Текст книги "Невеста Ноября"

Глава 3

Солнце окончательно поднимается, разгоняя остатки утреннего тумана. Мы болтаем с Ильёй ещё полчаса, а дальше у него вновь дела. Мы аккуратно и как можно незаметнее возвращаемся на территорию княжеского двора. Я отдаю другу лук, чтобы он спрятал его за сеном. Отцу я не хочу рассказывать о своём увлечении, он наверняка начнёт переживать или вообще запретит выходить в лес с Ильёй. Однако за эти годы не ото всех мне удалось утаить свои вылазки.

– Опять в лес ходила, сестрица? – Мира распахивает окно прямо перед моим носом, пока я пытаюсь стереть мох и грязь с сапожек о траву.

– Хорошо спала, сестра? – с дежурной вежливостью спрашиваю я.

Она опирается на подоконник, высовывается из окна, и её красивые светлые волосы падают вперёд. Мира пока не заплела их, и я на мгновение задерживаю взгляд на аккуратных волнистых прядях. Поистине, из нас троих средняя сестра самая красивая.

– Лучше некуда, – отвечает она и подпирает лицо ладонью.

Я ёжусь от её лукавого взгляда. Со стороны может показаться, что мы просто общаемся, но я прекрасно знаю, что сёстры разговаривают со мной столь милым тоном, только если им что-то нужно. Когда мы были маленькие, то они с Василисой вымещали на мне свою злость так, как могли: проказничали, ломая мои игрушки, набивали камни в сапожки, однажды столкнули в озеро и отрезали часть косы, приговаривая, что помогут мне избавиться «от этих чёрных декабрьских волос». К счастью, всё быстро отросло, а отцу я рассказала, что сама попросила. Тогда я ещё не понимала, что помогать мне в действительности они не собирались.

Потом сёстры выросли, и мелочные проказы прекратились. Они поняли, что меня удобно использовать как личную прислугу, а так как я стараюсь быть прилежной дочерью, то потакаю им. Сорвалась лишь пару раз, но закончилось это криками и слезами, которые расстроили отца. Да и не привели те ссоры ни к чему, через пару дней всё началось сначала.

Раньше я расстраивалась, плакала в одиночестве, сожалея, что родилась такой, но теперь даже не пытаюсь наладить с сёстрами отношения. Надеюсь, что с появлением женихов они обратят всё внимание на них, а может, и уедут вовсе, оставив меня в покое.

– Яра, помоги нам с Мирой! – громко говорит Василиса, появляясь в окне рядом. – Сегодня у нас важный день, а дел много. Помоги, добрая сестрица!

Они так похожи, обе красивы, все жители их любят. У нас схожие черты лица, но меня никто красавицей не считает. Говорят, вид у меня болезненный из-за того, что кожа и губы кажутся слишком бледными на фоне чёрных волос.

Василиса говорит весело, громким, звонким голосом. Я озираюсь и замечаю отца неподалёку, он что-то обсуждает с несколькими приглашёнными боярами, но смотрит в нашу сторону, улыбается, кивает, встречаясь со мной взглядом.

– Чем вам помочь, милые сестрицы? – выдавливаю я, сохраняя притворно радостное выражение лица, а те расплываются в медовых улыбках. Я едва сдерживаюсь, чтобы не захлопнуть створку окна прямо перед их лицами.

– Сходи к травнице Зарине, она обещала венки для нас сделать, – отвечает Мира, игнорируя мою натянутую улыбку.

– Зачем вам венки? Отец ведь новые кокошники нам всем подарил.

– Ах, Яра, совсем юная ты у нас! Венки мы желанным женихам отдадим, – вздыхает Василиса, с жалостью глядя на меня.

– Посмотрим, хватит ли князьям смелости их попросить, – хихикает средняя сестра.

– Поиграть с женихами решила, Мира? – посмеивается Василиса, явно не возражая против такого поворота.

– Почему бы и нет? Мне не нужен слишком робкий, – пожимает та плечами, поглаживая свои волосы, перекинутые через плечо.

– Мы и тебе, Яра, заказали, – удивляет меня Василиса. – А то негоже, что у нас венки, а у тебя нет. Хоть тебе некому его отдавать, но поносить можешь.

– Верно, тебе на радость попросили сделать, сестра!

Улыбка у Миры самая очаровательная, но после её слов я уверена, что меня ничего хорошего не ждёт.

– Неужели откажешь нам? – прерывает мои мысли Мира, когда я слишком долго таращусь на них, гадая, что они в этот раз могли придумать. Голос сестры становится недовольным, она надувает губы и глядит на меня обиженно.

– Схожу, – сдаюсь я. – За пару часов управлюсь.

Сестры довольные кивают в ответ и захлопывают ставни. Они не благодарят меня. Не потому что забывают, а просто не утруждают себя такими вещами, привыкшие к устоявшемуся укладу жизни.

Подобные венки нужно делать самостоятельно, но Мира и Василиса ленятся, зная, что мужья им и так достанутся. Добавят несколько лент и притворятся будто сами плели.

Захожу в дом, чтобы сменить заметный кафтан на что-то попроще, выбираю серый со скромной вышивкой и капюшоном. Прощаюсь с отцом, объясняя, куда собралась, а тот хмурится, когда я подбираю косу и прячу волосы под капюшоном. Он считает, что мне незачем скрываться в нашем родном Ренске. Уверяет из раза в раз, что доказано давно: ноябрьская я, а цвет волос – просто случайность. Но князь не берёт в расчёт, что ему никто перечить не смеет, однако я-то знаю, что многие продолжают глядеть на меня с опаской. Может, им не за что меня ненавидеть, но сторониться и игнорировать никто не запрещал.

У главных ворот четыре стражника. Им много времени приходится проводить на улице, поэтому их кафтаны подбиты мехом, а на головах шапки. Они явно скучают, перекидываются ленивыми фразами, опираются на свои бердыши. Оружие похоже на топор с лезвием в виде полумесяца, но древко длинное, выше роста самих стражников, которые подбираются при моём появлении. Ворота и так приоткрыты, но они распахивают их чуть шире, и я благодарю мужчин, прежде чем выйти в город.

Благо дождей в последние дни не было. Дорога хоть и неровная, но сухая. Я иду в сторону рынка – через него самый короткий путь к травнице. Не люблю ходить среди торговых рядов, там больше всего людей толпится в это время, но и на улице дольше чем нужно торчать не хочу.

Ренск – город в меру большой, скорее всего, как и главные города в других княжествах. В основном дома располагаются на расстоянии, чтобы у всех было место для своего огорода и нужных пристроек. Только в самом центре и на рынке многочисленные и невысокие здания стоят плотно друг к другу.

В Ренске постройки все деревянные, но отличаются количеством этажей и отделкой. У кого много денег, у того и земельные наделы больше, дома выше с изысканной резьбой и раскрашены в красивые цвета. У кого денег меньше – у тех дома проще, самое большое – резные наличники на окнах и украшенное крыльцо.

В центре города полно лавок с тканями и специями, можно найти ремесленников, знахарей и травников, есть корчмы и постоялые дворы для путешественников, а на улицах множество тележек с продуктами. Владельцы сами выращивают и распродают урожай.

Хватаюсь за край капюшона, когда внезапный порыв ветра чуть не срывает его с головы. Меня всё равно кто-нибудь да узнает, но я хочу оттянуть этот момент.

Город уже полностью проснулся, и жизнь бьёт ключом. На улицах туда-сюда снуют люди, занятые своими делами. Кто-то застревает у лавок с солью или овощами, выбирает, что купить, кто-то щупает меха и торгуется о цене. Со всех сторон раздаются крики торговцев. Я втягиваю носом воздух, чувствуя запах яблочного пирога из распахнутого окна одного из домов. Натягиваю капюшон пониже и слишком поздно замечаю мальчишку лет восьми, который на полной скорости бежит в мою сторону. Он глядит куда-то назад, поэтому со всего маху налетает на меня. Его голова врезается мне в живот, выбивая воздух из лёгких, я отступаю на пару шагов, едва удерживая равновесие, а ребёнок, испуганно вскрикнув, взмахивает руками и падает назад.

Мальчишка даже не извиняется и не поднимает взгляда, а бормочет что-то невнятное и принимается собирать рассыпавшиеся по земле яркие камни. Его не заботит, что он пачкает руки, ему важнее собрать всё потерянное. Я бегло оглядываю его всклокоченные светлые волосы и худощавое телосложение. Кафтан мальчишки с высоким воротом распахнут и выглядит достаточно дорогим – красный с золотым узором под стать сафьяновым сапогам. Рубаха и штаны тоже из хорошей ткани. Однако мальчик опускается на колени и продолжает шарить в жухлой траве у ближайшего забора. Заинтригованная, я присаживаюсь рядом и помогаю ему искать. Нахожу несколько красивых камней, подношу к лицу, чтобы получше разглядеть полупрозрачный янтарь и красную яшму с чёрными прожилками. Мальчишка растягивает губы в весёлой улыбке, подбирая потерянный малахит. Поднимает его вверх, щурит ясные голубые глаза от солнечного света и рассматривает восхитительный камень, по поверхности которого кольцами расходятся различные оттенки зелёного.

– Драгоценности твои? – с улыбкой спрашиваю я, протягивая ему найденные камни.

– Мои!

– Все, что было, нашёл?

Ребёнок задумчиво пересчитывает яшму, янтарь и малахит на ладони. Их всего восемь. Ему удаётся не сбиться только с третьего раза.

– Да, все здесь! – поднимает он на меня взгляд, а я отмечаю, что по весне его веснушки станут ярче и будут покрывать щёки и весь нос.

– Украл у кого-то?

– Все моё! – недовольно дуется он. – Всё сам нашёл!

Я киваю, делая вид, что верю. В конце концов, одежда у него в меру дорогая, а значит, мог просто стащить из родительской шкатулки.

– Гляди, сестрица! Здесь паук! – Он показывает мне самый крупный кусочек янтаря, где действительно внутри находится маленький паук. Сдерживаюсь, чтобы не отшатнуться, потому что их я немного боюсь.

– Молодец, что нашёл. Настоящее сокровище, – натянуто улыбаюсь я и поднимаюсь на ноги, решая продолжить путь, но мальчишка бесцеремонно хватает меня за рукав грязными пальцами.

– Ты в меня врезалась, сестрица! Из-за тебя я упал!

– Это ты в меня врезался, – с изумлением отвечаю я, впервые встречая такую откровенную ложь.

– Нет, ты! Ты на моём пути стояла!

Я пытаюсь аккуратно забрать руку, но ребёнок с удивительной силой впивается в моё запястье, явно намереваясь от меня что-то получить. Трясу рукой, мотаю мальчишку из стороны в сторону, а тот заливисто хохочет, будто я с ним играю. На нас оборачиваются прохожие, и я сдаюсь, не желая привлекать внимание.

– Ладно, пройдоха, что ты хочешь?

– Пирога мне купи!

– Вон щёки какие, куда тебе ещё пирога?! – хватаю наглеца за пухлую щёку, и тот вопит, притворяется, что ему больно.

К нам устремляется множество взглядов, моё лицо начинает гореть от смущения, и я тут же отпускаю проказника. Стоит моим пальцам разжаться, как он замолкает и вновь растягивает губы в наглой улыбке.

– Мне много нужно, чтобы сильным вырасти!

Я вздыхаю, предпринимая последнюю попытку стряхнуть его хватку, но безрезультатно. Пристал как репейник.

– Хорошо, какой тебе пирожок?

– С абрикосами.

– Ишь тебе абрикосы! – с притворным раздражением шикаю я. – С яблоком куплю.

– С ягодами! – упорствует тот.

– Куплю, какой будет!

Верчу головой, пытаясь найти хоть одну тележку с выпечкой, но замечаю лишь чей-то дом с распахнутым на кухню окном. Оттуда тянет подходящими запахами, и я застенчиво подхожу ближе, мальчишка следует за мной. Умный малец, руки моей не выпускает, а так я бы убежала. Аккуратно стучу по оконной раме, привлекая внимание хозяйки или поварихи. Вряд ли она продаёт, скорее всего, готовит для своей семьи, но, когда она откликается на мой стук, я обещаю двойную цену за пирожок. Мальчик как приклеенный стоит рядом, демонстративно дёргает меня за рукав, так что меня начинает шатать. Я нехотя уточняю, есть ли абрикосовый. Женщина высовывает покрытую платком голову наружу, смотрит на нас пристально, как на попрошаек, но усмехается, завидев мольбу в больших глазах мальчишки. Уверена, что я не первая, у кого он так еду клянчит.

– Есть у меня с вишней. Подойдёт тебе, мальчонка? – спрашивает она у него, и ребёнок усердно кивает. Женщина продаёт мне два, но вначале прикрикивает на мальчика, чтобы он руки вытер.

Тот послушно вытирает всю грязь о красивый кафтан, женщина недовольно цокает языком, а я закатываю глаза. Мне бы стоило удрать, как только он отпустил мой рукав, но я почему-то плачу за еду и терпеливо жду, пока пройдоха всё доест. Удивляет он меня. Волосы мои наверняка заметил, но вместо испуга одна наглость полезла. Мальчишка уплетает угощение так быстро, что мы обратно к дороге не успеваем отойти, а он в рот уже всё затолкал.

– Отдала я тебе долг, теперь пойду, – хмыкаю я и хочу обойти его, но мальчик снова преграждает путь.

– Подожди, сестрица! Дам я тебе свою драгоценность.

Замираю, с опаской глядя на протянутую руку.

– Это один из моих любимых, братья говорят, что добрый это камень! Возьми! – с лучезарной улыбкой упорствует он, я протягиваю руку и ахаю, когда в ладонь падает не камень, а настоящий перстень.

На вид железное, но держит он красный с чёрными и оранжевыми прожилками яшмовый камень. Я верчу его, разглядывая. Решаю, что слишком это дорогой подарок, вскидываю взгляд и растерянно озираюсь по сторонам, потому что мальчишка уже сбежал. Не представляю, что теперь делать с кольцом. Надо бы найти ребёнка и вернуть, но и к травнице успеть необходимо. Надеваю кольцо на безымянный палец левой руки. Отдам, как замечу мальчишку.

Прогуливаясь по рынку, подхожу к одному из лотков, привлечённая фруктами, – скорее всего, остатки собранного урожая. Раздумываю купить пару крупных яблок отцу, но, покрутив первый плод в руке, вижу, что он гнилой. Хмурюсь, оглядывая остальные, перебираю груши и тёмные вишни, но слишком часто попадаются испорченные и вид у них сморщенный.

– Что с твоим товаром? Почему так много порченых? – интересуется выбирающая фрукты рядом со мной женщина в бело-золотом платке и тёмно-зелёной накидке, подбитой овчинным мехом.

– Плохой урожай нынче, – ворчит продавец. – И в прошлые годы такое было, но обычно мало. А тут целые деревья поражены проказой незнакомой.

– Говорят, и с зерновыми беда. Овёс и пшеница пострадали. Все словно больны чем-то, гниют изнутри, – заговорщически шепчет женщина-продавец соседней лавки с солью.

– Может, с водой что-то? – присоединяется один из покупателей.

– Дожди шли хорошие, в меру. И тепла было предостаточно, – парирует женщина.

– Порча от декабрьского колдуна, не иначе, – вновь вклинивается продавец фруктов. Он презрительно сплёвывает на землю, будто от одного упоминания о колдуне боится сам чем-то страшным захворать.

– Давно пора бы от него избавиться!

Толпа вокруг растёт, люди обеспокоены погибающим урожаем и привлечены обсуждением. Всегда так: стоит упомянуть колдуна, и люди начинают собираться вместе, обсуждая сплетни, байки да свои страхи.

– Помер он давно в том проклятом лесу, – отмахивается другой мужчина. – Столетиями его не видать. Небось замёрз в своих снегах.

Я ёжусь и как можно незаметнее протискиваюсь сквозь толпу обратно к дороге, склоняю голову, чтобы никто меня не узнал.

– А может, это… из-за княжны нашей младшей? – неуверенный голос звучит тихо, но прорезает гомон толпы, словно раскалённый нож – масло.

Мой шаг сбивается, я задерживаю дыхание. Приходится замедлиться на пару неприятных секунд, когда люди замолкают, раздумывая над услышанным предположением.

– Которая Яра? – спрашивает кто-то. – Да полно вам, все же знают, что ноябрьская она. Да и сам Декабрь её не забрал.

– Волосы-то её видел? – упорствует другой женский голос.

– Глупости! Забыть пора дурное то дело. Черти всех попутали тогда! Попытались отдать девочку, что родилась осенью. Бросили её! Это ж не колдуна зимнего отдали, а беззащитного ребёнка оставили, – с горечью отвечает седой старик. – Был я там! Видел, как князь упорствовал, и оказалось, правильно делал, что не желал дочь отдавать.

Лучше будет молча отправиться дальше своей дорогой, но ноги будто приросли к месту. Не знаю, почему продолжаю ждать момента, когда жители Ренска перестанут меня опасаться, когда прекратят смотреть только на мои волосы, не замечая, что я совершенно обычная. Всё надеюсь, что однажды это пройдёт. Тогда я действительно смогу смело ходить с непокрытой головой.

– А что, если Декабрь не успел её забрать и вот злится? Намекает, так сказать, чтобы мы её вернули? – подключается другой мужской голос.

– Верно говоришь. И такое может быть, а узнать нам теперь как? Нынешней зимой будет с едой сложно, а если и в следующем такая же порча пойдёт, то голод начнётся.

Разочарованно вздыхаю громче, чем нужно. Похоже, надежды мои глупы и несбыточны. Скорее всего, до конца дней меня будет преследовать напоминание о Декабре. Люди вновь говорят о неприятном ритуале, частью которого я стала спустя несколько недель жизни.

Много сотен лет назад, после победы над зимой, решили, что главная опасность – это колдуны Декабря. Именно из-за них он был сильнее и сметал Ноябрь со своего пути. Теперь, если вдруг рождается ребёнок в декабре, то относят его к Зимнему лесу, чтобы забрала его зима к себе и превратила в ветер холодный, пургу, либо просто убила. Страшатся люди рождения колдунов, верят, что зимние дети помогут Декабрю вернуться, а за ним придут братья его – Январь и Февраль. И снова начнут они губить всё живое снегами и морозом своим.

Все женщины как можно чётче высчитывают время, чтобы дети рождались весной, летом и осенью, но беда всё равно случается. Условились рождённых в Декабре относить в лес в день зимнего солнцестояния, но и позже можно. Редки случаи, когда дети рождаются раньше срока, в январе или феврале. Хоть их колдунами никогда и не считали, но таких зимних тоже относят в лес, лишь бы избавиться, а не то родителям всю жизнь косые взгляды терпеть и соседям доказывать, что их черноволосый ребёнок не декабрьский.

Мне рассказали, что наутро меня нашли там же, где и оставили. Этим отец поставил точку, доказав, что не принадлежу я первому зимнему месяцу, раз уж он меня не принял. Я должна бы радоваться, но при мысли об этом у меня всегда мурашки по спине и холодно так, будто лёгкие и сердце мёрзнут.

– О княжне младшей говорите? – вклинивается в разговор знакомый голос, и я резко вскидываю голову, силясь разглядеть друга в толпе. – А вы, честны́е люди, саму девушку-то видели, какой она выросла? – таинственно продолжает Илья, привлекая всеобщее внимание.

– Кто ж знает! – восклицает один из мужчин. – Княжна если и выходит, то редко, слышал, что скрывается она на княжеском дворе. Может, не только волосы, но и с лицом у неё что-то не так!

– Правду говоришь! С лицом у неё и вправду не то! Видел я всё своими глазами, – моментально поддерживает Илья, в наигранном изумлении округляя глаза, а я сжимаю челюсти, дабы случайно не крикнуть, что не так уж я и ужасна.

Толпа напряжённо вслушивается, а я стараюсь контролировать дыхание. Илья слишком далеко, я не могу незаметно подобраться ближе. Вот бы кинуть в него шишкой, чтоб умолк. Гляжу под ноги в поисках чего-нибудь подходящего, но вокруг нет елей и даже дубов с их желудями.

– Княжна младшая невиданной красоты! Такой я не видал ранее! Так прекрасна, что глазам и сердцу больно, вот и не показывается на улицах! – восторженно выдаёт Илья, заговорщическим взглядом обводя собравшихся. Толпа вначале ахает, а потом начинает гудеть, обсуждая услышанное. Моё лицо мрачнеет, пока Илья без какого-либо смущения продолжает врать: – Понимаю я, почему князь так её охраняет! Ослепительна она, как полная луна на тёмном небе среди звёзд!

– Неужели влюбился ты в княжну декабрьскую? – со смешком поддевает одна из женщин. – Не бывает такой красоты.

– Влюбился глупец или это её колдовство! – хохочет какой-то мужчина.

– Ещё как бывает! И княжна наша ренская именно такая, глаз не оторвать! – порывисто возражает Илья, намеренно строя из себя влюблённого, а у меня всё лицо полыхает. Сбросив оцепенение, я с удвоенной силой проталкиваюсь меж собравшихся, намереваясь сбежать.

Мужчины активно переговариваются, а некоторые женщины посмеиваются, пока я, опустив голову, возвращаюсь к дороге и быстрым шагом направляюсь в сторону дома травницы.

– Яра, погоди! – весело зовёт меня Илья через несколько минут, догоняя бегом.

Я шикаю на друга, оглядываюсь, проверяя, достаточно ли далеко мы ушли от толпы. Однако тот довольно улыбается, только увеличивая моё смущение.

– Тебя и я-то с трудом узнал, о других не волнуйся, – он прикрывает рот кулаком, сдерживая смешки.

– Зачем ты так наврал?

– Я? Когда это я врал?! – удивляется Илья.

С моих губ срывается недовольный стон.

– Про мою внешность, – нехотя напоминаю я.

– Я не врал, Яра! Разве что немного приукрасил.

Я намеренно громко вздыхаю, понимая, что бесполезно с ним спорить. Он всё равно будет стоять на своём. Не впервой подобное вытворяет.

– Что ты здесь делаешь? – перевожу я тему.

– Меня к кузнецу отправили, проверить мечи и алебарды, что отец твой заказал. Я увидел, как ты в толпе стоишь, решил послушать. А ты куда?

– К травнице. Сёстры венки хотят.

Илья задумчиво кивает, идёт медленно, подстраиваясь под мой шаг, хотя ноги у него длинные, давно мог ускориться и идти по своим делам. Однако продолжает шагать рядом. Даже молчаливая компания друга меня успокаивает, я расслабляюсь, чувствуя себя будто под защитой. Я не решаюсь спросить, пойдёт ли он со мной до дома травницы, хочет ли проводить или всё-таки свернёт на следующем перекрёстке налево, к кузнецу. Илья тоже не прерывает тишины. Перекрёсток становится всё ближе, и я невольно замедляю шаг, нервничаю, ощущая, как молчание становится тягостным. Я поворачиваю лицо к Илье, чтобы всё-таки уточнить, а тот, оказывается, выжидающе смотрит на меня. Наклоняется ближе, словно боится не расслышать.

– Ты что-то хотела? – не выдерживает он, когда у меня не получается выдавить и звука.

Лицо у него абсолютно серьёзное, почему-то даже непривычно хмурое.

– Я… – смочив внезапно пересохшее горло слюной, выдавливаю я, – ты пойдёшь со…

– Илья!!

Возглас и весёлый девичий смех сбивают меня с мысли, а друг отвлекается. Три девушки подбегают к Илье, обхватывают его руки, чуть не сбивая с ног, заставляют его замереть. Девушки все юные, нашего возраста, явно весенние или летние, со светлыми волосами и яркими улыбками на миловидных лицах. У всех троих ленты в волосах, а значит, они ищут жениха.

Илья растерянно рассматривает девушек, может не сразу, но узнаёт. Те смеются, толкаются, радуясь встрече.

– Илья! Мы давно тебя не видели! – улыбается одна.

– Ты совсем позабыл зайти в лавку моего отца, хотя обещал в прошлый раз, – встревает другая, обращая внимание на себя.

– У нас братья за грибами собирались, а ты позабыл? – перебивает третья.

– Куда ты идёшь? – спрашивает та, что говорила про лавку.

– Уже что-нибудь ел, Илья? Может, с нами поешь? – ласково спрашивает первая, и в ней я узнаю Надежду. Дочь местного торговца тканями. Она очаровательна, мила и воспитанна, а семья её уважаема.

Жар расползается у меня по щекам. Надежда единственная замечает меня и мягко улыбается, кивнув. Знает меня в лицо. Мы с ней не друзья, но она одна из немногих, кто меня не сторонится, всегда почтительна и здоровается. Меня пожирают стыд и болезненная ревность, стоит Илье одарить её смущённой улыбкой.

Он пытается ответить то одной, то другой, но девушки перебивают друг друга, дёргают его за рукава, каждая желает перетянуть внимание на себя. Но, когда Илья смотрит на Надежду, его взгляд теплеет.

Эта картина отрезвляет меня, я делаю несколько шагов в сторону, хочу незаметно уйти, но остальные девушки отвлекаются на моё движение. Другие две смотрят на меня с недовольством, как если бы это я прервала их, а не они встряли, пока я шла с Ильёй. С вызовом приподнимаю подбородок, не утруждаясь прятать край чёрной косы, что торчит из-под капюшона. Девушки неразборчиво бормочут приветствия мне как княжне.

– Я пойду, нам всё равно здесь в разные стороны, – спокойно говорю я другу. – Увидимся позже.

– Нет, Яра, погоди, – отзывается тот, но я разворачиваюсь и ухожу вперёд по улице, встряхиваю головой, не желая думать, почему увиденная картина меня так смутила.

Последние лет пять Илья с лёгкостью находил друзей, а возраст у него и правда подходящий, чтобы девушки начали смотреть на него как на кандидата в женихи. «Нет в этом ничего удивительного», – упрямо напоминаю я себе. Конец нашей дружбы всегда был только вопросом времени.