Текст книги "Омут"

14 сентября, день (для меня это утро)

Замечательная ночь. Не знаю, как по итогам я не слег с воспалением легких.

На вокзале меня ожидал угрюмый юноша сельского вида. После полутораминутного молчания, пока он рассматривал меня, а я, утопая в дождевых потоках, в ответ уныло взирал на него, он таки осведомился:

– Вы господин Делеф?

Я кивнул, подтверждая свою личность, и только после этого он соизволил меня поприветствовать – видать, слова свои он ценил и как попало не тратил. Несмотря на физиономию, настолько простецкую, будто он был рожден от союза мужчины и овцы, произношение у него было чистое.

– Пройдемте к лошадям.

– Лошадям? – переспросил я, не веря своим ушам.

Юноша невозмутимо подтвердил, что да, к лошадям.

– Дорога через лес, – объяснил он. – Автомобиль там не проедет. Ни у кого из нас нет автомобиля.

Я по-прежнему надеялся, что он издевается надо мной, но мы прошли от фонаря в темноту, и там действительно обнаружились две упитанные лошади, чьи шкуры тускло поблескивали от капель воды.

– Думаю, нам лучше переночевать в городе, – сказал я, указав на отдаленные огни освещенных окон, немногочисленные в это позднее время. – В деревню отправимся утром.

– Нет, – возразил юноша. – Придется ехать сейчас.

– Но дождь идет. И темно.

– Ночь достаточно лунная, – сухо возразил юноша.

– Достаточно для чего? – осведомился я, мгновенно вспыхивая раздражением. – Чтобы осветить мой холодеющий труп, после того, как я сломаю себе шею, налетев сослепу на ветку?

– В городе нет гостиницы. Нам негде остановиться.

– Нет?

В самом захудалом городишке есть гостиница, весь вопрос – какая.

– Нет.

Странно.

В последний раз я ездил на лошади лет в десять. В парке. Может, это вообще был пони, не помню. Какой из меня всадник, особенно с тех пор, как порождение больного человеческого воображения перегрызло мне кость ноги, последствия чего все еще весьма ощутимы.

Держа мой чемодан, юноша спокойно наблюдал, как я пытаюсь взобраться на проклятую кобылу, которая, к счастью, стояла как вкопанная.

– Вам помочь? – не шелохнувшись, вяло поинтересовался он, когда мои попытки очевидно затянулись.

– Что вы, я прекрасно справляюсь, – грубо бросил я и все-таки рывком взобрался на проклятое животное. Лошадь всхрапнула, то есть заржала, так это у них называется, и внезапно шагнула вперед. Я качнулся, стискивая коленями ее скользкие, неприятно мокрые бока, нервно вздохнул и подумал: как в прошлые века. Никогда не завидовал людям из прошлого. Необходимость путешествовать на глупых непредсказуемых животных, оставляющих груды навоза, была только одним из множества неприятных аспектов их дискомфортного существования.

Юноша прикрепил мой чемодан к седлу своей лошади и легко оседлал ее.

То, что он назвал дорогой, оказалось тощей тропинкой среди деревьев. Как он ее различал в темноте, мне не понять. Капли дождя на нас не падали, но падали на листья и с них уже струйками стекали на нас, в основном прицельно за шиворот. Длился этот кошмар три или четыре часа (ближе к сотне по ощущениям), точно не знаю, потому что мои часы с синим светящимся циферблатом запотели изнутри и остановились. У меня затекло все тело, я промок и продрог до костей, и вообще было невероятно мерзко. Юноша молчал, и я тоже, потому что вежливость заставляла меня сдерживать теснящиеся на языке ругательства, а гордость удерживала от нытья.

Наконец мы выехали из леса на какую-то узкую длинную улицу без единого фонаря, вдоль которой смутно виделись невысокие дома.

– Прибыли, – объявил юноша, что было и так понятно. Он потратил зря одно слово.

Когда я кое-как спустился с лошади, левой ноги я совсем не чувствовал, а правую лучше бы не чувствовал – ее пронзала тысяча игл.

Проводив меня до дома, где мне предстояло расположиться, юноша оставил меня, не удосужившись даже показать, где в прихожей выключатель. После недолгих поисков в кромешной тьме я сдался, вдоль стены прошел в комнату и ощупью, как слепец, отыскал кровать. При моем чистоплюйстве немыслимо, чтобы я позволил себе завалиться спать, не отскоблившись предварительно от дневной грязи, но вчера был именно такой случай.

Проснулся поздно. Комнату заливали солнечные лучи – погода наладилась. Поднявшись, первым делом я осмотрел дом и несколько успокоился. Не похоже на бывший свинарник. Просторный дом, недавно выстроенный. Вполне приятно пахнет древесиной. С кухни доносился звон посуды. Юноша упоминал, что мне предоставят служанку. Он называл ее имя, но оно не удержалось в моей памяти.

Не обнаружив в доме ванной комнаты, я прошел на кухню и осведомился у хлопочущей там смуглой угрюмой особы, где могу привести себя в порядок. В ответ служанка выдала мне большое корыто и кусок коричневого мыла с горьким, дерущим ноздри запахом.

Пришлось мыться прямо посреди комнаты. Какая потрясающая необычность ситуации. Чихая от резкого запаха мыла и расплескивая воду на пол, я рассматривал комнату, впервые заприметив масляную лампу на столе и отсутствие выключателей на стенах. Быть такого не может…

Одевшись и зачесав волосы назад в своей обычной манере, я отправился расспросить служанку, что за ерунда с этим домом. Она ответила, что электричества и водопровода нет во всей деревне. Дикость. И это в наше время, когда у всех в домах телевизоры, у некоторых даже цветные. Еще начиная с лошадей, не оставляет ощущение, что меня отбросило на несколько веков назад. На кухне допотопная плита – музейная реликвия, требующая растопки дровами. Впрочем, служанка с ней управляется неплохо, судя по завтраку, который она мне принесла.

Ладно, смирюсь с неудобствами. Всего-то несколько дней. Не успею привыкнуть к корыту, как уже вернусь в свою маленькую спокойную ванную, чьи белые кафельные стены надежно прячут меня от людей, мира, всего.

(Дописано утром следующего дня.)

Денек выдался сильно так себе.

Едва я успел подсушить волосы, как заявился староста деревни. Староста – слово-то какое. Я как будто из вагона вышел непосредственно в машину времени. Предупредить о своем визите он не удосужился, как и постучаться. Явись он на полчаса раньше, и я был бы застигнут в корыте, с торчащими из воды коленями и пеной, стекающей с волос в глаза.

Старосту зовут Грольве Лаош. Ему около пятидесяти лет, и в его внешности, как и в имени, роанское сочетается с кшаанским: хищный крючковатый нос, блеклые узкие зеленоватые глаза и угольно-черные в прошлом, теперь высеребренные сединой жесткие волосы. Наличие в его жилах крови сразу двух враждебных нам наций делает сам факт того, что ему удалось возглавить хотя бы крошечное, затерянное в глуши ровеннское поселение, удивительным. Если в его характере слились роанская расчетливость и кшаанская хитрость (а так оно, вероятно, и есть), тем, кто не относится к его подданным, следует держать с ним ухо востро. Интересы деревни – его маленького королевства численностью в сто двадцать шесть человек (сто двадцать семь минус один) – он наверняка защищает хорошо. Предварительно сам же их определяя.

В нашем кратком разговоре мне с самого начала дали понять, что деревенского радушия надолго не хватит, поэтому мне следует продемонстрировать моментальные и эффективные методы работы и убираться. Что конкретно от меня требуется, он обозначил прямо:

– Изгоните ее.

– Ее? – вцепился я в слово.

– Призрака, – уточнил Лаош.

– Призраков не существует, – заметил я с кроткой интонацией санитара психиатрической клиники, беседующего со склонным к приступам буйства пациентом.

– Прекратите, – грубо прервал он меня. – Я живу не первый день. И я слышал о таких, как вы.

Признаться, его замечание застало меня врасплох. До сих пор «Серебряной Лисице» удавалось сохранять факт своего существования в секрете, то ли по причине высокоэффективных мер безопасности, то ли вследствие немногочисленности ее сотрудников (склоняюсь к последней версии).

– Таких – каких? – уточнил я, состряпав недоуменное выражение лица.

– Вы не из полиции, – отрезал Лаош.

– Откуда же я?

– Вам лучше знать, господин Управомоченный, – с нахальной усмешкой Лаош уставился на меня.

Прицельного столкновения взглядов я никогда не выдерживал, поэтому отвел глаза.

– Почему вы сказали «ее»? – вернулся я к заинтересовавшему меня моменту.

– Я сказал так, как мне было удобно, и не собираюсь отчитываться за каждое свое слово ни перед вами, ни перед кем-либо еще.

– Почему вы заранее уверены, что действует призрак?

– Кому такое под силу? – Лаош говорил, как рычал. – Точно не человеку.

– А любой призрак, вы полагаете, на это способен? – фыркнул я.

Лаош молча, с ледяным презрением посмотрел на меня. Я почувствовал, как во мне шевельнулась злость.

– Ладно, предположим, это действительно призрак, – я дернул уголком рта, демонстрируя, с каким презрением отношусь к этой абсурдной идее. – Я не могу просто взять и изгнать ее. Как вы это себе представляете: раз, два, три, пошла вон – и полный штиль? – я начал разговаривать резко, собеседнику в тон.

В глазах Лаоша мелькнул если не страх, то опасение. Не стану отрицать, мне это понравилось.

– То есть вы позволите этой опасной твари бродить здесь и дальше? А она бродит. Вчера в мое окно влетел камень и разбил его. В другом доме окно лопнуло без всяких видимых причин. Осколком стекла едва не ранило маленькую девочку. И в деревне стало слишком тихо. Ни одна собака не залает. Местное зверье прячется.

Я сделал вид, что пропустил мимо ушей все, кроме упоминания о брошенном в окно камне, и выдвинул предположение, что происшествие могло быть результатом личной инициативы кого-то из сельских.

– Вы считаете, у селян есть мотивы швыряться камнями в мои окна? – спросил Лаош очень тихим и очень яростным голосом.

– Нет. Я считаю, что вы должны позволить мне действовать так, как я считаю нужным, – спокойно объяснил я.

Несколько секунд Лаош ненавидяще рассматривал меня своими ледяными глазами, потом процедил:

– Допустим, я предоставлю вам свободу действий. Что вы намерены делать, если изгнать ее вы не способны? Тот мальчишка, которого нам прислали из города, только взглянул на убитого, позеленел и удрал.

– Ну я-то еще не позеленел, и я не говорил, что не могу изгнать ее вообще. Это невозможно сделать прямо сейчас. У меня недостаточно сведений.

Из того, как я формулировал фразы, следовало, что я уже признаю возможность существования призрака. Непозволительная прямолинейность. Впрочем, очевидно, что попытки заморочить Лаошу голову не пройдут. Он знал больше, чем следует, задолго до нашей встречи.

– Какие сведения вам нужны?

– Трудно указать, какие конкретно. У вас есть что еще сообщить мне по делу?

– Нет.

– Я расспрошу селян.

– Я уже поговорил с ними. Им нечего вам рассказать.

– Моя должность не предполагает посредников.

– Моя должность не предполагает, что я позволяю чужакам расхаживать по деревне, подвергая допросу ни в чем не повинных местных жителей, не выражавших на то согласия.

Лаош не нравился мне все больше и больше. Я уже не надеялся, что он отступит от своих намерений всячески мне препятствовать, что бы за этим ни скрывалось.

– Мне нужен тот, кто обнаружил тело.

– Он выехал в город по рабочему заданию.

– Уехал? Как вы могли его отпустить, если ожидали приезда следователя? Лаош, вы вообще заинтересованы в расследовании?

За непроницаемым выражением на физиономии старосты могло скрываться все что угодно. Я подавил желание досадливо плюнуть на пол.

– Предоставьте мне лошадь. Я еду в город. Мне нужно осмотреть труп.

– Вам никуда не придется ехать, чтобы осмотреть его.

– Что? – оторопел я. – Труп хранится в деревне? С начала сентября? В местных условиях?

– Мы положили его в погреб. Это самое прохладное место, которое мы смогли найти.

– Почему тело не было перевезено в городской морг?

– Мы отказались выдать его.

– Что значит отказались, Лаош? Я понимаю, что вы тут застряли в своей дремучей сельской утопии, но есть обычный нормальный цивилизованный мир, и вы обязаны подчиняться его законам. Криминальный труп должен был быть передан на осмотр, вскрытие и хранение.

Лаош угрюмо молчал.

– Все ясно, – бросил я. – Я извещу вышестоящие службы о сговорчивости местной полиции, уж будьте уверены. А сейчас ведите меня в свой погреб.

И мы устремились.

На месте я быстро осознал, что завтракать мне не стоило.

Во-первых, прежде чем тело обнаружили, оно успело поваляться на солнышке, что само по себе не идет мертвецам на пользу, даже если не принимать во внимание тот факт, что на открытом природном пространстве труп мгновенно привлекает внимание насекомых. Во-вторых, погреб при довольно высокой температуре снаружи тоже не обеспечивал достаточной прохлады. Так что тело я осматривал, зажимая нос и рот полотенцем и непрерывно отмахиваясь от мух. Лаоша, который все это время не отходил от меня, пристальным взглядом отслеживая каждое мое движение, я запряг держать фонарь.

Вероятно, квалифицированный судмедэксперт и сумел бы выжать какие-то сведения из этой груды гниющей плоти, для меня же тело в таком состоянии уже не представляло никакой ценности. Из-за скопившихся внутри газов труп раздулся до невероятной степени, что, в сочетании с личинками мух, копошащимися в глазницах, ноздрях и на поверхностях ран, создавало впечатление, будто тело в любой момент готово лопнуть, извергнув миллионы наполняющих его насекомых. Обычно отвращения к трупам я не испытываю. Мертвая человечина немногим отличается от приобретенного в магазине куска говядины. Не мертвее (хотя, конечно, поджарить на ужин филейную часть трупа из морга мне не пришло бы в голову). Да и процессы разложения совершенно естественны. И все же в данном случае я не мог подавить брезгливость. Хотелось закончить это неприятное дело побыстрее, удержавшись от рвоты в присутствии недоброжелательного очевидца.

Стряхнув личинки, я вооружился лупой и изучил ссадины. Никаких волокон веревки, но это-то как раз вполне объяснимо.

– Лаош, помогите мне перевернуть труп.

Староста неуверенно приблизился.

– Смелее, – подбодрил его я. – Это все лишь человек. Хотя и мертвый. Однажды и ваше тело окажется в подобном состоянии, Лаош.

Некоторое время я продолжал осмотр, подавляя спазмы в глотке и жалея об отсутствии нормального электрического освещения. Не вытащить ли тело наверх, чтобы продолжить осмотр при дневном свете? Впрочем, уж начал здесь и завершу здесь. Организовывать явление мертвеца миру мне было откровенно лень. Как и разбираться с публикой, которая обязательно соберется посмотреть.

Когда от легкого нажатия смердящая черно-зеленая плоть лопнула, оросив мои пальцы, к счастью защищенные перчаткой, я решил, что с меня хватит, и выскочил из погреба на поверхность, жадно глотая свежий воздух. Лицо поднявшегося вслед за мной Лаоша имело отчетливый серый оттенок.

– Принесите мне вещи погибшего, – потребовал я.

Устроившись на траве, подальше от сочащегося зловонием входа в погреб, я быстро осмотрел одежду покойника. Старомодного покроя рубаха и штаны с заскорузлыми пятнами, оставшимися, видимо, с обеда. Нижнее белье. Все пропитано мочой, непроизвольно излившейся в момент смерти. После обонятельной пытки в подвале аромат застарелой мочи я практически не воспринимал. Ничего не порвано, все пуговицы на месте. Занятно.

– Что мне делать с телом? – хриплым голосом осведомился Лаош.

– Для таксидермии уже поздно. Попробуйте смастерить кубок из его черепа.

Он дернулся, как будто я ударил его под дых. У некоторых людей совсем нет чувства юмора.

– Могу я отдать распоряжение о захоронении? – злобно уточнил он.

– Конечно, можете. Если только естественное природное любопытство не заставляет вас пронаблюдать процесс разложения до самой скелетизации.

Побросав одежду в мешок, я поднялся и похромал к себе. Некоторое время за мной следовал Лаош, затем отвязался. В доме я приказал служанке нагреть воды еще раз – мне для умывания и ей для стирки моей одежды. На этот раз купание заняло больше времени. На фоне прущего от меня аромата мертвечины терпкий запах мыла меня не беспокоил.

Закончив с водными процедурами, вторыми за день, я облачился в белую рубашку, серые брюки и жилет в тон и вытянулся на диване. Прохаживаясь по ногтям пилочкой, я попытался обдумать ситуацию. В совокупности с данными полицейского отчета пока все выглядит так, будто парень шел себе по тропе, никого не трогал, затем внезапно опрокинулся на спину, начал кровоточить изнутри и умер. Не знаю, какими сведениями о способностях привидений располагает Лаош, но мне не доводилось сталкиваться с экземплярами, способными нанести столь значительный ущерб человеческому телу. В условиях современного общества, менее склонного к мистическому мышлению, чем пятьдесят-сто лет назад, привидения крайне редко достигали степени воплощения, достаточной для того, чтобы оказать хоть какое-то физическое воздействие на людей, не говоря уже о том, чтобы представлять реальную опасность.

С другой стороны, твердая убежденность старосты, что действует призрак, наверняка на чем-то основывается. Тогда где знак? Он должен быть. Это живые люди убивают просто так, мертвые – никогда. Так какова мотивация этой сущности?

Вялый поток моих размышлений прервал Лаош, пришедший разузнать о моих дальнейших планах и напомнить о категорическом запрете на общение с местными жителями. Я настаивал на необходимости поговорить с людьми. Но он отказывал мне с каменным лицом. Мутят они в этой деревне, мутят. Я чувствовал, как ко мне стекаются грязные потоки.

После того как Лаош удалился, сочтя, что достаточно осадил меня, чтобы я не смел и икнуть без предварительного согласования с ним, я немного выждал и поднялся с дивана. В моей холодной, малоподвижной крови сложно разжечь огонь азарта, но Грольве Лаошу это удалось. Подумав, я достал из чемодана пистолет. Как и все сотрудники СЛ, я использовал кобуру исключительно скрытого ношения. Проверив предохранитель, я закрепил пистолет слева на груди, прикрыл сверху курткой и вышел за дверь.

Деревушка источает благополучие. Аккуратные, просторные разноцветные дома. Интересно, на чем базируется это благосостояние. Жители прилично одеты, проще, чем в городе, но опрятно. Они слонялись, как мне показалось, без дела, но готовности со мной побеседовать не выражали, и в их взглядах даже я, с моей нечуткостью к людским эмоциям, заметил враждебность. Впрочем, чего ожидать от людей, согласных жить в такой глуши без электричества и водопровода. Этот факт уже предполагает наличие психических отклонений.

Мои попытки вступить с кем-нибудь в разговор ни к чему не привели. Люди шарахались от меня, как от чумного. Я даже поднял руку и принюхался к рукаву. Возможно, от меня все еще исходит трупный запах? Нет, дело было не в этом. Решив идти напролом, я постучался в ближайшую дверь.

На стук вышла хмурая женщина. Вдоль лица свисали выбившиеся из пучка спутанные волосы. Уже выражение ее лица не оставляло мне надежды, что разговор пройдет гладко.

– Меня зовут Делеф, – сказал я, хотя она наверняка уже слышала мое имя. – Я расследую дело об убийстве мальчика. Мне нужно задать вам несколько вопросов.

– У меня нет на них ответов, – заявила женщина и захлопнула дверь перед самым моим носом, да с такой силой, что с ее дома чуть крыша не слетела.

«Хорошо, – подумал я, направляясь к ее соседям. – Отлично».

Первые полтора часа я был настроен оптимистично. Затем мой оптимизм начал стремительно убывать, пока от него не осталось и капли на донышке. Когда стемнело, я вернулся в свой дом с ворохом разорванных надежд, голодный и злющий. Нечего и упоминать, что к тому же я был насквозь промокший, потому что начался дождь.

В том, что они знают много интересного, можно не сомневаться. В том, что ничего мне не расскажут, тоже нет сомнений. Жаль, что СЛ не практикует пытки. Они бы очень помогли следствию. Сколько я тут пробуду, я предполагал? Пару дней? Ну-ну. Я успею привыкнуть к корыту.

Я съел остывший ужин и выпил чашку как бы чая – по сути, просто чуть теплую воду с плавающими на поверхности чаинками (служанка ушла, а возиться с плитой, чтобы вскипятить чайник, мне не хотелось). Дрожа от холода, ополоснулся ледяной водой и лег в кровать.

«Сколько непредвиденных трудностей возникло за один день, начавшийся в полдень. Страшно представить, что бы было, если бы я проснулся на рассвете – проблем успело бы скопиться вдвое больше», – думал я, лежа под одеялом и все никак не согреваясь. И столько вопросов. Но не следует формулировать их точно. Я давно усвоил – точность всегда подразумевает некую ограниченность. Ограниченность вопросов – ограниченность ответов, следовательно, легко пропустить что-нибудь важное, но изначально будто бы не относящееся к делу.

Моему унынию было достаточно и незначительного повода, чтобы затопить меня с головой. После столь неудачного дня поводов было предостаточно, особенно если учесть, сколько я пробродил, расспрашивая этих сволочных людей и слыша в ответ только презрительное молчание. Как будто это мой призрак и мои проблемы, в самом деле. И снова, как во множество дней и ночей прежде, я утонул в глухом, черном отчаянье, которое не мог объяснить и из которого не мог выплыть.