Текст книги "Поцелуй среди песчаных дюн"

Глава 5

Телефон Милы завибрировал под прилавком, когда она аккуратно заворачивала покупку клиента в тонкую оберточную бумагу.

Пожилой джентльмен купил весьма вычурную салатницу с асимметричным ободком и брызгами блестящей небесно-синей глазури. Он объяснил, что это для его внучки, которая только что съехала из дома с целой горой семейного скарба. Пусть у нее будет хоть что-то свое собственное.

После его ухода Мила вытащила телефон и оперлась бедром о прилавок. Пятница выдалась напряженной, с наплывом покупателей, искавших подарки. У нее оставалось еще полчаса до прихода напарницы, Шери, и до начала занятий, – урчащий живот напомнил Миле, что пора бы и перекусить.

«Ланч?»

Как она и ожидала, это была эсэмэска от Себа.

«Конечно. „У Педро“?»

Сообщения Себа стали привычным делом за эти две недели, прошедшие с их теннисного матча, и… Мила даже не знала, как это описать.

Напряженной ситуации? Неловкой? Щекотливой?

Взрывоопасной.

К счастью, Себастьян, судя по всему, ничего взрывоопасного не ощутил. Он лишь прикладывал все усилия, чтобы восстановить их дружбу.

Что, похоже, включало регулярную доставку ее любимого кофе – двойного, с молоком, и всего несколько дней назад переросло в совместные ланчи.

Они перекусывали в многолюдном новомодном бразильском кафе – «У Педро», а потом прогуливались до ее магазина и его реконструируемого помещения. Они не могли уединиться или поговорить по душам, что, казалось, устраивало их обоих.

Время от времени напоминание об их старой дружбе все же проскальзывало – они смеялись над шутками друг друга, обменивались понимающими взглядами и улыбками, как старые друзья. Но это случалось крайне редко. Большей частью между ними висела еле уловимая напряженность. Словно что-то изменилось после того падения Милы на теннисном корте. Когда во взгляде Себа она прочитала то, что заставило все у нее внутри таять, а ее кожу – гореть.

И, словно придя к молчаливому согласию, что это было неуместно, они довольствовались поверхностным общением. Мила знала: как только Себ переживет горе и угрызения совести, все вернется на круги своя. И ее жизнь потечет в привычном русле.

Телефон, все еще стоявший на беззвучном режиме, завибрировал в руке. На экране высветился незнакомый номер.

– Алло?

– Мила Молинье? – спросил женский голос с сильным американским акцентом.

Внутри Милы все оборвалось. Она знала, кто звонил.

– Слушаю, – ответила она личной ассистентке своего отца.

Какое-то мгновение, показавшееся бесконечным, она подумывала повесить трубку. Именно так поступили бы ее сестры. Но ведь Блейн Спенсер не потрудился позвонить им, не так ли? Он точно знал, какая дочь мирилась с его ложью и невыполненными обещаниями.

Такой она и была. Бесхарактерной, полной надежд, глупой дочерью.

– Лапочка!

– Мила, – поправила она, впрочем, как и всегда. – Мне не три года, папа.

Столько ей было, когда он ушел.

– Но для меня – все еще да, моя милая девочка!

Каждый мускул в ее теле напрягся еще сильнее.

– Никаких шансов, что ты позвонишь мне сам, хотя бы один раз? – Она даже не пыталась скрыть разочарование. – Знаешь, найти мое имя в своем телефоне, нажать кнопку вызова. Это несложно.

– Только не начинай, Мила, ты ведь знаешь, какая тяжелая у меня работа!

Все как обычно: очередное Оправдание. Мила всегда мысленно писала это слово с большой буквы.

Их разговор обычно проистекал так:

«Почему ты не позвонил на <вставить важное событие жизни>?» «Ты ведь обещал, что приедешь на <вставить важное событие жизни>?»

А потом – Оправдание.

«Ты ведь знаешь, какая тяжелая у меня работа».

Но при этом неизменное: «Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, да?»

Ну конечно…

– Выходит, ты был занят своей тяжелой работой все три последних месяца, так?

В сущности, для него это было неплохо. Обычно отец звонил пару раз в год. Видимо, именно поэтому она и не повесила трубку.

– Да, именно так, – отозвался он, не понимая или игнорируя ее сарказм.

Если честно, Мила не знала отца настолько хорошо, чтобы понять его реакцию. Наверное, поэтому и цеплялась за иллюзию, что он был просто беспечным, а не эгоистичным горе-отцом, не понимающим, сколько боли причинил.

– Я только что прилетел в Сидней на премьеру моей новинки.

Он, как всегда, ожидал, что Мила знает о нем все.

– Какой еще новинки, папа?

– Фильма, – пояснил он, явно не веря своим ушам.

Мила закатила глаза.

– «Цунами». Режиссер – из Перта, так что австралийская премьера пройдет там завтра вечером. Сегодня я даю несколько интервью в Сиднее, потом, вечером, прыгаю на самолет. Ты не поверишь, у меня билет на последний рейс, потому что Серена понятия не имеет, как далеко этот чертов Перт…

Блейн Спенсер все говорил и говорил, но Мила уже не слушала.

– Подожди, папа. Ты летишь сюда?

– Серьезно, я бы не удивился, если бы она забронировала нам отель в Мельбурне вместо Перта. Все крупные города для нее одинаковы…

Он наконец-то осознал, о чем спрашивала Мила.

– Да, – ответил он, словно встреча с дочерью впервые за шесть лет была чем-то совершенно обычным, чтобы лишь мельком вклиниться в разговор. – Всего на одну ночь, – пояснил он.

Вполне в его духе: отец ни за что не продлил бы визит ради общения с дочерью.

– Понятно… – протянула Мила. Ей нечего было сказать.

– Если хочешь пообщаться, приходи на премьеру, – добавил он. – Завтра утром у меня интервью на радио, а потом большую часть дня мне придется проспать. Ты ведь знаешь, я совсем не могу спать в самолете.

Она не знала. Она вообще его не знала.

– Значит, если я не попаду на премьеру, мы не увидимся?

– Нет. Прости, милая. На этот раз я не могу остаться.

Ну вот, начинается…

– Уже стартовала подготовка к съемкам моего следующего проекта. Пора приступать к работе!

Мила надолго замолчала. С языка уже рвались не самые вежливые слова. Приглашение, сделанное в последнюю минуту, то, что он умудрился переложить ответственность за их встречу на ее плечи, совершенно не поинтересовался ее планами на уик-энд… Да и вообще всей ее жизнью.

Что тут, собственно говоря, нового?

Если – каким-то чудом – Блейн узнал бы номер Айви или Эйприл, и кто-то из них не успел бы вовремя повесить трубку, сестры отреагировали бы на это с позволения сказать приглашение однозначно.

Словом «нет». Очень ясным, очень четким. Твердым «нет», за которым скрывалось бы что-то вроде «Я лучше отдраю туалет, чем потрачу время на тебя!».

Они обе пришли бы в ярость даже от того, что Мила допускала встречу с ним. Даже от того, что она ответила на его звонок.

Звяканье дверного колокольчика на миг отвлекло Милу от разговора с отцом.

Это пришел Себ. А кто же еще?

Он жестом дал понять, что подождет снаружи, но Мила вскинула руку, прося его остаться. Телефонный разговор не занял бы много времени.

– Пусть Серена пришлет мне подробности по электронной почте, – решилась Мила.

– Так ты придешь?

Вот в чем было дело. Вот причина, по которой она в любую минуту готова была бежать на премьеру отца. Это самое мизерное предположение, что его мог волновать ее отказ увидеться с ним. Намек на то, что он искренне хотел встретиться с младшей дочерью.

В конце концов, для чего еще он пригласил бы ее?

Тьфу, она ведь столько раз зарекалась от этого!

Но она ничего не могла с собой поделать…

– Увидимся завтра, – начала Мила, но отец уже вернул трубку своей ассистентке. Мила с досадой покачала головой, но не могла не улыбнуться при виде Себа.

– Кто это был? – спросил он, подходя к прилавку.

За спиной Мила услышала знакомый скрип и стук задней двери мастерской, возвестивший о приходе Шери.

– Папа, – просто ответила Мила. Она подумывала солгать Себу – темы о неполных семьях и родителях-авантюристах как-то не подходили их легкомысленным беседам. Но, с другой стороны, – это ведь был Себ.

Интересно, а как он отреагирует на то, что она все еще общалась со своим отцом? Разозлится, как Айви и Эйприл?

Себ знал всю историю. Он наблюдал печальные последствия выходок Блейна Спенсера, выслушивал жаркие речи Милы и однажды – в тот ужасный шестнадцатый день рождения – стойко вынес поток ее слез и готическую подводку для глаз на своей футболке, пока Мила отчаянно цеплялась за него со Стеф.

Она ожидала увидеть жалость. Жалость к женщине, которая – в свои почти тридцать – в эмоциональном развитии ушла не так далеко от себя шестнадцатилетней. По крайней мере, в том, что касалось ее отца.

Он был бы прав и в жалости, и в злости. Мила и сама злилась на себя.

– Готова идти? – вместо этого спросил Себ. – Умираю с голоду.

А потом он улыбнулся. И в этой улыбке было понимание – и ни капли осуждения, гнева.

Именно то, что ей так сейчас требовалось.

Как и ланч, проведенный за рассматриванием витрин по дороге, поеданием бразильских хот-догов с колбасой чоризо и разговорами о всяких пустяках.

До тех пор, пока они не вернулись к магазину Милы, откуда уже доносилась болтовня ее учеников.

– Я иду с тобой, – постановил Себ, твердо и резко. – Понятия не имею, где ты с ним встречаешься и какие у тебя планы, но я буду с тобой. По крайней мере, пока своими глазами не увижу, что этот идиот действительно явился на встречу с дочерью, которой недостоин.

Мила растерянно моргнула.

– Ты пойдешь со мной?

– Да. Скинь мне эсэмэской подробности, которые пришлет тебе ассистентка этого эгоистичного придурка.

Мила невольно рассмеялась вместо того, чтобы спорить, – а потом Себастьян поспешил удалиться, не оставив ей шанса хоть что-то сказать. Хотя любые возражения отдавали бы фальшью. Мила от души радовалась, что Себ будет рядом.

– Айви поручила мне выразить ее неодобрение, – сказала Эйприл, открывая входную дверь. – Но Нейта так рвало, что она понеслась с ним к врачу, вместо того чтобы высказать все тебе лично.

– С ним все в порядке? – спросила Мила, проходя вслед за Эйприл в прихожую.

– Айви думает, что да. Она подозревает, что Нейт проглотил один из цветных мелков в детском саду, ведь его рвет чем-то синим. Но нужно в этом убедиться.

– Какая гадость, – скривилась Мила.

– А я жду не дождусь, – бесстрастно произнесла Эйприл.

Они с Эваном активно пытались завести ребенка. Эйприл так обычно и отвечала – «Мы активно пытаемся», если кто-то бестактно спрашивал о детях.

Причем говорила это так, словно они занимаются сексом, раскачиваясь на люстре.

У них действительно была люстра, под сияющим светом которой на обеденном столе Эйприл уже разложила целую коллекцию вечерних платьев.

– Просто чтобы ты знала, – объявила она, – я тоже не одобряю. Он доведет тебя до слез.

– Я думала, ты разозлишься еще больше, – призналась Мила.

Эйприл пожала плечами.

– Ты поступила мудро, поведав мне об этом путем эсэмэски. И я вылила всю злость за тебя на Эвана.

– Прости.

– За то, что досталось Эвану? Или за то, что ты собираешься увидеться с папочкой?

– За Эвана, – пояснила Мила. – Не за отца. Я должна с ним увидеться. Не могу иначе.

Эйприл склонила голову набок. Ее длинные светлые волосы были собраны в высокий пучок.

– Хм… я это уже проходила. Ты перерастешь это.

Мила понимала, что спорить бессмысленно. Она была на два года младше Эйприл и на пять – Айви, и обе страдали от убеждения, что знают, как устроить жизнь Милы.

Между тем Эйприл сыпала именами дизайнеров одежды, хотя ни одно из них ничего не говорило Миле. Ее внимание привлекла самая темная ткань – темно-темно-синяя, – желанный контраст среди «пресных» пастельных тонов.

Платье сидело великолепно, и Мила с неописуемым удовольствием крутилась перед зеркалом в гостевой комнате Эйприл.

Сестра просунула голову в дверь.

– О, какая прелесть! – восторженно выдохнула она, и Мила улыбнулась. – Я могу запостить фото в?..

– Нет, – отрезала Мила и засмеялась.

Себу еще не доводилось бывать наверху, в квартире Милы. Здесь было очень мило. Квартира представляла собой небольшое жилое пространство с кухней, расположенной у большого окна с видом на усаженную деревьями улицу. Мила пробормотала что-то о том, чтобы он чувствовал себя как дома, пока неслась вверх по лестнице впереди него с еще влажными волосами, разметавшимися по плечам, и в купальном халате, стянутом узлом на талии.

Себ отправился на кухню, проводя рукой по бледной гранитной столешнице. Мила явно делала здесь ремонт. Кухня была простой, но современной, удобно расположенной среди оригинальных широких деревянных половиц, высоких плинтусов и изысканно украшенных карнизов. Стена жилища, за которой находился его собственный магазин, была голой – сочетание красного кирпича, известки и оставшихся участков искусно нанесенной штукатурки. С потолка свисал простой черный светильник в индустриальном стиле, а жилая площадь была со вкусом обставлена низкой винтажной мебелью.

На улице почти стемнело, зажглись фонари. Себ посмотрел на часы.

– Мы опаздываем, – сказала Мила за его спиной.

Себ повернулся к ней – и слова, которые он собирался произнести, застыли на губах.

Он совершенно не ожидал, что, стоя на кухне в темно-сером костюме, будет чувствовать себя, как на свидании. И потрясенно пялиться на Милу.

Она надела темно-синее платье из мягкой ткани, которая окутывала ее талию и изгибы грудей, оставляя плечи голыми и спадая с ее бедер. Ее волосы выглядели иначе, чем обычно, – гладкие, блестящие и откинутые с лица – так, чтобы акцент приходился на сияющие голубые глаза и ярко-красные губы.

– Это платье Эйприл, – пояснила Мила, небрежно разглаживая ткань на бедре. – Мне показалось, хорошо сидит.

– Ты явно скромничаешь, – заметил Себ, и Мила слегка покраснела.

– Спасибо, – бесстрастно произнесла она.

Все так же деловито Мила взяла клатч, и Себ вызвал такси. Спустившись впереди него по лестнице, она заперла магазин. Так Мила и держалась всю дорогу к маленькому кинотеатру рядом с пляжем, – который, очевидно, и вдохновил авторов фильма, – а потом и на подступах к красной ковровой дорожке.

Там-то Мила и застыла на месте. Ее уверенный размашистый шаг и оживленная болтовня стихли.

Вдоль улицы были припаркованы автомобили-фургоны всех местных телеканалов. За камерами собралась внушительная толпа, наблюдавшая за прибывающими гостями. Блейн Спенсер, может, и не относился к числу звезд первой величины, но, судя по огромным афишам у входа, в фильме снималась подающая надежды австралийская актриса – известная настолько, что о ней слышал даже Себ.

Себ машинально потянулся к Миле, желая поддержать ее под локоть, но она отстранила его руку, твердо заверив:

– Я в порядке. Правда. И не собираюсь снова рыдать на твоем плече.

Себ иронично усмехнулся. Ничего удивительного, что она тоже вспомнила тот день рождения.

– Мое плечо – в твоем распоряжении, если потребуется.

– Приму к сведению, – улыбнулась она. – Но я – уже не прежняя неуверенная в себе девчонка.

Я – взрослая, и готова к выходкам, возможно, самого эгоистичного и ненадежного родителя на свете. Я знаю, на что иду.

Себ открыл было рот – но ничего не сказал.

– Тогда почему я согласилась на это? – будто прочитала его мысли Мила. – Видимо, мне надо отработать эту тему, чтобы наконец-то перестать отвечать на его звонки.

Себ кивнул, хотя ровным счетом ничего не понимал.

– Что ж, давай просто сделаем это?

Улыбка померкла, и что-то изменилось в решительном взгляде Милы. Она глубоко вздохнула и расправила плечи.

– Пойдем.

Без Айви, Эйприл или ее матери рядом ни один из репортеров на красной ковровой дорожке не признал Милу как часть семьи Молинье. Это вполне ее устраивало – она не горела желанием обниматься со всеми этими звездами, которых могла привлечь громкая фамилия.

Айви приходилось поддерживать знакомство с богатыми и знаменитыми из-за работы, а Эйприл всегда нравилась эта компания, и она стала любимицей светского общества. Обе сестры чувствовали бы себя здесь непринужденно, они бы точно знали, что сказать, как улыбнуться, как позировать фотографам.

Впрочем, ее отец не был широко известен, поэтому у Милы был шанс избежать всеобщего внимания.

Ее мать никогда не откровенничала насчет Блейна. Мила лишь знала, что у них был бурный роман, который в свое время сопровождался чем-то вроде скандала: еще бы – наследница миллиардера-горнопромышленника и голливудский сердцеед! Но с тех пор минуло больше тридцати пяти лет. Старая история. И ни одна из них – ни ее мать, ни ее сестры – ни разу не проболтались об огромной трещине в отношениях с ее отцом журналистам. В сущности, вообще никому.

Даже на той памятной вечеринке по случаю ее шестнадцатилетия, когда, вопреки своему желанию, Мила согласилась на дорогущее торжество с множеством гостей, единственными, кто знал о ее отчаянии по поводу отсутствия отца, были Себ и Стефани.

Сегодня Мила могла практически гарантировать, что отец снова обидит ее. И все-таки она пришла, поддавшись слабому подобию надежды.

– Себастьян! – вдруг выкрикнули из толпы репортеров.

Мила подняла взгляд на Себа.

– Должно быть, здесь присутствует какой-то другой Себастьян, – предположил он.

– Себастьян Файф!

– Не останавливайся, – сказал Себ, держась ближе к Миле. – Сегодня вечером герой – не я.

Они почти подошли к входу в кинотеатр, но остановились из-за позировавших перед камерами гостей церемонии.

– Дайте нам снять вас с вашей новой девушкой! – вдруг закричал тот же самый голос.

Себ стиснул зубы.

– Наверное, нам стоит объяснить? – предложила Мила. – Что мы – просто друзья?

– Это их не касается, – отрезал Себ и посмотрел на мешавших им пройти людей так, словно мог сдвинуть их с места взглядом.

– По-моему, это нужно сделать, – стояла на своем Мила. – Не хочу, чтобы кто-нибудь подумал…

– Что? – неожиданно резко бросил Себ. – Что я живу дальше? По-моему, я уже выдержал весь приличествующий период траура.

Он взглянул на Милу, и теперь в его глазах зияла та же ужасающая пустота, которую она помнила по похоронам.

– И разумеется, – съязвил он, – мне необычайно важно, что обо мне кто-то там подумает.

– Конечно же, тебе позволено жить дальше. – Теперь и Мила пришла в раздражение. – Ты знаешь, что я имела в виду совсем другое.

Их по-прежнему ослепляли вспышки камер.

– Слушай, – сказал Себ, – главное, мы с тобой знаем, что мы – не вместе. Что мы – друзья, что мы всегда были только друзьями и всегда останемся только друзьями.

И от этих беззаботно брошенных слов Миле вдруг стало нестерпимо тяжело…

– Только это имеет значение, – продолжил Себ. – Что мы сами знаем. Что мы сами думаем. Тебя ведь тоже никогда не волновало, что скажут окружающие.

Острый момент миновал, и теперь Себ смотрел на Милу скорее с любопытством.

– Ты прав, – искренне согласилась она. – Я всегда считала эту шумиху полной ерундой.

Движение по красной ковровой дорожке наконец-то восстановилось, и они поспешили окунуться в относительное спокойствие многолюдного фойе кинотеатра.

– Мила!

На сей раз голос раздался перед ними, звучный, с явным американским акцентом.

Себ тут же придвинулся еще ближе. Мила молча прижалась к нему спиной, ощутив голой рукой тонкую ткань его костюма. Его тепло, его силу.

– На тот случай, если я забуду сказать это позже, – тихо произнесла она, – спасибо.

Себ почтительно склонил голову:

– Всегда – пожалуйста.

Глава 6

Себастьян счел особым «везением» то, что репортер, следивший за деловыми новостями, оказался на премьере.

Стеф всегда наслаждалась подобного рода мероприятиями. Поскольку «Файф технолоджи» активно развивалась, их приглашали на всевозможные благотворительные балы, открытия музеев и коктейльные вечеринки для избранных. Довольно долго и Себу это нравилось. В конце концов, это была часть их «великого переселения» в Лондон – возможность вращаться в международных кругах как для Себа, так и для Стеф и ее пока не раскрученной марки одежды.

Он помнил, как они держались вместе, одной командой. Стефани всегда была так очаровательна, так красива… Людей влекло к ней, и Себ неизменно восхищался этой ее способностью. Для него же установление полезных связей требовало определенных усилий. А Стеф была в своей стихии – находчивая, сексуальная и дерзкая.

А может быть, они были не так умны, как считали, и все видели их насквозь – молодую амбициозную пару с грандиозными мечтами, столь же грандиозной настойчивостью и полнейшим непониманием того, как преуспеть на мировой арене. Впрочем, какая сейчас разница…

Успех «Файф технолоджи» напоминал взрыв, а разработанные Стеф модели вскоре стали продаваться в крупнейших магазинах. Они оба были слишком заняты, и через какое-то время уже отклоняли больше приглашений, чем принимали.

Точнее, отклонял Себ. Все происходило примерно так:

– Милый, я говорила тебе об этом неделю назад. Бал – в эту пятницу.

Он пожимал плечами:

– Прости. Мне нужно задержаться в Берлине. Иди без меня.

И это повторялось множество раз…

– Итак, Себ, – расспрашивал теперь Блейн Спенсер, – чем ты зарабатываешь на жизнь?

До этого они виделись всего один раз – в тот единственный год, когда Блейн все-таки пришел на день рождения Милы. Неудивительно, что отец Милы совершенно его не помнил.

Они стояли в фойе. Толпа постепенно редела, просачиваясь в кинозал. Мила оказалась рядом с Блейном. Во время разговора ее тянуло ближе к отцу, и Себ держался чуть в стороне.

Он наблюдал за тем, как Мила разговаривала с Блейном. Она держала свою образцовую осанку и, немного вскинув подбородок, пристально смотрела на отца. Ее лицо было абсолютно бесстрастным.

Она выглядела сногсшибательно. И являла собой тот тип женщины, с которой любой мужчина хотел бы появиться на красной ковровой дорожке.

Себ с трудом заставил себя оторвать взгляд от Милы и хотя бы притвориться, что участвует в беседе.

Что он ей наговорил? «Мы – друзья, мы всегда были только друзьями и всегда останемся только друзьями».

Он произнес эти слова с такой легкостью – в конце концов, он твердил их самому себе всю прошлую ночь…

Какая-то женщина крадучись подошла к ним и, взглянув на Милу и Себа, приглушенно обратилась к Блейну:

– Пора занять свои места.

– Я буду сидеть с актерским составом, – объяснил Блейн. – Тогда увидимся на ужине после?

Мила кивнула.

– Было бы замечательно, – ровным тоном ответила она.

Когда Блейн отошел, Мила взглянула на Себа. На ее губах сияла ослепительная улыбка.

– Серьезно – я думала, он сочтет, что и пяти минут разговора хватит, – удивилась Мила. – Я в шоке.

– Я тоже.

Мила усмехнулась:

– Похоже, этим вечером подкрепление мне не требуется.

– Тебе оно и не требовалось, – весело отозвался Себ. – Я здесь – только ради бесплатного кино.

И они направились в кинозал.

Фильм оказался на удивление неплохим. Мила редко смотрела картины отца. Она считала, что, раз он не мог найти время увидеться с ней, и ей можно не утруждаться смотреть на него – даже на кинопленке. Кроме того, Мила знала, как ненавидел отец, когда на его неизменный вопрос, видела ли она его последний фильм, она всегда отвечала отрицательно.

Мелочно, да. Инфантильно, да. Но это отражало глубокое дно, которого достигли ее отношения с отцом. Но сегодня вечером Мила была довольна. Очень довольна.

Когда первая киношная волна размером с небоскреб с грохотом обрушилась на вымышленный мегаполис, Мила подтолкнула Себа своим клатчем.

– Никогда не угадаешь, что здесь, – прошептала она.

Себ наклонился ближе к Миле, и она почувствовала его дыхание на своей щеке.

– Не может быть! – воскликнул он, не успела она открыть сумочку.

Мила улыбнулась.

– А вот и может.

Они вместе попытались, хотя и тщетно, тихо открыть пакетики с пестрым щербетом, а потом съели десерт крошечными пластмассовыми ложками. Совсем как в кино много лет назад.

Это было еще до того, как Себ начал встречаться со Стеф. Помнится, они шли в местный магазинчик, покупали на выданную родителями мелочь пакетики леденцов, а потом отправлялись в кино на автобусе. У них всегда было по пакетику щербета. Им, двенадцатилетним, это казалось очень взрослым – таким же взрослым, как поход в кино без родителей.

А теперь они действительно были взрослыми. В темноте Мила особенно сильно ощущала, каким крупным стал Себ. Его плечи так и нависали над ее креслом. И похоже, Себу приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы держать ноги на приемлемом расстоянии от ее ног. А еще оба, судя по всему, решили не использовать общий подлокотник сиденья между ними. Что было крайне неудобно – и в буквальном смысле, и в переносном. В конце концов, будь они просто друзьями, какая разница, если бы их руки случайно соприкоснулись?

К счастью, фильм изобиловал громкими звуками и впечатляющими спецэффектами, что отвлекло Милу от навязчивых мыслей о Себе. По крайней мере, до окончания картины. А потом, выйдя в фойе, она не могла не признать – в который раз, – как превосходно выглядел Себ в костюме. Потягивая шампанское, которое взяла с проносимого мимо подноса, Мила решила, что лишь констатировала факт. И даже поведала об этом Себу.

– Я не сказала об этом раньше, но ты выглядишь великолепно. Прекрасный костюм.

Губы Себа вздернулись в озорной усмешке.

– Ну, я…

– Мисс Молинье!

К ним на высоченных каблуках неслась ассистентка Блейна, умудряясь казаться одновременно надоедливой и безразличной.

Только тут Мила спохватилась, что толпа уже рассеялась, а Блейна нигде не было.

– Мы встречаемся с папой в ресторане?

Серена покачала головой:

– Нет. Он просил передать извинения. У него изменились планы.

Себ моментально оказался рядом. Так близко, что Мила могла опереться на него, если бы потребовалось.

Но она этого не сделала.

– Понимаю, – только и ответила она.

Ассистентка подождала немного, словно ожидая, что Мила попросит что-то передать Блейну. Ничего не дождавшись, Серена энергично кивнула. А потом – всего на какую-то секунду – Серена подошла ближе к Миле и очень мягко произнесла:

– Мне очень жаль.

И тут же унеслась по своим делам.

Жалость Серены почему-то стала последней кап лей. Переполнило чашу терпения, доведя Милу до крайности… и сил реагировать не осталось. А ведь все это было ожидаемо. Потому что уже происходило, и не раз. Много раз.

Мила и не помнила, как вышла из кинотеатра и зашагала прочь, хотя в ушах отчетливо звучал резкий, мстительный перестук ее каблуков по дорожке.

А потом перестук резко смолк, и ее ноги погрузились в песок. Прибрежный песок.

Мила остановилась и повернулась на месте, чтобы понять, где оказалась.

Она стояла на самом верху песчаной тропинки, ведущей к берегу. Уличные фонари слабо освещали путь, позволяя рассмотреть низкорослые растения, доходившие до сосновых перил.

– Мила!

Это был Себ – и Мила смутно осознала, что он уже давно окликает ее по имени.

Вместо ответа, она сбросила туфли и, крутя их в пальцах, решительно двинулась к берегу.

Мила слышала шуршание ботинок Себа за спиной, но не замедлила шаг. Себ в любом случае последовал бы за ней – она знала это.

Мила остановилась, когда песок под ногами стал влажным. В лунном свете она различала небольшие волны, бежавшие вдоль пустого берега. Здесь было прохладно, но Мила не обращала внимания на ветер. Ей было все равно.

Себ подошел к ней ближе, и его ноги тоже увязли во влажном песке.

– Да, – бросил он, – вот отстой!

Короткий смешок сорвался с губ Милы.

– Наверное, мне нужно сказать самой себе: «А я ведь предупреждала!»

– Это не важно.

– Ну конечно. Какая разница, что я так долго заблуждалась по поводу своего отца!

– Это не твоя ошибка, – возразил Себ.

Мила покачала головой, устремив взгляд в непроглядную тьму за горизонтом.

– Разумеется, моя. Ты ведь слышал, как говорят? «Обманул раз – позор тебе. Обманул второй…» – Она резко рассмеялась. – Обманул сто раз. Позор мне.

– Это твоему отцу должно быть стыдно, а не тебе!

Мила крепко стиснула руками свои плечи.

– Он может ощущать что угодно. А мне всегда хотелось одного – его любви.

– Он – идиот, если не понимает, как ему повезло, что у него есть ты!

– У него меня нет, – отрезала Мила. Резкий ветер подхлестнул волны, растрепывая ее локоны. – С меня хватит.

И тут она осознала, что это – чистая правда. Даже у глупой, живущей пустыми надеждами Милы был свой предел.

– Ты уверена? – спросил Себ.

Мила так удивилась, что наконец-то повернулась к нему. Даже в лунном свете его темный костюм ярко выделялся на фоне светлого песка. Его лицо скрывалось в тени.

– Почему ты давала ему так много шансов? Она опустила взгляд.

– Я ведь объяснила, почему. Я, похоже, бредила.

– Ничего ты не бредила. Ты – самый адекватный человек из всех, кого я знаю.

– Но ты ведь не знаешь меня настолько хорошо! Уже нет.

Она «куснула» его немного больше, чем рассчитывала. Но вновь сказала правду.

– Возможно, – согласился Себ. – Но я помню Милу Молинье, которая никогда не давала себя в обиду.

Он был прав. Мила унаследовала эту черту от матери – точный радар, позволявший засекать все лживое и ненадежное, и нетерпимость к отговоркам. Это качество сослужило ей хорошую службу в бизнесе, хотя применять его в отношениях Мила научилась не сразу. Зато теперь точно знала, как важно уйти прежде, чем о тебя вытрут ноги.

– Я совершенно не знаю своего отца. Точнее, никогда не знала. – Горло Милы сжало спазмом, она с трудом удерживалась от предсказанных Эйприл слез. Но продолжала говорить в надежде, что это хоть немного ослабит боль. – Айви рассказывала мне, что он не был хорошим папой, когда жил с нами. Что он совсем нами не интересовался. Постоянно куда-то уезжал. Но я была слишком маленькая, когда он ушел. Я помнила лишь хорошее – теплые сильные объятия, сказки на ночь. Хотя не могу припомнить, как часто это случалось.

Она снова повернулась к океану, закрыв глаза и подставив лицо ветру.

– Знаешь, я ведь и сама сотни раз спрашивала себя, зачем то и дело даю ему шанс. Да и Айви с Эйприл продолжают задавать мне тот же вопрос. А вот мама – нет. Она все понимает – она, похоже, долго упорствовала, пытаясь спасти отношения с папой… с Блейном… совсем как я.

Снова повисла тишина, нарушаемая лишь мягким шелестом волн.

– Это уму непостижимо. Я – не такая. Мне не нравится человек, в которого я превратилась. Этот эмоционально зависимый человек.

Нет, пора перестать быть такой ранимой!

– По-моему, желание иметь хорошего отца вполне объяснимо, – заметил Себ.

– В том-то и дело, – подхватила Мила. – Это было просто желание. Мечта. Фантазия. Я жила иллюзией, что он действительно соизволил впустить меня в свою жизнь. Но на самом деле ему на меня плевать.

– Увы, – согласился Себ. – Похоже, что так.

О, как же больно было это слышать!

– Кто бы говорил, – грубо бросила Мила. Она понимала, что судит невероятно несправедливо, но ей было все равно. – Смешно слышать это от тебя. А где был ты, когда я в тебе нуждалась?

– Ты ведь знаешь, я так раскаиваюсь за свое поведение после того, как Стеф…

– Ты уехал. Вы со Стеф. Ты женился и – уфф! Тебя и след простыл.

Мила направила свой гнев в другое русло, но не могла остановиться. Бурлящие эмоции требовали выхода.