина, И. Листвина). Рецензию в номер написала О. Камарго, а А. Щербак-Жуков в разделе «Литературоведение» представил обзор творчества Михаила Успенского.

Анна Гутиева, шеф-редактор

Современная проза

Александра Разживина

Вниз – не вверх

Евген проснулся в пять пятьдесят пять.

Три пятёрки подряд – на удачу.

Утро сложно любить, но можно проживать максимально комфортно: умный матрас – и не затекает тело, тёплый пол – и не мёрзнут ноги. Мягкая подсветка по стенам – и не приходится щуриться. Моцарт в динамиках – для полноты ощущений.

Евген успел включить щётку и посмотреть в зеркало, когда понял, что Оля Пялкина умерла.

Это ощущалось как чёрная дыра в груди, как пустота на месте выбитого зуба, как падение во сне. Щётка вибрировала, белая от зубной пасты слюна текла, глаза смотрели и не видели.

Сколько лет прошло?

Кулаки сжались, что-то хрустнуло, бесящее жужжание прекратилось. Некоторое время он тупо изучал пластиковые обломки в руке, потом выбросил в мусорное ведро и вышел из ванной. Свет выключился: сработали датчики движения.

Есть не хотелось, но привычный ритуал успокаивал.

Включить кофеварку.

Опустить тост в тостер на две минуты.

Нож соскользнул, разлетелись осколки яичной скорлупы. Сойдёт. На сковороде – глазунья из одного яйца, три кристаллика соли.

Взять красное яблоко и положить в центр стола.

Механизм отработан: закрой глаза – сделаешь с закрытыми глазами. Отними правую руку – приготовишь левой.

Оля Пялкина умерла, а ничего не изменилось.

Только еда невкусная.

Сложнее всего оказалось выбрать иконку на телефоне. Выпученные глаза, впалые щёки, всклокоченная борода – кто его так нарисовал?

– Вас приветствует программа «ВДАЛь», виртуальный диахронический аналоговый лингвист. Доброе утро, Евгений! Чем могу помочь?

– Ненавижу, блин!

– Ненависть – чувство активного психоэмоционального запаса. В базе хранятся понятия, вышедшие из употребления. Чем могу помочь?

– Умерла Оля Пялкина.

– Ожидайте, идёт проверка данных.

На экране мигала строка «Владимир Иванович печатает…».

Евген сунул палец в рот, оторвал заусенец, стало больно и солоно от крови – а внутри корёжилась чёрная дыра.

– Проверка завершена. Найдена новая лингвистическая единица. «Эрос».

– Что это?

– В древнегреческой мифологии – бог любви.

– Дальше.

– Киноновелла из трёх коротко-метражек.

– Дальше.

– В философии – понятие, обозначающее страстные отношения.

– Подробнее.

– Эрос – тип любви, связанный с физическими сексуальными желаниями.

– Стоп.

Когда Оля смеялась, запрокидывала голову, молочная шея вытягивалась, а волосы лезли в рот.

«Какая вульгарная!» – Евгена потянуло на хохот. Они познакомились летом в компании друзей-велосипедистов.

Оля падала, вставала, отряхивалась, и смех перебивал шум деревьев на аллее и грохот музыки.

– Ненавижу!

– До свидания, Евгений!

Ноготь царапнул экран, сворачивая помощника.

Оля Пялкина умерла.

* * *

Говорят, время лечит.

Врут.

Оно только углубляет рану.

Подруги твердили: «После сорокового дня душа вознесётся – полегчает».

Потяжелело.

Пришло осознание: никогда. Больше – никогда.

Самое страшное слово – «никогда».

– Возьми себя в руки! – шёпотом кричал на кухне муж. – Он умер. Но мы-то живы. Ты жива, Ира!

Муж перестал называть сына по имени после похорон. Только «он».

Ирина качалась на табуретке: вперёд – назад, вперёд – назад. Замирала, откинувшись, балансировала и не падала. На обратной стороне воспалённых век – немое кино. Как Женечка балансирует в проёме окна, шутя откидывается, теряет равновесие и ныряет. Как неловко дёргаются в полёте руки. Как не слышно удара, потому что на мгновение из мира вышибло воздух и задушило тишиной. Какой он страшно маленький на асфальте с высоты четырнадцатого этажа.

Горе свило спасительный кокон глухоты, где можно вынянчить одиночество.

Муж и живой сын – снаружи.

Она и Женя – внутри.

Позвонили не сразу.

Дали время с головой уйти в смоляное отчаяние.

От звонка веяло надеждой и чем-то ещё, потом поняла: тухлятиной.

– Ирина Владимировна? – вкрадчиво мурлыкнула трубка. – Соболезнуем утрате.

Слёзы потекли по щекам, она начала вытирать и не нажала отбой.

– Мы предлагаем помощь. Многие люди в сходной ситуации обращались и получили, что хотели.

– Вы из клиники? Муж звонил?

– Нет. Про вас писал Евгений.

– Вы знали Женю?

– Давайте встретимся? Приезжайте в офис. Или вы хотите в кафе? Через час будет удобно?

Ей перестало быть удобно после того, как она выбирала гроб. Как раз: а будет ли ему удобно?

– Давайте в кафе.

«Офис» – как казённая «опись».

«Вот опись изъятого с тела», – заявил усатый милиционер, которого язык не поворачивался назвать полицейским.

Тело – старший сын. Он родился на тринадцать минут раньше Олега, любил быть первым.

– Вы знаете, как добраться? – И прозвучало красивое название.

Ирине послышалось: «Для шлюх». Она помотала головой:

– Ку да?

– Мы пришлём такси. Водитель позвонит.

В голосе собеседницы прозвучало что-то покровительственно-снисходительное. Злость на секунду поднялась в душе, раздула капюшон, как кобра, а потом исчезла, не оставив даже чёрной крупинки.

Не плевать ли, что и как говорит молоденькая девочка?

Ей не приходилось везти сына домой, чтобы похоронить в закрытом гробу.

* * *

Мать позвонила, как всегда, не вовремя.

Начался перерыв, но постоянный контроль раздражал.

– Да.

– Здравствуй, сыночек!

– Привет.

– Ты занят?

– Нет.

– На работе сейчас?

– Нет.

– А где?

Тянуло ответить: «В борозде». Пришлось глубоко вздохнуть и несколько секунд помолчать.

– Иду в кафе.

– Уже обед? – неизвестно чему обрадовалась мать. – Что закажешь?

– Да как всегда.

Зачем задавать тупые вопросы?

– Ну да, что захочешь.

Они замолчали.

И тут Евгена осенило:

– Мам, Оля Пялкина умерла.

Мать задышала часто и как будто испуганно:

– Я слышала, сыночек.

– Ты не знаешь, что случилось?

– Нет!

– А можешь узнать? Я сегодня, как понял, сам не свой.

– Ой, сыночек, ты что? Плохо себя чувствуешь?

«Нет, мама! – хотелось кричать. – Только у меня чёрная дыра в груди, а вместо сердца – обугленный комок!»

– Нормально у меня всё. Живой. Узнай, пожалуйста. Может, помочь надо?

Новое чувство мелькнуло в сознании. Не забыть бы включить Владимира Ивановича.

– Я спрошу, – робкий голос стало едва слышно.

– Я перезвоню вечером? Сейчас у дороги, шумно.

– Я люблю тебя, сынок!

– И я.

Евген нажал «отбой», сунул телефон в карман.

В кафе было уютно, тихо и безлюдно.

– Ваш столик свободен, – дежурно улыбнулся администратор.

– Вам как всегда? – Официантка возникла словно из-под земли.

«Я что, так часто тут бываю?»

Он так и не смог вспомнить ни имя администратора, ни лицо официантки.

Зато хорошо помнил лицо Оли.

Она мечтала прыгнуть с парашютом и, когда говорила об этом, щурилась. Низкий выпуклый лоб прорезали горизонтальные, как у шимпанзе, морщины, которые хотелось изо всех сил прижать пальцем.

Он узнал, сколько стоит прыжок в тандеме. Посчитал – как десять повышенных стипендий. Матери Оля не нравилась, денег не дала, они так и не прыгнули.

«ВДАЛь ждёт вас».

– Да знаю я! – Он смахнул оповещение. – Надоело!

Оля Пялкина умерла.

* * *

Кафе называлось De Luxe – «Роскошь» по-французски, а не то, что послышалось, и названию соответствовало: дубовые двери, кремовые стены, золотые рамы зеркал, швейцар в алой ливрее. На столах – живые цветы.

Дорого.

Богато.

Неприятно.

– Здравствуйте, Ирина Владимировна! – Молодой человек в приталенном пиджаке и дымчатых очках подхватил её, аккуратно лавируя, привёл к столику на двоих за глухими бархатными портьерами.

– Мне звонила девушка. – Ирина растерялась.

– Антон. Что будете заказывать?

– Не знаю. – Голова немного закружилась.

– Тогда как всегда, – не оборачиваясь, бросил он маячившему за спиной официанту.

– Что вообще происходит? – Вместо крика – писк мышонка, которому перебило хребет пружиной.

– Не волнуйтесь, Ирина Владимировна. Я всё объясню.

Антон улыбнулся. Сверкнул дорогой жемчужно-белый рот. А у Олега с детства проблемы с зубами и сердцем.

– Прогресс не стоит на месте. Технологии шагнули далеко, и с каждым днём то, что раньше казалось фантастикой, становится реальностью.

Ирина зажмурилась:

– Зачем вы меня позвали?

– Сегодня вы общались с нашей сотрудницей. Как впечатления?

– Вы вообще кто? – Она попыталась встать, но запуталась в гнутых ножках стула.

Принесли чай.

– Вам с сахаром или без?

– Без.

– Лимон?

– Спасибо.

– Попробуйте наполеон. Он тут превосходен!

Ирина машинально отломила кусочек. Во рту стало ванильно и приторно.

– Нравится? – Мыльные стёкла смотрели участливо.

– Не знаю. Сладко.

– Вот видите! А вы не хотели пробовать! Вернёмся к разговору. Оцените общение с Юлей по шкале от одного до десяти.

– Как это? Ну ладно, восемь.

– А почему не десять?

– Мне она показалась слишком молодой.

– И что? Это плохо?

– Мы вообще о чём говорим?

– Ирина Владимировна, не кричите! – прикрикнул Антон. – Если я спрашиваю, это напрямую касается Евгения.

– Вы знали моего сына?

– Он был нашим клиентом.

– Что же вы сразу не сказали?

– Я сказал! – Голос металлически отвердел. – Вы не обратили внимания. Будьте внимательнее! Повторяю вопрос: Юля слишком молода. Это плохо?

Ирина вздохнула и закрыла глаза, чтобы не заплакать.

– Она заговорила о Жене, задавала вопросы так снисходительно, как будто свысока. И я подумала: «У тебя, девочка, просто не умирал сын».

Антон довольно улыбнулся, достал лимон из чашки и съел:

– Вы очень наблюдательная женщина! Юля действительно молода, ей двадцать два. И у неё действительно не умирал сын.

– Почему?

– Очень просто. У неё никто не родился. И уже не родится.

– Почему?

«Переспрашиваю, как маленькая!» – мысль мелькнула и исчезла.

– Ирина Владимировна, технологии развиваются и совершенствуются постоянно.

– Вы это уже говорили.

– Не перебивайте! – Антон хлопнул ладонью по столу.

Подпрыгнула и жалобно звякнула серебряная ложка на блюдце.

– То, что раньше казалось фантастикой, – теперь правда. Вы играли в «Киберполис»?

– Я? Нет. Это мальчики за компьютерами сидят, стреляют.

– В «Киберполисе» не убивают. Это симулятор реальности. Персонаж растёт и развивается, творчески осмысляя действительность.

– И?

– И Евгений был одним из активных и давних пользователей нашего продукта, как и Юля. Вы хотите спросить: при чём тут она? Девушка трагически погибла десять месяцев назад.

– Но я с ней разговаривала!

– Вы общались с цифровой копией, которую мы воссоздали по просьбе Юлиной мамы на основании персонажа «Киберполиса» и данных смартфона.

– Не может быть! Вы меня разыгрываете!

– Ирина Владимировна, – Антон укоризненно покачал головой, – вспомните начало разговора: прогресс не остановить.

– Не верю.

– Логично. Смотрите и слушайте.

Откуда он достал ноутбук? На экране замелькали кадры.

Пухлая миловидная девушка обнимает кота.

Выпускной.

Много молодых лиц за столом – студенческая гулянка.

Видео, где слышен знакомый голос.

Фото с отпевания – то же личико – в белом кружеве платка, на лбу – венчик.

Запись звонка:

– Ирина Владимировна? Соболезнуем утрате.

– И что? – Женщина наконец-то разозлилась до искр из глаз. – Я не верю. Это подделка.

– Хотите позвонить Юле?

– Хочу!

– Пожалуйста, – он протянул телефон. – Нажмите «ВДАЛь». Выберите Оулию.

– Почему «ВДАЛь»?

– Я думал, вы спросите, почему Оулию. Нам понравилась игра слов: перспективный вектор развития, направленный вдаль, и словарь. Вы знаете, как точно Даль его назвал? «Словарь живого великорусского языка». Язык – это народ. Мы поставили задачу воссоздать культурный код нации. Люди умирают, но личность остаётся в «Киберполисе». Алфавитный порядок – прекрасный способ синхронизации.

Рука замерла над экраном. Портрет Даля словно бы подмигнул: «Нажми мен я!».

– И что будет, если я позвоню?

– Она ответит. Юля работает на холодной базе клиентов.

– Как это возможно?

– Технологии, Ирина Владимировна, не стоят на месте! – Антон назидательно поднял палец. – Нейросети, искусственный интеллект, дополненная реальность – обыденные вещи. Мы в компании решили сделать шаг вперёд и поспорить со смертью. Пользователи получили шанс вечной жизни в «Киберполисе». Вы будете звонить Юле?

– Нет.

– Почему?

– Боюсь.

– Чего?

– Поверить.

– Понимаю! Вы не первая, кто пережил горе. Есть способ помочь. Я сейчас.

Антон встал, огладил пиджак и выбежал из зала, но вскоре возвратился с квадратным мужчиной.

В другой ситуации – до смерти Жени – Ирина бы рассмеялась, насколько непропорционально, точнее, комически пропорционально был сложён пришедший: невысокий, широкоплечий, пузатый, он походил на ожившую картинку из учебника геометрии. Впечатление дополняла маленькая и абсолютно лысая голова без шеи и с нежными розовыми ушами.

– Здравствуйте! – Мужчина протянул руку.

Ирина автоматически пересчитала: «Раз, два, три, четыре, пять, шесть», столько перстней набито на костяшках.

– Здравствуйте. – Ощущение, что ладонь взяли на абордаж, не по кидало.

– Соболезную утрате!

– Кто вы?

– Игорь Николаевич Соболев, директор внешнего направления. Антон ввёл в курс дела?

– Я продемонстрировал Юлю, – поспешил доложить молодой человек.

– Ирина Владимировна, вы пережили страшное.

Горло сдавил спазм. Команда «Только не реви!» не помогла, глаза заволокло горячей пеленой.

– Если мать вынуждена хоронить дитя, это противоестественно! – продолжил Соболев. – Вы сейчас опустошены, разрушены морально. Какая несправедливость – молодая жизнь трагически прервалась! Ведь ему не было и тридцати?

– Двадцать два… – Женщина всхлипывала, почти не стесняясь.

– Поплачьте, иначе эмоции сожгут. А вы должны быть сильной. – Он протянул салфетку.

– Мужу не нравится, когда я плачу.

– Мужчины вообще воспринимают всё иначе, мы – с Марса, женщины – с Венеры.

«Какие выразительные глаза! И руки такие мускулистые!»

– Вы спортсмен?

– Олимпиец. Бывший. Потом ушёл в бизнес. Ирина Владимировна, выслушайте меня очень внимательно. Я скажу чистую правду, как бы фантастически это ни звучало. Мы можем восстановить справедливость, но окончательное решение за вами. Подумайте! Вы хотите, чтобы сын жил?

То, что носилось в воздухе и зудело недосказанностью, наконец-то оформилось в слова.

– Да! – сорвался ответ. – Я готова ради этого на всё. Но с того света не возвращаются.

– Вам не нужно «всё». Достаточно подписать договор, передать смартфон сына специалистам и права на использование персональных данных – нам. Абонентская плата есть, но посильная.

– Не понимаю, – Ирина качала головой, как китайский болванчик.

– А чего вы не понимаете? – грубовато переспросил Игорь Николаевич. – Технические специалисты дополнят игрового персонажа индивидуальными особенностями: совпадение внешности, голоса, манеры речи. Он будет существовать в пространстве игры. Чем он занимался?

– Женя окончил педагогический, здесь не смог ничего найти, уехал в Москву, а там… – Горло опять сдавило рыдание.

– Коллега! Значит, легко устроится. Возможно, познакомится с кем-то. Сейчас мы разрабатываем не просто искусственный интеллект, а эмоциональный искусственный интеллект, так что постепенно Жене станет доступна палитра чувств. Антон продемонстрировал.

– Но ведь это неправда!

– Вы уверены? Он ничего не узнает, кроме информационного следа.

Чужая тайна тяготила:

– Понимаете, замешана девушка. Женя влюбился, а она ушла к другому.

– Понимаю. – Соболев кивнул. – Девушка жива?

– А при чём тут это? Жива, – Ирина возмутилась.

– Это разные серверы, игроки физические и виртуальные не пересекаются. Евгений будет знать те сведения, что внесены в базу, а в базу будете внесены только вы.

– Но ведь я здесь?

– Подарок фирмы. Вам же надо контактировать.

– Контактировать?

– Антон не сказал? Есть несколько тарифов взаимодействия: базовый, расширенный, премиум, индивидуальный. Вы можете звонить в формате аудио или видео, он может звонить. Хотите получать подарки от сына к праздникам?

– Да он мне дарил только открытки маленьким. Вот Олежка…

– Муж?

– Сын, второй.

– У вас двое?

– Они близнецы. Но совсем разные!

Собеседник кивнул и что-то быстро отстучал в ноутбуке.

– Подпишем договор? Бумаги готовы.

Сердце как будто ожило.

Женечка вернётся!

Она представила мужа и сына, и радость смыло кислотой лиц.

– Погодите. Мне надо подумать. Посоветоваться. И ведь это не бесплатно?

– Чего годить-то? Годите не годите, а всё равно не родите! – скабрёзно пошутил Соболев.

На салфетке была написана сумма. Нули прыгали и кувыркались, играя в чехарду.

– Это за раз? – Голова закружилась.

– Это за месяц. – Перстни мелькнули и скрыли написанное. – Возможен кредит, рассрочка или индивидуальный тариф, я посчитал премиум.

– Я перезвоню!

Ирина наконец смогла встать, неудобный стол цеплялся за юбку, не выпускал, как паук муху.

– Не тяните время! Чем быстрее подпишете бумаги, тем быстрее позвоните сыну.

– Вызовете такси? – Ирина робко посмотрела на Антона.

– Остановка вон там, – он неопределённо махнул рукой и углубился в ноутбук.

– Спасибо, до свидания!

Её провожало мраморное молчание пустого ресторана.

* * *

Евген расплатился картой и промолчал в ответ на радостное «До свидания! Заходите ещё!».

До конца обеденного перерыва оставалось пятнадцать минут, до офиса – пять.

Булькнул телефон.

«Хай, Джек!»

На экране высветился неизвестный номер, «27 11 1998 06 09 2020».

«Я сделяль!»

– Отвалите вы со своим спамом!

Евген поморщился. Заблокировать бы, но на ходу неудобно.

«Ты чо игноришь меня?»

Куцее «игноришь» напомнило слово «игнорировать», которое Владимир Иванович выдал после известия о смерти математички. Училка всегда смотрела поверх и мимо их голов.

«Я твой дом труба шатал!»

Евген поднялся на третий этаж, открыл кабинет:

– Я сегодня первый.

Семь минут до конца обеда, скоро подтянутся.

«Про Ольгу знаешь?»

Оля Пялкина умерла, это он знал.

Но откуда про неё знал странный спамер?

«Кто вы?»

«Прикалываешься? Не узнал штоле?»

«Нет. Кто вы? Что известно про Олю?»

«Бро это Лег. Думал ты меня узнаешь»

«Какой Лег?»

«Ой мля кино»

«Стрёмно как»

«Хз чо сказать кароч»

«Зашквар песец»

Сообщения сыпались одно за другим.

«Не понимаю, о чём вы. Откуда вам известно про Олю?»

«Я твой брат г…дон ты конченый!!!»

«И Олю твою туда же»

«Вы издеваетесь? У меня нет брата. Это шантаж?»

«Бакланище»

«Мать мне ничего не говорила»

«Только маму не трогай!!! Ты и так из неё всё высосал обсос!!!»

«Вы бредите. Я уже десять лет живу отдельно»

«Ты уже десять лет как сдох сука!!!»

«Бред какой-то»

«Это ты бред. Мать кукухой поехала как ты сиганул. Батя с горя запил и ушёл. Свали на хрен из нашей жизни идиота кусок!!!»

«Идите в блок»

Абсурдная переписка оставила во рту кислую горечь.

Мать не перезванивала.

Работать не хотелось.

Никто из коллег не вернулся.

Евген, ссутулившись, смотрел на собственное отражение в выключенном мониторе.

«А что я вообще тут делаю?»

Он встал и пошёл домой.

* * *

Дома её ждали.

На кровати – неглаженое бельё.

В раковине – грязная посуда.

В лотке – кошачья кучка.

– Мам, привет!

Ирина сосредоточенно мыла лоток, хлоркой забивая вонь.

– Я сушилку снял.

– Молодец. – Сквозь сжатые зубы это прозвучало почти как «говно».

Женя всегда встречал около дверей, брал сумку, а этот – вылез из берлоги и опять туда же, в монитор.

– Мы оставили тебе ужин. – Муж маячил в дверях зала.

– Спасибо, я сыта.

«По горло вашими ужинами, завтраками и обедами, вашим свинарником и небритыми рожами!» – мысленное дополнение мелькнуло молнией.

– Куда ходила?

– Нам надо поговорить.

– Ну давай поговорим, Ир.

Странная усталость в голосе мужа заставила повернуть голову и увидеть впервые с того дня. Воспалённые розовые глаза, седая щетина, дрожащие руки – неужели он тоже переживает? Может, тогда согласится?

На кухню зашёл Олег. На него смотреть не хотелось – не Женечка.

– Прочтите – Она бережно достала папку. – Я хочу знать. И выйдите из кухни, пока убираюсь!

Выгнать было проще, чем смотреть, как читают.

Когда через сорок минут Ирина вошла в зал, муж и сын долго молчали.

– Что думаете?

– Ты сошла с ума, – тихо и внятно произнёс муж.

– Мам, это разводилово для лохов.

Сын протянул руку, но она увернулась:

– Так я и знала! Вы просто не хотите, чтоб он жил!

Истерика подкатила внезапно, прыгнула дикой кошкой на плечи, повалила, вцепилась в волосы, била головой об пол, визжала и царапала. Воняло валерианой и валосердином.

– Пап, давай скорую вызовем?

– Погоди, сейчас! – Пощёчина ожгла.

– Ты меня бьёшь? – От удивления истерика рассыпалась прахом, забрав все силы.

– Мам, выпей, пожалуйста!

Смотреть в испуганные глаза было тошно, захотелось выплеснуть воду за клетчатый ворот рубахи.

– Ира, это обман.

– Я повешусь.

– Ты знаешь, кто такой Соболев?

– На колготках.

– Бандит.

– На балконе.

– Олимпиец. Помнишь, там в девяностые полфизвоса[1]1
  Физвос – факультет физического воспитания в педагогическом институте. – Прим. автора.


[Закрыть] крутилось, ещё с кафедры кого-то посадили? Ещё на тринадцатом корпусе писали: «Сегодня – спортсмен, завтра – олимпиец». Сейчас под ним – похоронный бизнес. Посмотри, Олег нашёл информацию.

– И выпрыгну, чтоб наверняка.

– Понимаешь, горе – деньги. Этой скотине без разницы, что сын умер, лишь бы бабла срубить!

– Буду болтаться, соседи увидят – вызовут полицию. Вы уж закопайте как-нибудь.

– Думаешь, он тебя пожалел? Выкупил с первого взгляда и развёл!

– К Женьку не положат, – Олег подал голос.

– Почему?

– Срок не прошёл. Через семь лет.

– Откуда знаешь?

– Меня в гугле не забанили.

Некоторое время мать и сын сверлили друг друга взглядом.

Не выдержал муж:

– Олег! И ты туда же?

– Пап, надо говорить с человеком на понятном ему языке.

– А вот это ты хорошо придумал, сынок! – Муж обрадовался. – Ира, дай номер. Я сам Соболю позвоню. И почему Бокса взорвали, а этого чёрта – нет?

– Не смей! – она взвизгнула.

– Знаешь, дорогая, у тебя всё равно денег нет. Если платить, то мне. Давай визитку или что там.

– Очень некрасиво. – Слёзы, на этот раз тихие, покатились из глаз.

Олег дёрнулся утешить, но замер.

«Женя бы обнял, сказал, что любит, а этот!..» – додумывать не хотелось.

Муж и сын вышли, она осталась.

С серванта улыбался Женечка: красная лента – выпускная, чёрная – траурная.

* * *

Евген шёл куда-то, эхо неслось за ним, перепрыгивало со стенки на стенку, кувыркалось и хохотало.

«Устрой дестрой!»

«Устрой дестрой!»

«Устрой дестрой!»

Невольно он подхватил чёткий ритм.

«Что значит “дестрой”? Даль молчит».

Так же, на ходу, он включил помощника.

– Вас приветствует программа «ВДАЛь», виртуальный диахронический аналоговый лингвист. Добрый день, Евгений! Чем могу помочь?

– Заколебал ты меня, и слова твои драные! Что за, на хрен, «дестрой», – неожиданно Евген заговорил как спамер.

«Владимир Иванович печатает», – зависло на несколько минут.

– Используемые идиомы с учётом коннотации соответствуют крайней степени нервного напряжения. Рекомендую перейти в режим набора и связаться с техническим специалистом, возможна программная ошибка.

Вдох. Выдох.

– Ненавижу тебя, Владимир ты Иванович.

– Ненависть – чувство активного психоэмоционального запаса. В нашей базе хранятся понятия, вышедшие из употребления. Чем могу помочь?

– Что такое «дестрой»?

– Запрос некорректен. Лингвистическая единица не коррелируется с событийным аппаратом.

– «Устрой дестрой».

– Песня рэп-рок-исполнителя Noize MC с «Последнего альбома» 2010 года.

– Включи.

Зазвучали три блатных аккорда, и козлиный голос заныл, что «порядок – это отстой».

– Выключи.

Музыка смолкла.

– «Дестрой».

– В переводе с английского – ломать, разрушать, уничтожать.

– Понятнее не стало.

– Чем могу помочь?

– Иди на хрен.

Оля любила «Сплин», подпевала им, правда, фальшиво, закрыв глаза. Воспоминание проявилось случайно, как мгновенный снимок.

Но Оли больше нет.

И мать не звонит.

Полный дестрой.

* * *

Когда муж решил уйти, Ирина обрадовалась.

Они ехали с кладбища: Жене исполнилось бы двадцать пять. Олег отказался, сказал, работает, но материнское сердце чуяло: просто завидовал. Какая может быть работа – день и ночь пялиться в монитор.

– Остановимся на минуту? – Муж выглядел довольным.

Он выбежал из кондитерской, двумя руками обнимая торт, постучал ногой:

– Открой!

– А что же ты не сказал? Взяли бы с собой! Женечка любил сладкое.

– Ир, – муж обернулся, – это Олегу. У него день рождения. Я от себя перевод скинул, от тебя торт заказал «Любимому сыночку – 25».

Молчание вязло в ушах.

– И много ты ему скинул?

– Какая разница?

– Пусть работать идёт!

– Он работает!

– Знаю, как он работает, штаны протирает. Привык сидеть на всём готовом. Вот Женечка…

– Он мёртв!

– Не ори на меня! Когда поедешь продлять договор?

– Никогда. Хватит!

– Жалко, да? Денег проклятых жалко на сына потратить? Ты и так на тарифе сэкономил, один звонок в день! Ни видео, ни фото, ни подарков!

– Сыну – не жалко. А Соболя с бандой я уже три года кормлю.

– Нашёлся кормилец!

Она смотрела на малиновые от гнева уши с белыми чешуйками отслоившейся кожи, виски, усыпанные бисеринками пота, и ненавидела мужа так, что внутри тоненько дрожала струна. Наверное, последний нерв натягивался, чтобы лопнуть.

Торту Олег обрадовался:

– Почти как в детстве! Помнишь медовик?

От поцелуя она не успела увернуться, но щёку вытерла, поймала осуждающий взгляд мужа и зло поджала губы.

– Мам, пап, спасибо за праздник! Я с друзьями посижу, буду поздно!

Хлопнула дверь.

Пока муж брился, она быстро схватила телефон, чтобы перевести деньги на продление.

Но гад поменял пароль.

Так её и застукали: плачущую, с телефоном в руках.

– Ира, что ты делаешь?

По щеке текла капелька крови – порезался, а вытереть не успел.

– Какой у тебя пароль?

– Что ты делаешь?

– Пароль сказал мне быстро!

Она перешла на крик.

– Я повторяю. – Чем больше росла злость, тем спокойнее становился голос. – Что. Ты. Делаешь.

– Мне нужны деньги!

– И ты хотела украсть?

– Почему ты не оплатил договор?

– Ира, я с тобой развожусь.

Стало очень легко.

Муж собирал сумку, а она улыбалась, подсчитывая: трёшку продать, купить однушку. Олег съедет, не придётся готовить. Тариф поменяет, будет звонить Женечке по видео.

– Олегу я скажу. Он поймёт.

– Проваливай!

Дверь снова хлопнула.

* * *

Евген проснулся в пять пятьдесят пять.

«Зачем так рано?» – никогда этот вопрос не приходил в голову.

Пока чистил зубы, смотрел на тюбик пасты: «Когда я её купил?» Понял: не помнит.

Кофе.

Яичница.

Яблоко.

Почему в корзине их всегда четыре?

Проверил сообщения: написал только Владимир Иванович. Евген смахнул оповещение, не просмотрев. Каждый день одно и то же!

Пора было идти на работу.

Эхо шагов гулко раздавалось в подъезде, решил спуститься пешком, хотя жил на четырнадцатом.

Никто не встретился в коридоре.

Ни звука за одинаково коричневыми дверями.

Бледное помятое небо ещё не проснулось, морщилось пухлыми облаками. Не кричали птицы, не шумели машины, не было прохожих.

Он сунул руки в карманы и свернул налево, а надо было направо.

Улица мигнула, Евген споткнулся и протёр глаза.

– Хрень какая-то.

Ещё один поворот.

Перекрёсток.

Здание офиса.

– Вот блин!

Он развернулся, пошёл прочь, потом побежал, пока не врезался в знакомые двери.

– Что за!..

Евген выставил руки, пошёл, пятясь, обратно, машинально считая:

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть – двери.

Чтобы не закричать, укусил руку – больно!

Закрыл глаза, побрёл вперёд – лбом стукнулся в гладкое стекло: двери.

– Это. Блин. Грёбаный. Сон.

Оля читала про осознанные сновидения. Главное – увидеть руки и зафиксировать образ.

Он сел прямо на асфальте и уставился на ладони.

Пальцы дрожали.

Вот заусенец.

Вот след от укуса.

Зазвонил телефон.

– Мама! Привет! Наконец-то ты позвонила!

Евген обрадовался, как маленький.

– Здравствуй, сыночек! Как дела?

– Да что-то с головой не то.

– Что случилось? – Испуг просочился сквозь трубку, и Евген испугался тоже, а поэтому словно протрезвел и вспомнил: Оля Пялкина умерла.

– Не знаю, мам, кружится как будто. А ты про Олю узнала?

– Отдохни, Женечка! Может, на работу не пойдёшь?

– Хорошо, – послушно повторил, – не пойду. Узнала?

Мать вздохнула, как будто набираясь храбрости:

– Оля разбилась. Неудачный прыжок с парашютом.

– Значит, всё же прыгнула. – Почему-то стало обидно. – Не знаешь, она одна была?

– Что?

– Ничего. Жалко.

– Жалко. Может, врача вызвать?

– Я зайду в кафе, выпью воды. Пройдёт. Спасибо, мам.

– Я люблю тебя, сынок!

– Я тебя тоже. А ты как?

Мать удивилась, забормотала что-то невнятное, и Евген понял, что раньше никогда ни о чём не спрашивал.

Почему?

После отбоя долго смотрел на список входящих: ему звонила только мама. Он не звонил никому.

В кафе не было ни единого посетителя.

– Ваш столик свободен, – дежурно улыбнулся администратор.

– Вам как всегда? – Официантка возникла словно из-под земли.

– Бутылку воды.

Через минуту принесли поднос. Приборы, тарелки, хлеб – всё, кроме заказанного.

Евген крикнул несколько раз, никто не отозвался.

От злости он перевернул столик, еда разлетелась, зазвенели осколки.

– Я вам устрою дестрой, блин!

Оля Пялкина умерла.

– До свидания! Приходите ещё! – попрощался администратор, словно не заметивший беспорядка.