Текст книги "Иностранная литература №04/2012"

Мистер Рэнсом сказал жене, что компания “Быстро-надежно” находится в бизнес-парке, и миссис Рэнсом, мало знакомая с обсуждаемым предметом, вообразила себе приятную сельскую местность, где парк – это настоящий парк, разбитый вокруг довольно импозантного здания, умело переоборудованного в соответствии с современными запросами; территория разделена между мастерскими, а конторы предусмотрительно скрыты в кронах деревьев. В самом сердце этого предпринимательского рая ей виделся загородный дом, вдоль террас расхаживают высокие женщины с папками в руках, а в раззолоченных залах под расписными потолками машинистки стучат по клавишам своих машинок – картина эта (попытайся она проследить ее истоки) брала свое начало в фильмах о войне, где во французских за́мках, захваченных высшим немецким командованием, кипела новая жизнь, которую вот-вот должно было прервать открытие Второго фронта.

Она не поделилась своими романтическими грезами с мистером Рэнсомом, что было к лучшему, ибо как секретарь ряда компаний он знал истинное положение дел и не оставил бы от ее мечтаний камня на камне.

Только когда она увидела, что машина едет по унылой, без единого дерева кольцевой дороге, вдоль которой тянутся какие-то фабрички и мелькают полосы жесткой травы, пробивающейся сквозь бетон, миссис Рэнсом распростилась со своими видениями.

– Тут мало что напоминает о загородной жизни, – не выдержала она.

– Да и с чего бы? – удивился мистер Рэнсом и свернул к металлическим воротам в далеко не палладианском стиле.

– Это здесь, – сказала миссис Рэнсом, глядя на конверт.

Ворота являлись составной частью семифутового забора с косым навесом из колючей проволоки, отчего место это больше смахивало на тюрьму, чем на парк. К пустому бункеру была прикреплена сине-желтая металлическая пластина с планом расположения складов на территории. Мистер Рэнсом вышел из машины, чтобы отыскать строение 14.

– Вы находитесь здесь, – указывала стрела, к кончику которой кто-то пририсовал грубо намалеванные ягодицы.

Строение 14 было на несколько сот ярдов вдвинуто вглубь периметра: при соблюдении масштаба и если отсчитывать от ягодиц, оно стояло примерно на уровне пупка.

Мистер Рэнсом вернулся в машину и медленно повел ее в сгущающихся сумерках, пока не оказался перед низким широким зданием, похожим на ангар с двойными раздвижными дверями, выкрашенными в красное, и без какого-либо опознавательного знака, если не считать предупреждения о злых собаках. Рядом не было ни машин, ни какого-нибудь другого намека на человеческое присутствие.

Мистер Рэнсом надавил на раздвижные двери, не надеясь, что они поддадутся. Они и не поддались.

– Заперто, – констатировала миссис Рэнсом.

– Не скажи, – пробормотал себе под нос мистер Рэнсом и рванул вперед вдоль стены ангара, сопровождаемый не поспевающей за ним миссис Рэнсом, которая неуверенно ковыляла среди щебня, обломков кирпича и лоскутов колючей травы. Мистер Рэнсом ощутил под башмаком что-то скользкое.

– Осторожно, тут собачьи какашки, – предупредила миссис Рэнсом. – Они тут повсюду. – Шедшие вниз ступеньки вели к входу в подвал. Мистер Рэнсом подергал и эти двери. Тоже заперты. Наверное, котельная.

– Похоже на котельную, – заметила миссис Рэнсом.

Он вытирал подошву о ступеньку.

– Можно подумать, что их тут держат, чтобы мы следовали их примеру, – подумала вслух миссис Рэнсом.

– Кого? – спросил мистер Рэнсом, шаркая подошвой о редкую щетину травы.

– Сторожевых собак.

Супруги уже обошли ангар, когда впереди забрезжил свет из тусклого, забранного ребристым стеклом оконца. Верхняя его часть была приоткрыта на дюйм-другой – это явно был туалет, и миссис Рэнсом удалось разглядеть сквозь неровную поверхность стекла рулон туалетной бумаги на подоконнике. Это конечно было совпадение, но рулон был ярко-голубого цвета – цвета незабудок, который так любила покупать для своего туалета миссис Рэнсом и за которым ей порой приходилось побегать. Она прижалась лицом к стеклу, чтобы получше разглядеть рулон, но тут ей попалось на глаза кое-что еще.

– Глянь, дорогой, – обратилась она к мистеру Рэнсому, но он не реагировал. Он весь обратился в слух.

– Помолчи, – сказал он. Он узнал Моцарта.

Через щель туалетного оконца выплывал звучный, глубокий, великолепный, единственный в своем роде голос дамы Кири Те Канава.

“Per pietá, ben mió, perdona all’error d’un amante”[14]14
  “Пощади, мой хороший, прости за ошибку влюбленного…” (итал.)


[Закрыть], – пела она.

Голос несся в сыром сумеречном воздухе, взмывая над блоком 14 “Быстро-надежно”, над блоком 16 “Клеи и адгезивы Крода”, над блоком 20 “Стройматериалы и строительные герметики Ленсила” (блоки 17–19 сдаются в аренду).

“O Dio, – взывала дама Кири, – O Dio”[15]15
  О Боже… О Боже (итал.).


[Закрыть].

Пению внимала и огибающая ангар дорожка, и низкорослые торчащие там-сям деревца, и грязный мелкий ручеек, петляющий в бетонном водосбросе и стекающий к ухабистому нижнему пустырю, где стояла убогая лошадка, уставившаяся на две бочки и столб.

Ощутив прилив сил благодаря голосу исполнительницы, не побоявшейся в свое время приехать с другого конца Земли, мистер Рэнсом вскарабкался по водосточной трубе и больно уперся коленками о карниз. Уцепившись одной рукой за трубу, другой он стал толкать окно внутрь и, выиграв дюйма два, засунул голову в щель как можно глубже, едва не съехав при этом с карниза.

– Поосторожнее, – забеспокоилась миссис Рэнсом.

Тут мистер Рэнсом громко закричал:

– Ау! Ау?

Моцарт смолк. Где-то в стороне проехал автобус.

В наступившей тишине мистер Рэнсом завопил вновь, на этой раз чуть ли не радостно:

– Ау!

И сразу началось светопреставление. Залились лаем собаки, взвыла сирена, а ослепленные мистер и миссис Рэнсом оказались в световой ловушке: полдюжины софитов взяли на прицел их скорчившиеся тела. Оцепенев, мистер Рэнсом мертвой хваткой впился в окошко уборной, а миссис Рэнсом застыла на месте, прильнув как можно теснее к стене и шаря одной рукой по карнизу в надежде нащупать колено мистера Рэнсома (не выходя по возможности за пределы скромности), чье присутствие хотела ощутить.

И вдруг вся суматоха стихла так же внезапно, как поднялась: огни потухли, сирена отключилась, лай сменился редким ворчанием. Трясясь на карнизе, мистер Рэнсом услышал звук раздвигающихся дверей и неторопливые шаги в переднем дворике.

– Прошу прощения, ребята, – произнес мужской голос. – Грабители. Такое дело, приходится принимать меры, чтоб обнаружить и запугать их.

Миссис Рэнсом вглядывалась во тьму, но все еще ослепленная софитами, ничего не могла разглядеть. Мистер Рэнсом съехал по водосточной трубе и стал рядом с ней; она взяла его за руку.

– Сюда, чуваки и чувихи. В эту сторону.

Мистер и миссис Рэнсом перешагнули через клочок травы и ступили на бетон, где на фоне открытых дверей стоял молодой человек.

Ошеломленные, они проследовали за ним в ангар: на свету супруги являли собой жалкое зрелище. Миссис Рэнсом хромала: у нее сломался каблук, на чулках поехали стрелки; у мистера Рэнсома зияла дыра на колене, к туфлям прилипло собачье дерьмо, а на лбу, в том месте, где он прижимался лицом к оконной раме, протянулась длинная грязная полоса.

Молодой человек улыбнулся и протянул руку:

– Морис. Розмари. Привет! Я Мартин.

У него было приятное открытое лицо, и, несмотря на небольшую бородку – а, по убеждению мистера Рэнсома, обладатели их все как один смахивали на отравителей, – для кладовщика он в любом случае был одет невероятно элегантно. Правда, его головной убор был из тех, какие прежде носили только американские игроки в гольф, но теперь такие носили все; в заднюю выемку был продет схваченный резинкой хвостик, и, как у всех молодых в последнее время, подол рубашки сзади был выпростан наружу. Особый же шик, на взгляд миссис Рэнсом, ему придавал элегантный темно-вишневый кардиган, очень напоминавший вязаный жакет, который она купила мистеру Рэнсому на прошлогодней распродаже у “Симпсонов” на Пиккадилли. На шее у Мартина висел свободно повязанный желтый шелковый шарф с лошадиными головами. Миссис Рэнсом когда-то выбрала точно такой же мистеру Рэнсому, но муж надел его всего раз, так как счел, что выглядит в нем простецки. В этом же молодом человеке не было ничего простецкого, вид у него был стильный, и ей подумалось, что, если когда-нибудь они получат свои вещи назад, она откопает в шкафу тот шарф и заставит мужа сделать еще одну попытку.

– Следуйте à moi[16]16
  За мной (франц).


[Закрыть], – сказал молодой человек и вывел их в холодный коридор с голым полом.

– Мне так приятно видеть вас наконец, – сказал он, оглянувшись, – хотя, учитывая обстоятельства, я чувствую, что мы уже давно знакомы.

– Какие такие обстоятельства? – спросил мистер Рэнсом.

– Еще немножко терпения, – успокоил его Мартин.

Мистер и миссис Рэнсом ожидали в темноте, пока молодой человек возился с замком.

– Я сейчас немного проясню обстановку, – пошутил он, и комнату залило светом.

– Входите, – сказал он и засмеялся.

Усталые, грязные, полуослепшие от яркого света, мистер и миссис Рэнсом сделали шаг вперед и… очутились в собственной квартире.

Все было точно так, как в тот вечер, когда они пошли в оперу. Ковер, софа, стулья с высокими спинками; точь-в-точь их кофейный столик, фанерованный ореховым шпоном, с резными бочтами и витыми ножками, со свежим номером “Граммофона” на столешнице. Не было забыто и вышивание миссис Рэнсом – оно лежало на краю дивана, куда она положила его без четверти шесть, перед тем как пошла переодеваться в тот поистине незабываемый вечер. Здесь на кофейном столике стоял стакан, из которого мистер Рэнсом выпил капельку чего-то, что должно было придать ему сил во время первого действия “Cosí” и край которого (миссис Рэнсом провела по нему пальцем) все еще оставался липким.

Стоявшие на каминной полке старинные дорожные часы, которые подарили мистеру Рэнсому на двадцатипятилетие службы у “Селви, Рэнсома, Стила и К°”, пробили шесть, но миссис Рэнсом не поняла, были ли это тогдашние шесть или сегодняшние. Лампы горели как в тот вечер.

– Я знаю, нельзя попусту жечь электричество, – имел обыкновение говорить мистер Рэнсом, – но свет может отпугнуть случайного вора.

На столике в коридоре лежала вечерняя газета: мистер Рэнсом оставил ее для миссис Рэнсом – обычно она читала газету за кофе утром следующего дня.

Если не считать картонной тарелки с остатками недоеденного холодного карри, которую Мартин аккуратно задвинул ногой под диван, пробормотав “Прошу прощения”, всё, каждая мелочь, были на своем месте; казалось, Рэнсомы вернулись к себе, в свою квартиру в Нэсби-мэншнз, на Сент-Джонз-Вуд, а не попали в ангар, в промзону на окраине черт знает чего.

От дурного предчувствия, с которым миссис Рэнсом выезжала днем, не осталось и следа; она ощущала одну только радость; счастливая, она бродила по комнате, улыбалась и издавала “ахи!” и “охи!”, беря в руки то одну, то другую милую сердцу вещицу, порою протягивая ее мужу, чтобы и он мог ею полюбоваться. Мистер Рэнсом, со своей стороны, также был растроган, особенно когда увидел свой старый сиди-плеер, старый верный сиди-плеер, как он был склонен думать о нем сейчас, далеко не чудо света – что верно, то верно, – а почтенный старичок, но все равно преданный и старомодный; да, приятно было видеть его снова, и мистер Рэнсом даже дал послушать миссис Рэнсом обрывочек “Cosí”.

Наблюдая за этим “воссоединением семьи” с улыбкой чуть ли не горделивой, Мартин спросил:

– Всё в порядке? Я старался сохранить всё как было.

– О да, – отозвалась миссис Рэнсом, – идеально.

– Поразительно, – вырвалось у ее мужа.

Миссис Рэнсом кое-что припомнила:

– Я оставила жаркое в духовке.

– Да, – сказал Мартин. – Я съел его с удовольствием.

– Оно не пересохло?

– Самую малость, – заверил ее Мартин, провожая Рэнсомов в спальню. – Наверное, надо было поставить на тройку.

Миссис Рэнсом, кивая в знак согласия, заметила на туалетном столике обрывок бумажного полотенца (ей вспомнилось, что у них тогда кончились “Клинекс”), которым она промокала помаду – снимала излишек с губ – три месяца тому назад.

– Кухня, – объявил Мартин, как будто они могли не найти туда дорогу: кухня была точно там, где ей и следовало быть, только керамическая форма для жаркого, теперь пустая и вымытая, стояла на сушилке.

– Не знал точно, куда ее поставить, – сказал Мартин извиняющимся тоном.

– Всё в порядке, – заверила его миссис Рэнсом. – Я держу ее здесь, – она открыла шкафчик рядом с раковиной и отправила туда форму.

– Я так и думал, но не хотелось рисковать. – Мартин засмеялся, и миссис Рэнсом засмеялась в ответ.

Мистер Рэнсом нахмурился. Молодой человек держался довольно вежливо, хотя и не без фамильярности, однако все это веселье начинало отдавать бесстыдством. В конце концов, речь шла о преступлении, и отнюдь не мелком; здесь находилась похищенная собственность – как она тут оказалась?

– Чаю? – спросил Мартин.

– Спасибо, нет, – ответил мистер Рэнсом.

– С удовольствием, – ответила его жена.

– Нам нужно поговорить, – произнес Мартин.

Миссис Рэнсом никогда не доводилось слышать эту фразу в реальной жизни, этот молодой человек предстал перед ней в новом свете: она догадывалась, что у него на уме. Догадывался и мистер Рэнсом.

– Давайте, – сказал мистер Рэнсом решительно, усаживаясь за кухонный стол и намереваясь сделать первый ход: бросить в лицо этому безмерно самоуверенному молодому человеку вопрос, что все это значит.

– Возможно, – сказал Мартин, ставя перед миссис Рэнсом чашку чаю, – вы сами захотите мне сказать, что все это значит. При всем уважении, как говорится.

“Это уж слишком”, – подумал мистер Рэнсом.

– Возможно, – взорвался он, – при всем уважении, это вы мне скажете, с какой стати вы надели мой вязаный жакет.

– Ты его почти не носил, – сказала миссис Рэнсом. – Чудесный чай.

– Не в этом дело, Розмари. (Мистер Рэнсом очень редко называл ее по имени – только когда хотел, так сказать, зарезать без ножа.) А также мой шелковый шарф.

– Ты его вообще не надевал. Говорил, что у тебя в нем простецкий вид.

– А мне он потому и нравится, – подхватил Мартин радостно. – Пошловат. Однако все хорошее когда-нибудь кончается, как известно. – И он неторопливо (и без тени раскаяния, как отметил про себя мистер Рэнсом) снял с себя кардиган, развязал шарф и положил то и другое на стол.

Надпись на футболке Мартина, которая раньше лишь мелькала сквозь прикрывавшую ее одежду, теперь, освободившись от камуфляжа, бесстрашно предстала во всей своей красе: “Приспичило? Надевай ‘Джиффи’[17]17
  Фирма по производству латексных изделий.


[Закрыть]!” А в скобках: “иллюстрация сзади”. Мистер Рэнсом тотчас передвинулся на край стула, чтобы загородить от жены оскорбляющее взор зрелище, миссис же Рэнсом немного откинулась на своем стуле назад.

– На самом деле, – сказал Мартин, – мы воспользовались лишь одной-двумя вещами. Началось с вашего коричневого пальто, которое сначала я примерил просто смеха ради.

– Смеха ради? – переспросил мистер Рэнсом: комическая сторона этого предмета его гардероба до сих пор была ему неведома.

– Да. Но теперь я полюбил его. Оно потрясающее.

– Оно вам велико, – пробурчал мистер Рэнсом.

– Знаю. Потому и потрясающее. Клио считает, что у вас по-настоящему хороший вкус.

– Клио? – спросила миссис Рэнсом.

– Моя подруга.

Но, заметив, что у мистера Рэнсома от злости глаза лезут на лоб, Мартин пожал плечами:

– В конце концов, вы сами дали нам зеленую улицу.

Он отправился в гостиную, вернулся с папкой и положил ее на кухонный стол.

– Может, вы объясните мне, – сказал мистер Рэнсом с пугающим спокойствием, – по какой причине наши вещи находятся здесь?

И Мартин объяснил. Только объяснение это мало что дало, и, когда он закончил, дело почти не продвинулось вперед.

Однажды, примерно месяца три тому назад (“15 февраля”, – подсказала миссис Рэнсом), он пришел на работу и, открыв двери, обнаружил всю их мебель в том виде, в каком она стояла в Нэсби-мэншнз и в каком стоит сейчас здесь: ковры на полу, лампы включены, тепло, запах готовящейся еды из кухни.

– Я хочу сказать, – сказал Мартин мечтательно, – настоящий дом.

– Но вы, безусловно, должны были понимать, что это, мягко говоря, нечто аномальное?

– В высшей степени аномальное, – подтвердил Мартин. – Обычно вещи кладут в ящики, упаковочные клети, потом в контейнер, его запечатывают и держат на задней площадке, пока не затребуют владельцы. У нас хранятся горы всевозможной мебели, но за полгода я не вижу ни одного кресла.

– Но зачем наши вещи свалили сюда? – спросил мистер Рэнсом.

– Свалили? – обиделся Мартин. – Вы это называете “свалили”? Это прекрасно, это поэзия.

– В каком смысле? – спросил мистер Рэнсом.

– Так вот, когда я в тот день пришел на работу, я увидел на столике в коридоре конверт…

– Я всегда кладу туда почту, – вставила миссис Рэнсом.

– …конверт, – повторил Мартин, – в котором было 3 000 фунтов наличными в уплату за два месяца хранения – выше наших обычных тарифов, призна́юсь вам. И еще, – прибавил он, – вынимая листок из папки, – там было вот это.

То был листок календаря “Кулинарные изделия Делии Смит” с рецептом жаркого, которое миссис Рэнсом готовила в тот день и оставила томиться в духовке. На обороте было написано: “Все должно быть в точности, как есть”. И в скобках: “Не стесняйтесь пользоваться”. То, что в скобках, было подчеркнуто.

– Поэтому что касается вашего пальто, шарфов и прочего, я полагал, – Мартин запнулся, затрудняясь в выборе нужного слова, – что у меня есть имприматур[18]18
  От лат. imprimatur – букв.: дозволено к печати.


[Закрыть]. (Он учился – правда, недолго – в Уорикском университете.)

– Но это мог написать любой, – возразил мистер Рэнсом.

– И вложить в конверт три тысячи фунтов наличными? – спросил Мартин. – Ну нет. К тому же я произвел проверку. Ньюпорт-Пагнелл не в курсе. Кардифф… Лидс… Я все проверил через компьютер – и всюду ничего. Я подумал: ну что ж, Мартин, добро уже тут. За все пока уплачено, почему бы тебе не пожить, как дома? Так я и сделал. Да, а что касается сиди-дисков, я позволил себе внести в коллекцию некоторое разнообразие. Я так понимаю, вы любите Моцарта?

– Я по-прежнему придерживаюсь той точки зрения, – произнес, еле сдерживаясь, мистер Рэнсом, – что вы могли приложить больше усилий, чтобы навести справки, прежде чем свободно распоряжаться чужим имуществом.

– Согласен, ситуация необычная, – не стал возражать Мартин. – Только зачем бы я стал это делать? Я обязан был почуять недоброе?

Мистер Рэнсом услышал и был возмущен этой – совершенно не к месту – вопросительной интонацией, с которой Мартин (да и вообще молодежь) часто завершали сказанное. Он уже не раз слышал ее от своего мальчишки-рассыльного, только не предполагал, что это дошло и до Эйлсбери. (“Куда вы идете, Фостер?”, “Так время ланча?”) Это звучало вызывающе, хотя трудно было сказать почему, и неизменно приводило мистера Рэнсома в дурное расположение духа (что, собственно, и побуждало Фостера это делать).

Мартин же, со своей стороны, вроде бы не замечал того раздражения, которое он вызывал у мистера Рэнсома, и его безмятежность, совершенно незыблемую, тот приписал наркотикам. Сейчас Мартин уютно расположился в кухне, и, пока мистер Рэнсом сновал по квартире, выискивая следы поломок, разрушений или хотя бы износа, с удовольствием болтал с миссис Рэнсом, которую он называл теперь Розмари.

– Ему бы немного повеселеть, – сказал ей Мартин, в то время как мистер Рэнсом с шумом рылся в буфетах.

Миссис Рэнсом не была уверена, что “повеселеть” и “расслабиться” было одно и то же, но ход его мыслей уловила и в ответ улыбнулась и кивнула.

– Это было все равно что играть “в папу-маму”, – признался Мартин. – Мы с Клио обычно снимаем жилье над химчистками.

Миссис Рэнсом подумала, что Клио, наверное, чернокожая, но решила не спрашивать.

– На самом деле, – сказал Мартин, понизив голос, потому что мистер Рэнсом пересчитывал винные бутылки в стеллаже кладовки, – благодаря этой истории между нами все тоже получшало. Перемена обстановки – знаете ли, способствует взаимоотношениям.

Миссис Рэнсом понимающе кивнула – в дневных телепередачах эту тему поднимали постоянно.

– Хорошая кровать, – шепнул Мартин. – Матрас – как это говорится? – принимает форму тела. – Мартин мягко вильнул бедрами. – Понимаете, что я хочу сказать, Розмари? – Он подмигнул.

– Ортопедический, – поспешила объяснить Розмари. – У мистера Рэнсома больная спина.

– У меня бы она, наверное, тоже заболела, если бы я поспал на нем подольше. – Мартин похлопал ее по руке. – Шутка.

– Чего я не понимаю, – сказал мистер Рэнсом – между тем рука Мартина все еще лежала на руке его жены (чего мистер Рэнсом тоже не понимал), – чего я не понимаю, так это того, как получилось, что перевезший сюда наши вещи, кто бы он ни был, точно запомнил, где что стояло.

– Вот уж не проблема, – Мартин вышел в холл и вернулся с альбомом для фотографий. Этот альбом мистер Рэнсом купил жене в подарок в ту пору, когда настаивал на том, чтобы она завела себе хобби. Он купил ей и фотоаппарат, с которым она так и не научилась обращаться, поэтому и аппарат, и альбом остались без применения. Только теперь в альбоме было полно фотографий.

– Снято на “Полароид”. Что может быть лучше? – похвастался Мартин.

В альбоме было по дюжине фотографий каждого помещения, снятых в тот самый богатый событиями вечер; общий вид каждой комнаты, обстановка, каминная полка крупным планом, все приборы и бумаги на письменном столе крупным планом; каждая комната, каждая горизонтальная поверхность были запечатлены самым тщательным образом, как если бы ассистент кинорежиссера – будь эта квартира местом действия фильма – готовился к съемке.

– А как же фамилия и адрес? – спросил мистер Рэнсом.

– Нет ничего проще. Откройте… – начал Мартин.

– Любой ящик, – присоединилась к Мартину миссис Рэнсом.

– Столько снимков, – задумалась она. – Кто бы ни были эти люди, денег у них куры не клюют. Какая красота получилась, правда?

– Но тут и правда красиво. Нам будет всего этого очень не хватать.

– И дело не только в том, что все наши вещи стоят на месте, – подтвердил мистер Рэнсом, – но и в том, что комнаты расположены в нужном порядке.

– Перегородки, – сказал Мартин. – Они запаслись перегородками.

– Но потолка тут нет, – возликовал мистер Рэнсом. – С этим они не справились.

– Зато справились с люстрой, – возразила жена. И в самом деле, люстра свисала с подвесной балки.

– Что ж, не думаю, что нам следует затягивать этот процесс дольше необходимого, – заявил мистер Рэнсом. – Я свяжусь со своей страховой компанией и сообщу им, что наша собственность нашлась. Они, в свою очередь, свяжутся с вами на предмет вывоза и возврата имущества. Вроде бы никаких недостач нет, но на этой стадии ничего нельзя утверждать окончательно.

– О нет, недостач нет, – сказал Мартин. – Может, не хватает одной-двух мятных шоколадок “Доброе утро ”, но это я легко восполню.

– Нет-нет, в этом нет необходимости, – запротестовала миссис Рэнсом. – За счет заведения, – сказала она и засмеялась.

Мистер Рэнсом нахмурился и, когда Мартин вышел за бланками накладных, прошептал миссис Рэнсом, что все надо будет отдать в чистку.

– Я и думать боюсь о том, что тут делалось. На твоем туалетном столике какая-то грязная бумага, я почти убежден, что на ней следы крови. И, сдается мне, они спали в нашей постели.

– Мы обменяемся квитанциями. Одна – для вас. Другая – для меня, – сказал Мартин. – Вы говорите “владелец”, если человек жив? А если он умер?

– После него остается собственность, значит, он собственник, – сказал мистер Рэнсом категорическим тоном.

– Собственность, – повторил Мартин. – Хорошее слово.

Мартин стоял во дворике, смотрел, как они уходят; на прощание он расцеловал миссис Рэнсом в обе щеки. Их сын был бы такого же возраста, подумала миссис Рэнсом, – если бы у них был сын.

– Я чувствую себя членом семьи, – сказал он.

Да, подумалось мистеру Рэнсому, будь у них сын, он был бы таким же. Действовал бы на нервы, вызывал бы недоумение. Давал бы понять, что он умнее. Они с женой не могли бы и шагу ступить без его ведома.

Наконец, мистеру Рэнсому удалось обменяться с Мартином рукопожатием.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – с этими словами Мартин похлопал его по плечу. – Удачи!

– Откуда нам знать, что он не в сговоре с остальными? – сказал мистер Рэнсом, уже сидя в машине.

– Он не того типа, – возразила миссис Рэнсом.

– Вот как? А что это за тип такой? Разве ты встречалась с чем-либо подобным ранее? Или слышала о чем-либо подобном? Какого типа человек требуется для такой ситуации, вот что хотелось бы знать.

– Мы немного превышаем скорость, – перебила его миссис Рэнсом.

– Я, разумеется, заявлю в полицию, – решил мистер Рэнсом.

– Они и раньше не проявили интереса, а уж теперь не проявят и подавно.

– Кто ты такая?

– В каком смысле?

– Я поверенный. А ты кто? Эксперт?

Некоторое время они ехали молча.

– Я, само собой, потребую компенсации. За моральный ущерб. За причиненное беспокойство. За неудобства. Все это имеет денежное выражение и должно быть учтено при окончательной оценке.

Мысленно он уже писал соответствующее письмо.

В положенное время содержимое квартиры вернулось в Нэсби-мэншнз. К одному из ящиков была прикреплена записка: “Не стесняйтесь пользоваться. Мартин”, – и в скобках: “Шутка”. Мистер Рэнсом настаивал на том, чтобы все вернулось на свои места; это было бы труднодостижимо, если бы не подсказки в фотоальбоме миссис Рэнсом. И все равно бригада, расставлявшая мебель, в тщательности не шла ни в какое сравнение с побывавшими тут грабителями, а уж о скорости и говорить нечего. Но вот квартира была убрана, приведена в порядок, покрывала выстираны, все, что нужно, побывало в химчистке или было пропылесосено – место действия постепенно приобретало прежний вид, и жизнь вернулась к тому состоянию, которое раньше миссис Рэнсом считала нормальным, – раньше, но не теперь.

В самом начале “восстановительного периода”, когда мистер Рэнсом ушел в контору, миссис Рэнсом решила испытать плетеное кресло-качалку и коврик в нынешних, куда менее спартанских условиях, перенеся и то и другое в холл; но, хотя кресло оставалось ничуть не менее удобным, чем раньше, все это казалось тут неуместным – у нее даже возникло чувство, будто она сидит в вестибюле торгового центра. Поэтому она перетащила кресло в комнату для гостей, где порой его проведывала: садилась поразмышлять о жизни. Но нет, по-старому не получалось, и в конце концов она отдала его сторожу, который с трудом, но все-таки втиснул его в свою комнатушку за котельной, где в настоящее время пытался постичь Джейн Остен.

Мистеру Рэнсому повезло больше, чем жене: хотя ему и пришлось возвратить страховой компании выданный ему чек, он уведомил компанию, что заказал новые колонки (которых не заказывал), за что ему полагалось соответствующее возмещение, что и было своевременно сделано и позволило приобрести поистине ультрасовременное оборудование.

В течение нескольких последующих месяцев следы недолгого пребывания Мартина и Клио временами всплывали на поверхность: пустой пакетик от презервативов, засунутый под матрас, косынка, застрявшая в щели у боковушки дивана, кусок чего-то твердого и коричневого в серебряной фольге, обнаружившийся в одной из стоявших на камине безделушек. Миссис Рэнсом осторожно понюхала его, затем надела резиновые перчатки и бросила в унитаз, решив, что именно там ему самое место. Прежде чем предмет нехотя соскользнул вниз, воду пришлось спускать несколько раз – миссис Рэнсом тем временем сидела на краю ванны, ожидая, пока вновь и вновь наполнится бачок, и удивляясь тому, как эта штука попала на камин. Розыгрыш, небось, но не из тех, какими стоило делиться с мистером Рэнсомом.

Кроме того, часто попадались чужие волосы – длинные и светлые, явно принадлежавшие Мартину, и курчавые, более темные, обладательницей коих, видимо, была Клио. Волоски встречались с разной частотой – распределение их между гардеробом миссис Рэнсом и мистера Рэнсома было неравным, ему, как она предполагала, они не попадались вовсе, иначе бы он не преминул доложить ей об этом.

Она же встречала их повсюду – на свои платьях, пальто, белье, то были и волосы Мартина, и волосы Клио, коротенькие и длинные; так что она не могла взять в толк, что они такое творили, выходившее за рамки половых различий и поведенческих норм. Надевал ли Мартин ее трусики себе на голову (на одной паре она обнаружила три волоска); были ли резиновые вставки на ее бюстгалтере и раньше так растянуты, как теперь (к лифчику пристали два волоска – светлый и темный)?

Сидя вечером напротив мистера Рэнсома (он был в наушниках), она без всякого раздражения и даже с легким волнением размышляла о том, что к ее белью прикасался чужой человек. А может, и два чужих человека. “Не хочешь же ты сказать, что это в самом деле был кто-то чужой?” – съязвил бы мистер Рэнсом, но то был лишний довод, чтобы держать язык за зубами.

Потом возникло еще одно напоминание о недавнем прошлом, которое они вынуждены были пережить, пусть и вследствие случайного стечения обстоятельств. Как-то субботним вечером после ужина мистер Рэнсом надумал записать трансляцию “Похищения из сераля” на Радио-3. Миссис Рэнсом, решив, что в субботний вечер по телевидению едва ли покажут что-то стоящее, села читать роман о каких-то малозанимательных любовных изменах, совершавшихся под сенью Котсуолдских холмов. Он вставил кассету, которую считал новой, но включив центр, с удивлением услышал раскаты безудержного смеха. Миссис Рэнсом подняла на него глаза. Он слушал достаточно долго, чтобы разобрать, что смеявшихся было двое, мужчина и женщина, и так как замолкать они явно не собирались, он решил остановить запись, но миссис Рэнсом сказала: “Не нужно, Морис. Оставь. Тут может крыться ключ к разгадке”.

Так они сидели и слушали, а смех все не смолкал и не смолкал, пока минуты через три-четыре он не начал ослабевать, затихать, и тот из них, кто все еще смеялся, стал прерывисто дышать, хватать ртом воздух, пока вздохи постепенно не превратились в стоны, вскрики; затем последовали ритмичные всасывающие звуки, столь же жесткие и целенаправленные, сколь расслабленными и бесцельными были прежние. В какую-то секунду микрофон явно пододвинули ближе, чтобы лучше запечатлеть происходящее: звук издавало что-то такое сырое и влажное, казалось, с человеком не соотносимое.

– Булькает, – сказала миссис Рэнсом, – как заварной крем на плите. – Но она-то знала, что крем тут ни при чем. Приготовление заварного крема требует гораздо меньше усилий, к тому же он не издает одобрительных возгласов, да и стряпухи не вопят, когда он наконец начинает вскипать.

– Мы не хотим слушать это, правда? – сказал мистер Рэнсом и включил Радио-3, попав как раз на почтительный шумок зала перед появлением на сцене Клаудио Аббадо[19]19
  Клаудио Аббадо (р. 1933) – дирижер итальянского происхождения.


[Закрыть].